юбила  и  ради  которой  так  много
работала, она считает в высшей степени тревожным.
   Прервать обвинительный поток слов Вольтерсхайм  было  невозможно,  даже
Байцменне не преуспел  в  этом,  лишь  однажды  ему  удалось  перебить  ее
упреком, что она принимала у себя Геттена, на что она ответила, что сам он
не представлялся и не был ей представлен другими. Она только знает, что  в
ту самую среду он появился  около  19:30  в  сопровождении  Герты  Шоймель
вместе с ее подругой Клаудией Штерм,  а  ее  в  свою  очередь  сопровождал
какой-то мужчина в костюме шейха, о котором  она  знает  только,  что  его
называли Карлом, и который потом вел себя весьма странно. О договоренности
Катарины с этим Геттеном  не  может  быть  речи,  и  госпожа  Вольтерсхайм
никогда прежде не слышала его имени,  а  жизнь  Катарины  ей  известна  до
мельчайших деталей. Ей, правда, пришлось признаться,  что  она  ничего  не
знает о "странных автомобильных поездках"  Катарины,  чьи  соответствующие
показания ей предъявили, что нанесло решающий удар по  утверждению,  будто
все детали жизни Катарины ей известны. Вопрос о визитах мужчины смутил ее,
но она ответила: раз  Катарина  ничего  об  этом  не  сказала,  то  и  она
отказывается говорить. Единственное, что она может заметить: это "довольно
пошлое дело", и, "когда я говорю "пошлость", я имею в виду не Катарину,  а
визитера". Если Катарина ее уполномочит, она скажет все,  что  знает;  она
исключает  возможность  того,  что  поездки  Катарины   связаны   с   этим
господином. Да, такой господин существует, и если она не желает говорить о
нем, то потому, что не хочет выставить его на  посмешище.  Как  бы  то  ни
было, роль Катарины в обоих случаях - и в отношении Геттена, и в отношении
визитера,  -  вне  всяких  сомнений,  благородна.  Катарина  всегда   была
трудолюбивой, честной, немножко пугливой, вернее - запуганной, девушкой, в
детстве даже набожной и благочестивой. Но потом ее мать, уборщицу церкви в
Геммельсбройхе,  неоднократно  уличали  в  бесчестности,  а  однажды  даже
поймали на месте преступления - вместе со служкой она распивала в  ризнице
церковное вино. Это раздули в "оргию" и  устроили  скандал,  а  приходский
священник в школе стал плохо обращаться с  Катариной.  Да,  госпожа  Блюм,
мать Катарины,  была  очень  неустойчивой  особой,  временами  предавалась
запою, но надо  представить  себе  этого  вечно  брюзжащего,  болезненного
человека - отца Катарины, который вернулся с войны  полнейшей  развалиной,
затем озлобившуюся мать и, можно сказать, злополучного брата. Ей  известна
также история неудачного  брака  Катарины.  Она  с  самого  начала  ей  не
советовала, Бреттло,  да  простят  ей  это  выражение,  типичный  слизняк,
ползающий на брюхе перед всеми светскими и церковными властями, к тому  же
отвратительный хвастун. Брак Катарины был бегством из  кошмарной  домашней
атмосферы, и, как только она избавилась от этой атмосферы и от опрометчиво
заключенного брака, она, как известно, стала  превосходным  человеком.  Ее
профессиональные достоинства вне всяких сомнений, это  она,  Вольтерсхайм,
может не только устно, но, если понадобится, и письменно подтвердить - она
член экзаменационной комиссии ремесленной палаты.  При  нынешнем  развитии
новых форм гостеприимства, все более склоняющегося к форме так называемого
организованного буфета, шансы такой женщины, как  Катарина  Блюм,  которая
имеет   прекрасную   организаторскую,   калькуляторскую   и   эстетическую
подготовку и опыт, поднимаются. Но если теперь ГАЗЕТА  не  исправит  дела,
вместе с утратой интереса к  своей  квартире  Катарина  утратит,  конечно,
интерес и к профессии. По этому пункту  госпоже  Вольтерсхайм  разъяснили,
что  не  дело   полиции   или   прокуратуры   "учинять   уголовно-правовое
преследование определенных  определенно  порочных  методов  журналистики".
Нельзя походя посягать на свободу печати, но она может быть  уверена,  что
частное обвинение будет рассмотрено  по  всем  правилам  и  будет  заявлен
протест о правонарушении в связи с  использованием  незаконных  источников
информации. С пламенной, можно сказать, речью в защиту  свободы  печати  и
тайны информации выступил молодой прокурор д-р Кортен,  который  вместе  с
тем особо подчеркнул, "что если человек не вращается в плохом обществе или
не связывается с ним, то он никакого повода к кривотолкам в  прессе  и  не
дает.
   А вот такие факты, как, скажем, появление Геттена и пресловутого  Карла
в костюме шейха,  позволяют  сделать  вывод  о  странной  беспечности  при
общении с людьми. Тут ему еще не все ясно, и он рассчитывает  при  допросе
обеих попавших в  дом  или  попавшихся  молодых  дам  получить  приемлемые
объяснения. Ее же, госпожу Вольтерсхайм, нельзя не упрекнуть  в  том,  что
она не слишком разборчива в выборе своих гостей. Госпожа  Вольтерсхайм  не
могла позволить себе выслушивать поучения от человека  значительно  моложе
ее и сослалась на то, что  пригласила  обеих  молодых  дам,  предложив  им
прийти вместе со своими друзьями, и далека от  мысли  требовать  у  друзей
своих гостей удостоверения личности и справки полиции  о  благонадежности.
Ей пришлось выслушать замечание и принять к сведению, что возраст здесь не
играет никакой роли, роль играет лишь положение  прокурора  д-ра  Кортена.
Как бы то ни было, здесь ведь  расследуется  серьезное,  тяжкое,  если  не
тягчайшее, уголовное преступление, в котором замешан Геттен. И она  должна
оставить на усмотрение представителя государства,  какие  детали  и  какие
поучения считать важными. В ответ на повторный вопрос, может ли  Геттен  и
визитер быть  одним  и  тем  же  лицом,  Вольтерсхайм  сказала:  нет,  это
совершенно  исключено.  Но  поскольку  на  вопрос  о  том,  знает  ли  она
"визитера" лично, видела ли его, встречалась ли  когда-нибудь  с  ним,  ей
пришлось ответить отрицательно и поскольку она не знала и о  такой  важной
интимной детали, как странные  автомобильные  поездки,  то  присутствующих
допрос не удовлетворил, и ее  нелюбезно  отпустили  до  поры  до  времени.
Явственно раздраженная, она, прежде чем  покинуть  помещение,  потребовала
занести в протокол, что переодетый шейхом Карл  показался  ей  по  меньшей
мере столь же подозрительным, как и Геттен. Во всяком случае, он в туалете
все время произносил монологи и исчез не попрощавшись.



29

   Поскольку   было   установлено,   что   Геттена   на   вечер    привела
семнадцатилетняя продавщица Герта Шоймель,  следующей  допросили  ее.  Она
была явно напугана, сказала, что никогда еще не имела дела с полицией,  но
все-таки дала более или менее приемлемое объяснение  своего  знакомства  с
Геттеном. Она показала: "Я живу вместе с  моей  подругой  Клаудией  Штерм,
которая работает на шоколадной фабрике, в однокомнатной квартире с  кухней
и душевой. Обе мы  из  Куир-Офтерсбройха  и  обе  дальние  родственницы  и
госпожи Вольтерсхайм, и Катарины Блюм. - (Хотя  Шоймель  хотела  подробнее
разъяснить, в каком именно дальнем родстве они состоят, и  стала  называть
дедушек и бабушек, которые  были  двоюродными  и  троюродными  братьями  и
сестрами других дедушек и  бабушек,  ей  предложили  не  уточнять  степень
дальнего родства, сочтя выражение "дальние" достаточным.)  -  Мы  называем
госпожу Вольтерсхайм тетей и считаем Катарину  кузиной.  В  тот  вечер,  в
среду, 20 февраля 1974 года, мы обе, Клаудия и я, находились  в  некотором
затруднении. Мы обещали тете Эльзе привести на  небольшой  праздник  наших
приятелей, потому что иначе будет  не  хватать  партнеров.  Но  мой  друг,
который служит сейчас в бундесвере, точнее сказать -  в  саперных  частях,
неожиданно был опять назначен в наряд, и, хотя  я  советовала  ему  просто
сбежать, мне не удалось уговорить его,  потому  что  он  уже  неоднократно
сбегал и боялся крупных дисциплинарных  взысканий.  Друг  Клаудии  к  тому
времени был настолько пьян, что нам пришлось уложить его в постель.  И  мы
решили пойти в кафе "Полькт"  и  подцепить  там  каких-нибудь  симпатичных
парней, потому что не хотели осрамиться перед тетей Эльзой. В карнавальный
сезон в кафе "Полькт" всегда оживленно. Там встречаются до и после  балов,
до и после заседаний, и можно быть уверенной,  что  всегда  найдешь  много
молодых людей.  К  вечеру  настроение  в  кафе  "Полькт"  было  уже  очень
приподнятым. Этот молодой человек, о котором я только сейчас  узнала,  что
его зовут Людвигом Геттеном и он разыскивается как опасный преступник, два
раза пригласил меня потанцевать, и во время второго танца я  спросила,  не
хочет ли он пойти со мной на вечеринку. Он тут же с  радостью  согласился.
Он сказал, что находится здесь проездом, нигде не  остановился,  не  знает
даже, где ему провести вечер, и с удовольствием пойдет со  мною.  Как  раз
когда я, можно сказать, договорилась с этим  Геттеном,  Клаудия  танцевала
рядом со мной с каким-то мужчиной в костюме шейха,  и  они,  должно  быть,
слышали наш разговор, потому что шейх, которого,  как  я  позднее  узнала,
зовут Карлом, сразу же в шутливо-робком тоне спросил, не  найдется  ли  на
этой вечеринке местечко и для него, он тоже одинок и толком не знает, куда
деться. Ну, мы, стало быть, достигли  своей  цели  и  вскоре  после  этого
поехали к тете Эльзе в Людвиговой - простите,  я  имею  в  виду  господина
Геттена  -  машине.  Это  был  "перше",  не  очень  удобный  для   четырех
пассажиров, но путь ведь был недальний. На вопрос, знала ли Катарина Блюм,
что мы пойдем в кафе "Полькт" кого-нибудь подцеплять,  я  отвечаю:  да.  Я
утром позвонила Катарине на квартиру адвоката Блорны, где она работает,  и
рассказала, что нам с Клаудией придется прийти одним, если мы  кого-нибудь
не найдем. Сказала я и о том, что мы пойдем  в  кафе  "Полькт".  Она  была
против и сказала, что мы слишком доверчивы и легкомысленны. Катарина  ведь
строгая в этих делах. Тем более меня  удивило,  что  она  почти  сразу  же
полностью завладела Геттеном и весь вечер с ним танцевала, будто  они  век
знакомы".



30

   Показания Герты Шоймель почти дословно подтвердила ее  подруга  Клаудия
Штерм. Разошлись они лишь в одном-единственном  незначительном  пункте.  А
именно: она танцевала с шейхом Карлом не два, а три раза, потому что  Карл
пригласил ее раньше, чем Геттен Герту. И ее, Клаудию Штерм, тоже  удивило,
как быстро Катарина Блюм, известная своей неприступностью,  познакомилась,
можно сказать сблизилась, с Геттеном.



31

   Пришлось допросить еще  трех  участников  домашнего  бала.  Текстильный
коммерсант Конрад Байтерс, 56 лет, друг госпожи  Вольтерсхайм,  и  супруги
Хедвиг  и  Георг  Плоттен,  36  и  42  лет,  оба  по  профессии   служащие
административных учреждений, - все  трое  одинаково  описали  ход  вечера,
появление Катарины Блюм, появление Герты Шоймель в  сопровождении  Людвига
Геттена и Клаудии Штерм в сопровождении  одетого  в  костюм  шейха  Карла.
Вообще-то вечер был приятный, танцевали, болтали  друг  с  другом,  причем
особенно остроумным оказался Карл. По словам  Георга  Плоттена,  несколько
мешало - если можно так выразиться, ибо сами  они  наверняка  это  так  не
воспринимали, - "тотальное присвоение Катарины  Блюм  Людвигом  Геттеном".
Это сообщило вечеру некую серьезность,  чуть  ли  не  торжественность,  не
вполне подходящую обычным карнавальным увеселениям. Госпожа Хедвиг Плоттен
подтвердила, что, когда она после ухода Катарины и Людвига пошла на  кухню
за мороженым, ей тоже показалось, будто введенный в дом под  именем  Карла
шейх произносил в туалете монологи. Кстати,  этот  Карл  вскоре  удалился,
толком не попрощавшись.



32

   Снова доставленная  на  допрос  Катарина  Блюм  подтвердила  телефонный
разговор с Гертой  Шоймель,  но  по-прежнему  отрицала,  что  у  нее  была
договоренность с Геттеном. Вовсе не Байцменне, а более  молодой  прокурор,
д-р Кортен, настоятельно рекомендовал ей признаться, что после телефонного
разговора с Гертой Шоймель ей позвонил Геттен и  она  хитроумно  направила
его в кафе "Полькт", велев заговорить с  Шоймель,  чтобы  потом  незаметно
встретиться у Вольтерсхайм. Осуществить это  было  очень  легко,  так  как
Шоймель яркая, разодетая в пух и прах блондинка. Почти  впавшая  в  полную
апатию Катарина Блюм только покачала головой, по-прежнему сжимая в  правой
руке оба номера ГАЗЕТЫ. После этого ее отпустили, и она вместе с  госпожой
Вольтерсхайм  и  ее  другом  Конрадом   Байтерсом   покинула   полицейское
управление.



33

   Еще раз просматривая подписанные протоколы допросов,  чтобы  проверить,
нет ли каких-нибудь упущений, д-р Кортен  поставил  вопрос,  не  стоит  ли
всерьез заняться этим шейхом по  имени  Карл  и  расследовать  его  крайне
подозрительную  роль  в  деле.  Он  очень  удивлен,  что  до  сих  пор  не
предприняты меры для розыска  Карла.  Ведь,  в  конце  концов,  этот  Карл
появился в кафе "Полькт" одновременно, если не вместе,  с  Геттеном,  тоже
втерся в дом на вечеринку, и  роль  его  кажется  ему,  Кортену,  довольно
странной, если не подозрительной.
   Тут все присутствующие разразились хохотом,  даже  сдержанная  служащая
уголовной полиции Плецер позволила себе улыбнуться. Протоколистка, госпожа
Анна Локстер, смеялась так вульгарно, что Байцменне пришлось призвать ее к
порядку. И так как Кортен все еще не понимал,  в  чем  дело,  коллега  Гах
наконец просветил его. Разве Кортену не ясно, разве не бросилось в  глаза,
что комиссар Байцменне умышленно оставил в  стороне,  не  упомянул  шейха?
Ясно же, что он один "из наших" и его мнимые монологи  в  туалете  не  что
иное, как - правда, неуклюже сработанное - оповещение  коллег  посредством
мини-радиопередатчика, чтобы они занялись  слежкой  за  Геттеном  и  Блюм,
адрес которой к тому  времени  был  уже,  естественно,  известен.  "И  вы,
конечно, понимаете также, коллега, что в карнавальный сезон  костюм  шейха
наилучшая маскировка, ведь по само собой разумеющимся причинам шейхи нынче
популярнее ковбоев. Естественно, -  добавил  Байцменне,  -  нам  с  самого
начала было ясно, что карнавал поможет бандитам скрыться  и  осложнит  нам
задачу идти по горячим следам, ведь мы тридцать шесть часов  следовали  по
пятам Геттена. Геттен, который, кстати, не облачился в маскарадный костюм,
ночевал в автобусе марки "фольксваген"  на  стоянке,  откуда  потом  угнал
"порше"; он позавтракал в кафе, там же в туалете побрился и переоделся. Мы
ни на минуту не теряли его из виду, за каждым  его  шагом  следил  десяток
наших  людей,  переодетых  шейхами,  ковбоями  и   испанцами,   снабженных
мини-радиопередатчиками,    прикидывающихся    подгулявшими    участниками
карнавала, - они  тотчас  же  сообщали  о  всех  его  попытках  установить
контакт. Нами охвачены и проверены все, с кем Геттен соприкасался до того,
как переступил порог кафе "Полькт":
   кельнер из пивной, где он пил пиво;
   две девушки, с которыми он танцевал в ресторанчике старого города;
   рабочий на бензоколонке неподалеку  от  Хольцмаркта,  где  он  заправил
угнанный "порше";
   мужчина у газетного киоска на Маттиасштрассе;
   продавец в табачной лавке;
   служащий банка, где он обменял семьсот американских долларов,  добытых,
вероятно, при ограблении какого-нибудь банка.
   Установлено, что все это были случайные, а не запланированные  контакты
и ни одно слово, каким он обменялся с каждым из этих людей, не  похоже  на
код. Но я не поверю, что Блюм -  тоже  случайный  контакт.  Ее  телефонный
разговор с Шоймель, пунктуальность, с какой она появилась у  Вольтерсхайм,
да и треклятая самозабвенность и нежность, с какой они  оба  с  первой  же
секунды танцевали - и как быстро они потом  вместе  отвалили!  -  все  это
говорит, что случайности не было. Но прежде всего об этом  свидетельствует
тот факт, что она якобы позволила ему  уйти  не  попрощавшись,  совершенно
очевидно, что она показала ему путь  из  жилого  квартала,  не  охваченный
контролем. А ведь мы ни на  минуту  не  выпускали  из  поля  зрения  жилой
квартал, то есть дом в этом квартале, где она живет. Конечно, мы не  можем
установить полный контроль над  территорией  почти  в  полтора  квадратных
километра. Она, должно быть, знает запасный выход  и  указала  его,  кроме
того, я уверен, что она играет роль квартирьера для него,  а  возможно,  и
для других и точно знает, где он  находится.  Дома  ее  работодателей  уже
обложены, мы произвели разведку в ее родной деревне, еще раз  основательно
обыскали квартиру госпожи Вольтерсхайм, пока ее тут  допрашивали.  Ничего.
Мне кажется, лучше всего позволить  ей  свободно  разгуливать,  чтобы  она
совершила ошибку;  и,  вероятно,  путь  к  его  квартире  пролегает  через
пресловутого визитера, я уверен, что запасный  выход  из  жилого  квартала
связан с госпожой Блорна, которая, как мы теперь знаем,  и  есть  "красная
Труда", а она участвовала в проектировании квартала".



34

   Здесь следует заметить, что первый "обратный подпор" почти закончен,  с
пятницы перешли опять к субботе. Все  сделано  для  того,  чтобы  избежать
новых заторов, в том числе и излишних скоплений  напряженности.  Полностью
избежать их, видимо, невозможно.
   Примечательно, что  в  пятницу  после  полудня,  после  заключительного
допроса, Катарина Блюм попросила Эльзу  Вольтерсхайм  и  Конрада  Байтерса
сперва отвезти ее  домой  и  -  пожалуйста,  пожалуйста  -  вместе  с  ней
подняться в квартиру.  Она  призналась,  что  боится,  потому  что  в  тот
четверг, ночью, вскоре после телефонного разговора  с  Геттеном  (по  тому
факту, что она, пусть и не на допросе, открыто говорила о своих телефонных
контактах с  Геттеном,  любой  непредвзятый  человек  может  судить  о  ее
невиновности), случилось нечто совершенно ужасное. Сразу после разговора с
Геттеном, как только она положила трубку, телефон  снова  зазвонил,  и  "в
безумной надежде", что это опять Геттен, она тотчас же сняла трубку, но на
проводе был не Геттен, а  "жутко  тихий"  мужской  голос  "почти  шепотом"
наговорил ей "всякие гадости",  сплошные  мерзости,  но  самое  мерзкое  -
парень выдавал себя за обитателя дома и сказал, что раз уж ей так по  душе
нежности, то зачем далеко искать, он готов и  в  состоянии  предложить  ей
любой, ну просто любой вид нежности. Да, этот звонок и заставил  ее  ночью
приехать к Эльзе. Она боится, боится даже  телефона,  и,  так  как  Геттен
знает ее номер, а она его номера  не  знает,  она  все  надеется,  что  он
позвонит, но в то же время и боится телефона.
   Не стоит скрывать, что Катарине Блюм предстояли и другие ужасы.  Ну,  к
примеру,  почтовый  ящик;  до  сих  пор  он  играл  в   ее   жизни   очень
незначительную роль, она заглядывала туда в основном лишь потому, что "так
уж принято", но безрезультатно. В  эту  пятницу  утром  он  был  набит  до
отказа, и отнюдь не на  радость  Катарине.  И  хотя  Эльза  В.  и  Байтерс
всячески пытались перехватить письма, печатные издания, она не отступалась
и просмотрела - наверное, в надежде получить весточку от  своего  дорогого
Людвига - все почтовые отправления, в общей сложности штук  двадцать,  но,
по всей видимости ничего не найдя от Людвига, затолкала весь хлам  в  свою
сумку. Даже поездка в лифте оказалась мучительной, так как с  ними  вместе
поднимались двое жильцов. Один из них (звучит  невероятно,  но  приходится
сказать)  -  господин  в  костюме  шейха,  который,  в  явном   стремлении
отгородиться от них, забился в угол, но, к счастью, вышел уже на четвертом
этаже, и дама  (с  ума  сойти,  но  что  правда,  то  правда),  переодетая
андалузкой, в маске, - она  не  отпрянула  от  Катарины,  а  стала  к  ней
вплотную  и  с  бесцеремонным  любопытством  разглядывала   ее   "наглыми,
осуждающими карими глазами". Она поехала выше восьмого этажа.
   Надо  предупредить:  дальше  будет  еще  хуже.  Едва  они  очутились  в
квартире, при входе в которую Катарина прямо-таки вцепилась в  Байтерса  и
Эльзу В.