акомились с одной парой.  На
берегу. Они тоже отдыхали в глуши. И - тоже, как и мы, загорали голыми  -  в
уверенности, что здесь их никто не увидит. Обнаружив друг друга, и мы, и они
насторожились. Но - вскоре освоились, поняв,  что  слишком  одинаковы,  чтоб
опасаться  друг  друга...  Постепенно  перезнакомились,   даже   подружились
вроде... Как-то, наблюдая за плещущимися в воде девчатами, мы  разговорились
с парнем. Он рассказал мне вкратце  о  своей  истории,  я  ему  -  о  своей.
Переглянувшись, мы улыбнулись: каждый подумал об одном и том же.  Нет  нужды
объяснять, что в ту же ночь их палатка загадочным образом рухнула и они были
вынуждены проситься в нашу: не ставить же  палатку  среди  ночи...  Понятно,
что, устроившись вчетвером на сплошном ложе, мы быстро 'перепутали'  женщин.
Понятно, что уже через несколько минут  они  учащ„нно  дышали,  эпизодически
вскрикивая... А утром - прятали глаза... Потом это не забылось, а  переросло
в отношения, устраивавшие всех четверых. Все участники возникшего сообщества
были бережны и внимательны друг к другу - видимо, на  личном  горьком  опыте
уже все знали, чего стоит создание хрупкого семейного счастья - и  никто  не
смел на него замахнуться... Мы с ними  так  и  не  расстались...  Потом  они
привели ещ„ одну пару - с которой подобным же образом познакомились  прежде.
Со временем мы пообвыклись и с теми... Что мы там  творили...  Трое  мужчин,
ублажающих  одну  женщину  -  один  из  самых   несложных   примеров   наших
развлечений... Так мы и жили целый год, нисколько не жалея о  случившемся  и
уже не боясь неосторожных травм и душевных мук, ибо каждый относился к  жене
друга, как  к  собственной...  Ну,  а  женщины  -  те  оказались  ещ„  более
осторожными  и  чуткими,  чем  мужчины...  Мы  успешно  сообща   'разбирали'
сложнейшие 'завалы' в отношениях, мирили поссорившиеся пары, при  этом  даже
восстанавливая отношения, разрушенные самими их участниками...  Похоже,  все
мы со временем полюбили друг друга. К концу года я уже мог поехать  отдыхать
с его женой, он - с моей или с женой третьего... Вс„ это было естественно  и
привычно, вс„ нравилось всем. Мы уже друг друга совершенно не опасались... А
женщины порой подтрунивали, с деланным  цинизмом  утверждая,  что  так  жить
гораздо лучше,  чем  терпеть  похождения  мужей  'по  платным  и  бесплатным
шлюхам'... 'Почему бы самим не выполнять их обязанности?'-  Иногда  краснея,
говаривали они. Словом - нам грех было жаловаться на судьбу.
   * * *
   Механик замолк, снова прикладываясь к фляге. Боцман пристально смотрел на
него, но ничего не говорил: дескать, ты теперь -  пассажир,  значит,  можешь
делать, что хочешь... Тяжело вздохнув, парень  закрутил  флягу  и  продолжил
рассказ...
   * * *
   ...Наконец мы решились завести  реб„нка.  И  зачали  -  великого  ли  ума
дело... Примерно через два месяца Ал„на вдруг нерешительно попросила меня:
   - Слушай, а давай пока не будем... С другими,  а?  Пусть  какое-то  время
каждый будет только со своей - хоть и на общем ковре...
   - Почему?- Совершенно искренне изумился я.
   - Понимаешь...- Жена замялась, потупив глаза в землю.- Когда со мной ты -
я  летаю...  Улетая   за   облака...   Это   незабываемо,   прекрасно...   И
присутствующие  зрители  только  усиливают  ощущения,  делая  их  совершенно
неповторимыми... Когда же со мной кто-то другой, но и  ты  тоже  -  я  будто
качаюсь на волнах... Это тоже очень хорошо,  но  я  постоянно  'просыпаюсь',
когда волна накрывает меня с головой - боюсь захлебнуться... Когда же я -  с
другим, а ты не со мной - просто где-то рядом... Пусть даже  и  с  другой...
Тогда я - под водой... Вода светлая-светлая... И я качаюсь в волне -  вверх,
вниз... Изредка всплываю на поверхность, чтобы ухватить  немного  воздуха...
Это тоже очень хорошо - только я боюсь... Боюсь,  что  в  очередной  раз  не
доберусь до поверхности, утону... Когда же я - с кем-то, а тебя рядом нет  -
сходя вместе с ним с ума, я низвергаюсь в пучину... Опускаюсь в глубину, где
темно... Мне хорошо и страшно одновременно... Кажется,  что  я  умираю,  что
никогда больше не увижу  Солнца...  Там  хорошо  и  жутко,  но  мне  страшно
умирать... Меня охватывает ужас... Животный ужас... И потому мне все труднее
и труднее  с  другими...  Ты...  понимаешь  меня?-  Нерешительно  исподлобья
взглянув на меня, вдруг спросила она.
   - С трудом...- Признался я.- Но - думаю, что, в общем-то, понимаю.- И  мы
с парнями обсудили проблему. Не все поняли вс„ до конца, но  все  однозначно
согласились, что  так  будет  вернее...  Особенно  -  в  плане  отношения  к
беременным...  Женщины  тоже  поддержали   единогласно,   признавшись,   что
испытывают нечто подобное, хотя и не готовы описывать  свои  ощущения  столь
красочно... Так мы и жили. Единственное, что вн„с тот разговор в нашу  жизнь
- так это то, что теперь на наших  оргиях  каждый  из  нас  пристраивался  к
своей... И мне  показалось,  что  происходящее  стало  восприниматься  всеми
как-то... чище, величественнее - что ли...
   Надо сказать, что все мы свято  берегли  сложившиеся  отношения,  не  ища
приключений на стороне и не впуская чужаков внутрь: видимо, каждый  когда-то
уже обжигался их беспечной бесцеремонностью и  совсем  не  хотел  закреплять
плачевный опыт... И вс„ же - именно  это  в  конце  концов  и  произошло.  И
виновником этого стал я. Вот уж никогда не мог  подумать,  что  способен  на
подобные 'головокружения'...
   ...Ал„на была уже на шестом  месяце  беременности.  Реб„нок  волновал  е„
больше, чем наши развлечения. Больше, чем я.  Я,  как  мальчик,  обижался...
Дурак... Какой дурак... Я, впервые за два года  испытав  сексуальный  голод,
пов„л себя, как мальчишка... Ал„на предлагала развлекаться всем, оставив  ей
роль зрителя - несколько раз именно так и происходило, но я хотел е„. Именно
е„... Если нельзя так - так хоть как-нибудь... В любом,  самом  извращ„нном,
виде... И - обижался, как мальчик, у которого отобрали любимую игрушку...  А
она не могла возбуждаться - вообще: чадо во чреве начинало отчаянно молотить
ногами по почкам, угрожая вырваться наружу... Может, я  и  пережил  бы  этот
период...  Как-нибудь...  Но  однажды  я  встретил  е„...  Все  называли  е„
цыганкой. Хотя на само деле она была полукровкой: мать  -  цыганка,  отец  -
бледнолицый... Но именно эта неполнота крови,  е„  смуглая,  но  не  слишком
т„мная кожа, отточенный, как у Нефертити, профиль -  вс„  это  придавало  ей
какую-то особую, неповторимую  прелесть...  Она  была  красива,  изумительно
красива... Точ„ные брови; тонкий,  гибкий  стан...  Изумительно  правильные,
безукоризненные  черты  лица...  Манящие,   бездонные   глаза...   Ведьма...
Чертовка... Сучка... Она знала, что чертовски красива. Знала, что перед  ней
невозможно устоять. И - играла собой, демонстрируя себя... Она с полувзгляда
поняла, насколько я ошалел... Заметила, как  жадно  сглотнул  слюнки...  Ей,
видимо, просто хотелось развлечься... Что она  и  сделала...  Я  валялся  на
коленях, уговаривал, умолял:
   - Пойд„м, я познакомлю тебя с женой...- Она смеялась:
   - Ты что - дурак?- Я говорил:
   - Пойд„м, я познакомлю тебя с ребятами - мы  будем  втро„м  и  ты  будешь
летать в облаках, как никогда не летала...- Она, хохоча:
   - Да знаешь ли ты, как  я  летала?-  И  я  не  мог  е„  уговорить...  Она
однозначно утверждала, что, если я хочу е„ - то  об  этом  никто  не  должен
знать:
   - Никто, понимаешь? Ни  друзья,  ни  жена,  ни  мамочка,  ни  папочка...-
Смеялась она, выставляя меня маменькиным сынком  и  с  чувством  играя  свои
телом... Боже, как она танцевала - на столе... Платье  е„  имело,  казалось,
тысячи разрезов, и, казавшись совершенно сплошным в  покое,  развевалось  во
время танца почти до плеч... Она не носила белья - никакого. Одни чулочки. И
- платье: полупрозрачное, но - с таким невероятным множеством  складок,  что
казалось вполне приличным... если только не  развевалось  на  ветру  или  во
время танца... Она совершенно не стеснялась, когда ветер  уносил  е„  платье
прочь и она оставалась практически голой - она с достоинством шла, с видимым
удовольствием  подставляя  сво„  тело  ветру,  солнцу,  мужским  взглядам...
Мужчины сходили с ума от не„... Женщины  -  от  зависти...  Некоторые  -  от
ненависти... Она погубила меня... Она вырвала у меня  слово,  что  никто  об
этом не узнает... Я не мог устоять... Я имел е„ прямо в парке,  утром  -  на
столе, где старички вечерами играли в нарды... Потом -  после  обеда,  возле
фонтана, где люди начинают собираться только к вечеру... Потом - вечером, за
городом, в лесу... Потом - поздно ночью, на газоне возле городской ратуши...
Она была неистребима... И неистощима на выдумки... Она стонала и смеялась...
Всякий раз, когда я кончал, она  вскакивала  и  начинала  танцевать,  вокруг
меня, обессиленного, кругами... Под звук е„ кастаньет это колдовское платье,
казалось, никогда не опускалось ниже пояса... Очень часто оно  открывало  е„
всю - вертящуюся, тонкую, красивую... И я стонал, и оживал - вновь и вновь -
и гнался за ней; а она, маня, убегала... чтобы совокупиться со  мной  уже  в
другом, выбранном ею, месте... К утру я имел е„ уже возле собственного  дома
- она привела меня и туда...
   - Слабак!- Смачно сказала она, вставая с меня и  потягиваясь.-  Слизняк!-
Добавила она, наградив меня презрительным  взглядом.-  Только  вздумай  кому
рассказать - и ты меня никогда не увидишь...- Уже уходя, она  зло  сверкнула
глазами.- Как, впрочем, и никого другого...- Дико  расхохотавшись,  добавила
она и навсегда исчезла в предрассветной дымке. Я долго не мог  опомниться  -
от неожиданности, от унижения, раздавленности, усталости... Не мог  решиться
войти в дом... Вош„л, только когда уже совсем рассвело. Жена не спала.
   - Где ты был?- Спрашивали меня е„ красные от бессонницы глаза.
   - У знакомого...  У  него  там  кран  сорвался...  Пришлось  помогать...-
Неожиданно для себя самого соврал я.
   - Правда?- Будто бы ни на что больше в этой жизни не  надеясь,  устало  и
разбито спросила она. Я изумился, насколько посерело вдруг е„  лицо...  И  в
ответ лишь отв„л глаза в сторону. Она вс„ поняла... Боже мой... Она  _сразу_
вс„ поняла... Моя умница, мо„ спасение, которым я не воспользовался... Какой
я был ос„л...
   - Расскажи...- Попросила она.- Расскажи мне _правду_... Не бойся...- Я не
мог. Мне было стыдно и страшно одновременно. Я не  мог  определить,  чего  я
больше боюсь: или того, что не увижу больше этой цыганки, или - е„ последней
угрозы... Я не мог ненавидеть е„ - даже после того, как  она  меня  унизила,
растоптала... Я продолжал е„ хотеть - и это было выше моих сил...  И  вот  -
другая, умная, милая и прекрасная, ещ„ вчера - безмерно дорогая мне женщина,
стоит и просит меня:
   - Пожалуйста... Я ведь люблю тебя... Расскажи... Не  бойся...  Или  -  не
рассказывай... Если не хочешь...- Вдруг согласилась она.- Только  признайся,
что ты соврал... Только что... Ведь нам нельзя этого делать...  Ведь  это  -
начало конца... Это же смерть! Ну, признайся же! Тебе ведь станет легче... Я
ведь совсем не  злюсь  на  тебя...  Я...  тебе  уже  вс„  простила...-  'Ах,
простила!'- Взвился я.- 'Так,  значит,  я  нуждаюсь  в  тво„м  прощении?  Я,
которого унизили, растоптали, смешали  с  грязью?'-  Увидев  мой  гнев,  она
отшатнулась:
   - Милый... Не надо, милый...- Она нерешительно протянула  руку  -  то  ли
желая приласкать, то ли защищаясь:
   - Я прошу тебя... Не надо...
   - Что 'не надо'?!!!- Неожиданно для себя самого заорал я. Она  заплакала.
В эту минуту я возненавидел е„ - е„, мою самую верную и любимую женщину, ту,
которая готова была на любые унижения и  любую  боль  -  ради  меня...  ради
идиота, кретина... Ту, которая готова  была  выполнять  любое  мо„  желание,
иногда лишь несмело спросив, действительно ли мне этого так  хочется...  Она
заплакала. Как  беззащитный  реб„нок  -  безнад„жно,  навзрыд.  Закрыв  лицо
руками. Это меня совершенно взбесило почему-то - может, я  просто  мстил  ей
тогда за зло, причин„нное мне совершенно другой женщиной? И я е„  ударил.  Я
не мог сдерживать бешенства - я бил е„ ещ„ и ещ„... Я бил  е„  ногами...  По
лицу... А она даже не пыталась защищаться -  она...  пыталась  целовать  мои
ноги... своими разбитыми губами... И только шептала:
   - Милый... Не надо... Не надо... Ведь вс„ пройд„т... Вс„ будет хорошо...
   - Не будет!!!- Орал я, в остервенении разбивая е„ лицо,  выбивая  зубы...
Она уже лежала, бессильно  протянув  ко  мне  руки  с  выбитыми  пальцами  и
рассеч„нными, обвисшими губами шептала:
   - Не надо...- В глазах е„ застыл не ужас - в этих глазах была лишь только
смертельная тоска... Казалось, она понимала, что  сейчас  рушится  вся  наша
жизнь - и прошлая, и грядущая... Ей было плевать на себя, на сво„  унижение;
она молила и руками, и губами, и  взглядом  -  всем  своим  естеством  -  до
последнего мгновения... Пока взгляд е„ не стал угасать... Она лежала на полу
с открытыми глазами, которые уже ничего не видели и ничего не выражали...  И
тут мне стало страшно. 'Боже... Что ты сделал?'- пронеслось в голове. Поздно
пронеслось...
   ...Когда  карета  скорой  увозила  е„,  было  уже  совсем  светло.  Врач,
недоверчиво выслушав мой насквозь лживый рассказ о том, как я, прийдя  утром
домой, застал е„ в таком виде, с такой силой хлопнул  дверцей,  что  оторвал
ручку  и  стекло  упало  куда-то  внутрь...  Я  был   совершенно   разбит...
Обескуражен... 'Сволочь...- Думал я.- Какая же  ты  сволочь...  Что  же  ты,
сволочь, сделал? О ч„м ты, кретин,  думал?'-  Но  никакие  самобичевания  не
могли заглушить мысль, которая,  повторяясь,  вс„  громче  и  громче,  Роком
стучала в голове: 'Пока кто-то из вас не сделает  шаг  к  разрушению  вашего
союза!'... 'Проклятие Раффы...'- Вдруг  с  ужасом  вспомнил  я,  поняв,  что
именно я, только что, своими руками, сам вс„ разрушил... Впервые  в  сложной
ситуации я не искал е„ разрешения - я  разрушал.  Наш  брак,  нашу  семью  -
своими собственными руками. Я лгал - пряча глаза. Я упорно лгал  -  женщине,
которая  любила  меня  настолько,  что  готова  была  простить   любые   мои
похождения, даже не выслушав ничего о них... И - Боже... Что я за это с  ней
сделал... 'Пока кто-то из вас не сделает шаг к  разрушению  вашего  союза!'-
Ещ„ громче простучало в голове... Я _вс„_ для этого сделал. Не один шаг.  Не
два. Я сделал вс„, что мог. Что могло быть больше?
   ...В ужасе я сбежал из нашего дома. Я искал цыганку -  повсюду,  где  она
могла бы быть. Е„ нигде не было. Я спрашивал, не  видел  ли  е„  кто  -  все
недоум„нно пожимали плечами. 'А какая она?'- спрашивали некоторые. 'Такая...
Красивая... Очень... Стройная... В платье на голое тело... И  в  чулочках...
Когда она ид„т - платье развевается... Когда дует ветер или  она  танцует  -
платье открывает е„ всю...'- Полумечтательно рассказывал  я.  'Хм...  А  ты,
случаем, парень, не того? Не болен?'- Осторожно предполагал иной собеседник.
Другие - просто со снисходительной улыбкой молча уходили прочь -  'от  греха
подальше'. 'Маньяк, что ли?'- Нередко слышал я в отдалении.  Наконец  кто-то
вызвал 'бригаду' и меня  скрутили.  Чуткий  врач  внимательно  выслушал  всю
историю и вдруг спросил:
   - А тебе это, парень, часом не приснилось?
   - Может, и приснилось...- Понуро ответил я.
   ...В больнице меня продержали несколько месяцев. Потом, поскольку никаких
отклонений, кроме рассказанной мною в начале  сексуальной  истории,  в  моей
психике не нашли, меня выпустили.
   - Не будешь больше искать цыганку?- С улыбкой спросил меня врач.
   - Не-а...- Вынуждено улыбнулся я. Хотя совсем не был в этом уверен...
   - Неужто и вправду приснилось?- Осторожно поинтересовался он.
   - Похоже...- Со вздохом 'согласился'  я,  хотя,  разумеется,  по-прежнему
считал это былью...
   ...Ал„на была жива. Я не смел показываться у не„, но  от  людей  выведал,
что, кроме сотрясения мозга, приковавшего е„ к постели на два месяца, у  не„
было повреждений достаточно, чтобы хирурги работали весь  день...  Только  к
вечеру они закончили. Они восстановили вс„ - кроме выбитых зубов и... нашего
реб„нка. Он появился на свет синим и не задышал. 'Никогда такого не  видел,-
передали мне слова врача.- Похоже, что он умер в утробе ещ„ до начала  родов
- от шока, что ли... Если бы просто  начались  преждевременные  роды  -  она
родила бы шестимесячного, но такого бы не было...'- Я мог  только  удруч„нно
молчать. Рассказывающие сочувствовали:
   - Представляете, как он  страдает...  Представьте  -  приходишь  домой  и
видишь такое...- Они не знали правды. Они не знали ни частицы правды.  Иначе
они бы меня просто возненавидели...
   * * *
   ...Рассказчик, облизав пересохшие губы, в очередной раз замолчал.  Только
отчуждение на этот раз окружало его. Боцман, который раньше побаивался, чтоб
механик  не  свалился  вдруг  за  борт,  теперь,  отвернувшись  от  него,  с
безразличным видом посасывал трубку. 'А может, и лучше  оно  было  бы,  кабы
кинулся...'- Говорил его взгляд. Женщины со смешанным  с  недоверием  ужасом
поглядывали на рассказчика: 'и чего ж тебе,  дурню,  не  хватало?'-  Как  бы
недоумевали они. Пожилая матрона гордо  обводила  всех  взглядом,  будто  бы
торжествуя: 'Вот видите! Что я вам говорила!'... Всем было жутко.  Некоторым
- страшно.  Но  от  рассказчика  по-прежнему  никто  не  отходил  -  видимо,
любопытство пересиливало страх и отвращение...
   - ...Я не смог подойти к ней.- Видимо, уже привыкнув к  подобной  реакции
окружающих, продолжил он.- Не посмел. Она однажды прошла мимо меня по улице,
ничего вокруг не видя... И не видя меня... Она стала совершенно безразличной
к этой жизни. И - ко всему, что происходит вокруг. Она, казалось, ничего  не
ела - только с безразличным видом механически жевала  что-то  иногда,  когда
кто-то из окружающих заставлял е„ поесть... Вскоре она умерла. Отчего  -  не
знаю. Врачи сказали, что умерла от истощения. Все говорили, что  умерла  'от
горя'. Она умирала долго. Взгляд е„ был ясным, но - отсутствующим.  Говорят,
что перед смертью лицо е„ уже не было  таким  серым  -  оно  с  каждым  дн„м
становилось вс„ светлее и светлее... Под конец она вся стала такая  светлая,
что  е„  побаивались:  'Святая...'-  ш„потом  говорили  бабки  и  крестились
вослед...
   * * *
   ...Я не был на похоронах. Не смог. Я  не  смел  глядеть  в  глаза  людям,
которые е„ знали. Я боялся, что эти глаза меня сожгут, уничтожат,  превратят
в прах, в пепел... Ночь я пров„л на е„ могиле. К утру уснул. Я видел ужасный
сон... Я лежал на земле, а на меня сверху обрушивался тяжкий молот... Он мог
раздавить, размозжить меня - но я успевал увернуться всякий  раз,  когда  он
вминал землю на локоть там, где только что был я... Несколько  раз  он  меня
задел - и я, окровавленный, уже не мог от него увернуться. Тогда  мне  стало
вс„ равно... Я решил лежать  и  ждать  смерти.  Но...  Молот  вдруг  куда-то
пропал. А в небе появились осуждающие глаза... Это были е„ глаза...  Но  они
уже не осуждали меня, нет... Они глядели  сквозь  меня,  как  сквозь  пустое
место... Они приближались, приближались... Медленно...  И  -  прошли  сквозь
меня, не затронув и не заметив. Это был не пустой взгляд -  в  н„м  светился
какой-то высший смысл, недоступный моему пониманию... Я в ужасе проснулся. С
трудом понял, где я. Потом долго стоял на коленях и молился  -  за  не„.  Не
знаю, зачем. Не думаю, что я мог что-то этим изменить...  Наверное,  с  этих
пор я уже не мог изменить  вообще  что-либо...-  ...Механик  снова  отвинтил
крышку фляги и сделал несколько глотков. От него уже  изрядно  пахло  ромом.
Слушатели удруч„нно молчали.
   - ...Я не мог обходиться без женщин - я был молод и физически  здоров,  и
долго воздерживаться мне было сложно...- Закручивая флягу, продолжил он.- Но
о том, чтобы вернуться в наш бывший круг, не могло быть и речи: для меня  он
попро