Михаил Булгаков.
    Батум




     Собр. соч. в 5 т. Т.3. Пьесы. М.: Худож. лит., 1992.
     OCR Гуцев В.Н.

     Пьеса в четырех действиях


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

     Сталин.
     Ректор семинарии.
     Инспектор семинарии.
     Одноклассник Сталина.
     Варсонофий, служитель.
     Сильвестр, рабочий.
     Наташа, его дочь.
     Порфирий, его сын.
     Миха      \
     Теофил    |
     Канделаки |
     Геронтий  |
     Дариспан  }  рабочие
     Климов    |
     Котэ      |
     Хиримьянц |
     Тодрия    /
     Приказчик с завода.
     Военный губернатор.
     Адъютант губернатора.
     Трейниц, жандармский полковник.
     Ваншейдт, управляющий заводом.
     Полицеймейстер.
     Кякива, переводчик.
     Околоточный.
     Реджеб.
     Вано, гимназист.
     Уголовный.
     Начальник тюрьмы.
     1-й тюремный надзиратель.
     2-й тюремный надзиратель.
     Николай II.
     Министр юстиции.
     Флигель-адъютант.
     Городовой.
     Женщина в толпе.

          Воспитанники   6-го   класса   семинарии,  преподаватели
          семинарии,   батумские  рабочие,  городовые,  стражники,
          жандармы,  уголовные  в  тюрьме,  тюремные  надзиратели,
          женщины-заключенные  в  тюрьме,  два казака и курьер при
                                губернаторе.

          Действие  происходит:  в  прологе  -  в  1898  году, а в
                   остальных картинах - в годы 1901-1904.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ - ПРОЛОГ

          Большой  зал  Тифлисской  духовной  семинарии.  Писанное
          маслом во весь рост изображение Николая II и два поясных
          портрета  каких-то  духовных лиц в клобуках и в орденах.
          Громадный  стол,  покрытый зеленым сукном. В зале никого
          нет.   За  закрытыми  дверями  глухо  слышатся  возгласы
          священника  (в  семинарской  церкви  кончается  обедня).
          Неясно  доносятся  слова: "...истинный бог наш молитвами
          пречистыя    своея   матери,   молитвами   отца   нашего
          архиепископа  Иоанна Златоуста... помилует и спасет нас,
          яко   благ   и   человеколюбец".   В  это  время  дверь,
          противоположная  церковной,  открывается, и в зал входит
          Сталин - молодой человек лет 19-ти, в семинарской форме.
                          Садится, прислушивается.
          Затем  послышался  церковный  хор, поющий заключительное
          многолетие.  Через  некоторое время дверь, из-за которой
          слышалась    обедня,    распахивается,   и   возле   нее
          вытягивается   служитель   Варсонофий,   человек  всегда
          несколько выпивший. Входит инспектор семинарии, а за ним
          в  порядке  человек  двадцать  воспитанников  VI класса.
          Инспектор  выстраивает их, а Сталин поднимается со стула
          и   становится  отдельно.  Затем  в  зал  входит  ректор
          семинарии,    за   ним   члены   правления   семинарий и
          преподаватели и вслед за ректором размещаются за столом.

Ректор. Достопочтеннейшие и глубочайше уважаемые господа члены  правления  и
     господа преподаватели! Престрашное дело  совершилось  в  родимой  нашей
     семинарии.
     В  то  время  когда  все  верноподданные  сыны родины тесно прильнули к
     подножию  монаршего  престола  царя-помазанника, неустанно пекущегося о
     благе   обширнейшей   в  мире  державы,  нашлись  среди  разноплеменных
     обитателей отечества преступники, сеющие злые семена в нашей стране!
     Народные   развратители   и   лжепророки,   стремясь   подорвать   мощь
     государства,    распространяют    повсюду    ядовитые   мнимо   научные
     социал-демократические теории, которые, подобно мельчайшим струям злого
     духа, проникают во все поры нашей народной жизни.
     Эти  очумелые люди со звенящим кимвалом своих пустых идей врываются и в
     хижины  простолюдинов,  и  в  славные  дворцы, заражая своим зловредным
     антигосударственным учением многих окружающих.
     И  вот  один  из  таких  преступников обнаружился в среде воспитанников
     нашей семинарии!
     Как же поступить с ним?
     Подобно  тому как искуснейший хирург соглашается на отнятие зараженного
     члена  тела, даже если бы это была драгоценная нога или бесценная рука,
     общество  человеческое  анафематствует опасного развратителя и говорит:
     да  изыдет  этот  человек!  (Становится  менее  красноречив, но суров и
     неуклонен.)  Постановлением  правления  Тифлисской  духовной  семинарии
     воспитанник  шестого  класса  Иосиф  Джугашвили  исключается  из нее за
     принадлежность    к   противоправительственным   кружкам,   без   права
     поступления в иное учебное заведение.
     Нам,  как  христианам,  остается только помолиться о возвращении его на
     истинный  путь  и вместе с тем обратить горячие мольбы к небесному царю
     царей,  дабы  тихое,  как  говорил  святой  апостол, и безмолвное житие
     поживем  во  всяком  благочестии и чистоте, сие бо есть добро и приятно
     перед Спасителем нашим...
Сталин. Аминь!

                                 Молчание.

Ректор. Это что же такое?
Сталин.  Я  сказал  "аминь"  машинально,  потому что привык, что всякая речь
     кончается этим словом.
Ректор.  Мы  ожидали  от  него  выражения  сердечного сокрушения и душевного
     раскаяния,   и   вместо   этого   непристойная  выходка.  (Инспектору.)
     Освободите зал от воспитанников, Мелитон Лукич. Господ членов правления
     прошу покинуть зал. Мелитон Лукич, вручите уволенному его билет.

               Все покидают зал, кроме Сталина и инспектора.

Инспектор. Получите билет и распишитесь.
Сталин. Он называется волчий, если я не ошибаюсь?
Инспектор. Оставьте ваши выходки, пишите имя и фамилию.

                   Сталин расписывается и получает билет.

Инспектор  (удаляясь).  Лучше  подумали бы о том, что вас ждет в дальнейшем.
     Дадут знать о вас полиции... (Закрывает за собою дверь.)

                    Сталин, оставшись один, закуривает.

Одноклассник  (осторожно  заглянув, входит). Вот история! С аминем-то, а? Он
     до того побагровел, что я думал, - тут его за столом сейчас кондрашка и
     хлопнет! Однако что ж ты теперь делать-то будешь? Да... положение твое,
     будем прямо говорить, довольно сложное. Жаль мне тебя!
Сталин. Как-нибудь проживем.
Одноклассник.  Как-нибудь-то  оно,  конечно,  как-нибудь... а вот, например,
     деньги у тебя есть?
Сталин (пошарив в карманах, изумляется). Что такое? Нету денег!
Одноклассник.  Я  могу дать тебе рубль взаймы. (Выбирает из кармана мелочь.)
     Как только сможешь, отдай.
Сталин.  Ну  что  там...  У  тебя  у самого нет. Что по гривенникам собирать
     будем, как на паперти... У меня есть другой, более серьезный план.
Одноклассник.  Какой  там план! Ты где обедать будешь и ночевать теперь, вот
     что любопытно?
Сталин.  Обед-это  не  важно.  Насчет  обеда  у меня твердая надежда на одно
     место. Тут есть более существенный вопрос... (Шарит в карманах.)
Одноклассник. Что это ты все по карманам хлопаешь?
Сталин.  Не  понимаю,  куда  рубль  девался!..  Ах да, ведь я его только что
     истратил   с   большой   пользой.   Понимаешь,  пошел  купить  папирос,
     возвращаюсь   на   эту   церемонию,  и  под  самыми  колоннами  цыганка
     встречается. "Дай, погадаю, дай, погадаю!" Прямо не пропускает в дверь.
     Ну,  я  согласился.  Очень хорошо гадает. Все, оказывается, исполнится,
     как я задумал. Решительно сбудется все. Путешествовать, говорит, будешь
     много.  А  в конце даже комплимент сказала - большой ты будешь человек!
     Безусловно, стоит заплатить рубль.
Одноклассник.  Нет, брат ты мой! Загубил ты свой рубль зря. Все наврала тебе
     цыганка.  Судя по сегодняшнему, далеко не так славно все это получится,
     как ты задумал. Да и путешествия-то, знаешь, они разного типа бывают...
     Да, жаль мне тебя, Иосиф, по-товарищески тебе говорю.
Сталин. За это спасибо. Да, кстати, вот о каком одолжении  я  тебя  попрошу.
     Обстоятельства складываются так, что с  Арчилом  мне  уж  увидеться  не
     придется. Так вот,  пожалуйста,  передай  ему  от  меня  письмо,  но  в
     собственные руки и по секрету.
Одноклассник. Хорошо, давай его сюда.
Сталин. А сам можешь прочитать, если хочешь. Письмо открытое.
Одноклассник   (заглянув   в   листки).   Забирай   обратно   свое   письмо!
     (Оглядываясь.) Слушай, Иосиф, серьезно говорю тебе, брось это, в Сибири
     очутишься!
Сталин. Что же ты, согласился - и вдруг отказываешься?
Одноклассник.  Ну-ну-ну!  Ты  это  оставь,  пожалуйста!  Что  это  значит  -
     отказываешься? Ты говорил - письмо, а это... прокламация!
Сталин. Не все ли тебе равно,  что  передавать  -  прокламацию  или  письмо?
     Прокламацию даже интереснее, она содержательнее.
Одноклассник. Да ну тебя совсем! Я отнюдь не  намерен  на  улицу  с  волчьим
     паспортом вылететь. Я, брат, в университет собираюсь.
Сталин. Это ты хорошо задумал. А вот насчет этого - не понимаю,  какой  риск
     для тебя? По коридору пройти и отдать в руки. И ничего говорить ему  не
     надо. Только скажи - от Иосифа, - и все. И он ничего говорить  тебе  не
     будет, только скажет - мерси.
Одноклассник. Бессмыслица это все, все эти ваши бредни!
Сталин. А если так, то постой, погоди, погоди! Тогда выслушай меня. Я  давно
     знаю тебя. Интересно, что можно сказать о тебе? Подумаем.  Первое:  что
     ты - человек порядочный. Загибай один палец. И, конечно,  если  бы  это
     было не так,  я  не  стал  бы  тебя  просить.  Второе:  ты  -  человек,
     безусловно, развитой, я  бы  сказал  даже,  на  редкость  развитой.  Не
     красней, пожалуйста, я искренно говорю. И,  наконец,  последний  палец,
     третий: ты - начитанный человек, что очень ценно. Итак, неужели же  ты,
     при этих перечисленных мною блестящих твоих  качествах,  не  понимаешь,
     что долг каждого честного человека бороться  с  тем  гнусным  явлением,
     благодаря  которому  задавлена  и  живет  под  гнетом  и  в   бесправии
     многомиллионная страна? Как имя этому явлению? Ему имя -  самодержавие.
     Вот в конце этого листка и  стоят  простые,  но  значительные  слова  -
     "долой самодержавие". В чем же дело?
Одноклассник. Аминь! А передавать листки не буду
Сталин.  Так.  В  этой  беседе  выяснилось  еще  одно  твое  качество.   Ты,
     оказывается, человек упорный. Кроме того, ты, может быть, подумал,  что
     я тебя агитирую? Боже спаси! Зачем мне это надо? Я прошу тебя выслушать
     совсем другое. Я забыл сказать, что ты - хороший товарищ. Как же ты  не
     можешь сообразить, что я с Арчилом видеться ни в коем случае не должен.
     А дело, между тем, спешное. Их ведь только что отпечатали,  скажу  тебе
     по секрету. Что же тебе стоят помочь твоим товарищам?
Одноклассник. Сколько их, говори?
Сталин. Десять штук всего. Да они тебя не обременят. Они  на  тонкой  бумаге
     отпечатаны. Посмотри, какой шрифт хороший.
Одноклассник. Вот принесло меня к тебе прощаться! Ну,  так  и  быть,  давай.
     Арчил-то меня не подведет?
Сталин. Мне веришь?
Одноклассник. Верю.
Сталин. Головой отвечаю за Арчила. Режь. Да ты не беспокойся, я  уж  сказал,
     что через тебя передам, он знает.
Одноклассник. Ну уж это, брат ты мой, чересчур!
Сталин. Ничего особенного. По почте, ты сам понимаешь, я их послать не могу.
     Ясное дело, надо их передавать через какого-нибудь товарища,  политикой
     не занимающегося и, кроме того, честного. Я и  наметил  передать  через
     тебя.
Одноклассник. Однако ты... ты уж, знаешь ли...
Сталин.  Ну,  а  теперь  позволь  мне  сказать  тебе  на  прощанье   краткую
     благодарственную речь.
Одноклассник. Не нужно мне больше твоих речей!
Сталин. Ах, ты думаешь, что я тебе еще пачку всучу?  Нет,  зачем,  же,  надо
     меру знать. А вот что я хотел тебе сказать. Шесть лет мы протирали свои
     брюки на одной парте, и вот настало время расстаться...

                        Послышались шаги за дверью.

     Уходи! Прощай.

          Одноклассник  убегает. Входит Варсонофий, в руках у него
                              пальто и узелок.

Варсонофий. Извольте получить ваше пальто, господин  Джугашвили.  В  кармане
     карандаш. Прошу проверить, все цело.
Сталин. Зачем проверять, я вам доверяю.
Варсонофий.  С  вас  бы  на  полбутылки,  господин  Джугашвили,  по   случаю
     праздничного дня и вашего печального события. Теперь вы вольный  казак,
     все пути перед вами закрыты. Надо бы выпить.
Сталин. С удовольствием бы, но, понимаете, такой курьез... ни копейки денег!
Варсонофий. Папиросочки нет ли?
Сталин. Папироску - пожалуйста.
Варсонофий. Покорнейше благодарю. И, господин Джугашвили,  извините,  велено
     вам передать, чтобы вы помещение семинарии  немедленно  покинули.  Отец
     ректор уж очень злобствует на вас.
Сталин (надев пальто). Прощайте, Варсонофий.
Варсонофий. Как это вы его аминем резанули? А? Двадцать два года  служу,  но
     такого случая при мне не было.  Ну,  зато,  натурально,  и  вам  теперь
     аминь. Куда ж с такой бумагой, как вам выдали, вы сунетесь?
Сталин (вынув билет). Стало быть, это вредоносная бумага?
Варсонофий. Хуже не выдумаешь.
Сталин. В таком случае надо ее разорвать немедленно. (Рвет билет.)
Варсонофий. Что это вы делаете?!
Сталин. Помилуйте, какой же сумасшедший  сам  на  себя  такую  бумагу  будет
     показывать? Надо будет раздобыть хорошую бумагу.
Варсонофий. Уходите, от греха. (Удаляется.)

          Сталин  один.  Окидывает  взглядом  стены. Потом швыряет
                          клочки билета и выходит.
                                   Темно.


ВТОРАЯ КАРТИНА

          Прошло  три  года.  Батум.  Ненастный  ноябрьский вечер.
          Слышен  с  моря  шум. Комната в домике Сильвестра. Стол,
          над  ним  висячая  лампа. Часы с гирями. Буфет. Кушетка.
          Над  кушеткой  на  стене  ковер,  на нем оружие. В печке
          огонь.  У  огня  Наташа. Снаружи послышался стук. Стучат
            условно - три раза раздельно, потом коротко, дробно.

Наташа (выходит. Послышался ее голос). Кто там?
Сильвестр (его голос слышен глухо). Это я.
Наташа (впускает Сильвестра. Удивлена, что тот один). А где же?..
Сильвестр (шепотом). Одна?
Наташа. Одна, одна... Но, понимаешь, отец, как на зло, весь вечер народ идет
     к нам. Сейчас только  выпроводила  соседку.  Пришла  соли  попросить  и
     застряла.
Сильвестр. А Порфирий?
Наташа. Еще не приходил.
Сильвестр. Ага... Гм... Порфирий... Порфирия пока в тайну не посвящай...  Он
     сам с ним переговорит.
Наташа. Что ж мы от Порфирия будем прятаться? Он свой человек.
Сильвестр. Я понимаю, что свой!  Мой  сын,  значит  -  свой.  Я  ему  вполне
     доверяю. Но он горячий, как тигр, и неопытный.  Пускай  он  с  ним  сам
     говорит.
Наташа (шепотом). А где же он?
Сильвестр. Дожидается в садике. Нужно дело делать чисто: нету его у нас и не
     было. Значит, днем он совсем не будет выходить из дому, а только ночью.
     Соседям скажи, что эту комнату сдавать не будем, скажи, что Порфирий  в
     нее переехал.
Наташа. Ну, понятное дело.
Сильвестр. Дверь не закрывай, я сейчас его приведу.

          Выходит,  через  некоторое  время возвращается. Вслед за
          Сильвестром  идет  Сталин. Голова его обмотана башлыком,
                          башлык надвинут на лицо.

     Входи,  товарищ  Coco. Вот это моя дочка Наташа, про которую я тебе уже
     говорил.
Наташа. Пожалуйста, погостите у нас.
Сталин. Не хотелось бы вас стеснять, но,  понимаете,  некоторая  неудача  на
     первых же шагах в Батуме. К Канделаки на  Пушкинскую,  во  двор,  вчера
     переехал околоточный. Боюсь, что мы с ним друг  другу  будем  мешать...
     Ну, я  к  вам  ненадолго,  дней  на  пять,  а  потом  опять  на  другую
     квартиру...
Наташа. Вы нас не стесните.
Сильвестр. Пожалуйста, живи, сколько надо. Проходи, Coco, в  эту  комнату  и
     сиди там, пока я тебя сам не выпущу, потому что может прийти кто-нибудь
     посторонний. Вернется  с  работы  сын  мой,  Порфирий,  я  тебя  с  ним
     познакомлю. (Ведет Сталина в темную комнату.) Осторожнее, тут  ширма...
     окно на задвижку, имей в виду, не закрыто,  на  всякий  случай...  хотя
     ничего такого я не жду.
Сталин (в темной комнате). Хорошо, хорошо...
Сильвестр (выходя  из  темной  комнаты,  дверь,  ведущую  в  нее,  оставляет
     приоткрытой). Наташа, приготовь нам  поесть.  А  я  пойду  за  другими.
     Постучу, как условились.
Наташа. Хорошо. (Закрывает за Сильвестром  наружную  дверь,  возвращается  к
     печке, мешает угли и затем выходит из комнаты.)

          В темной комнате на мгновение вспыхнула спичка, погасла.
           Потом снаружи стук. Наташа проходит к наружной двери.

     Кто тут?
Порфирий (глухо). Я.

          Входит  Порфирий, за ним Наташа. Лицо у Порфирия убитое.
                          Он швыряет в угол шапку.

Наташа. Ты что это?
Порфирий. Ничего.
Наташа. Что с тобой случилось?
Порфирий. Ничего.
Наташа. А что ж ты так неприятно отвечаешь? А?
Порфирий. Ну, оштрафовали!
Наташа. Бедный! На сколько?
Порфирий. На пять рублей! Нож сломал.
Наташа. Ай-яй-яй!
Порфирий. А чем я виноват? Жесть не выскакивает, стал выковыривать ее, а под
     нож, чтоб мне руку не отхватило, подложил брусок. Что ж, руку, что  ли,
     отдавать? Нож соскочил на брусок и сломался.
Наташа. Ведь это тебе дней десять даром работать придется? Э,  бедняга!  Ну,
     не грусти.
Порфирий. Я? Я не грущу. Пусть они подавятся моими деньгами!  (Пауза.)  Меня
     сегодня механик по лицу ударил! Вот чего я не прощу!
Наташа. Ну, ничего, ничего...
Порфирий. Оставь ты меня!
Наташа. Я ведь к тебе по-человечески, с сочувствием...
Порфирий. Не нужно мне человеческого сочувствия!
Наташа. Ну что ж... (Уходит.)

          Порфирий   некоторое  время  ходит  по  комнате,  что-то
          бормочет,   потом   берет   книжку,   садится  к  столу.
             Раскрывает книгу, но лицо его внезапно искажается.

Порфирий. Пойду завтра убью механика.
Сталин (из темной комнаты). А зачем?
Порфирий. А?..
Сталин (выходит). Зачем убьешь механика?
Порфирий. Кто вы такой... такой?
Сталин. Зачем, говорю, убьешь механика? Какой в том толк?
Порфирий. Да кто вы такой?!
Сталин. Нет, ты ответь мне. Ну, хорошо, ты его убьешь. Чем ты его убьешь?
Порфирий. Зубилом!.. Да вы кто такой?
Сталин. Ага, ты ему голову проломишь. Я тебе заранее могу  сказать,  сколько
     это тебе будет стоить. С заранее обдуманным намерением...
Порфирий. Каким таким намерением?
Сталин. Обязательно с намерением. Ты  сегодня  задумал,  чтобы  завтра  идти
     убивать. Я слышал.
Порфирий. Чего вы слышали? Я вас не боюсь! Идите, говорите!
Сталин. Постой! Какой ты человек, прямо как порох! Слушай: двадцать лет тебе
     это будет стоить каторги. Ах да, ты, впрочем, несовершеннолетний.  Одну
     треть скинут. И  что  же  получится?  Потеряна  молодая  рабочая  жизнь
     навсегда, потерян человек! Но цех без механика не останется,  и  завтра
     же там будет другой механик, такая же собака, как и ваш  теперешний,  и
     так же будет рукоприкладствовать. Нет, это ложное решение! Оставь его.
Порфирий. Вы в квартиру к нам как попали?
Сталин. А твой отец меня пригласил. Он мой друг. Не скажу  -  друг  детства,
     потому что я познакомился с ним недавно,  но  мы  с  ним  очень  крепко
     сошлись.
Порфирий. Отчего же вы в темноте сидели?
Сталин. Почему же не посидеть, если  он  меня  попросил  там  посидеть,  его
     подождать?
Порфирий. А Наташа вас видела?
Сталин. Видела. Она в кухне сейчас, ужин готовит, а  я  здесь  сижу.  Все  в
     полном порядке.
Порфирий. А как вас зовут?
Сталин.  По-разному.  Coco  меня  зовут.  А  кроме  того,  ваши,  батумские,
     почему-то прозвали меня Па