ь  к
острову, на беглом английском, успел рассказать о нем все, что знал.
     Солнце,  казалось,  занырнуло в глубь океана, перемешав все краски и не
давая  никакой  возможности   сосредоточиться   и,   хоть,   приблизительно,
определить  цвет воды. Фантастическая одновременность множественности тонов!
Словно   переливчатая   россыпь   драгоценных   камней!   Огненно-фиолетовый
коралловый  обруч,  опоясывающий остров, окончательно вводил в заблуждение и
заставлял отказаться от попыток  уловить  оттенки,  предлагая  вместо  того,
просто восхищаться творческим даром природы.
     На  берегу  виднелась  трехэтажная  гостиница,  несколько  пузырившихся
ангаров, ряд магазинов, многочиленные бунгало и,  даже,  крохотный  аэродром
для  вертолетов.  От пристани, мимо гостиницы, вверх, в гору тянулось шоссе,
но короткий его отрезок скоро обрывался в гуще тропической растительности.
     - Здесь очень мало туристов, - пояснил капитан,  -  Ди  и  что  им  тут
делать?
     Он,  еще  раз,  с любопытством оглядел четверку европейцев, от которых,
так и не удалось добиться вразумительного ответа на этот вопрос.
     - Черт! А мы думали, что  остров,  почти,  необитаем!  -  разочарованно
произнес Вишневский, - Хотелось почувствовать себя дикарями! Понимаешь?
     - Я  могу  доставить  Вас  на  другой  остров, - обрадовался капитан, -
Совершенно необитаемый!
     - Ладно... Может быть, потом...
     Народ (в разноцветных шортах, многие без маек, с  выпирающими  ребрами,
смуглые)   обступил   иностранцев,  жестикулируя  тонкими,  как  дирежерские
палочки, ручками, предлагая коралловые бусы, акульи зубы, резьбу из  дерева,
шелковое шитье, оловянные поделки.
     Наконец,  они  продрались  через  толпу  и оказались в холле гостиницы,
напоминающем выставочный зал для цветов. Кондиционеры неслышно  перекачивали
воздух, создавая видимость среднеевропейского климата.
     - Райское   место!   -  облегченно  вздохнул  Филимонов,  опускаясь  на
прохладную кожу дивана.
     Вишневский  тяжело  плюхнулся  рядом,  отчего  по  поверхности   дивана
пробежала крупная рябь, как от свалившейся в воду глыбы.
     Остров  в  длину  имел,  приблизительно,  восемь  километров  и, около,
четырех - в ширину. Пологий, с удобным заходом судов,  с  одной  стороны,  и
скалистый  -  с противоположной. Все это подробнейшим образом разъяснялось в
приложении к карте и потому было не  трудно  соорентироваться  и  определить
расположение  причала,  гостиницы  и  всей  этой  обжитости.  Они,  как раз,
находились строго на другом конце острова от того  места,  к  которому  было
приковано внимание.
     Вышли  рано  утром,  как  заправские  туристы,  навьюченные  увесистыми
рюкзаками и рассчитывая добраться до цели раньше, чем запалит южное  солнце.
Сначала  шли вдоль шоссе, петляющего среди замысловатого кустарника, пальм и
хлебного дерева, привыкая к лесной разноголосице. Ласковое щебетанье пташек,
время от времени,  прерывалось  протяжными  и  безумными  воплями,  вынуждая
беспокойно  оглядываться  по  сторонам. Иногда, с ветки, с треском срывалось
что-то и  с  пронзительным  криком  уносилось  прочь.  Филимонов  замирал  в
недобром предчувствии, сбавляя шаг.
     - Птица  какая-то,  -  не  очень  уверенно  произносил  Дрозд  и  легко
подталкивал приятеля, - Не обращай внимания!
     Километров   через   пять   шоссе   привело   в   поселок,   состоящий,
преимущественно,  из  тростниковых  хижин.  Возле  единственного  добротного
бунгало поблескивал росой серебристый "Форд". Поселок еще не проснулся.
     Не заходя в деревню, они устроили привал.  Вишневский  разложил  карту,
вытащил  линейку,  угольник, компас и приступил к вычислениям. Было заметно,
что в топографии он понимает.
     - Поселок обойдем. Нечего лишний раз светиться! К тому же,  нам,  пора,
двигаться  левее.  Иначе,  промахнемся и придется возвращаться, чтоб выйти к
этой лагуне, - он очертил карандашом полукружье на карте.
     Скоро выяснилось,  что  шоссе  проложено  только  до  поселка.  Бросили
последний   взгляд   на   достижение  цивилизации,  впервые  оценив  его  по
достоинству. Разве можно оценить заасфальтированную дорогу в городе?
     Теперь, впереди шел Толик, следом за которым пристроился Вишневский, не
выпуская компас из рук и корректируя маршрут. Потом Филимонов и Дрозд.
     - Толя, бери левее! Вот так!
     "Нет, все-таки, я здорово ошибался в отношении  Вишневского",  -  опять
подумал  Филимонов, - "При всех его заморочках, мужик он - незаменимый! Надо
отдать ему должное. У кого нет амбиций? У кого их нет? Но, вот,  собственные
амбиции,  кажутся  нам  и  не  амбициями,  вовсе.  Нет,  мы их за амбиции не
принимаем. Мы их принимаем за человеческое достоинство, оправданное со  всех
сторон.  За справедливое честолюбие, за принципиальность, за правдивость. А,
вокруг, завистливые и амбициозные, недостойные... Но  попробуй,  кто-нибудь,
задень    нас   за   живое...   Какое   там   справедливое   честолюбие   да
принципиальность? Одни амбиции... И ничего больше!  Да,  только,  не  каждый
готов признать это за собой".
     Сквозь   лесные   звуки,   как-будто,  начал  доноситься  шум  волн  и,
действительно,  скоро  лес  кончился.  Впереди  возвышались  красные  скалы,
скрывая горизонт и океан.
     - Вот  она  - лагуна! - торжественно произнес Вишневский, вытянув руку,
когда они вскарабкались к скальным отвесам. Высота скал, однако, производила
жуткое впечатление. Понятно, что  неприступный  берег  превратил  эту  часть
острова в заброшенное место.
     И,  все-же,  несмотря  на  искусно составленную карту, весь остаток дня
ушел на поиск спуска. Ночь провели в палатке.
     - Все предусмотрел твой однофамилец! Толковый, видать, был господин!  -
искренне  сказал Вишневский, когда, наутро, приступили к детальному изучению
скального отвеса, - Без веревочной лестницы, без альпинистского  снаряжения,
тут  и делать нечего. А спускаться придется, примерно, метров пятнадцать. Не
меньше!
     Филимонов, преодолевая страх, приблизился к  краю  обрыва  и  осторожно
заглянул вниз, туда, откуда доносился мощный шум волн, разбивающихся о рифы.
     - С ума сойти!
     - Боишься?  -  усмехнулся  Вишневский, - Так ведь все боятся! Толик, ты
ведь, то же, боишься?
     - Да,  уж,  -   неопределенно   ответил   тот,   раскладывая   веревки,
металлические колышки, крюки, зацепы и другой подсобный инструмент.
     Красный крестик, помеченный на карте и служивший, собственно, целью для
путешественников,     обозначал     естественную    пещеру,    расположенную
труднодоступно, прямо на крутом склоне отвесной скалы.
     Один конец веревочной  лестницы  Толик  надежно  прикрепил  к  толстому
стволу  дерева. К нему же, привязал страховочный трос, другой конец которого
защелкнул на своем поясе за специальный ремень.
     - Ну,  я  пошел!  -  сказал  он,  расчетливо  переваливаясь  в  бездну.
Непохоже,  чтоб  Толик  испытывал  неуверенность.  Тем не менее, только часа
через два поиска, снизу, вместе с порывом ветра, донесся его голос:
     - Есть! Нашел!
     На подъем ушло, так же, немало времени, так как Толику пришлось  делать
остановки  и  приторачивать  лестницу  к  камню,  чтоб лишить ее смертельной
подвижности. На этом настоял Вишневский. Поначалу, он,  вообще,  предполагал
остаться  наверху и осуществлять общее руководство, но, почему-то, передумал
и решил присоединиться к остальным. Филимонов  же,  наоборот,  искал  случай
избежать  спуска  по  этой  отвратительной  лестнице.  Но  было  видно,  что
Вишневский настроен решительно и все его попытки будут безжалостно отметены,
и ничего, кроме насмешки, из этого не получится. Будь, что будет!
     Придирчиво, как инструктор, Толик осмотрел снаряжение каждого, еще  раз
напомнил некоторые приемы и, даже, попытался приободрить приунывшую команду.
     - Внизу  я  буду  встречать.  Вход  в  пещеру  удобный.  Зарос, правда,
кустарником, но я большие ветки поотрубал. Не спешите, все делайте спокойно!
     О том, что Дрозд трусит, Филимонов догадался в последний момент,  когда
тот,  с  непроницаемым  лицом подошел к краю скалы и, вцепившись в лестницу,
начал беспорядочно елозить ногами в поиске опоры.
     - Спокойно! Не дергайся! - орал снизу Толик.
     Дрожащая нога долго не попадала на подножку. И, все-же, Дрозд пересилил
себя и  очень  медленно  начал  спускаться.  Филимонов   нервно   расхаживал
взад-вперед, ожидая своей очереди.
     - Давай!  -  донесся  голос  Толика.  Значит,  все  в  порядке  - Дрозд
справился!
     - Ну, Серега! Ни пуха, ни пера! - обнял его Вишневский, - С Богом!
     Усмирить дрожь не удалось, и весь спуск тело Филимонова ходило ходуном,
рискуя сорваться и повиснуть на страховке.
     - Давай, сюда! Герой! - презрительно сказал Толик, втаскивая, чуть  ли,
не за шиворот, близкого к беспамятству, Филимонова.
     Дрозд  сидел  на  корточках и курил. Длинные пальцы подрагивали. Сергей
опустился рядом. Взмокший и бледный.
     Выпуская  мат  очередями,  словно  поливая  из  автомата,   приближался
Вишневский. Пот струился по его лицу обильно, застилая глаза. Наконец, и он,
отдуваясь и утирая платком виски и лоб, расположился рядом и задымил.
     Свет, проникающий через входное отверстие, освещал только часть пещеры,
но чувствовалось,  что  они  оказались  в  достаточно  просторном помещении.
Догадка подтвердилась, когда зажгли фонарики. В такой пещере, вполне,  можно
было  бы  устроить  приличный  ресторан.  Куда  лучше,  чем из какого-нибудь
московского подвала! Высокий потолок и, почти, правильная окружность. Толик,
не теряя времени, изучал  стены,  методично,  поквадратно,  проходя  по  ним
властным лучом.
     Выбитый  в  породе  крест  сохранился  превосходно  и был увиден всеми,
одновременно.
     - Приехали, - блаженно произнес Вишневский. Филимонов и Дрозд  вскочили
на ноги и взволнованно разглядывали, старательно выполненную, отметину.
     - Посвети  мне,  -  распорядился  Толик,  передавая  фонарик  Дрозду  и
извлекая из  рюкзака  короткий  ломик.  Потом  он,  широко  расставив  ноги,
изготовился  и  принялся  молотить  стену.  Работал  он  красиво! От точных,
равномерных и мощных ударов известковая порода трещала,  отваливаясь  целыми
кусками, шлепаясь об пол и разлетаясь на части.
     Когда  раздался  характерный  металлический  звук,  он приостановился и
отступил от стены на шаг.
     - Вытащи банку с пивом, - кивнул Дрозду и полуобернулся на Вишневского.
Тот, еле заметно, наклонил голову. Георгий присел на корточки и начал рыться
в рюкзаке. Филимонов, тем временем, приблизился вплотную к стене и, запустив
руку, пытался определить размер находки.
     Удар лома расколол череп Дрозда. Он не издал ни звука,  придавив  телом
рюкзак.  Второй  удар  опустился  на голову Филимонова, не успевшего увидеть
смерть друга, не успевшего ни о чем подумать и не успевшего испугаться.
     - Мясник ты, Толя! - брезгливо поморщился Вишневский. Охранник никак не
отреагировал на фразу, просунув окровавленный лом в дыру и  выкорчевывая  им
из ниши железный заржавленный ларец величиной с два кирпича.
     - Ставь  на  пол.  Вот  сюда,  -  командовал Вишневский, указывая место
подальше от трупов и поближе ко входу. Толик  молча  поставил  ящичек  и  не
делая  попытки открыть его, отошел в сторону. Впрочем, и так было видно, что
ларец открывается без труда, так как на нем не имелось ни одного замка.
     - Ну, что, давай посмотрим! Что за сюрприз  нас  ожидает?  -  склонился
Вишневский, приподнимая крышку.
     Несколько  минут  пещеру оглашал бесперебойный, вперемежку со стонами и
завываниями, мат. Это уже был не одинокий автоматчик, а,  по  крайней  мере,
взвод автоматчиков.
     На самом дне ларца желтело обыкновенное письмо. Точно такое же, как то,
что лежало теперь в рюкзаке; написанное, тем же, занудистым почерком.
     "Но,  может,  все-таки  клад  существует?  Может,  в  нем,  в  письме -
разгадка?" - мелькнула непрочная надежда. Вишневский схватил бумагу и  начал
громко читать.
     "Милостивый  государь!  С  безграничной  верой  в Господа нашего Иисуса
Христа льщу надежду, что никто и никогда не  прочтет  сие  послание.  Ужель,
люди  не  стали  чище  душой  и  помыслами своими? Ужель зависть и жадность,
по-прежнему, правят миром? Ужель, милостивый государь, Вы не прислушались  к
моим  настойчивым  просьбам  и  пренебрегли советом отправиться в Иерусалим,
отвергая,  тем  самым,  всякую  возможность  спасти  свою  грешную  душу   и
воздержаться  от  шагов  зловредных  и  неправедных?  Ужель  соблазнились  и
поддались искушению дьявола, и не отказались от безумной затеи, не  отвергли
пагубную страсть к богатству и наживе?
     Ибо  сказал  святой  апостол  Павел:  "А желающие обогащаться впадают в
искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, кои  погружают
людей  в  бедствие  и пагубу. Ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому
предавшись, некоторые уклонились  от  веры  и  сами  себя  подвергли  многим
скорбям.  Ты  же,  человек  Божий,  убегай  сего,  а  преуспевай  в  правде,
благочестии, вере, любви,  терпении,  кротости.  Богатых  в  настоящем  веке
увещевай,  чтоб  они  не  высоко  думали  о  себе  и уповали не на богатство
НЕВЕРНОЕ, но на Бога живого, дающего нам все обильно для наслаждения".
     Я ожидал своего конца, будучи, преисполнен неверия, злобы и ненависти к
роду человеческому. Как, вдруг, повинуясь безотчетному чувству,  преодолевая
хворобы,  поднялся  с  ложа,  на  котором  приготовился уже принять смерть и
отправился в Иерусалим. То был зов Господень! Денно  и  нощно  молился  я  и
плакал,  пока,  не  явился  ко  мне  сам Иисус Христос и не открыл для меня,
грешного, своих щедрых объятий, и благословил меня!
     Благодарю же, тебя, Господь, что наставил меня на  путь  истинный,  что
сумел   разжечь   в   сердце   моем  любовь  к  братьям  моим!  С  легкостью
необыкновенной, просветвленный и осчастливленный, исполненный  новой  силой,
отправился  я  в  те  места,  где  грешил  по  неведению, по слепоте своей и
преступному безверию.
     Добрался я и  до  этого  зловонного  места  -  средоточия  всех  зол  и
пакостей!  Да,  в  этом  ларце  хранились  алмазы  и  бриллианты,  сапфиры и
изумруды... Кровавые камни! Я горстями швырял их в  океан,  освобождая  свою
душу и очищая ее от скверны, и наполняясь счастьем!
     Ужель, брат мой, тебя постигла злая участь, и ты сидишь теперь здесь, в
этой дьявольской пещере и читаешь мое послание?
     Но  и  тогда  - не отчаивайся и не проклинай судьбу! Не впадай в гнев и
разочарование, а - возрадуйся! Возрадуйся, как дитя малое!  Еще  не  поздно,
никогда не бывает поздно, чтоб вернуться к покаянию! Брось все и отправляйся
немедленно в святые места, как это сделал я!
     Ты  еще  можешь успеть! И ты должен успеть! Умоляю тебя - исполни Божье
предначертание!
     С безграничной любовью Христовой,  праведник  и  раб  Божий,  Филимонов
Сергей Павлович!"
     Толик   бил   без  промаха,  и  Вишневский  беззвучно,  грубой  массой,
распластался на полу, уткнувшись лицом в ларец, будто, и после  обрушившейся
смерти пытался отыскать его разгадку. Телохранитель отбросил ненужный больше
ломик,  пошарил  в  карманах убитого, извлекая деньги, документы и кредитные
карточки. Потом вскинул на плечи рюкзак, переступил через  тело,  как  через
поваленное  дерево,  и  двинулся к выходу. Постоял немного, дав время глазам
привыкнуть к россыпи  солнечных  лучей  и,  хватко  уцепившись  за  веревки,
оказался  на  лестнице.  Он  успел  подняться  только  на  три метра, когда,
внезапно, в несколько мгновений, солнце исчезло с небосклона, словно, кто-то
сорвал светило ловкой рукой и засунул в карман, как яблоко с  ветки.  В  миг
потемнело.  И оттуда, с неведомой высоты, извиваясь гибким лассо, устремился
смертельный поток. Смерч пронзил, охваченную  ужасом,  атлетическую  фигуру;
скомкал  ее,  как  клочок  бумаги и опрокинул вниз, прямо, на выступающие из
морской пены, могучие глыбы.
     А в следующую минуту солнце вернулось на  прежнее  место...  Все  стало
таким, как пять минут назад. Даже, веревочная лестница оказалась нетронутой.
Она  выглядела  бессмысленным  сооружением.  Бесполезной  и никому не нужной
теперь - вещью.


ЭПИЛОГ

     Вообще-то, я считаю,  что  эпилог  -  это  совершенно  лишняя  часть  в
повестях  и  романах.  Зачем  разъяснять  то, что нужно было сделать в самом
произведении? Поэтому, я решился прибегнуть к эпилогу по  одной-единственной
причине, а именно: дать возможность высказаться героям моего романа самим.
     Вы  заблуждаетесь,  если думаете, что они действовали по моей указке...
Это не так! Они абсолютно независимы от меня  и,  часто,  поступали  вопреки
моим желаниям.
     Надеюсь,  что  Вы  с  этим  согласитесь,  когда выслушаете их мнение по
поводу этого романа...

     Филимонов Сергей Павлович: "Я не настолько  примитивен,  как  изобразил
меня  автор.  А потому мой образ получился поверхностным и, естественно, мне
это не понравилось!"

     Маша Филимонова: "Из меня автор просто сделал дуру!  Очень  недовольна!
Очень!"

     Наташка: " Я такие романы не читаю. Не люблю и все!"

     Георгий  Дрозд:  "Конечно,  автор  совсем не разбирается в человеческих
характерах. Полностью поддерживаю мнение Сереги!"

     Жена Дрозда - Татьяна: "Что, касается, женщин...  Автору  сначала  надо
было посоветоваться со мной!"

     Борис  Львович:  "Какая  банальность!  Как  еврей,  так,  обязательно -
торговец и жулик! Тьфу!"

     Его жена, Валентина Романовна: "Я поступила совершенно правильно, между
прочим, когда не стала молчать о приписках! А на меня клеветать - не  стоило
бы!"

     Леонид  Сизов:  "Автор  написал  вредный  роман! Необходимо принять все
меры, чтоб  эта  зараза  нигде  не  появилась.  А  сам  он  еще  пожалеет  о
содеянном!"

     Воробьев  из  редакции: "Автор не прав! В той ситуации, я бы, точно дал
деньги. Что я - жмот, какой-нибудь?"

     Василий, журналист: "Да, как-то, несерьезно все это!"

     Михаил Вишневский: "Ложь! Я на такое не способен!"

     Толик, телохранитель: "Хотел бы я встретить этого автора..."

     Саша и Надя Разумовские, соседи Филимоновых: "Чепуха и все!"

     Колька из ОБХСС: "Да что он, автор, понимает в любви?"

     Андрей Черноусов: "Никогда не напивался до такого скотского  состояния.
Явный перебор! А роман - дрянь! Я такой, мог бы, за неделю состряпать!"

     Степан  Степанович:  "Автор  крутит, ходит вокруг да около, намекает на
что-то. Похоже, сам запутался. Одним словом, ерунду насочинял. Мог бы  и  не
напрягаться.  Я  так  думаю. На что он, например, хотел намекнуть, изображая
меня? Разные, знаете,  нехорошие  мысли  приходят  в  голову.  Это  он  зря!
Напрасно это!"

     Дмитрий  Иванович: "Признаться, я, то же, не в восторге от всего этого.
Не в восторге".

     Филимонов Сергей Павлович, раб  Божий:  "Стремления  автора  непонятны.
Сам-то,  он  интересно знать, в любовь верит или в страх? И, вообще, хоть во
что-то верит?"

     Леонтий, старик: "А вот обо мне упоминать не надо  было!  Автор  просто
глупец, раз не понял этого".

     Ирод:  "Да,  разве я таков? Ха-ха! Автор и близко не подобрался к моему
образу".

     Август Октавиан: "Чудовищный вымысел!"

     Николай Дамасский: "Ложь от начала до конца".

     Гораций: "Как он посмел  касаться  меня,  самого  Великого  поэта  всех
времен?"

     Меценат: "Моему возмущению нет предела!"

     Агриппа: "Негодяй, посмевший поднять руку на Великий Рим!"

     Тиберий: "Пригвоздить бы его к кресту! Да и дело с концом!"

     Павел: "Буду молиться за его грешную душу!"

     Иешу: "Не знаю. Может быть, автор и сумеет еще искупить свои грехи... А
не то,  придут  ангелы,  отделят  порочное  от  праведного  и кинут его в
пылающую печь, где будет плач и скрежет зубов".


     Вот, видишь, дорогой читатель: ни одного доброго с