мог бы: противно обращаться к Богу со всякой восторженной чепухой.
Я бы себя перед ним, наверное, не лучше той публики ощущал, которая
неистовствует перед МС Герхардом или ему подобным. С той только разницей,
что МС Герхард, какой-никакой, а все-таки настоящий, а Бог, ко всему
прочему, всего лишь придуманный. Биться лбом о землю перед реально
существующий идолом - глупо, но перед воображаемым - глупо уже вдвойне.

- Так значит ты ни на капельку, ни на чуть-чуть не веришь в Бога? -
спросила я почти дрожащим от волнения голосом.

- А ты? - его тон неожиданно стал серьезным.

- Я... стараюсь верить.

Некоторое время мы шли молча: Андреас, казалось, ждал от меня дальнейших
объяснений, и, собравшись с мыслями, я продолжала:

- У меня в жизни был один пример, когда Бог мне помог или почти помог...
Случилось это лет десять назад. У нас дома жил тогда попугайчик, знаешь,
маленький такой, волнистый называется. Он даже говорить немного умел, я
сама научила. Я ему еще в клетку всякие кольца и качельки повесила, так он
кувыркался там все время, с утра до вечера. Ужасно забавно, знаешь?

- Бедная птица, - Андреас покачал головой, - тяжело, наверное, в неволе

- Да нет! - горячо запротестовала я. - Если б ему тяжело или грустно было,
он бы ни за что ни говорить, ни кувыркаться не стал. Это во всех книжках
про попугаев написано. Да мы и дверцу клетки никогда не закрывали: он по
квартире мог совершенно свободно летать, когда хотел. Мы думали, что это
безопасно. Но однажды - дело было летом - он вдруг выскользнул в форточку и
никогда больше не вернулся. Я его искала, конечно. Объявления по всему
району развесила, но никто так и не отозвался. Мне ужасно страшно было за
моего попугайчика: вдруг, думаю, его кошка во дворе съела, или он климата
нашего не выдержал, или еще что-нибудь в этом роде. А главное - дом наш
как-то опустел, никто больше не чирикает, не играет. Так грустно, так
грустно... - я опустила голову и всхлипнула.

- Печальная, конечно, история, - согласился Андреас. - Но при чем же здесь
добрый Боженька?

Подавив слезы, я продолжала:

- Тогда у нас в России религиозный подъем после застоя еще только
начинался. Церковь потихоньку выходила из подполья, но я этим всем как-то
не увлекалась. Не то что не верила, а просто не задумывалась. Но после
того, как попугайчик мой исчез, мне так тяжело на душе стало, что просто
невозможно. Вот я и решила - раз никто и ничто больше помочь не в силах, то
почему бы не обратиться к Богу. Да, была у меня такая мгновенная идея. Ну и
пошла я в церковь, хоть без особой надежды, но пошла. И что ты думаешь? Бог
снизошел ко мне - по крайней мере, такое у меня было ощущение, - утешил,
дал душевное спокойствие и силы жить дальше без моего попугайчика. Я тогда
и окрестилась...

- Странно, что Бог тебе самого попугайчика не вернул, - проговорил Андреас,
но без всякой иронии, а наоборот, как-то задумчиво покусывая губы, будто
этот вопрос всерьез волновал его.

Я пожала плечами:

- Наверное, я не заслужила. Мало ли какие он требования к человеку
предъявляет?.. И все-таки, знаешь, я все еще надеюсь на это, то есть на то,
что мой попугайчик когда-нибудь прилетит назад. Я даже его клетку никуда не
отдала, и все игрушки тоже до сих пор на месте.

- Сколько лет, ты говоришь, прошло? - спросил Андреас. - Десять? Навряд ли
теперь, конечно, вернется. Если только и вправду Бог вмешается, - он
усмехнулся. - Но на это рассчитывать особо не приходится.

- Почему? По крайней мере, я стараюсь на всякий случай вести себя хорошо и
по возможности ему угождать, - я отерла навернувшиеся на глаза слезы. -
Нельзя же совсем без надежды?.. Хотя, знаешь, чем больше надежда, тем
сильнее и сомнения. Вот я слушала сегодня вашу мессу и, на самом деле, как
я тебе говорила, почти в религиозный экстаз впала, а значит надежда на то,
что где-то есть Бог, готовый меня услышать, вспыхнула во мне с особенной
силой. Но и сомнения явились в невиданном до сих пор количестве. Ведь в
такие минуты ждешь, что Бог как-то проявит себя, каким-нибудь образом
ответит на твои сильные, почти сверхъестественные чувства. Но он молчит,
или я просто плохо поняла его в этот раз. Вот потому мне и стало грустно
после концерта... И все-таки я продолжаю верить, что бы там ни случилось...

Дальнейший разговор как-то не клеился. Андреас неожиданно погрузился в
задумчивость и на мои реплики отвечал либо рассеянно, либо неохотно. Мы
дошли до его ресторана, который находился недалеко от Рейна, в одной из
узких улочек так называемого Старого Города. Через обрамленное изящно
подобранными по краям тяжелыми парчовыми шторами окно я увидела небольшой
зал, напомнивший мне будуар какой-то императрицы в одном из загородных
дворцов Петербурга. С потолка, расписанного изображениями охотничьих
сценок, свисала роскошная хрустальная люстра. На мраморном камине стоял
фарфоровый амурчик, сжимающий в руке трехглавый подсвечник. Покрытые
белоснежными скатертями столы с изогнутыми ножками ломились от
подготовленных для посетителей тарелок, бокалов и всевозможных приборов,
пока еще пустых и девственно чистых. Сложенные в причудливые веера
салфетки, установленные в специальном бокале перед каждой тарелкой, венчали
это хрупкое великолепие и были похожи на паруса, готовые в любой момент с
легкостью унести столики со всем их грузом в открытое плаванье.

- Мне пора, - сказал Андреас, поглаживая позолоченную ручку массивной
двери, ведущей в эти хоромы. - Мы скоро открываемся, а я хочу еще поесть
чего-нибудь на кухне.

- Это ресторан для богатых? - спросила я.

- Да, что-то в этом роде, - улыбнулся Андреас. - Ну пока, Надя. Смотри -
веди себя хорошо, - подмигнул мне мой ангел и скрылся за дверью,
присоединившись таким образом к прочим, уже находившимся внутри предметам
роскоши, которые были для меня абсолютно недоступны.

"Веди себя хорошо", - повторяла я мысленно, возвращаясь назад в общежитие.
- Что он имел в виду?... Ну да, конечно - я же говорила ему, что хочу
отличиться перед Богом своим примерным поведением, чтобы заслужить его
доброту и получить назад попугайчика. Что же удивительного в том, что мой
ангел ободряет меня в таком похвальном намеренье по отношению к небесной
власти?"

Однако я не могла игнорировать и ту иронию, которая отчетливо слышалась в
его голосе, когда он произносил свое напутствие. Конечно, ее можно было
легко объяснить сомнениями Андреаса в действенности подобного метода
угодить Всевышнему и вообще в его существовании. Но разве я могла
вообразить себе, что мой ангел всерьез не верит в Бога?

"Нет, - решила я, - он просто-напросто захотел проверить меня. В конце
концов, Андреас ведь не из тех заурядных ангелов, которых систематизировал
в своей книжке господин Петерс. Больно уж они у него благостные и
лирическому герою путь прямиком на небо указывают, никаких обходов не
признавая. А вот мой Андреас другой, он так просто райское блаженство не
подарит, он меня сначала испытанию подвергнуть хочет. Как же я сразу не
догадалась? Конечно, так оно и есть! Разве можно иначе объяснить весь
сегодняшний разговор, в котором он пытался мне доказать - подумать только!
- что Бога не существует? Мой ангел, наверняка, просто хотел посмотреть, не
окажусь ли я настолько слабой, чтобы сразу же отречься от всех своих
надежд! Ну уж нет! Теперь я даже сомневаться не буду! Нарочно стану вести
себя еще и лучше прежнего: пусть мой ангел удивиться и сообщит там наверху
кому надо!.."

Но по возвращении в общежитие мой восторг начал постепенно утихать и
уступать место мучительным размышлениям о том, не успела ли я уже сегодня,
на виду у проверяющего меня ангела натворить каких-нибудь богохульных
глупостей. И вдруг одна мысль больно ужалила меня:

"Пожертвования, которые после концерта собирали эти служители в красных
балахонах! Я ведь не дала им ни пфеннига, ни марки! А еще что-то там про
"религиозный экстаз" лепетала! Конечно, эти деньги на католическую церковь
должны пойти, а не на православную, но не в том дело: тут речь о принципе
идет. Какое мнение сложится обо мне там, на небе, если - как ловить сладкую
манну надежды, посыпавшуюся на меня в соборе, я - пожалуйста, а как самой
что-то от себя отдать, то нет - даже и не подумала. Теперь не то что
попугайчика тебе не вернут, а вообще ничего хорошего в твоей жизни больше
не будет!"

В отчаянье пыталась я отвлечься от этого ужасного представления, но
сознание собственной вины уже никак не хотело отвязываться от меня. Я
раскрыла учебник латыни и попыталась сосредоточиться на склонениях и
спряжениях. Но dominus bonus со свитком папируса в руке, стоявший под
грамматическими таблицами, сурово наблюдал за мной исподлобья, напоминая
мне о моем сегодняшнем грехе. Я отбросила учебник и заплакала.

"Как искупить эту вину? - безостановочно пульсировало у меня в голове. -
Просто "хорошо себя вести" теперь не поможет - я-то точно знаю."

Под вечер я немного успокоилась, решив завтра же вернуться в собор и
положить несколько марок в какой-нибудь ящик для сбора пожертвований. Но
утром на меня снова накинулась тревога.

"Нет, - думала я, - это даже не вера получается, а суеверие какое-то, если
я так вот легко отделаться хочу. Разве Бог примет такой дар, сделанный
задним числом из страха и не стоящий мне, к тому же, абсолютно ничего,
кроме, пожалуй, двух-трех плиток шоколада, которые я могла бы купить себе
на эти деньги?"

Я еще больше расстроилась и, продолжая тащить на себе тяжелый груз вины и
тревоги, поплелась в университет. Естественно, сконцентрировать свое
внимание на том, что происходило в этот день на лекциях и семинарах мне так
и не удалось. Даже господина Петерса я почти не слушала. Небрежно
облокотившись рукой о стопку лежавших перед ним книг, он рассказывал что-то
крайне интересное. Сделав очередное меткое замечание по поводу Рильке,
Петерс, как мне показалось, хитро покосился в мою сторону - мол,
провинилась, ну и сиди себе, таким, как ты, даже я с моими знаниями и
опытом помочь не могу, да и не хочу.

"Хорошо ему, - подумала я. - Он - сам себе хозяин и никаких начальников над
собой не потерпит".

Но я-то не всемогущий и всезнающий господин Петерс, я дрожала от одной
только мысли о том, что высшая небесная сила разгневалась на меня, и с
ужасом искала способ избежать предусмотренное мне наказание.

Когда я снова оказалась в общежитии и, изнемогая от страха и угрызений
совести, опустилась на кровать, решение проблемы вдруг пришло само собой.

"Андреас! - осенило меня. - Он непременно может помочь!"

Не знаю, действительно ли я надеялась в тот момент, что Андреас заступится
за меня перед Богом, или просто ждала от него утешения, - так или иначе,
мне стало ясно - мое место сейчас рядом с ним. Накинув куртку, я, не теряя
ни минуты, выбежала на улицу: а вдруг повезет, и я найду его еще сегодня
вечером в ресторане. Шел сильный дождь, но возвращаться за зонтиком мне не
хотелось - надо было двигаться вперед, и чем быстрее, тем лучше.

Я немного боялась, что не найду тот ресторан, но, оказавшись в Старом
Городе, сразу же сообразила, где примерно должен был работать Андреас и,
прибавив шаг, заспешила по темным извилистым улочкам, освещенным
ностальгическими фонарями и окнами пивных. Дождь не хотел утихать, и мне
все труднее становилось обходить лужи, количество которых у меня на пути
постоянно увеличивалось. Мои туфли промокли, но, стараясь не обращать на
это внимания, я шла дальше.

Однако, когда цель наконец была достигнута и я остановилась перед тем самым
подъездом, где накануне распрощалась с Андреасом, решительность покинула
меня.

"Даже если он и здесь, - подумала я, - разве можно вот так вот ни с того,
ни с сего являться к нему? Он, наверняка, сочтет меня за сумасшедшую!"

Я чуть снова не заплакала, но мое внимание внезапно привлек к себе голубь с
мокрыми от дождя, торчащими во все стороны перьями. Меня удивило, что,
несмотря на очевидные лишения, которые причинял ему дождь, голубь вовсе не
собирался никуда прятаться, а, напротив, с самым расслабленным видом
покоился на мостовой, вольготно разложив по сторонам растрепанные крылья. И
тут я заметила, что лежал он совсем не на мостовой, а на одном из вделанных
в асфальт круглых плоских прожекторов, обеспечивающих ресторанному фасаду
эффектную вечернюю подсветку. Все ясно - просто голубь мудро решил
воспользоваться этим прожектором и теперь, вместо того, чтобы следовать
примеру своих собратьев, суетливо жмущихся друг к другу под каким-нибудь
узеньким карнизом, спокойно пережидал непогоду, хоть и без крыши над
головой, зато в непосредственной близости почти эксклюзивного источника
света и тепла.

Этот жизнеутверждающий пример ободрил меня, и я решила заглянуть в высокое,
обрамленное парчовыми шторами окно ресторана. Многие столики были заняты
посетителями. Ближе всех к окну сидела группа пожилых мужчин в клетчатых
пиджаках с трубками в руках. В мраморном камине медленно сгорали березовые
поленья. Но вот между столиками показался Андреас с серебряным подносом в
руках, на котором стояли хрупкие вазочки с каким-то причудливым десертом. Я
отпрянула немного в сторону из страха, что он заметит меня. Но из залитого
светом ресторанного зала вряд ли можно было разглядеть, что происходит в
царящей снаружи темноте. Сообразив это, я опять заглянула в окно. С
серьезным, почти величественным видом поставил Андреас десерт перед каждым
из пожилых мужчин с трубками - так гордые короли подают милостыню
валяющимся в грязи нищим. Сидящие за столом, как мне показалось,
заискивающе улыбались перед ним, пытаясь обратить на себя внимание. Один
даже неловким размашистым жестом тронул его за рукав, будто выпрашивая у
него хоть каплю благосклонности. Но Андреас оставался непреклонен: без тени
улыбки, которая могла бы даровать просителю хоть самую маленькую надежду, и
с холодно-отстраненным выражением лица выслушал он обращенную к нему
просьбу, затем, чуть качнув головой, резко развернулся и пошел прочь. Не
было сомнений - мой ангел отказал им. Мужчины у стола растерянно разводили
руками, пытались улыбнуться, обменивались какими-то репликами, но разговор
у них, видимо, не клеился: то и дело они беспокойно поворачивали головы в
ту сторону, куда только что ушел Андреас, будто и вправду еще чего-то
ожидали от него. И, действительно, через некоторое время Андреас вернулся к
их столу. Но какую же злую шутку приготовил он неумелым просителям! Вместо
божественного благословения, вместо райского блаженства, которое, вероятно,
выпрашивали мужчины в пиджаках у ненароком попавшегося им на пути ангела,
он нес на серебряном подносе... несколько коробков спичек. Ошарашенные
подобной выходкой посетители, не решаясь прекословить посланнику высшей
силы, молча разобрали коробки и, погрузившись в тяжелую задумчивость,
начали зажигать свои трубки. Что же им еще оставалось делать? Андреас,
видимо, вполне довольный своей иронической проделкой, хотел уже было идти
прочь, но один из мужчин вдруг остановил его умоляющим движением руки. Мой
ангел снисходительно вскинул брови и как бы нехотя задержался на месте.
Мужчина несколько неуверенной рукой полез внутрь своего пиджака и, вынув
оттуда денежную банкноту, протянул ее Андреасу. О, как жалко выглядела эта
попытка задобрить небесные силы и отвести от себя их очевидную немилость!
Несколько секунд Андреас оставался без движения, словно размышляя,
отвергнуть ему непрошеный дар со всей надлежащей строгостью или все же
пожалеть просителя и принять никчемное пожертвование, оставив таким образом
этому несчастному хоть каплю надежды на то, что его мольбы будут услышаны
там, наверху. Мужчина за столом, видя колебания Андреаса, снова заискивающе
улыбнулся и слегка помахал банкнотой в воздухе, очевидно желая во что бы то
ни стало склонить Андреаса в пользу своего жалкого дара. Наконец Андреас
смягчился: благосклонно протянув вперед руку, он позволил вложить в нее
банкноту, но в его глазах не отражалось при этом ни капли благодарности,
наоборот - они были холодны и непроницаемы, будто в каждый из них залетело
по льдинке.

Я отвернулась от окна, чтобы взглянуть на голубя, приникшего к прожектору.
Он все еще лежал в той же вольготно-расслабленной позе и лишь время от
времени соскальзывал всем телом то в одну, то в другую сторону, будто хотел
устроиться поудобнее на своем месте и таким образом еще более благополучно
выстоять безжалостные порывы ветра.

Мои мысли вернулись к Андреасу. Было ясно, что он по каким-то причинам
отверг мольбы тех мужчин в пиджаках. И действительно, не может же ангел
заступаться перед Богом за первого встречного! Но где же тогда была
гарантия, что он выберет именно меня для своей бесценной протекции?

"Веди себя хорошо!" - вспомнила я его слова.

О, ему не придется больше напоминать мне об этом! Я буду сама покорность,
само послушание! При этой мысли на моих губах заиграла улыбка радости и
надежды. Я присела на краешек низенькой ступеньки, ведущей к крыльцу
ресторана, как раз напротив разлегшегося на прожекторе голубя, и стала
терпеливо ждать, пока мой ангел выйдет наружу и даст мне шанс обратиться к
нему с просьбой.

Не знаю, сколько прошло времени в ожидании - может, час, а, может, и три,
но, в конце концов, Андреас, вероятно, только что закончивший свою смену,
действительно появился на крыльце и, подняв воротник куртки, накинутой
поверх костюма, нерешительно потоптался на одном месте, будто размышляя,
стоит ли в такую погоду вообще отправляться в путь. Я встала со ступеньки и
приблизилась к нему. Его взгляд изобразил крайнее удивление, почти испуг.
Скорее всего, он не сразу узнал меня, промокшую насквозь, с прилипшими к
лицу волосами.

- Ты только не подумай, - пролепетала я, с удивлением обнаружив, что мой
голос звучит непривычно хрипло, - я не из-за попугайчика пришла... Я просто
хотела тебя попросить...

- О Боже! - воскликнул он. - Сколько же времени ты здесь сидела?

- Пожалуйста, не отказывай мне, - продолжала я лепетать, не обращая
внимания на его вопрос. - Я сделаю для тебя все, все...

Андреас нахмурил брови:

- Что за безумие? Ты так, пожалуй, воспаление легких схватишь и ничего уже
в ближайшем будущем для меня сделать не сможешь...

Я была не в силах что-либо ответить из-за подступающих к горлу слез.

- Ладно, - сказал Андреас решительно, - поехали скорей ко мне. Тебе нужно
срочно согреться и выпить чего-нибудь горячего.

Он взял меня за руку и потянул за собой.

- Да что это с тобой? Хочешь остаться здесь что ли насовсем? - возмутился
он, заметив, что я не сразу сдвинулась с места.

Но, на самом деле, я вовсе не собиралась сопротивляться его воле, просто
мой взгляд снова упал на голубя, распластавшегося на светлом пятне
прожектора. Андреас осуждающе покачал головой:

- Что же тут такого? Мертвая птица. Ничего не поделаешь. Пойдем! Зачем
рассматривать?

Да, голубь был действительно мертв. Уже давно. С самого начала...

Я следовала за моим ангелом, не обращая никакого внимания на то, вдоль
каких улиц лежит наш путь, куда мы поворачиваем и где пересекаем проезжую
часть. Дождь больно хлестал нам в лицо, заставляя еще непривыкшего к такой
непогоде Андреаса морщиться и прятать лицо в воротник куртки.

- Почему ты не сделаешь так, чтобы дождь прекратился? - спросила я.

- Что? - не понял он.

- Ты ведь можешь все, - объяснила я. - Вот и останови дождь, чего тебе
стоит?

Он рассмеялся:

- Зачем же мне растрачивать свои магические силы по таким пустякам? Я лучше
приберегу их на что-нибудь более важное.

Мы вышли к трамвайной остановке. Через некоторое время прозрачный, как
аквариум, и пустой, как замок с привидениями, трамвай подобрал нас и,
плавно покачиваясь на рельсах, поплыл вперед, подобно убаюкиваемому волнами
кораблю. Поймав на себе внимательный взгляд Андреаса, который, казалось,
тщательно изучал меня теперь, воспользовавшись ярким освещением в вагоне, я
снова попыталась ему все объяснить:

- Понимаешь... понимаешь...

- Пон