луйте, - перебил я его. - Это не с героем
случилось. Это со мной лично случилось. Я этого нигде не
описывал, это, может быть, ваши агенты подсмотрели.
   - Ну не надо, - поморщился маршал, - не надо нам сказки
рассказывать. Вы же неглупый человек и видите, что мы про
вас все знаем. А вот, скажем, когда вы сон описываете, это
дело совсем другое. Я даже удивился. Оказывается, вы
умеете изображать и хорошее. Я когда читал про то, как там
солнце все время светит, пальмы растут, птички поют и
девушки ходят в теннисных юбочках... Когда я дошел до
описания этого сна (а там сначала не понятно, что это сон),
я подумал: ну вот, вот! Умеет же, сукин сын! И я ожидал,
что дальше все будет в этом же духе. И только я разогнался,
а тут снова-здорово, свинина вегетарианская. Тьфу! - он
сплюнул и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету.
   - И вообще, что это вы эту свинину забыть не можете? Мы
же вам дали все. Вам и яичницу подают, и ветчину, и
паштеты, и икру всякую. Чего вам еще не хватает? Кофе? Ну
мы же не знали, что вы такой заядлый кофейник.
   Пожалуйста, будет вам кофе, какой хотите. Кстати, можем
заказать и сейчас. Вы какой предпочитаете?
   - Турецкий, - сказал я в полной уверенности, что они о
таком даже не слышали.
   Маршал хлопнул в ладоши, и в дверях немедленно возникла
секретарша.
   - Три кофе! - сказал ей маршал. - Ему турецкий, мне
капучино...
   - А мне кукурузный, - скромно сказал Дзержин.
   Секретарша вышла и в ту же секунду вернулась с подносом.
И я получил настоящий турецкий кофе. Может быть, я по нему
так соскучился, но мне показалось, что я никогда в жизни не
пил кофе вкуснее.
   Я набрался наглости и спросил маршала, к какой категории
потребностей он относится.
   Я об этом как-то давно не думал, - сказал он. -
По-моему, я вообще вне потребностей. Но вернемся, однако, к
вашему сну. Если уж вам приснилась такая прекрасная жизнь,
почему бы вам не развить это дальше? Слушайте, ведь на
самом- то деле мы все живем иллюзиями. Сон первичен, а
жизнь вторична, и это легко доказуемо Ну вот посмотрите.
Иной раз нам снится что-нибудь неприятное, но мы не всегда
хотим при этом проснуться. А когда неприятное происходит в
жизни, нам всегда хочется заснуть. И это правильно. Потому
что сон гораздо богаче жизни. Во сне мы едим, что хотим,
имеем тех женщин, которых хотим, во сне мы умираем и
воскресаем, но в жизни нам удается только первая половина.
   Тут влетела взволнованная секретарша и сказала маршалу
что-то на ухо. Берий Ильич тоже заволновался, вскочил на
ноги, схватил трубку красного телефона.
   - Да, - сказал он. - Взрослый на проводе. Так точно!
Слушаюсь! Сейчас будем.
   Он положил трубку и повернулся ко мне очень возбужденный.
   - Нас вызывает Горизонт Тимофеевич.
   - Кто? - удивился я.
   Он удивился еще больше.
   - Вы что, до сих пор не знаете, кто такой Горизонт
Тимофеевич? - И посмотрел на Дзержина.
   Дзержин посмотрел на меня. Я пожал плечами.
   - Горизонт Тимофеевич Разин, - объяснил маршал, все еще
волнуясь, - является председателем Редакционной Комиссии и,
по существу, можно даже сказать и так, наместником
Гениалиссимуса на Земле. Слушайте, вы уж, пожалуйста, с ним
не спорьте. Что он будет предлагать, на все соглашайтесь.
В крайнем случае потом мы что-нибудь отобьем. А ну-ка, я на
вас посмотрю Вид у вас, конечно, так себе. Ну, да ладно.
Поправьте воротничок и пойдем. А ты подожди нас здесь, -
сказал он Дзержину.

        НАМЕСТНИК ГЕНИАЛИССИМУСА

   Мы опять шли по каким-то залам и переходам. Автоматчики
вытягивались в струнку, щелкали каблуками и брали на караул.
   Секретарем у председателя Редакционной Комиссии был
пожилой генерал-полковник. Но суетился он, как сержант.
   - Ага, это вы! - сказал он, нервно суя мне руку.
Горизонт Тимофеич как раз после процедуры, так что он может
с вами поговорить. Прошу вас.
   Открыв дверь в кабинет, он первым туда вошел, но тут же
остановился, пропуская нас с Берием Ильичем. Наконец-то
первый раз в Москорепе я увидел старого человека! Да еще
какого!
   Он сидел в инвалидном кресле не за столом, а почти
посреди кабинета. Из-под кресла выходили, тянулись к задней
стене и уходили в нее два - желтый и красный Шланга.
Старик, сидевший в кресле, представлял собой полную
развалину голова набок, язык вывалился, руки висели, как
плети. Из левого уха у него торчал толстый провод с
микрофоном в виде рожка. Старик, кажется, спал. Но как
только мы вошли, стоявшая рядом с ним медицинская сестра
воткнула ему прямо сквозь брюки шприц. Он дернулся,
проснулся, хотел выпрямить голову, но она упала на другую
сторону. Глаза, однако, остались почти открытыми.
   - Кто такие? - спросил он, разглядывая нас всех
недовольно.
   Маршал живо подкатился к нему, схватил рожок и, приложив
его к губам, почтительно сообщил:
   - По вашему приказанию Классика к вам привел.
   - Ага, - сказал Горизонт, еле ворочая языком - Клафика.
Ну, подойди, Клафик, подойди-ка фюда.
   Я приблизился и взял из рук маршала рожок.
   - Здравствуйте! - прокричал я в рожок.
   - А нифего, - прошамкал председатель, - нифего фебя
фуфствую. Видифь, у меня тут два фланга. По волтому
первифный продукт подается, а по крафному вторифный
отфафываетфя, так что органивм действует. - Он хотел опять
поднять голову и даже достиг в этом некоторого успеха, но не
успел удержать ее, и она упала на грудь. Впрочем, сестра
приблизилась к нему сзади, поставила голову вертикально и
осталась ее придерживать.
   Кажется, старик оживал все больше. В глазах его даже
появилось что-то вроде любопытства ко мне.
   - Так вот ты какой! сказал он с видимым одобрением. -
Хороф, хороф. И фколько тебе годов-то?
   - Скоро сто будет, Ваше Высокопревосходительство! -
прокричал я в рожок.
   - Молодой ефе, - заметил председатель. - А мне вот уве
фто фетыре, а тове ефе нифего. А фто это ты в таком фине
ходифь?
   Я осмотрел быстро свою одежду.
   - Если вы фином называете мои штаны, Ваше
Высокопревосходительство, то я тут совсем ни при чем. Такие
выдали. А я-то приехал в хороших штанах, в нормальных.
   - Да что вы такое говорите! - сердито зашептал
генерал-полковник. Горизонт Тимофеевич говорит не "в фине",
а "в чине".
   - Да, - сказал Горизонт Тимофеевич Берию Ильичу, - надо
его повыфить, он вфе- таки наф клафик.
   - Будет исполнено! прокричал Взрослый в рожок. - Майора
ему дадим. Или даже полковника.
   - Вафем полковника, - сказал Горизонт. Генерала. Ты,
крафавица, - попытался он поднять глаза к сестре. -
Головку-то мою так не дервы. Когда я киваю, ты ее немнофко
так отпуфкай.
   Но сестра на него не понадеялась и сама покачала его
головой.
   - Хорофо, - одобрил ее действия председатель. - Хватит.
Знафит, ты фоглафен убрать там вфяких Фимов и таких вот
профих?
   Не зная, о чем он говорит, я оглянулся на Взрослого и
увидел, что тот мне оживленно подмигивает. Я опять ничего
не понял и кивнул головой.
   - Ну и правильно, - сказал председатель, и сестра
покивала его головой. - И хорофо. Вфе лифнее надо вфегда
убирать, а не лифнее... - не договорив фразы, он заснул,
вывалил снова язык, и сестра положила его голову набок.
   Я посмотрел на маршала, тот на генерал-полковника,
генерал развел руками и сказал:
   - Это все! Горизонт Тимофеевич дал указание и теперь
отдыхает.
   Сестра взяла кресло за спинку и, подбирая шланги,
покатила его в глубь кабинета. А мы трое, ступая на носках,
вышли в приемную.

        КНИГА, КОТОРУЮ Я НЕ ПИСАЛ

   - Уфф! - выдохнул из себя Берий Ильич и вопросительно
посмотрел на генерал- полковника.
   - Все хорошо, - улыбнулся тот. - Горизонт Тимофеевич был
в очень хорошем настроении и замечаний сделал немного.
   - Да, конечно, - согласился маршал. - Замечания вполне
приемлемые.
   То же самое он сказал и Дзержину, который встретил нас
вопросом: "Ну как?"
   - Так что вы все поняли? - спросил он меня. -
Требования совсем небольшие: побольше снов, поменьше
ненужной реальности и никаких Симов. Согласны?
   - Нет! - сказал я.
   - Как?! - подпрыгнул маршал, а Дзержин схватился за
карман.
   Впрочем, тут же руку он отпустил, приблизился ко мне и
нежно сказал:
   - Соглашайтесь, дорогуша, здесь не принято не
соглашаться.
   Я занервничал и схватился за голову.
   - Слушайте, - закричал я. - Что вы ко мне пристаете?
Что и где я должен поправить? О каком романе вы говорите?
О каком Симе? Если вы имеете в виду Карнавалова, то я с ним
был знаком и даже ездил к нему в Торонто. Но взглядов его я
никогда не разделял и письмо его нынешним вождям выбросил на
помойку.
   - Это мы знаем, - улыбнулся маршал и переглянулся с
Дзержином. - А теперь выбросьте и его самого.
   - Откуда? - спросил я.
   - Из романа, дорогуша, - улыбнулся Дзержин.
   - Да из какого романа? - спросил я устало. Вы
понимаете, что я никогда никаких романов о Карнавалове не
писал.
   Я опустился в кресло и достал сигарету. Мои руки
дрожали, и, когда я прикуривал, я никак не мог спичкой
попасть в коробок. Между тем в кабинете установилось
какое-то странное, тяжелое и зловещее, я бы сказал,
молчание.
   Ну хорошо, - сказал наконец Берий Ильич. - Вы так
взволнованно и так убедительно говорили, что я вам почти
поверил. Но есть же все-таки факты. А факты, как говорят,
упрямая вещь. Хорошо. Ладно. Сейчас мне придется вам
кое-то предъявить.
   Он тяжело поднялся, подошел к сейфу и, загораживаясь от
меня плечом, стал крутить замок с шифром.
   - А у Вас, Берий Ильич, - развязно сказал Дзержин, -
сейф, я вижу, ну точно, словно в Швейцарском банке.
   - Так он швейцарский и есть, отозвался маршал. Тут даже
и написано: "Маде ин Швейцария".
   Сейф открылся. Маршал там шуровал что-то довольно долго,
наконец достал какую-то книгу в темной обложке и выложил
передо мной:
   - Узнаете?
   Я взял в руки книгу и стал ее разглядывать. Прочел
название, перевел потом взгляд на фамилию автора и увидел,
что там стоит моя собственная фамилия.
   В этом не было бы ничего удивительного. Каждому автору
приходится иногда держать в руках книги, которые он написал.
Но в том-то и дело, что я, как мне помнилось, никогда ничего
подобного не писал.
   Ну и что вы скажете? услышал я голос маршала.
   - Минуточку, - сказал я.
   Я осмотрел суперобложку, перевернул титульный лист,
прочел выходные данные. Там стоял год 1986. А я уехал из
Штокдорфа в восемьдесят втором. А в восемьдесят шестом я
еще фактически даже не жил.
   Это какая-то несуразица, пробормотал я и заглянул в
начало книги. Там я нашел описание своего разговора с Руди,
посещения фройляйн Глобке, похищения меня арабами, встречи с
Букашевым. Все подробно и достоверно и, главное, написано в
моей собственной манере. Я ничего не мог понять. Я готов
был представить, что за шестьдесят лет кто-то мог изучить
все подробности и на основании донесений агентов и других
архивных данных сочинить какой-нибудь подобный роман. Но
чтобы кому-то удалось настолько проникнуть в мои мысли и так
подражать моему стилю, в это уж я поверить не мог никак,
потому что, между нами говоря, мой стиль просто неподражаем.
   Я заглянул в середину книги, и в глаза мне бросилась
глава, которая называлась: "Новое о Симе".
   - Интересно? - заглянул через мое плечо маршал.
   Минуточку, - сказал я и с возрастающим интересом прочел
эту, в общем-то небольшую, главу.

        НОВОЕ О СИМЕ

   Я-то думал, что я знал все о Сим Симыче, а оказывается,
чего-то существенного как раз и не знал.
   Оказывается, за время моего отсутствия в двадцатом веке
он, на время оторвавшись от "Большой зоны", накатал четыре
глыбы мемуаров под названием "СИМ".
   В той самой книге, которую маршал Взрослый предложил мне
как мою собственную, было сказано, что я якобы все эти
четыре глыбы читал (во что, впрочем, мне самому поверить
трудно), причем прочел я их, с одной стороны, задолго до
того, как побывал в Москорепе, а с другой стороны, после
того, как оттуда вернулся. Вот говорят, что писатель не
должен читателю все объяснять и разжевывать. Он должен
оставить читателю возможность самому потрудиться, попотеть и
самому домыслить то, до чего он, писатель, сам не додумался.
Если это так, вот вы и додумайте, как это могло получиться,
что я читал собственную книгу до того, как написал ее. Да,
если хотите, сами это все и обдумывайте, а у меня уже и так
от всего этого голова кругом идет. Поэтому я просто
перескажу то, что мне удалось прочесть в кабинете Берия
Ильича.
   Там сказано, что первая глава первой глыбы симовских
мемуаров начинается с описания обыкновенного утра
обыкновенного советского мальчика, у которого папа сидит в
тюрьме, мама носит папе передачу, а мальчик в это время
ходит в школу, возвращается домой и учит уроки. Мальчик
учится в третьем классе и никак не может понять, за что же
посадили его папу, бывшего балтийского моряка, комиссара с
крейсера "Аврора", а впоследствии народного комиссара
высшего образования. И хотя эти события очень ранят детскую
душу, но учиться все-таки нужно. В тот день ввиду
отсутствия мамы юный Сим пообедал один и сел за уроки. По
литературе им как раз задали выучить новое народное
стихотворение:

   На дубу зеленом, да на том просторе
   Два сокола ясных вели разговоры.
   А соколов этих люди все узнали:
   Первый сокол-Ленин,
   Второй сокол-Сталин...

   Сим про себя говорит, что у него уже и тогда была
феноменальная память. И даже это заглотное стихотворение он
очень быстро выучил, но тут же задумался, поскольку, с
детства обладая острым критическим отношением к
действительности, никак не мог себе представить Ленина и
Сталина, сидящих на дубу, как птицы.
   И в тот момент, когда он подвергал критическому анализу
это стихотворение, в дверь постучали. Сим открыл и увидел
на пороге страшного, грязного, оборванного, заросшего
спутанной бородой странника с котомкой за плечами. Странник
попросил воды, а напившись и смахнув с бороды капли,
посмотрел пристально и спросил:
   - Как тебя звать, малец?
   Сим ответил:
   - Сим.
   - Правильно, - сказал странник. - Сим. Так вот,
послушай меня и запомни, вьюнош, что я тебе скажу: быть
тебе царем на Руси. Будешь ты Сим Первый.
   С этими словами странник исчез, словно испарился.
   Сим, по его собственному признанию, был мальчик
впечатлительный, и слова, сказанные странником, произвели в
душе его очень глубокое смущение.
   Оставшись один, он опять пытался учить те же стихи, но
они больше не лезли в голову. В голову лезли, наоборот,
самые неожиданные и довольно даже странные для пионера
мысли.

   А соколов этих люди все узнали:
   Первый сокол-Ленин,
   Второй сокол-Сталин...

   - А третий сокол - я! - вдруг сам себе сказал Сим и, как
сам же пишет, тут же возбудился от острого предчувствия
своей необычайной судьбы.
   Он поведал о необыкновенном старце матери. Удрученная
тем, что опять не приняли передачу, она вроде бы сначала
пропустила его рассказ мимо ушей, а потом насторожилась,
попросила повторить все сначала и долго выспрашивала, что за
старец, да как выглядел, да в чем одет. Она обругала Сима
за излишнюю доверчивость, велела впредь всегда спрашивать,
кто стучит, и никогда не открывать дверь незнакомцам.
   - Мама, - спросил Сим, - а почему он сказал, что я буду
царем?
   - Мало ли сумасшедших ходит, - сказала мать. - Что им в
голову придет, то и лепят. Головы малолеткам задуривают.
Дать бы им каждому по пятьдесят восьмой статье.
   Но в ту же ночь, взяв с него ужасную клятву, она открыла
ему тайну его необыкновенного происхождения.
   ... Тайна эта заключалась в том, что Сим Глебыч
Карнавалов не был отцом Сим Симыча. Его истинным отцом был
Николай Александрович Романов, император и самодержец
Всероссийский...
   Мать Сим Симыча Екатерина Петровна рассказала ему, что
как раз перед самой революцией, в то время как ее муж
комиссарил на крейсере "Аврора", она работала прачкой в
Зимнем дворце и там у нее состоялась интимная встреча с
самодержцем. Причем царь пошел на это не из каких-то там
распутных соображений, а исключительно ради сохранения
Российской короны. Он чувствовал, что скоро так или иначе
грянет революция, а наследник тяжело болен и вообще будущее
туманно. Поэтому император по соглашению со своей супругой
Алике решился на такой необычный шаг. И в ночь их тайного
свидания христом-богом молил Екатерину Петровну, если
Господь пошлет мальчика, хранить его как зеницу ока и только
в нужный час, когда будет знак свыше, открыть ему, кто он
есть на самом деле.
   Пока я читал, оба деятеля БЕЗО, Берий и Дзержин,
заглядывали мне через плечо, следили за моей реакцией и
проявляли очень большое нетерпение. И как только я оторвал
голову на секунду, чтобы осмыслить прочитанное, Берий, не
давая мне опомниться, тут же меня спросил, что я обо всем
этом думаю.
   - Это какой-то бред, - сказал я.
   - Правда? - переспросил быстро Берий Ильич. - Правда,
бред? Вы так думаете? Почему?
   - Да по всему, - сказал я. - Возьмите хотя бы сроки.
Симыч родился в двадцать шестом году. Я не знаю, может
быть, некоторых гениев вынашивают не девять месяцев, а
девять лет, тогда, конечно... Но, правду сказать, я
вообще-то не совсем понимаю, почему утверждения Карнавалова
вас так смущают. Ведь то, что он говорит, это просто
абсурд.
   - Вот именно что абсурд, - согласился маршал. - Но дело
в том, что, как показывает исторический опыт, именно
абсурдные или даже, сказать точнее, идиотские идеи как раз
легче всего овладевают умами масс. И поэтому это Сим...
Кстати, вы случайно не знаете, почему у него такое странное
имя?
   Это я как раз случайно знал, потому что историю
происхождения его имени слышал от самого Сим Симыча личными
своими ушами. Дело в том, что его настоящего отца соратники
тоже звали Симом, хотя полное имя его было Симеон. А если с
отчеством, то Симеон Глебович. Но ему нравилось, когда его
звали Симом. И сына решил так назвать. А когда его
спросили, что же это имя может означать, он сказал:
   - Это очень просто. Сим-это значит Симирный
Интернационал Молодежи.
   Кто-то ему сказал:
   - Глебыч, так не идет. Интернационал не симирный, а
всемирный. Ты должен в таком случае назвать своего сына
Вим.
   Он сказал:
   - Нет, Сим. Пусть тогда это будет: Смерть
Иксплуататорам Мира.
   Ему сказали, не ик-, а эксплуататорам, тогда ты должен
назвать своего сына Сэм. Карнавалов решительно отверг:
нет, говорит, Сэм - имя буржуазное, пусть все равно будет
Сим.
   - Это он вам сам говорил? спросил маршал.
   - Конечно, сам. И не один раз.
   - А вы не могли бы рассказать об это публично? - спросил
Дзержин, до того долго молчавший.
   - Почему бы нет? Если вы мне организуете встречу с
читателями.
   - Ну конечно, организуем, - перебил маршал. Как вы
видите, мы именно этим и занимаемся. Именно для этого
создан Юбилейный комитет, проводится массовая кампания и
даже готовится к изданию этот вот ваш роман. В празднике
примут участие лучшие люди нашей республики, выдающиеся
артисты прочтут отрывки из ваших произведений, а также,
может быть, что-нибудь станцуют и споют. Может быть, даже,
- он лукаво сощурился, - исполнят какую-нибудь вашу любимую
украинскую песню. Но у нас есть к вам просьба, и на том же
настаивает Редакционная Комиссия, чтобы вы вычеркнули этого
вашего Сима. Он нисколько вашу книгу не украшает, а
напротив, даже делает ее такой, знаете, неуклюжей,
тяжеловесной. Вычеркните его, и все. Что вы думаете об
этом?
   Правду сказать, я об этом вообще ничего не думал. Потому
что, кроме главы "Новое о Симе", ничего еще не читал.
   Я думал, что они, естественно, предложат мне сразу
прочесть всю книгу, но они как-то засмущались, и по
некоторым высказываниям маршала я понял, что они боятся
давать мне мою собственную книгу, потому что, прочтя ее, я
могу попасть под ее влияние. Правда, Дзержин тут же
сообразил и сказал маршалу, что если я книгу прочту, попаду
под влияние, но потом исправлю и опять прочту, то в
результате я в конце концов по