дного, в кепках. У всех троих мужчин
и у одной женщины звезды на погонах были явно генеральского
достоинства, другая женщина, помоложе, была всего лишь
капитаном. Один из генералов был, видимо, духовного звания.
На нем была темная, но очень короткая, до колен, ряса с
лампасами в нижней части, на голове монашеский клобук, тоже
с большим козырьком, и на груди крупная и, может быть, даже
серебряная звезда. На концах каждого луча звезды были
кресты. Такая же звезда с крестами была и на клобуке. У
женщины-генерала были лампасы на юбке, но в целом форма ее
особого удивления не вызывала.
   У генералов на груди было много орденов, а у
женщины-капитана всего две какие-то медали. Видимо, все
были очень коротко пострижены, потому что даже у женщин
волосы из-под кепок не выбивались.

        СЕРДЕЧНАЯ ВСТРЕЧА

   Приблизившись к нижнему краю веревочной лестницы, они
остановились и смотрели на меня снизу вверх, слегка жмурясь
от слепящего солнца и приветливо улыбаясь. Я им тоже
неуверенно улыбнулся и продолжал стоять, не зная, что
делать. Так мы и играли в гляделки, пока из группы военных
не вышел вперед, видимо, главный из генералов. Он был самый
высокий из них, самый упитанный, и на погонах у него было не
по одной звезде, как у других, а по две.
   Ну что ж вы, Виталий Никитич? сказал он низким рокочущим
голосом. - Спускайтесь, мы вас ждем.
   Из этого обращения явствовало, что они не только
осведомлены о моей профессии, но и имя мое для них не
секрет.
   Я колебался, не представляя, как приступить к спуску.
Затем, решившись, лег на живот и весьма унизительным
способом - ногами вперед - медленно пополз к открытому люку.
Представляю, как смешно это выглядело снизу. Впрочем, и
сверху тоже (одна из стоявших надо мной стюардесс не
выдержала и хихикнула).
   Когда ноги мои уже повисли над бездной, я вдруг панически
испугался, почувствовал, что сползаю, но не могу найти
беспомощно свисающими ногами никакой точки опоры. Я
вцепился ногтями в резиновый коврик, но он был слишком
скользкий. Возможно, я бы ухнул вниз и на том закончилась
бы моя авантюра, но стюардессы завизжали не своим голосом,
на их крик выскочил из своей кабины лично херр Отто Шмидт и
в последнюю минуту ухватил меня за руки.
   Пока он меня держал, я наконец нащупал ногою перекладину.
   - Форзихт, форзихт (8), волновался херр Шмидт.
   Он отпустил сначала одну мою руку, а когда я ухватился ею
за веревку, отпустил и вторую.
   Я начал свой осторожный спуск, а те, которые стояли
внизу, вдруг зааплодировали. Я подумал, что они надо мной
издеваются, и разозлился Злость придала мне сил, и остаток
пути я проделал уже гораздо увереннее, тем более что
приближение к земле делало мой спуск все менее опасным.
Следом за мной был спущен на веревке мой "дипломат".
   Спускаясь, я не исключал того, что буду немедленно
арестован. Но ничего подобного не случилось. Как только я
почувствовал под ногами твердую почву, военные приблизились,
и я заметил, что украшавшие их значки и ордена были сделаны
из пластмассы. Главный генерал подошел первым, подал мне
свою пухлую руку и сказал с улыбкой:
   - Слаген.
   Думая, что "Слаген" это его фамилия, я ему назвал свою,
хотя он ее знал и так. Затем ко мне приблизился другой
генерал, протянул руку и тоже сказал: "Слаген" Полагая, что
второй Слаген приходится братом первому, я представился и
ему. К моему удивлению, обе женщины и священник тоже
оказались Слагенами.
   После того как я всем представился, возникла неловкая
пауза, но затем главный генерал дал знак своим спутникам,
они перестроились, и женщина-капитан оказалась между главным
и мной.
   - Ну что ж, Виталий Никитич, - сказал генерал,
по-прежнему улыбаясь. - Позвольте от имени нашей небольшой
комписовской делегации сердечно поздравить вас с
возвращением. Как говорилось в старину, добро пожаловать на
родную землю! - Он широко раскинул руки, как будто хотел
меня обнять, но тут же опустил их.
   Я не успел ответить, как заговорила женщина-капитан:
   Виталий Никитич, комсор Смерчев сердечно поздравляет вас
с прибытием и говорит "Добро пожаловать на родную землю!"
   - Я это понял, - сказал я, я не глухой.
   - Он говорит, что он не глухой, сказала капитан генералу.
   Скажи ему, - передал генерал, - что я восхищен тем, что
он в его возрасте так прекрасно выглядит и даже не утратил
слуха.
   Пока женщина непонятно зачем повторяла его слова, я
смотрел на них удивленно почему они считают, что я в свои
сорок неполных лет должен был оглохнуть? Выразив свое
восхищение моим состоянием, генерал попросил разрешения
представить мне всех членов делегации.
   - Меня, - сказал он, - зовут Смерчев Кому-Не-Иванович.
   - Кому-Не-Иванович? - повторил я удивленно.
   Капитан перевела (если можно было назвать повторение тех
же слов на том же языке переводом) мои слова генералу, тот
засмеялся (другие генералы его поддержали) и объяснил, что
некоторые подчиненные действительно зовут его за глаза Кому-
Не- Иванович, хотя на самом деле он не Кому-Не, а Коммуний
Иванович. А еще он сказал, что он генерал-лейтенант
литературной службы, Главкомпис республики и председатель
Юбилейного Пятиугольника.
   Тут же Коммуний Иванович представил мне других членов
делегации, которых имена и должности я располагаю в порядке
представления:
   1. Сиромахин Дзержин Гаврилович, генерал-майор БЕЗО,
первый заместитель Главкомписа по БЕЗО, Второй член
Юбилейного Пятиугольника.
   2. Коровяк Пропаганда Парамоновна, генерал-майор
политической службы, первый заместитель Главкомписа по
политическому воспитанию и пропаганде. Третий член
Юбилейного Пятиугольника.
   3. Отец Звездоний, генерал-майор религиозной службы,
первый заместитель Главкомписа по духовному окормлению,
Четвертый член Юбилейного Пятиугольника.
   4. Полякова Искрина Романовна, капитан литературной
службы, Пятый член и секретарь Юбилейного Пятиугольника.
   Хотя Искрина Романовна слово в слово повторяла все, что
говорили члены делегации, я понимал далеко не все. Я не
очень понял, что означают все эти звания и должности, почему
у них такие странные имена, кто такой Главкомпис, о каком
Юбилейном Пятиугольнике идет речь и вообще что это такое.
Да и в самом русском языке, как я заметил, за время моего
отсутствия появилось много новых слов, понятий и выражений.
Представив себя и своих спутников, Коммуний Иванович спросил
(а капитан перевела), есть ли у меня какие-нибудь вопросы.
   Вопросов у меня было так много, что я не знал, с какого
начать. И спросил для начала, что такое Юбилейный
Пятиугольник и чей юбилей собирается он отмечать.
   Коммуний Иванович охотно мне разъяснил, что Юбилейный
Пятиугольник это специально назначенный творческим
Пятиугольником комитет, которому поручено подготовить и
провести на высоком идейном уровне мой юбилей.
   - Мой юбилей? - переспросил я недоуменно. - А, ну да,
мне же на днях исполнится сорок лет. Я совсем выпустил это
из виду.
   Вы говорите, сорок лет? - Смерчев переглянулся со своими
спутниками. - Да нет, Виталий Никитич, - улыбнулся он
снисходительно. - Вам не сорок. Вам сто лет исполняется.
   Я сначала удивился, но тут же все понял.
   - Ну да, - сказал я. Ну конечно, сто лет. А мне это,
честно говоря, почему- то даже и в голову не пришло, хотя,
если бы я подумал, то мог бы и сам догадаться.
   Я даже рассмеялся, и весь Пятиугольник доброжелательно
посмеялся вместе со мной. Думая о причудах времени, я все
еще бормотал какие-то бессмысленные слова и междометия вроде
"ах!", "ну и ну!", "надо же!".
   - Скажите, спросил я генерала, - а откуда вы меня вообще
знаете?
   Все они на сам вопрос никак не реагировали, словно не
слышали, но после того, как Искрина Романовна повторила его,
тут же дружно заулыбались, а Коммуний Иванович развел
руками:
   - Ну что вы, Виталий Никитич, ну как же мы вас можем не
знать, когда мы ваши произведения тщательно изучали еще в
предкомобах.
   - Комсор Смерчев говорит, - повторила переводчица, как же
мы вас можем не знать, когда мы ваши произведения тщательно
изучали еще в предкомобах.
   - Где? Где? - переспросил я.
   - В предкомобах, повторила она. - Разве вы не учились
никогда в предкомобе?
   - А что это такое?
   - Предкомоб это значит предприятие коммунистического
обучения.
   Понятно, сказал я. - И вы лично тоже изучали мои
произведения в предкомобе?
   - Ну как же, Виталий Никитич, у нас каждый предкомбовец в
обязательном порядке изучает предварительную литературу.
   Нет, все-таки моя жена права, утверждая, что постоянное
употребление алкоголя разрушительно влияет на умственные
способности человека. Задавая вопросы и получая ответы, я
все меньше что-либо понимал, а сведение о том, что
существует, оказывается, какая-то предварительная
литература, повергло меня в уныние.
   - Ну хорошо, - сказал я. - Я очень рад, что вы в
предкомобах так хорошо усвоили предварительную литературу,
но я не могу понять, каким же все-таки образом вы узнали о
моем приезде.
   Члены делегации переглянулись между собой, а Коммуний
Иванович улыбнулся и развел руками:
   - Что ж вы, Виталий Никитич, так плохо о нас думаете? Мы
не отрицаем, в работе нашей разведки есть еще некоторые
недостатки, но неужели вы думаете, что за шестьдесят лет она
не могла справиться с такой, прямо скажем, несложной
задачей?
   - Однако нам пора идти, - вмешался молчавший до того
Дзержин Гаврилович. А то жарко. Прямо как в Гонолулу, -
добавил он и, усмехнувшись, посмотрел на Коммуния Ивановича.
   Ну, в Гонолулу, - подхватил Коммуний, я думаю, может
быть, даже и попрохладнее. Там все-таки климат морской,
влажный и постоянно дует океанский бриз. А у нас климат
континентальный.
   Намек их я понял и осведомленность оценил. И только
сейчас сообразил, что именно произошло. Я самонадеянно
думал, что оставил Букашева далеко позади, а на самом деле
он на своем допотопном "Иле" прилетел сюда шестьдесят лет
назад и, конечно, давным-давно умер. Но его отчет о встрече
со мной в Мюнхене и о задуманном мной путешествии был подшит
к делу и учтен.
   Нет, странная и загадочная все-таки штука время.
   Тут мне вспомнилось мое видение в космосе, и я подумал,
что это была, конечно, всего-навсего галлюцинация.
   Меня смущал еще портрет на фронтоне аэровокзала, уж очень
напоминал он Букашева. Но, с другой стороны, и члены
Юбилейного Пятиугольника мне тоже кого-то напоминали.
Забегая вперед, скажу, что потом в Москве будущего я
встречал много людей, очень похожих на встреченных в
прошлом. Иногда настолько похожих, что я кидался к ним с
распростертыми объятиями и каждый раз попадал, конечно,
впросак. Как я понял впоследствии, набор внешних черт
человека в природе, в общем-то, ограничен, только внутренняя
суть личности неповторима. Впрочем, и в прошлом, и в
будущем, и в настоящем я встречал много людей очень даже
повторимых. Пока я так размышлял, мне было предложено
пройти в здание аэровокзала, где меня (так сказал Коммуний
Иванович) с нетерпением ждут мои читатели и почитатели.
   Мы двинулись в путь. Между мной и Коммунием Ивановичем
шла Искрина Романовна, слева от Коммуния Ивановича
переваливалась, как утка, коротконогая и жирная Пропаганда
Парамоновна, по правую руку от меня, расправив плечи,
вышагивал Дзержин Гаврилович, а за ним шкандыбал, ударяя
одной ногою в бетон, и одновременно весь дергался,
кособочился, тряс всклокоченной бороденкой и при этом как-то
как бы гримасничал и подмигивал отец Звездоний.
   По дороге я спросил Коммуния Ивановича, почему он
обращается ко мне не прямо, а через переводчицу.
   - Разве, - спросил я, - мы говорим с вами не на одном и том
же языке.
   Он вежливо подождал перевод, потом объяснил, что хотя мы
действительно пользуемся приблизительно одним и тем же
словарным составом, каждый язык, как известно (мне это как
раз не было известно), имеет не только словарное, но и
идеологическое содержание, и переводчица для того и нужна,
чтобы переводить разговор из одной идеологической системы в
другую.
   - Впрочем, - добавил он тут же, если это вас смущает,
давайте попробуем обойтись без перевода. Но в случае
затруднений Искрина Романовна к вашим услугам. У вас есть
еще какие-нибудь вопросы?
   - Скажите, пожалуйста, - спросил я, ужасно волнуясь, - а
какой политический строй существует сейчас в вашем
государстве?
   Смерчев переглянулся с остальными спутниками, остановился
и, положив руку мне на плечо, торжественно сообщил:
   - Никакого политического строя, Виталий Никитич, у нас не
существует. Впервые в истории нашей страны и всего
человечества у нас построено бесстроевое и бесклассовое
коммунистическое общество.
   - Что вы говорите! - всплеснул я руками. - Неужели вы
построили самый настоящий коммунизм?
   - Ну конечно же, самый настоящий, - подтвердил Смерчев.
   - Не игрушечный же, - вставил свое слово Дзержин
Гаврилович и посмотрел на меня как-то странно.
   - Неужели, неужели, неужели это случилось? - бормотал я.
- А я-то не верил! А я-то сомневался! И сколько я
глупостей по этому поводу наговорил!
   - Да уж наговорили, строго заметила Пропаганда
Парамоновна.
   - Ну, наговорил так наговорил, - защитил меня энергично
Дзержин Гаврилович. - Это было давно, и, возможно, в те
времена Виталий Никитич находился под сильным посторонним
влиянием.
   Это утверждение меня удивило, и я возразил, что
посторонних влияний я в прошлой жизни, в общем, более или
менее избегал.
   - Это мы знаем, - сказал Дзержин Гаврилович.
   Вы, конечно, всегда отличались самостоятельностью
суждений, но в жизни, знаете ли, встречаются люди, которые
действуют на нас гипнотически. Вы можете относиться к
такому человеку даже весьма иронически, но стоит ему сказать
слово, и вы, проклиная самого себя, готовы нестись на край
света.
   - Даже в какую-нибудь такую дыру вроде Торонто! - весело
подхватил Смерчев.
   Черт подери, подумал я, на что это они намекают? На то,
что они про меня все знают? Ну да, ну правильно, у них было
времени достаточно, чтобы собрать на меня большое досье. Но
зачем они перебирают это давно прошедшее прошлое и что хотят
из него извлечь?
   - Значит, вы говорите, - вернулся я к прерванной теме, -
что коммунизм все- таки построен? А я, признаться, этого не
ожидал и не предвидел. Дело в том, что по части передового
мировоззрения я всегда был слабоват. У меня был ум такой,
знаете, ненаучный, и по марксистской теории у меня всегда
были очень плохие отметки. Но вы не думайте, я очень рад,
что все получилось не так, как я думал. Слава Богу, что я
ошибся.
   - Кому слава? - удивленно переспросила Пропаганда
Парамоновна.
   - Он сказал: "слава Богу", - повторила мои слова Искрина
Романовна.
   - А никакого Бога нет, - подскочил вдруг отец Звездоний и
стукнул правой ногою в землю. - Совершенно никакого Бога
нет, не было и не будет. А есть только Гениалиссимус,
который там, наверху, - Звездоний ткнул пальцем в небо, - не
спит, работает, смотрит на нас и думает о нас. Слава
Гениалиссимусу, слава Гениалиссимусу. - забормотал он, как
сумасшедший, и стал правой рукой производить какие-то
странные движения. Вроде крестился, но как-то по- новому.
Всей пятерней он тыкал себя по такой схеме: лоб левое
колено правое плечо левое плечо правое колено лоб.
   Все другие тоже остановились и тоже стали, повторяя те же
движения, бормотать: - "Слава Гениалиссимусу, слава
Гениалиссимусу".
   Я смотрел на них с удивлением и даже с некоторой опаской.
Мне показалось, что все они, может быть, от жары слегка
тронулись.
   Виталий Никитич, услышал я озабоченный шепот. Вам тоже
следует перезвездиться.
   Это шептала мне переводчица. Я посмотрел на нее и
ужимками показал, что звездиться не умею. Но, перехватив
удивленный взгляд Пропаганды Парамоновны, я тоже как-то так
подергал рукой, чем ее, видимо, удовлетворил не совсем.
   Завершив этот странный и не очень понятный мне ритуал,
все сразу успокоились, и мы пошли дальше.
   По дороге Коммуний Иванович разъяснил мне, что построение
реального коммунизма стало практически возможным в
результате Великой Августовской коммунистической революции,
подготовленной и осуществленной под личным руководством и
при участии Гениалиссимуса.
   - Надеюсь, вы поняли, - сказал он, - что Гениалиссимус -
наш любимый, дорогой и единственный вождь.
   Да-да, сказал я. Я догадываюсь. Только я не очень
понимаю, что означает это слово "Гениалиссимус". - Что это,
имя, фамилия, звание или должность?
   Это все вместе, сказал Смерчев. - Видите ли, у нас,
комунян, у всех были имена, данные нам при рождении, а потом
мы их заменили на те, которые получили во время звездения,
то есть звездные имена. Эти имена отражают направление
основной деятельности каждого человека. А имя Гениалиссимус
возникло совершенно естественно Дело в том, что
Гениалиссимус является одновременно Генеральным секретарем
нашей партии, имеет воинское звание Генералиссимус и, кроме
того, отличается от других людей всесторонней такой
гениальностью. Учитывая все эти его звания и особенности,
люди называли его "наш гениальный генеральный секретарь и
генералиссимус". Но, как известно, кроме прочих достоинств,
наш вождь отличается еще исключительной скромностью. И он
много раз просил нас всех называть его как-нибудь попроще,
покороче и поскромнее. Ну и в конце концов привилось такое
вот простое и естественное имя - Гениалиссимус.
   Казалось, далеко ли было от места нашей встречи до
аэровокзала, но на этом пути Смерчев рассказал, как и для
чего была совершена Великая Августовская революция.
   От него я узнал, что Гениалиссимус, будучи еще только
простым генералом госбезопасности, часто задумывался, почему
так хорошо и научно разработанное построение коммунизма
все-таки не удается. Многократно и самым тщательным образом
проработав все научные первоисточники и теоретические
расчеты, он выявил ошибки, которые были совершены при
строительстве коммунизма. Прежние руководители партии и
государства, иногда вульгаризируя великое учение, пытались
построить коммунизм без учета местных и общих условий. В
свое время даже великий Ленин полагал, что коммунизм можно
построить сразу на всей планете, произведя для этого мировую
революцию. Затем было выдвинуто положение, что первую
стадию коммунизма социализм можно построить и в одной
отдельно взятой стране. Так и было сделано. Однако переход
от социализма к коммунизму оказался делом гораздо более
сложным, чем казалось вначале. Все попытки построения в
одной стране коммунизма оказались безуспешными.
Проанализировав эти попытки и революционно развивая теорию,
будущий Гениалиссимус уже тогда пришел к единственно
правильному выводу, что корень неудач заключался в том, что
прежние строители, руководствуясь вульгаризаторскими идеями,
проявляли поспешность, не учитывали ни масштабов страны, ни
неблагоприятных погодных условий, ни отсталости значительной
части многонационального населения. В конце концов будущий
Гениалиссимус пришел к простому, но гениальному решению, что
коммунизм можно и нужно для начала построить в одном
отдельно взятом городе.
   И это свершилось! В исторически сжатый период коммунизм
построен в пределах Москвы, которая стала первой в мире
отдельной коммунистической республикой (сокращенно
МОСКОРЕП).
   Простите, - сказал я, я не совсем понял. Москва больше
не входит в состав Советского Союза?
   - Не только входит, но по-прежнему является его
географической, исторической, культурной и духовной
столицей, - гордо сообщил Смерчев. - Но наш любимый
Гениалиссимус со свойственной ему прозорливостью разработал
теорию, по которой возможно мирное сосуществование двух
общественных систем в пределах одного государства.
   - Ага! обрадовался я тому, что начал кое-что понимать.
- Это, значит, как в Китае. Они тоже в свое время
разработали теорию двух систем.
   Видимо, я сказал что-то не то. Члены делегации как-то
странно переглянулись.
   - Ну зачем так говорить? - возразил отец