чи
нет.
   - Ну, уж извини. А греки, римляне? Где Индия,  где Китай?
В Европе - пустыня. Я уж не говорю про славянские народы.
   Иванов покачал головой;
   - Дремуч же ты,  Коля.  Никаких славян тогда не было,   и
быть не могло. А по Европам бегали скифы и варвары.
   - Откуда же они взялись потом?    -  совершенно  искренне
удивился Иванов.
   - Фантастическое невежество!  -  Иванов  от  удовольствия
прищелкнул пальцами.  - У американцев нет ни малейших шансов
возникнуть из небытия. Ты - суть издержка школьной программы
по истории.  Я с тобой даже и разговаривать не желаю.   Бери
литературу и читай. Кстати,  почему ты решил,  что славяне у
них непременно должны появиться?  У них там свои дела,  своя
история и свой Сатана,  да,  собственно,  и Господь у них  в
индивидуальном исполнении.  Кстати,  не в лучшем варианте...
Нет, не в лучшем!
   - Какой есть! - огрызнулся уязвленный Сидоров.
   - Увы,  - смиренно произнес Иванов,  -  всевышних  мы  не
выбираем. То есть,  в этом аспекте демократия,  как таковая,
отсутствует.
   Сидоров хмыкнул, но промолчал.
   - Нy, что примолк? Давай, давай, вываливай остальное,  не
таись, - посоветовал Иванов,  - Все равно ведь вывалишь,  не
утерпишь.
   - Что касается демократии - я  так  думаю  -  если  дадут
выбирать,  то каждый проголосует за себя.  Потому как -  сам
понимаешь... Сомнения придут позже.
   - Тонко. И далее?
   - И далее. Я приходу к выводу,    что  все  мои  проблемы
проистекают из отсутствия концепции.
   - Концепции чего, позвольте спросить?
   - Всевышнего.
   - А?.. Хм... Ага!.. То есть, она нужна... И для чего оная
необходима?
   Лицо Иванова брезгливо сморщилось.  Он явно давал понять,
что Сидоров сморозил глупость,  и предмет не стоит даже  тех
слов,  которые уже потрачены на  его  обсуждение,    но  он,
Иванов,  идя,  разумеется,  на поводу у Сидорова,   согласен
пустить на ветер еще пару междометий.  С  тем  лишь  только,
чтобы показать последнему его полную ничтожность.
   - Оная необходима для практических целей,  - невозмутимо,
но с чувством внутреннего достоинства ответствовал Сидоров.
   Лицо Иванова просканировало всю гамму выражений глубокого
соболезнования.
   - Уж не решил ли ты,  брат мой во Христе,   -  сказал  он
вкрадчиво, - направить свои народы по пути прогресса, сиречь
к светлому будущему?
   - Ну.  Почему бы нет... А как ты догадался?
   - "В  глазах  твоих  увидел  я  огонь  неугасимый",     -
процитировал Иванов неизвестно кого.  - Так вот,  запомни  и
заруби себе на носу: Всевышний должен быть бесстрастен.
   - Почему?
   - Потому что страсти иссушают душу.
   - Так ведь в Писании сказано,  что  Господь  стремится  к
высшей справедливости и олицетворяет ее.  Как  же  он  может
оставаться покоен,  если видит несправедливость?  А овец  от
козлищ - это как?!
   - Ничего подобного там не сказано. Насчет овец и козлищ -
да. А то, что ты выдвинул перед этим - нет.
   - Объясни!
   - Объясняю. Кто суть овцы, и кто суть козлища?  Неведомо.
Молись,  служи Господу - и ты овца.  Не молись и не служи  -
козел.  Вот и все.  Где тут справедливость?  Я  тебе  больше
скажу:  это  принцип  любой  веры.    Вспомни  хотя  бы  наш
коммунизм. Веришь в идеалы - молодец. Не веришь - ату его!
   - Что же,  по-твоему,  является источником  божественного
промысла.
   - Игра воображенья.  Именно поэтому его помыслы объявлены
неисповедимыми.  Они и  являются  таковыми  по  той  простой
причине,  что рождаются по ходу дела.  До поры,  до  времени
Господь и сам о них понятия не имеет.
   - Так ты циник - вот ты кто!
   - Сам дурак, - вяло парировал Иванов.
   - Ну,  хорошо,    а  для  чего  Господь  вообще  сотворил
вселенную?
   - Не для чего, а ОТЧЕГО. От скуки. Ну-ка скажи,  для чего
ты ее сотворил?
   Сидоров засопел и ничего не ответил.  Домой он вернулся в
крайней задумчивости.

                           -----

   Жизнь, между тем, шла своим чередом.  Модель развивалась,
и чем дальше,   тем  стремительней.    Сидоров  теперь  даже
примерно не мог сказать,  какую часть ресурсов  системы  она
использует.  Какие процессоры,  сколько временя и памяти,  и
какую часть дискового пространства?  Вызывали удивление  два
обстоятельства.  Во-первых,   с  точки  зрения  абстрактного
пользователя система функционировала  нормально,    и  никто
ничего  не  подозревал.    Почему?    Это  было   совершенно
необъяснимо!  Ну,  начальники,  вероятно,   потому  что  они
начальники.   В  их  обязанности  просто  входит  ничего  не
подозревать.  А программисты?  А  системщики?    Создавалось
впечатление, что работа вычислительной системы,  в сущности,
никого  не  интересует.    Оставалось  ответить  на  вопрос,
интересует  ли  сотрудников    данного    учреждения    хоть
что-нибудь,  имеющее отношение к  задачам,    стоящим  перед
данным учреждением? И существуют ли указанные задачи вообще?
   Второе  обстоятельство  казалось  Сидорову   еще    более
загадочным.  Дело в том,  что  модель  необъяснимым  образом
узнавала его.  Однажды кто-то  из  программистов  по  ошибке
запустил файл-мироздание, Сидоров, стоявший рядом, похолодел
и... Тем все и кончилось.
   Никакой хроники событий в модели на экран выдано не было.
программист чертыхнулся,  обозвал себя  кретином  и  сбросил
систему.  Размышления Сидорова по  этому  поводу  сведись  к
тому, что, вероятно,  модель как-то анализирует стиль набора
текста на клавиатуре.  Хотя модель  можно  было  вызвать  на
выполнения и не набирая никакого текста. Но, мало ли...
   А что же жизнь?  Она,  как уже было сказано,   шла  своим
чередом.  Благополучно скончался Моисей,  о судьбе  которого
модель особо старательно информировала Сидорова. Он, судя по
всему, был именно той личностью, которой передавались первые
опыты законотворчества.  После этого дело пошло веселей.  От
гласа священных труб пали стены Иерихонские. Выяснилось, что
кроме евреев и египтян существуют также другие народы,   как
то: ханаанеи, хеттеи, аморреи, евеи и даже иевусеи.  А кроме
упомянутых можно было подозревать наличие еще целой кучи.
   Сидоров придерживался выжидательной тактики.   Постепенно
он  научился  отбивать  молитвенные  просьбы  -  не   столь,
впрочем, многочисленные - тем, что,  либо отвечал совершенно
невпопад, либо давал указания,  начало которых противоречило
их концу. Метод дал блестящие результаты.  Количество просьб
снизилось раз в десять,  они уступили место  восхвалениям  и
пророчествам разного рода,  о которых Наместник информировал
Сидорова неукоснительно,  равно как  и  обо  всех  событиях,
выходивших за рамки обыденного.  Так например,  некто Самсон
ухлопал ослиной челюстью целую тысячу  человек,    но  Некая
Далила остригла его,  лишив  сил  и  энергии,    после  чего
филистимляне ослепили героя и увели его в рабство. Интересно
было сообщение о том,  что некий  Авессалом  еще  при  жизни
взял, да и поставил себе памятник в Царской долине.  Сидоров
отметил,  что в  нашем  мире  у  Авессалома  нашлось  немало
последователей.
   Особенно позабавил Сидорова царь до  имени  Соломон,    у
которого, судя по докладу Наместника, было ровно семьсот жен
и еще триста наложниц.  Сидоров не мог  понять,    что  этот
Соломон делал с такой прорвой женщин,  а если  ничего,    то
почему он для ровного  счета  не  женился  еще  триста  раз.
Вероятно,  по  причине  сугубой  мудрости,    каковая  особо
подчеркивалась в сообщении.
   В общем-то,  Сидорову постепенно вся эта канитель  начала
надоедать.  Он ожидал большего,  а дело свелось к тому,  что
модель тупо следовала канонам священного Писания.
   Иванов же заявил во время очередного совещания на  высшем
уровне, что он это предвидел,  и что ягодки впереди.  Потому
что Писание когданибудь кончится  и  волей-неволей  придется
писать новое: Для Сидорова эта  мысль  явилась  откровением,
хотя  сам  Иванов  отнюдь  не  ассоциировался   с    Иоанном
Златоустом,  ибо в разговорах пользовался бытовой лексикой и
не был склонен к экзальтации.
   - А  что  Сатана?    Как-нибудь  себя  проявляет?       -
поинтересовался Иванов,  изложив свой взгляд на  перспективы
развития,
   - Наместник? Нет.  Строго выполняет указания,  пунктуален
до невероятия!
   - Ничего, проявит...
   - Ой ли?  - усомнился Сидоров.  - Почему ты решил,    что
именно его  следует  ассоциировать  с  Сатаной.    Сатана  -
носитель абстрактного зла, а Наместник нейтрален.
   - Да, да, конечно.., - рассеянно произнес Иванов.  - Надо
попытаться расшевелить это болото...  Послушай,  а ты можешь
мне пропуск сделать в вашу контору?
   - Могу, наверное. Но... - Сидоров замялся.
   - Боишься? А дело стоит того.  И потом,  как член высшего
законодательного собрания,  я  имею  право  на  внеочередную
встречу с избирателями.  Иначе подаю в отставку.  Протест  в
письменном виде?
   Пришлось согласиться.  Иванов был подан начальству,   как
сотрудник    университета        (что        соответствовало
действительности),  специалист в области кластерного анализа
(что  почти  соответствовало   действительности),        без
консультации которого нефть уходит в  подземные  поры  и  не
желает оконтуриваться.
   Итак,  потомок рода Кореева явился  в  учреждение,    где
работал Сидоров,    наговорил  девочкам  кучу  комплиментов,
покалякал с мужиками о политике,  выказав недюжинное  знание
всех перипетий перехода к рыночной экономике и показав  себя
ярым сторонником прав человека (в особенности женщин), после
чего направил стопы свои в компьютерный зал,  где немедленно
занял кресло  Сидорова  и  начал  задавать  глупые  вопросы,
бесцеремонно тыкая на кнопки, то есть действуя способом,  не
вызывающим никаких подозрений.
   - Ну, давай, запускай, - прошипел он, когда интерес к его
персоне у окружающих устремился к нулю.
   Сидоров, воровато оглянувшись, запустил.
   Некоторое время Иванов изучал хроники,  время от  времени
хмыкая и щуря глаза,  а потом  неожиданно  резво  набрал  на
клавиатуре:
   "Наместника ко мне!"
   "Наместник слушает тебя, Господи", - отозвался компьютер.
   - Ты что делаешь,  болван!  - зашипел Сидоров,    пытаясь
незаметно спихнуть Иванова с кресла. Но не тут-то было.
   - Вы видите,  уважаемый Николай  Борисович,    -  солидно
произнес Иванов,
   - это типичный  пример  того,    как  выбором  надлежащих
параметров распределения  мы  можем  разделить  всю  выборку
данных сейсморазведки на два отчетливо выраженных класса.  А
сейчас попробуем варьировать сами распределения...
   При этом Иванов сохранял остойчивость,  блокируя действия
Сидорова левой ногой.  Сидоров  понял,    что  вырвать  Духа
Святого из-за дисплея сейчас  может  только  нечистая  сила,
которой он не располагал. И отступился.
   "Где ты  был?" - продолжал  между  тем  Иванов,    орудуя
клавишами.
   Наместник помедлил, а потом ответил:
   "Я ходил по земле и обошел ее всю".
   "Как обстановка?".
   "Увы, Господи,  мятутся народы,  но усилия их тщетны",  -
уклончиво ответил Наместник.
   "Много ли праведников среди людей?", - напирал Иванов.
   "Один", - был ответ.
   - Вот даже как?  - удивился Иванов.  - Всего  один!    Не
густо, не густо...  Вероятно,  критерии жестковаты,  как вы,
Николай Борисович, полагаете? А впрочем...
   "Испытай его", - отстукал он.
   Ответ последовал молниеносно:
   "Исполнена воля твоя, Господи".
   "Что ты сделал?".
   "Я обрушил на него все горести земные".
   "Возроптал ли он на Бога своего?".
   "Нет", - ответил Наместник.
   - Ну,  ты просто садист!  - прорычал Сидоров.  - Прекрати
немедленно!
   - Что ты нервничаешь?  Все идет по плану.   Это  он  Иова
испытывал.
   - Мне плевать, кого он испытывал. Слазь со стула!
    Иванов даже усом не повел.
   "Много ли тех,  кто ищет истину?",   -  набрал  он  новый
вопрос.
   "Один", - сообщил Наместник.
   "Нашел ли этот ее?".
   "Да".
   "В чем его истина?".
   "Все суета", - несколько даже обреченно ответил Наместник.
   "Свободен", - приказал Иванов и откинулся в кресле.
   - Вот и все,  - заключил он.  -  Дальнейшее  интереса  не
представляет. Они, естественно, мятутся,  грешат по мелочам,
но в Бога веруют и истин не домогаются. Они идут нашим путем
и придут туда же.
   Сидоров поджал губы,  и,   со  словами  "кина  больше  не
будет", выключил компьютер.  Он проводил Иванова до вахтера,
сухо распрощался и,  вернувшись за  свой  стол,    просидел,
уставясь в одну точку,  до конца рабочего дня.  Более  того,
остаток недели он посвятил  раздумьям  и  созерцанию  экрана
монитора. А с понедельника начал писать какой-то программный
модуль.

                          -----

   Иванов позвонил в конце второй недели.
   - Нy, что? - поинтересовался он.
   - Работаем, - сухо ответил Сидоров.
   - Как жизнь?
   - Идет ветер к югу - и переходит к северу. И возвращается
ветер на круги своя.  Все реки текут в  море,    а  море  не
переполнится...
   - Что нового?
   - Что было, то и будет, и что делалось, то и делается,  и
нет ничего нового под солнцем.
   - Ибо что может сделать человек после Бога,  сверх  того,
что  уже  сделано?..    Ты  и  дальше  намерен    цитировать
Экклезиаста, или можешь сообщить нечто более содержательное?
   - Все что может рука твоя делать, по силам делай;  потому
что в могиле,   куда  ты  пойдешь,    нет  ни  работы,    ни
размышления,  ни знания,  ни мудрости,  -  упрямо  продолжал
Сидоров.
   - Двоим лучше,  чем одному;  ибо,  если упадет один,   то
другой поднимет товарища своего... А? Что молчишь? Обиделся?
   - На дураков не обижаются...  Мудрого  же  будут  помнить
вечно, как и глупого, и увы! мудрый умирает наравне о глупым.
   - Ладно,  ладно,  вижу,   что  освоил  мудрость...    Зря
обижаешься. Я не виноват, что твой мир вырождается.
   - Сам ты вырождаешься.
   - Вечером приходи, обсудим, кто сильнее. Я пива взял, а?
   - Я подумаю.
   Вечером Сидоров таки явился и с порога заявил, протягивая
руку.
   - Хоть ты мне и друг, но скотина порядочная.
   - А кто без греха?  - сказал Иванов.  - Да,   с  Новом  я
того... Каюсь,  бес попутал.  Но и ты хорош - две недели как
воды в рот набрал.
   - Я думал, действовал и успевал.
   Эта лаконичная фраза вызвала  восхищение  Иванова,    ибо
именно так, судя по тексту Писания, и должен поступать любой
Всевышний.
   - Ну и отлично! - заявил он, потирая руки. - Сейчас пивка
зальем - пуще прежнего думать будешь.
   Иванов втайне от себя был страшно доволен,   что  Сидоров
наконец отошел. Вообще,  их отношения строились на том,  что
Иванов, обычно, давал толчок в нужную сторону,  а уж Сидоров
пер до конца в любом начинании.   Пока,    разумеется,    не
упирался в стенку,  после чего нужен был новый  толчок.    И
теперь Иванов догадывался, что две недели назад дал приятелю
хорошего пинка,  отчего  у  него  временно  выросли  крылья.
Сейчас,  видимо,  наступает момент приземления,   вот  он  и
явился.  И очень кстати.  С одной стороны,  Иванов испытывал
некое подобие угрызений совести,  а с другой - не любил пить
пиво один.
   Следует отметить, что истинные ценители пива предпочитают
бочковое.  Но если такового не имеется в наличии,   проводят
дегустацию методом "из горла".
   Иванов был тонким ценителем пива,  а Сидоров - так  себе.
Он потребовал стакан, налил и даже пену не сдул. И опрокинул
этот стакан без всякого смака, не крякнув в конце процедуры.
   - В общем так,  - сказал он рассеянно,  -  я  тут  Христа
сваял, и уже запустил к этим...
   Иванов от  неожиданности  поперхнулся  пивом  и  чуть  не
уронил бутылку.
   - Боже милостивый, - произнес он прокашлявшись, - сохрани
и помилуй! Настави стези наши и оборони от лукаваго...
   - Нормальный Христос получился,  почти как настоящий,   -
Сидоров выдержал паузу, сохраняя невозмутимость.
   - Продолжай,  продолжай,    -  предложил  Иванов  не  без
сарказма. - Идеи христианской морали в массы - не так ли? "А
ежели ударят тебя по правой щеке, подставь и левую"?
   - Ну, - Сидоров покраснел. - А как ты догадался?
   - Я  не  догадался,    а  предположил,       зная    твою
гуманистическую натуру.
   - Ты  был  прав  -  они  там  совсем  озверели.    Начали
истреблять  друг  друга  в  неимоверных  количествах.     И,
представляешь,  взяли моду  просить  у  меня  благословения.
Перед каждым побоищем обе  стороны  обращается  с  просьбой,
чтобы я, значит... Каково?
   - И ты благословлял?
   - Было дело..,  -  сказал  Сидоров  со  вздохом.    -  Я,
понимаешь,  сначала  не  понял,    что  им  от  меня  нужно.
"Благослови,  Господи,  на дело правое,    за  жен  наших  и
дочерей, за землю нашу святую". Ну, думаю,  раз правое - нет
вопросов.  А дальше выдают хронику - сорок тысяч покойников!
Я просто ошалел...  Потом-то понял: кто же за неправое  дело
воевать пойдет? Вызвал Наместника, башку, говорю, оторву!..
   - А он?
   - Виноват, кается, вышла ошибка - не тех победили. Больше
не повторится. Я ему толкую, мол, дурак,  сделай так,  чтобы
помирились.  Будет исполнено,  отвечает.  Услужливый,   гад,
просто сил никаких нет!..  И тут же сообщает,  что вчерашние
противники, объединившись, идут лупить еще когото.
   - "Бр-роня крепка,  и танки  наши  быстры:",    -  пропел
Иванов. - Библейский мотив,  между прочим.  А мы ведь только
недавно про Афганистан заткнулись...  "Долг превыше всего!",
"Наше дело правое!",  "Победа или смерть!",  "Врагу  никакой
пощады!". Чего же ты хочешь от несчастных предков?!
   - Я понял,  что они совершенно лишены какой-либо  морали.
Ну,  и вот решил...    А  ты  знаешь,    нормальный  Христос
получился.  Я с ним общался независимо.  Сделал ветвление по
прерыванию:
   - Детали меня не интересуют,  - перебил Иванов,  - Он что
же,  у тебя был в качестве пророка.    Чем  души-то  смущал?
Чудеса творил?
   - Нет.., то есть, собственно, я этого не закладывал,  но,
судя по всему...  Он проповедовал.  Насчет любви к ближнему,
смирения и прочего.
   - Все люди - братья?
   - А что, нет?
   - Все это уже было, и не однажды.
   - Ясно море - не с потолка брал.  Но на то я и Всевышний,
чтобы учитывать предыдущий опыт...
   - Босяк та, а не Всевышний. Мыслишь абсолютно линейно.
   - Если ты такой нелинейный,  то скажи,    что  надо  было
делать?
   - Ладно, не заводись. Я такой же примитив, как и ты, да и
вообще...  Меня просто тоска берет от глупости  человечества
во все исторические периоды!
   - Того или этого?
   - Всех подряд!.. А, кстати, Понтий Пилат был?
   - Был.
   - Руки умывал?
   - Умывал, умывал... Как не умыть - случай-то какой!
   - И что, спрашивал про истину?
   Голос Иванова подозрительно дрогнул, но Сидоров пропустил
это мимо ушей.
   - Спрашивал, - сказал он, наливая себе пива.
   - Что же есть истина на этот раз?  -  внешне  бесстрастно
поинтересовался Иванов.
   Теперь Сидоров успел поймать быстрый взгляд, брошенный на
него приятелем.
   "Так вот,  что тебя интересует!",    -  подумал  он.    И
усмехнулся.
   - Боишься, как бы я тебя не обскакал в,  деле постижения?
Правильно. Вдруг, да я уже знаю, что есть истина,  а тебе не
скажу.
   Иванов мотнул годовой ,и осклабился:
   - Врешь,  - сказал он.  -  Если  знаешь  -  не  утерпишь.
Истина, брат,  такое дело,  что носить ее в себе невозможно.
Она выжигает душу...  Мно-огие готовы были идти  на  костер,
лишь бы успеть всучить свою истину ближним...  Так  что  там
ответил твой Христос прокуратору?
   Сидоров помолчал,  рассеянно постучал пальцами по стакану
и только после этого процитировал:
   - "Истина в том,  что нельзя  варить  козленка  в  молоке
матери его. Не это ли делаешь?"
   - М-мда.., - только и произнес Иванов.
   - Вот именно! - поддержал Сидоров.  - Стало быть,  зря ты
опасался за мою девственность.
   - Стало быть, - согласился Иванов.
   - Но это еще не все.  Моего Христа,  оказывается,  предал
вовсе не Иуда.
   - Кто же?
   - Все  двенадцать  праведных  апостолов   находились    в
заговоре против своего учите