, некому было. Просто отвели
туда, где у них камеры. Даже камеру для меня не нашли, столько в
участок народу всякого понабилось. Поставили мне стул в
коридорчике между камерами и бросили одного. Шпана из-за решеток
руганью меня осыпает, вообразили, понимаете ли, что мне не
терпится любовь с ними прокрутить, а там хоть трава не расти.
   Наконец ведут в обитую чем-то мягким комнату на нижнем этаже.
Здесь психов содержат, пока за ними не явятся из лечебницы.
Туалета нет, а то какому-нибудь маньяку еще вздумается башку о
стульчак размозжить. И койки нет, и сесть не на что. Прямо на
мягком полу и валяйся. Поверить трудно, но ничего в этой комнате
не было, только большой кубок, который вручают чемпионам по
боулингу, кто-то, видно, его тут позабыл. Я этот кубок изучил со
всех сторон.
   Опять, значит, тихое помещеньице в цокольном этаже.
   И опять никому до меня дела нет, как уже бывало, когда я
состоял специальным помощником президента по делам молодежи.
   Продержали меня тут с полудня до восьми вечера, еду не несут,
не попьешь даже, и туалета нет, и никаких звуков сюда не
доносится, а это ведь должен был быть мой первый день на воле.
Тут-то и началось для меня испытание характера, которое я не
выдержал.
   Подумал я про Мэри Кэтлин, сколько ей пришлось всего
пережить. Я еще не знал, что она и есть миссис Джек Грэхэм, но
кое-что очень занятное она мне про себя рассказала: когда после
Гарварда я перестал отвечать на ее письма и вообще редко ее
вспоминал, она на попутках добралась до Кентукки, где Кеннет
Уистлер по-прежнему работал на шахте и был профсоюзным лидером.
Отыскала под вечер барак, где он жил один-одинешенек. Двери не
запирались, да и что оттуда унесешь? Уистлер еще не вернулся с
работы. Мэри Кэтлин прихватила с собой кое-что пожевать.
Возвращается Уистлер домой, а в печке огонь горит. И уже готов
горячий ужин.
   Вот так Мэри Кэтлин в шахтерский поселок попала. А когда к
ночи Кеннет Уистлер, набравшись, к ней полез, она выскочила на
залитую луной улицу сплошь из бараков и прямо в объятия молодого
горного инженера угодила. Ну понятно, Джек Грэхем это и был.
   Тут в памяти у меня всплыл рассказ моего друга доктора
Роберта Фендера, печатавшегося под псевдонимом Килгор Траут.
Назывался этот рассказ "Заснул у пульта". Там описывается
гигантских размеров приемная перед Вратами Рая - вся
компьютерами заставлена, а за ними сидят те, кто на Земле были
дипломированными бухгалтерами, советниками по биржевым операциям
и коммерческими директорами.
   И не думай в Эдем попасть, пока не заполнишь подробную форму
с вопросами на тот предмет, умело ли ты воспользовался
возможностями, которые там, на Земле, при помощи ангелов Своих
предоставил тебе Господь Бог по части бизнеса.
   Весь день только и слышишь, как эксперты усталыми голосами
говорят сидящим перед ними людям, которые упустили и эту вот
возможность, и еще одну: "Видишь, - говорят, - опять ты заснул у
пульта".
   Это сколько же времени я тут сижу совсем один? Попробую
подсчитать: да всего пять минут.
   "Заснул у пульта" ужасно кощунственный рассказ. Герой там -
новопреставленный Альберт Эйнштейн. Его до того мало
интересовали возможности по части бизнеса, что он даже и не
разобрал, о чем его спрашивают. А тот, кто за компьютером, несет
какую-то ерунду про миллиарды, которые можно было выручить, если
дом в Берне второй раз заложить в тысяча девятьсот пятом, а
деньги вкладывать в тогдашние урановые рудники, не спеша
оповещать мир, что Е = Мс2.
   - А ты вместо этого заснул у пульта, понятно? - говорит тот,
за компьютером.
   - Да, - вежливо отвечает Эйнштейн, - со всеми бывает, знаете
ли.
   - Вот то-то, - говорит ему эксперт, - жизнь ведь с каждым по
справедливости обходится. Столько замечательных возможностей
предоставляется, а уж твое дело суметь их не упустить.
   - Понимаю, - соглашается Эйнштейн, - теперь понимаю.
   - Значит, согласен со мной?
   - В чем согласен?
   - Что жизнь с каждым по справедливости обходится.
   - Жизнь обходится по справедливости, - подтверждает Эйнштейн.
   - Если еще сомневаешься, - втолковывает ему эксперт, - я и
другие могу привести примеры. Оставим эту твою атомную энергию,
а вот хотя бы: у тебя деньги просто лежали без дела в банке,
когда ты работал в принстонском Институте высших исследований, а
надо было их в тысяча девятьсот пятидесятом вложить в ЭВМ или,
допустим, в ксероксы, в "Полароиды", и хотя жить тебе оставалось
всего пять лет... - Тут эксперт пальчик поднял, дескать,
Эйнштейн сам должен сообразить, как бы вышло здорово.
   - Так я бы в этом случае разбогател? - спрашивает Эйнштейн.
   - Скажем так: обеспечил бы материальную сторону жизни, -
осторожно говорит эксперт. - Но ты ведь опять... - Брови у него
вверх лезут.
   - Заснул у пульта? - Эйнштейну было приятно, что угадал с
ответом.
   Эксперт поднимается из-за компьютера, руку протягивает, а
Эйнштейн вяло так ее пожимает.
   - Сам видишь, доктор Эйнштейн, - говорит эксперт, - нельзя же
все на волю Божию сваливать, правильно? - И вручает Эйнштейну
пропуск в Эдем. - Рады тебя видеть.
   Ну, Эйнштейн и отправляется в кущи, скрипочку свою любимую
несет. Эксперта он уж из головы выкинул. Ему бессчетное число
раз доводилось пересекать границы. И каждый раз нужно было
ответить на дурацкие вопросы, дать пустые заверения, подписать
бессмысленные бумажки.
   Но только он в Эдеме очутился, видит, все тут мучаются из-за
того, что им эксперт сообщил. Пара одна супружеская особенно
мучается: они птицеферму завели в Нью-Гэмпшире, обанкротились и
руки на себя наложили, а тут выясняется, на их земле были самые
большие в мире залежи никеля.
   Четырнадцатилетний паренек из Гарлема, которого в уличной
драке убили, узнал от эксперта, что на дне водостока лежало
кольцо с брильянтом в два карата, а он проходил мимо каждый
день, ничего не зная. Кольцо было как раз то что надо, не
краденое, никто о нем не заявлял. Продал бы это кольцо хоть за
десятую долю его стоимости, допустим, за четыреста долларов, а
потом - так ему эксперт сказал - надо было пустить эти деньги на
покупку и перепродажу входивших тогда в моду диковинок, в
особенности какао, вот и переехал бы с матерью да сестренками на
Парк-авеню, в собственный дом, и в Эндовер бы поступил, а затем
в Гарвард.
   Опять Гарвард!
   Жаловались Эйнштейну в основном американцы, поэтому он и
решил обосноваться в американском секторе Эдема. Это и понятно,
он ведь еврей, значит, к европейцам сложные чувства испытывает.
Хотя к экспертам не одних лишь американцев направляли. Все через
этот опрос должны были пройти - и пакистанцы, и пигмеи, и даже
коммунисты.
   Уж такой у Эйнштейна был склад ума, что он всю эту экспертизу
забраковал, и прежде всего по соображениям математики. Прикинул
он и получилось вот что: если бы каждый живущий на Земле в
полной мере использовал любую предоставляющуюся ему возможность,
становясь миллионером, а там и миллиардером, то бумажных денег
пришлось бы выпустить столько, что за три месяца их стоимость
перекрыла бы стоимость всех природных богатств во вселенной. И
еще: в таком случае не осталось бы никого, кто какую-нибудь
полезную работу делал бы.
   Тогда Эйнштейн подает Богу свое обращение. Он полагал, что
Бог просто не в курсе, какой чушью Его эксперты занимаются.
Вовсе не Бог, думал он, а Его эксперты жестоко обманывают
новоприбывших относительно упущенных ими на Земле возможностей.
Эйнштейн пытался выяснить, какие у них побудительные мотивы. Уж
не садисты ли они?
   Кончается рассказ неожиданно. Эйнштейну так и не довелось
встретиться с Богом. Но Бог послал к нему архангела, который так
и кипел от злобы. Этот архангел заявил Эйнштейну: если и дальше
будешь подрывать уважение новоприбывших к экспертам, отберем у
тебя скрипку и не вернем, сколько ни проси. Поэтому Эйнштейн
впоследствии ни с кем из экспертов и словом не обмолвился.
Скрипкой своей он дорожил больше всего на свете.
   Рассказ этот явно целит в Господа Бога, допуская, что Он
способен прибегать к дешевым уловкам вроде описаний экспертизы,
чтобы Самому не нести ответ за такую скверную экономическую
жизнь на Земле.
   Я постарался ни о чем не думать.
   Но тут в голове опять зазвенела песенка про Салли, которая
просеивает золу.
   А меж тем Мэри Кэтлин 0'Луни, пустив в ход свое
всемогущество, поскольку она была миссис Джек Грэхем, уже
позвонила Арпаду Лину, главному человеку в корпорации РАМДЖЕК. И
приказала ему выяснить, с чего это полиция ко мне привязалась, а
также нанять самого умного адвоката в Нью-Йорке, чтобы вытащил
меня любой ценой.
   Когда освобожусь, Арпад Лин сделает меня вице-президентом
РАМДЖЕКа. Раз уж об этом зашел разговор: у нее тут целый список
хороших людей, которых тоже нужно сделать вице-президентами. Про
всех них, конечно, я ей рассказал, про первых встречных, которые
со мной хорошо обошлись.
   Еще она велела Лину позвонить в компанию "Американские арфы",
чтобы Дорис Кромм не выгоняли на пенсию, хотя Дорис совсем
старая.
   Да, а я у себя в обитой мягким комнате припомнил один
анекдот, которой на первом курсе вычитал в "Гарвардском
шутнике". Тогда он меня поразил тем, что был такой сальный. Но,
став специальным советником президента по делам молодежи и снова
читая на службе студенческие юмористические журнальчики, я
увидел, что анекдот этот, причем слово в слово, перепечатывают,
и даже несколько раз в год. Вот он:
   "Ты что это так меня целуешь, как будто задушить хочешь?" -
спрашивает жена.
   А муж говорит: "Хочу дознаться, кто это сожрал все макароны".
   Вспомнилось, и посмеялся я в своем одиночестве от души. А
потом словно пружинка какая завелась. Так в голове и вертится:
все макароны, все макароны, все макароны...
   И настроение совсем испортилось. Поплакал я, головой о стенку
бился. Кучу положил в уголке. А поверх кучи водрузил кубок за
победу по боулингу.
   Потом стишки начал во весь голос декламировать, которые мы в
школе учили:

                     Я умру, и пусть умру,
                     Пусть умру.
                     Но ни словом не совру,
                     Не совру.

   Может, я даже мастурбацией занялся. Почему бы и нет? У нас,
стариков, половая жизнь куда богаче, чем молодым кажется.
   Но в конце концов рухнул.
   В семь вечера явился наверх, где начальник участка сидит,
самый умный адвокат Нью-Йорка. Вычислил, где я нахожусь.
Знаменитый был человек, неукротимостью и суровостью своей
прославился, с какими защищал или обвинял кого придется. В
полиции у всех поджилки затряслись, когда они увидели эту
каждому известную, на каждого наводившую страх личность.
Спрашивает он, по какому обвинению меня забрали.
   А никто не знает. Нигде же еще не записано, что меня из
тюрьмы освободили или перевели в другую. Адвокату моему
известно, что домой я не возвращался, он уж там побывал. Ему Лин
сказал, что я в отеле "Арапахо" остановился, а Лину сказала Мэри
Кэтлин.
   Так вот эти, в полиции, и не смогли толком объяснить, за что
меня заграбастали.
   Кинулись в камерах меня отыскивать. А я-то не в камере, ясное
дело. Те, которые меня сюда доставили и в этой комнате заперли,
сменились уже. Звонят им, но никого дома нет.
   Тут детектив, который все пытался задобрить моего защитника,
вспомнил про помещение внизу и решил на всякий случай пойти
взглянуть.
   Поворачивает он ключ в замке, а я лежу на брюхе, как собака в
конуре, и двери разглядываю. Носки на ту кучу в углу указывают,
кубком увенчанную, туфли я зачем-то снял.
   Открыл этот детектив дверь и с ужасом на меня смотрит,
соображая, сколько же я тут проторчал. Получается, город Нью-
Йорк ненароком совершил серьезное преступление против моей
личности.
   - Мистер Старбек? - с тревогой осведомился детектив.
   А я молчу. Сижу себе, как сидел. Плевать мне стало, что там
со мной будет. Я, словно рыба на крючке, сопротивлялся, сколько
было сил, а теперь все. Тянет меня ктото из воды, ну и пусть
тянет.
   Детектив сообщает: защитник ваш явился, - а мне и в голову не
приходит выразить протест, что вот, мол, арестовали, никого не
оповестив, адвоката сразу не предоставили, а вдруг у меня ни
одного нет, и прочее. Явился, так явился, мне все равно.
   Тут и защитник в дверях показывается. Да если бы у него
бивень вместо носа торчал, я бы и то бровью не повел. Он,
кстати, в самом деле тот еще был тип: в двадцать шесть лет уже
состоял главным советником постоянного комитета по расследованию
враждебной деятельности, где председательствовал сенатор Джозеф
Р.Маккарти, после второй мировой войны ставший знаменитым
гонителем нелояльных американцев.
   Адвокату этому было теперь под пятьдесят, но на вид все такой
же нервный, взглядом так и испепеляет, а чтобы улыбнуться, ни-
ни. Во времена Маккарти, наступившие сразу после того, как
оскандалились мы с Леландом Клюзом, я этого человека ненавидел и
боялся. И вот он - мой союзник.
   - Мистер Старбек, - говорит, - я пришел защищать ваши
интересы, если не возражаете. Меня от вашего имени просила об
этом корпорация РАМДЖЕК. Фамилия моя Рой М.Кон.
   Чудеса он творить умеет, что правда, то правда.
   Я и "habeas corpus"* выговорить не успел, как уж сижу в
лимузине, поджидавшем у входа в участок.

/* Начальная фраза закона о неприкосновенности личности./

   Кон посадил меня в машину, а сам не сел. Пожелал всего
доброго и ушел, руки не подав. Вообще ни разу до меня не
дотронулся, никак не выказал, что ему известно, какой я очень
даже заметной фигурой был когда-то в американской истории.
   Стало быть, опять в лимузине поеду. Почему нет? В мечтах ведь
все возможно. Разве Рой М.Кон не вытащил меня в два счета из
тюрьмы, я даже туфли обратно надеть позабыл. И дальше пусть все
будет, как в мечтах, и чтобы в машине, оставив для меня между
собой местечко, сидели Леланд Клюз с Исраелом Эделем, ночным
портье из отеля "Арапахо". Они там и сидели.
   Оба кивнули мне озабоченно. Чувствуют, как и я, что в жизни
теперь все шиворот-навыворот идет.
   А дальше было сами догадываетесь что: лимузин кружит да
кружит по Манхеттену, словно автобус, который школьников
развозит, - надо было собрать всех, кого Мэри Кэтлин 0'Луни
велела Арпаду Лину сделать вице-президентами РАМДЖЕКа. Это
персональный лимузин Лина и был. Недавно услыхал, такие
лимузины, оказывается, "аккордеонами" прозвали. Такой внутри
просторный, что компания "Американские арфы" могла бы сзади свой
выставочный зал оборудовать.
   Клюзу, Эделю и еще тем, кого мы сейчас подберем, лично Арпад
Лин позвонил, когда секретарши выяснили, что это за люди и где
их искать. Клюза нашли в телефонном справочнике. Эделя вытащили
из-за конторки в "Арапахо". А еще одна секретарша поехала в
кофейню при "Ройялтоне", чтобы установить, как фамилия этого, у
которого рука, как подгоревшие чипсы.
   Позвонили и в Джорджию, в тамошний филиал РАМДЖЕКа,
осведомились, работает ли у них водитель по имени Кливленд Лоуз,
а в Исправительной колонии обычного режима для совершеннолетних
на авиабазе финлеттер уточнили, состоит ли на службе конвоир
Клайд Картер и отбывает ли срок арестант доктор Роберт Фендер.
   Клюз спрашивает: ты можешь мне сказать, что случилось?
   - Нет, - говорю. - Просто как сон, который рецидивисту в
тюрьме приснился. Бессмысленный сон, сам понимаешь.
   Клюз говорит: а башмаки твои куда девались?
   - Забыл в комнате этой, мягким обитой, - отвечаю.
   - Тебя, что ли, в камере для психов держали?
   - Там ничего, - говорю. - По крайней мере не поранишься, даже
если захочешь.
   Сидевший на переднем сиденье рядом с шофером обернулся к нам.
Его я тоже знал. Один из адвокатов, вчера утром сопровождавших
Верджила Грейтхауса в тюрьму. И этот на жалованье у Арпада Лина.
Сокрушается, что я туфли свои в участке забыл. Съезжу, говорит,
в участок, заберу.
   - Ни в коем случае, - запротестовал я. - Увидели уже, что я
там кучу навалил, а сверху поставил кубок за боулинг, и снова
меня арестуют.
   Эдель с Клюзом, смотрю, от меня отодвинулись.
   - Вот уж точно: все как во сне, - сказал Клюз.
   - Ты мой гость, - говорю я ему. - Люблю гостей - чем больше
их, тем веселей.
   - Джентльмены, - успокаивает нас адвокат, - не волнуйтесь,
пожалуйста. Не из-за чего волноваться. Перед вами скоро
откроются потрясающие перспективы, такое раз в жизни бывает.
   - И где это она меня видела, хотел бы я знать? - гадает
Эдель. - И что, черт возьми, такого замечательного я сделал, о
чем ей известно?
   - Напрасно мучаетесь, - говорит адвокат. - Свои решения она
почти никогда не объясняет, а кроме того, актриса хоть куда. В
кого угодно может перевоплотиться.
   - А может, она перевоплотилась в того черного, который вчера
к вам приходил, здоровый такой, через него девок достают? -
предположил Эдель. - Мы с ним мило побеседовали. Восемь футов
роста, представляете?
   - Мы с ним так и не встретились, - отвечаю.
   - Повезло, что не встретились.
   - Так вы, значит, знакомы? - спрашивает у нас Клюз.
   - С самого детства! - заверил я его. Раз уж сон наяву снится,
пусть все будет исключительно как во сне, еще не хватало
серьезно к этому относиться. Знаю ведь, в конце концов окажусь у
себя на койке, или в отеле "Арапахо", или в тюрьме. И мне все
равно, где.
   А вдруг проснусь уже в спальне моего крохотного кирпичного
бунгало в Чеви-Чейз, штат Мэриленд, и окажется, что жена-то моя
не умерла?
   - Ну то, что этот верзила, который при девках, не она была,
это точно, - говорит адвокат. - Можете не сомневаться: она по-
всякому вырядиться умеет, но роста она небольшого.
   - Кто небольшого роста? - спрашиваю.
   - Миссис Джек Грэхем.
   - Извините, что я в ваш разговор влезаю, - сказал я.
   - А вы, видно, тоже какую-то услугу ей оказали, - говорит мне
адвокат, - или что-то такое сделали, что ей очень понравилось.
   - Ну да, - отвечаю, - я, когда скаутом был, в походах очень
старался.
   Остановились мы у облупившегося жилого дома где-то на Вест-
Сайде, уж почти на окраине. Из подъезда выходит Фрэнк Убриако,
хозяин кофейни. Одет-то - только во сне этакое увидишь:
бархатный костюм бледно-голубого цвета, зеленые ковбойские
сапоги с белыми отворотами и каблуками высоченными. Рука,
которая вроде подгоревших чипсов, элегантно скрыта белой
перчаткой. Клюз для него откидное сиденье приготовил.
   - Привет, - говорю я ему.
   - А кто вы такой?
   - Завтракал у вас нынче утром, - напоминаю, - вы мне кофе
принесли.
   - Значит, и с этим ты знаком? - осведомляется Клюз.
   - Так я же в родном своем городе. - И совсем уже уверившись,
что это только сон, обращаюсь к адвокату: - Знаете что, давайте
за матерью моей теперь заедем.
   Он с сомнением на меня взглянул.
   - За вашей матерью?
   - Ага. А что, нельзя? Других-то уже всех собрали. Адвокат
старается повежливее со мной обходиться:
   - Вообще говоря, мистер Лин инструкций мне не давал на
случай, если вы захотите кого-нибудь еще подвезти. Стало быть,
за матушкой своей желаете заехать?
   - Очень бы хотелось.
   - А она где?
   - На кладбище в Кливленде, - говорю, - но ничего, ведь вам-то
это все равно, правда?
   После этого он остерегался со мной в разговоры вступать.
   Покатили дальше, а Убриако расспрашивает нас, на заднем
сиденье, кто мы такие.
   Клюз с Эделем представились. А я молчу, как молчал.
   - Все эти люди, как и вы, сумели обратить на себя внимание
миссис Грэхем, - объяснил адвокат.
   - А вы с нею, что, знакомы? - спрашивает Убриако у нас,
сидящих сзади.
   Мы только плечами пожимаем.
   - Ах ты, Господи, - беспокоится Убирако, - работу хоть
действительно хорошую предложите? А то мне и нынешняя моя
нравится.
   - Сами увидите, - успокаивает его адвокат.
   - Из-за вас, паразитов, у меня встреча одна сорвалась.
   - Сожалею, только мистеру Лину тоже пришлось изза вас свой
распорядок на сегодня изменить. У него дочка первый раз на прием
в "Уолдорф" выезжает, а он туда поехать не сможет. Вместо этого
с вами встретится, дж