, - вот в таком виде.
   Он помолчал, покопался в жилетном  кармане,  вытащил  в  несколько  раз
сложенную и уже порядком обветшавшую  газетную  вырезку,  с  осторожностью
развернул  ее  и  стал  читать   не   спеша,   с   тем   особым,   отчасти
снисходительным, отчасти сконфуженным видом, с которым животные из  породы
homo sapiens [человек мыслящий (лат.)] почему-то считают нужным  исполнять
свои литературные произведения.
   - "Если Г.К. пожелает сообщить о себе любящим и тоскующим  друзьям,  то
очень порадует тем старого Гэйба. Я приеду повидаться с ней, и Олли тоже с
радостью обнимет ее. Если Г.К. больна или не хочет приехать, пусть напишет
Г.К. Г.К. здоров, как всегда, Олли тоже здорова. Все в порядке. Адрес Г.К.
Гнилая Лощина в Калифорнии. Если адрес переменится - сообщим".
   - Прочитай еще раз, - попросила Олли.
   Гэбриель с готовностью исполнил ее просьбу.
   -  А  не  получилось  ли  здесь  путаницы  с  этими  Г.К.?  -  спросила
практически мыслящая Олли.
   - Только не для Грейс! - живо возразил  Гэбриель.  -  Жюли  задала  мне
такой же вопрос, когда я прочитал ей объявление. Но я ответил  ей  то  же,
что и тебе: Грейс во всем разберется. Она-то ведь знает, что у нас  с  ней
одинаковые инициалы. А если посторонним людям что и непонятно, беды в  том
нет. Потому ведь и называются эти объявления  "личными".  Так  или  иначе,
Олли, - добавил Гэбриель, таинственно понижая голос и придвигаясь  поближе
к сестре, - она поняла. Я получил ответ.
   - От Грейс? - спросила Олли.
   - Нет! - ответил Гэбриель с легким замешательством.  -  Не  вполне.  Но
все-таки ответ. - Он вытащил из-за пазухи маленький  замшевый  мешочек,  в
котором старатели обычно носят золотой песок, и извлек оттуда  драгоценную
бумажку. - Читай, - сказал он Олли, отвернувшись в сторону.
   Схватив газетную вырезку, Олли прочитала вслух:
   - "Г.К., не ищи того, кто пропал и не вернется. Лучше думай о том,  что
дома. Будь счастлив. Ф.Э.".
   Олли перевернула вырезку и оглядела ее с оборота.
   - И это все? - спросила она, повышая голос. Ее розовые щечки заалели от
негодования.
   - Все, - ответил Гэбриель. - Коротко и скромно, как я и ждал от Грейс.
   - А по-моему, подло! - сказала Олли, ударяя себя загорелым кулачком  по
коленке. - Так я и скажу этому Ф.Э. - Филипу  Эшли,  -  если  когда-нибудь
повстречаю его.
   Гэбриель не спеша протянул руку, чтобы забрать у Олли газетную вырезку;
по лицу его прошло странное выражение, совсем не  вязавшееся  с  привычным
спокойствием и добродушием.
   - Потому-то я и решил ехать, - сказал он.
   - Ехать? - повторила за ним Олли.
   - Да, в Восточные штаты, в Нью-Йорк, - ответил  Гэбриель.  -  Вместе  с
Жюли. Жюли считает, что такой важный господин, как он,  непременно  должен
жить в Нью-Йорке. А она толковая женщина, Олли, хотя и  на  другой  манер,
чем ты, - добавил  Гэбриель  извиняющимся  тоном.  -  Потому  я  и  затеял
разговор с тобой, Олли. Только две вещи  на  свете  могут  разлучить  нас,
голубка; мой долг по отношению к Грейси и мой долг по  отношению  к  тебе.
Понятное дело, если ты будешь ездить  со  мной  по  белому  свету,  ты  не
сможешь получить образование. И вот я решил оставить  тебя  в  Сакраменто,
отдать в самый лучший тамошний  пансион,  пока  я  не  вернусь  назад.  Ты
слышишь, что я говорю, голубка?
   - Да, - сказала Олли, глядя на брата своими светлыми глазками.
   - Ты не должна там беспокоиться обо мне. А еще  лучше  будет,  если  ты
вообще позабудешь и про Лощину, и про всех здешних  знакомцев.  Ты  должна
вырасти настоящей леди; братец Гейб добьется этого во что бы то ни  стало.
И тогда, Олли, я скажу этому  молодцу:  "Не  судите  нашу  семью  по  мне;
мужчины в нашем семействе больше берут, как говорится, ростом и  не  могут
вам соответствовать в других отношениях. - Тут Гэбриель  провел  рукой  по
своим русым кудрям. - Но в Калифорнии, в пансионе, у нас имеется маленькая
леди, в точности такая, какой была бы и Грейс, если бы мы дали ей  вовремя
образование. Попробуйте-ка побеседовать с ней; она задаст вам жару". Тут я
привожу тебя и надеюсь, Олли, что ты сумеешь показать ему свои знания и по
грамматике, и по арифметике, ну и по астрономии, конечно.
   - Но зачем нам искать Грейс, если она говорит, что никогда не вернется?
- сухо спросила Олли.
   - "Личные объявления", Олли, нельзя толковать слово в  слово.  Их  надо
решать, как загадки  или  -  как  их  еще  называют?  -  головоломки.  Вот
написано: "Г.К. никогда к вам не вернется". А может, она теперь уже совсем
не Г.К.? Понимаешь, что я хочу сказать?
   - Вышла замуж? - спросила Олли, захлопав в ладоши.
   - Вполне возможно, - сказал Гэбриель, слегка краснея. - Вот оно  в  чем
дело.
   - А что, если объявление совсем не от Грейс?
   Гэбриель был озадачен.
   - Жюли говорит, что от Грейс... - неуверенно сказал он.
   Олли приняла этот довод с некоторым сомнением.
   - Ну, а что значит: "Думай о том, что дона"?
   - Яснее ясного! - живо откликнулся Гэбриель. - "Думай о  малютке  Олли,
разве она не с тобой?" Вылитая Грейс, всегда заботится о других!
   - Хорошо! - сказала Олли. - Я согласна  остаться  одна,  чтобы  ты  мог
уехать. Но ты-то как проживешь без меня?
   Гэбриель ничего не ответил  на  этот  вопрос.  Лучи  заходящего  солнца
угодили ему прямо в глаза и, как видно, совсем ослепили его, потому что он
поспешил укрыться  от  них,  прижавшись  лицом  к  вьющимся  кудрям  Олли.
Помолчав, он сказал:
   - Хочешь, я скажу тебе, Олли, почему я люблю эту старую  хижину  и  эту
печную трубу?
   - Почему? - спросила Олли. От лучей заходящего солнца у нее тоже что-то
приключилось с глазами, и она с готовностью  отвернулась,  чтобы  еще  раз
взглянуть на старую хижину.
   - Не потому, что мы столько времени прожили здесь с  тобой  вдвоем;  об
этом надо позабыть и никогда больше не вспоминать.  А  потому,  Олли,  что
здесь впервые я стал копать землю и нашел первое золото.  А  из  породы  я
построил эту печную трубу. Люди думают, что я начал старательствовать там,
на склоне, где я нашел серебряную жилу. А ведь это не так. И  мне  сдается
иногда, Олли, что от первой моей удачи я получил больше радости и счастья,
чем когда-либо получу от той, новой жилы. Ну,  пошли  домой,  Олли!  Жюли,
наверное, уже тревожится,  куда  ты  запропастилась.  Вон  какой-то  чужой
человек идет по  дороге,  увидит  нас  вдвоем,  а  у  меня  и  вид  совсем
неподходящий, чтобы сопровождать такую юную леди. Впрочем, беда не велика:
откуда ему знать, что мы с тобой родственники? Пошли домой!
   Несмотря на все предосторожности  и  спешку  Гэбриеля,  им  не  удалось
спастись от незнакомца; тот спускался вниз по тропе, ведшей с  перевала  в
лощину, и свернул прямо к ним навстречу, как видно намереваясь о чем-то их
спросить. Гэбриель вынужден был остановиться; он взял Олли за руку,  чтобы
подбодрить ее.
   - Не укажете ли вы мне, как пройти в гостиницу? -  вежливо  осведомился
незнакомец. - Если не ошибаюсь, она называется "Великий Конрой".
   Подобная личность в любое время вызвала бы законное опасение и  протест
у каждого обитателя Гнилой Лощины, в том числе и у Гэбриеля. В  данный  же
момент незнакомец произвел на него особенно  неблагоприятное  впечатление.
Он был щегольски одет и  обут,  хоть  и  по  какой-то  давно  прошедшей  и
исчезнувшей моде. Мало того,  у  незнакомца  из-под  застегнутого  на  все
пуговицы сюртука виднелась белоснежная гофрированная манишка. Обращаясь  к
Гэбриелю, он прикоснулся рукой к черному цилиндру, который обычай  здешних
мест разрешал носить только священнослужителям и профессиональным игрокам.
Отметим и то, что не успел незнакомец произнести название отеля, как ручка
Олли, покоившаяся в руке Гэбриеля, воинственно сжалась.
   - Ступайте по тропе до подножия холма, а там упретесь в Главную  улицу;
она доведет вас до отеля. Я сам охотно пошел бы с вами, но,  к  сожалению,
занят,   -   ответил   Гэбриель,   мобилизуя   всю   свою   светскость   и
изобретательность и при каждом слове слегка  пощипывая  Олли  за  руку.  -
Друзья этой молодой леди  наняли  меня,  чтобы  я  проводил  ее  домой,  а
родители у нее такие злыдни, что, если я  опоздаю  даже  на  минутку,  мне
здорово от них влетит. Не правда ли, мисс? Прошу прощения!
   Не дав Олли опомниться и произнести хоть слово, он поспешил увлечь ее в
тень вечнозеленых сосен на холме Конроя.



        "2. ПОСТОЯЛЬЦЫ В "ВЕЛИКОМ КОНРОЕ""

   Отель  "Великий  Конрой"  был  новехонек  и  сравнительно   чист,   что
составляло немаловажное его достоинство. Ароматы  минувших  обедов,  былых
ужинов и давно позабытых завтраков еще не успели воцариться в его холлах и
коридорах. Свежеобитая мебель в свежеоклеенных номерах не хранила памяти о
съехавших постояльцах. Все дышало уютом и нетронутостью; и  даже  шумливая
возня  миссис  Маркл  и  Сол  компенсировалась   тонкой   обходительностью
специально выписанного бармена и  кельнера-ирландца.  Только  с  немногими
прежними завсегдатаями заведения упомянутые нами почтенные дамы общались с
обычной своей безыскусственной простотой. Нужно  сказать,  что  просторный
холл, ошеломлявший посетителя зеркалами в позолоченных  рамах  и  красными
плюшевыми диванами, действовал несколько охлаждающе на принятые  в  Гнилой
Лощине пылкие излияния чувств и гейзеры красноречия, но  в  отеле  имелась
маленькая гостиная, куда вдова и ее  верная  помощница  приглашали  иногда
избранных посетителей.  Среди  фаворитов,  допускаемых  в  это  святилище,
числился и адвокат Максуэлл.  Он  был  вдов,  к  тому  же  известен  своим
циническим недоверием к прекрасному полу; эти обстоятельства  служили  как
бы вызовом  для  обеих  дам  и  -  одновременно  -  постоянным  источником
опасности для самого адвоката.
   Миссис Маркл отлично знала,  конечно,  что  миссис  Конрой  -  клиентка
адвоката Максуэлла и что,  как  раз  направляясь  к  нему,  она  попала  в
катастрофу, которая привела к ее встрече с Гэбриелем, Чего миссис Маркл не
знала - хоть и крайне желала узнать, -  это  были  ли  Гэбриель  и  миссис
Конрой знакомы прежде. Максуэлл сказал ей, что,  насколько  ему  известно,
они никогда раньше не виделись и встретились совершенно случайно.  Доверяя
миссис Маркл эти сведения, адвокат не нарушал профессиональной тайны;  нет
оснований полагать, что он  нарушил  ее  и  в  чем-либо  другом.  Он  лишь
разъяснил, что  госпожа  Деварджес  обратилась  к  нему  по  поводу  некой
земельной собственности. Сообщая об этом, он допустил небольшую оговорку и
назвал  госпожу  Деварджес   "Грейс   Конрой".   Миссис   Маркл   тут   же
насторожилась.
   - То есть миссис Конрой, - поспешно поправился адвокат.
   - Грейс, это его исчезнувшая сестра, так ведь?
   - Да, - безмятежно подтвердил Максуэлл, - я думаю, он вам не раз о  ней
рассказывал.
   - Нет, - откровенно призналась миссис Маркл, - мы больше беседовали  на
общие темы; но по тому, что я знаю от Олли, -  это  единственная  женщина,
которую он когда-либо любил.
   Адвокат  Максуэлл,  который,  памятуя  свою  примечательную  беседу   с
Гэбриелем  о  миссис  Маркл,  поглядывал  на  нее  с   лукавством,   вдруг
посерьезнел.
   -  Теперь  вы  убедились,  я  полагаю,  -  сказал  он  несколько  более
торжественно, чем намеревался, -  что  супруга  вытеснила  из  его  сердца
пропавшую сестру.
   - Ни за что не соглашусь! - живо возразила миссис  Маркл.  -  Продувная
расчетливая бабенка!
   - Боюсь, что вы несправедливы к ней, - сказал Максуэлл, смахивая с  губ
улыбку своим характерным жестом, - впрочем,  где  это  видано,  чтобы  две
хорошенькие и неглупые женщины восхищались одна другой? Уж не знаю,  какие
у  вас  основания  считать  ее  расчетливой!  -  добавил  адвокат,   снова
возвращаясь к серьезному тону.
   - Как? А ее замужество?  -  простодушно  воскликнула  миссис  Маркл.  -
Поглядите на этого тюфяка, на этого рохлю! Да разве женится такой  человек
добровольно, если не взять его в оборот? Как вы думаете?
   В словах миссис Маркл  прозвучала  неподдельная  обида;  и  даже  такой
философ, как юрист Максуэлл, не смог утешиться мыслью, что в  ней  говорит
всего лишь вековечная вздорность женского характера.  Нет  и  не  было  на
свете мужчин, которые любили бы,  чтобы  женщина  выказывала  предпочтение
другому. Поднеся руку ко рту и приготовившись  смахнуть  улыбку,  которая,
впрочем, так и не последовала, Максуэлл поспешил представить возражение:
   - А что, если вы ошибаетесь  в  Гэбриеле?  Что,  если  простота  его  и
застенчивость - одно притворство? Что, если он один из  самых  искусных  и
удачливых актеров, когда-либо выступавших перед  публикой?  Что,  если  он
провел всех вас, в том числе и свою жену?
   Не успел Максуэлл произнести последнее слово, как миссис Маркл  нанесла
ответный удар.
   - Экую, право, ерунду вы несете! Да я  скорее  заподозрю  это  невинное
дитя! - заявила она, указывая на свою Манти. - Известное  дело,  адвокаты!
Рае не понимают, значит подозревают.  -  Она  помолчала,  и  Максуэлл  тем
временем повторил свой привычный жест. - В чем вы его  обвиняете,  скажите
толком? Что вам о нем известно?
   -  Ровным  счетом  ничего.  Но  раз  вы  критикуете   ее,   почему   не
покритиковать и его? На том же основании. Посудите сами, простой  человек,
совершенно необразованный...
   - Неверно, что он необразованный, - прервала собеседника миссис  Маркл,
принося истину в жертву своей симпатии к Гэбриелю.
   - Хорошо, условимся  считать  его  взрослым  ребенком.  Так  вот,  этот
ребенок открывает самую богатую жилу в Гнилой  Лощине  и  устраивает  дело
так, что за ее разработку берется самый  пройдошливый  финансист  во  всей
Калифорнии. До того, не дав никому даже  глазом  моргнуть,  он  умудряется
вступить в брак с прехорошенькой женщиной, законной владелицей  той  самой
земли, где проходит  его  жила.  Вы  говорите,  что  все  объясняется  его
простотой; но, как правило, простота так щедро не вознаграждается.
   - Нет, не будет ему от них добра, помяните мое слово, - сказала  миссис
Маркл, с победным видом завершая дискуссию.
   Вполне вероятно, что раздражение миссис  Маркл  поддерживалось  и  даже
разжигалось ее помощницей, мисс Сол,  которая,  побуждаемая  ненавистью  к
жене Гэбриеля, установила целую систему шпионского наблюдения за Конроями.
Именно от нее, в пристрастной ее интерпретации, миссис Маркл  узнавала  об
одиночестве Гэбриеля и о его паломничествах  к  старой  хижине;  о  гостях
миссис Конрой, о численности  их  и  отличительных  особенностях;  даже  о
некоторых личных беседах Гэбриеля с женой. Я допускаю, что  и  другие  уже
известные читателю толки о миссис Конрой имели своим источником все ту  же
очаровательную молодую  особу,  которая  делилась  своими  наблюдениями  и
догадками на этот счет не  только  со  своей  хозяйкой,  но  и  с  другими
собеседниками. Когда однажды заезжий незнакомец,  проживавший  в  "Великом
Конрое", решил оживить монотонность утренней трапезы  беседой  о  Конроях,
мисс Сол выложила ему почти все, что рассказывала до того миссис Маркл.
   Некоторые утверждают, что  виною  всему  было  неизъяснимое  очарование
внешности и манер незнакомца,  подействовавшее  на  чувствительную  натуру
этой суровой девственницы и сделавшее ее  болтливее  обыкновенного.  Но  в
конце концов, в чем можно было винить Сол? Правда,  она  стремилась  лично
обслужить гостя за столом; время от времени нависала над ним  с  подносом,
уставленным закусками несколько обильнее, чем положено для заезжего гостя,
быть может, пыталась рекомендовать ему с излишней  пылкостью  какое-нибудь
лакомое блюдо. Но и то сказать, постоялец был не совсем обыкновенный, мало
походивший на завсегдатаев отеля; и это само по себе  извиняло  несколько,
особое к нему отношение. Он был молод, бледен, белозуб, руки у  него  были
желтые, манера вести себя южная, почти тропическая.  Говоря  о  нем,  мисс
Сара Кларк именовала его не иначе как "айтальянец".
   Позволю себе привести образчик их застольной беседы.
   - Я не большой поклонник оладий, да и сушеные яблоки не в моем вкусе, -
сказал Рамирес, которого проницательный читатель, конечно, уже узнал. - Но
я жажду получить из этих прелестных ручек - я припадаю к ним! -  маленькую
чашечку кофе. Сахара не кладите, мисс; мне сладко от  ваших  взоров.  Так,
значит, вы считаете, что миссис Конрой несчастлива в семейной  жизни?  Ах,
мисс Кларк,  как  тонко  вы  все  подмечаете!  Ни  за  какие  миллионы  не
согласился бы попасть вам на язычок!
   - Господь дал человеку глаза,  чтобы  смотреть,  что  вокруг  творится.
Хвастать не хочу, но зарывать талант  в  землю  тоже  было  бы  грешно,  -
сказала  вконец  смущенная  комплиментами  гостя   мисс   Сол   и   вылила
недожаренную яичницу со сковороды,  которую  держала  в  руках,  прямо  на
воротник ничего не заметившему судье Бисуингеру. - А что вы скажете,  если
жена говорит собственному мужу, которого поклялась  слушаться  во  всем  и
почитать: "Дом мой, земля моя; иди куда глаза глядят!" Назовете  вы  такую
семейную жизнь счастливой?! Если бы я не  слышала  этого  своими  ушами  -
чисто случайно, конечно, зайдя к ним по соседству, - в жизни бы никому  не
поверила. Строит из себя важную даму,  а  ведь  и  простой  вежливости  не
соблюдает с людьми, которые ничуть не хуже ее, а может  быть,  и  получше;
они, конечно, не выходят замуж по расчету, как некоторые другие,  но  если
бы захотели, то вышли бы, да еще в тысячу раз побыстрее.  Что  ж,  женщина
женщине рознь, и хвалить себя никому не положено. Особенно рекомендую  вам
эти бобы. А свиная отбивная - наше фирменное блюдо; мы колем свиней сами.
   - С вашего позволения, мисс Кларк, я совершенно сыт. К отбивной я  даже
не притронусь; просто не в силах, - сказал Виктор,  сверкнув  сразу  всеми
тридцатью двумя зубами. -  Вы  расстроили  меня,  рассказав  эту  грустную
историю. И ведь богатые люди! Увы, такова жизнь!  И  ведь  имели  все  для
счастья! Нет, нет, не кладите мне больше ничего. Я совершенно сыт.  А  это
еще кто такой?
   Он понизил голос и опустил глаза. Незнакомец -  тот  самый  старомодный
щеголь, которого Гэбриель  встретил  вчера  вечером  на  холме  Конроя,  -
поднялся из-за бокового  столика,  где  сидел  все  это  время,  никем  не
замеченный, и спокойно направился к выходу. Виктор  мгновенно  узнал  его.
Это был игрок из Сан-Антонио  и  изругавший  его  клерк  с  Пасифик-стрит.
Подозрения и дурные предчувствия охватили Рамиреса. Но когда  Сол  шепотом
разъяснила ему, что незнакомец прибыл по вызову суда в качестве свидетеля,
он нашел это вполне правдоподобным. То, что переводчик его не узнал, также
было добрым признаком. Дождавшись, пока незнакомец уйдет, Сол вернулась  к
прерванному рассказу.
   - Что до его богатства, то люди,  которые  в  этих  делах  разбираются,
разное толкуют.  Вот  только  на  прошлой  неделе  останавливались  у  нас
приезжие; как видно, богачи,  но  из  таких,  что  не  прочь  часок-другой
потарабанить с простым народом. Хоть мы с миссис Маркл  и  взяли  себе  за
правило не вступать  в  разговоры  с  заезжими  людьми  -  айтальянцам  мы
оказываем исключение, поскольку они здесь вроде как на чужбине, - вставила
мисс Сол со свойственным ей чувством такта, - послушали мы  их,  а  они  и
говорят: серебряная жила на холме Конроя  обследована,  мол,  до  конца  и
оказалась она в фунт шириной, не больше; и иссякнет она  никак  не  позже,
чем через месяц; и старый Питер Дамфи, как только узнал об этом, так сразу
и ноги унес; а Гэбриель Конрой потому и решил уехать, что не хочет,  чтобы
при нем все это дело под откос пошло.
   - Как, мисс Сол? Гэбриель уезжает от вас? Но это невероятно! - вскричал
очаровательный иностранец, почти задохнувшись от волнения и злобно оскалив
обе челюсти.
   Быть может,  Сол  и  почувствовала  бы  что-то  неладное  во  внезапном
волнении  незнакомца,  если  бы  блеск  его  зубов  вновь  не  пленил   ее
воображение. "Если видела