_Донна Мария_ (пропуская мимо  ушей  пример  мистера  Гемлина).  Только
послушайте! Бедная донна Долорес! Мы ведь с ней были очень близки.  И  тем
не менее находились сплетники, - вы даже не представляете, мистер  Гемлин,
как ужасны эти маленькие городишки! - находились сплетники,  утверждавшие,
что Пуанзет влюблен не в нее, а в меня.
   Миссис  Сепульвида  метнула  на  собеседника  лукавый  взор,  наступило
молчание. Потом мистер Гемлин позвал слабым голосом:
   - Пит!
   - Да, масса Джек!
   - Не пора ли мне принять лекарство?
   Когда приехал доктор Дюшен, он ни с кем не захотел разговаривать и даже
не стал отвечать на  расспросы  встревоженной  Олли.  Мистеру  Гемлину  он
сказал:
   - Вы не будете возражать, если я вызову  доктора  Макинтоша?  Чертовски
сообразительный парень.
   У мистера  Гемлина  не  было  возражений.  Без  отлагательства  послали
телеграмму, и доктор Макинтош приехал. Три или четыре часа врачи толковали
на своем тарабарском жаргоне о судьбе  человека,  который,  по  искреннему
убеждению мистера Гемлина, уже  не  существовал.  После  того  как  доктор
Макинтош отбыл, доктор Дюшен, имевший с ним по  пути  в  контору  почтовых
дилижансов еще один, последний, самый серьезный разговор, пододвинул  свой
стул к ложу Джека.
   - Джек!
   - Да, сэр.
   - Как дела у вас, в порядке?
   - Да, сэр.
   - Джек!
   - Да, сэр.
   - Вы очень порадовали Пита сегодня утром.
   Джек удивленно поглядел на доктора. Тот продолжал:
   - Вы сказали, что веруете в бога, как и он.
   Глубоко запавшие глаза Джека заискрились смехом.
   - Старик истерзал  меня  своим  миссионерством,  в  особенности  с  той
минуты, что вы вызвали доктора  Макинтоша.  Вот  я  и  решил  сделать  ему
поблажку, сказал, что во всем с ним  согласен.  Старик  ведь  любит  меня,
доктор, а я - между нами, конечно, - уже не успею ничем его отблагодарить.
Получается нечестно.
   - Вы думаете, что скоро умрете? - строго спросил доктор.
   - Думаю, что так.
   - Какие будут у вас распоряжения?
   - Джим Бриггс из Сакраменто - экая,  право,  скотина!  -  взял  у  меня
оправленный в серебро "дерринджер" и так  и  не  вернул.  А  мне  хотелось
подарить его вам, доктор! Скажите ему,  чтобы  отдал  без  разговоров,  не
то...
   - Джек, - прервал больного доктор Дюшен, с огромной нежностью беря  его
за руку, - пожалуйста, не заботьтесь обо мне.
   Мистер Гемлин ответил крепким рукопожатием.
   - Была еще у меня булавка с брильянтом, да  она  в  закладной  лавке  в
Уингдэме; деньги пошли юристу Максуэллу, чтобы добыть свидетелей для этого
дурня Гэбриеля. А  когда  мы  с  Гэбриелем  прятались,  я  познакомился  с
Перкинсом, главным его свидетелем; у Перкинса не было ни гроша, и я  отдал
ему свое кольцо, чтобы он смог поскорее уехать и потом вовремя явиться  на
суд. А самородок я отдал Олли, чтобы заказать золотую чашечку для детеныша
этой бешеной тигрицы, Гэбриелевой жены, госпожи Деварджес. А часы...  черт
побери!.. кому же я отдал свои часы? - недоуменно промолвил мистер Гемлин.
   - Не стоит раздумывать об  этом,  Джек!  А  нет  ли  у  вас  каких-либо
поручений?
   - Нет.
   Наступило долгое молчание. Такая стояла тишина, что  слышно  было,  как
тикают часы на каминной полке. Потом  из  прихожей  послышался  смех.  Там
сидел  собрат  Джека  по  ремеслу,  сильно  подвыпивший   и   расстроенный
профессиональными неудачами.
   - Скотти совсем не  умеет  себя  вести,  шумит  в  порядочном  доме,  -
прошептал Джек. - Пусть немедленно замолчит, а не то...
   Ему трудно было говорить, и фраза осталась незаконченной.
   - Доктор! - Он едва шевелил губами.
   - Да, Джек!
   - Не... говорите... Питу... что я... надул... его.
   - Не скажу, Джек.
   Несколько минут оба молчали, потом доктор  Дюшен  осторожно  высвободил
руку и положил исхудалую белую руку своего пациента поверх  одеяла.  Потом
тихо встал и отворил дверь в прихожую. Двое, или трое сидевших там  мужчин
выжидающе взглянули на него.
   - Пит, - сказал он сурово, - пусть войдет только Пит.
   Старый Пит вошел, еле переступая ногами от волнения. Увидев белое  лицо
на подушке,  он  издал  вопль  отчаяния,  вопль,  в  который  вместил  всю
горестную душу своей расы, и рухнул на  колени  возле  ложа.  Черная  щека
прильнула к белой; обе были залиты слезами.
   Шагнув вперед, доктор Дюшен хотел было положить руку на плечо плачущему
старику слуге, но не успел сделать этого. С неистовой силой  негр  вскинул
вверх черные руки и обратил к потолку свое черное лицо, раскрыв глаза так,
словно его взору вдруг открылась синяя небесная твердь. Впрочем, возможно,
так оно и было.
   - О всемогущий боже, искупающий равно своей праведной  кровью  и  грехи
черного человека, и грехи  белого!  О  агнец  божий!  Спаси,  спаси  моего
бедного мальчика. Ради меня, о боже!  Вот  уже  двадцать  лет  старый  Пит
служит тебе, о боже, истинно служит тебе, не оступаясь на узкой  стезе!  О
боже великий, если будет на то милость твоя, забудь об этом,  обреки  Пита
на вечную гибель, но спаси _его_!



        "10. ОПЯТЬ В СТАРОЙ ХИЖИНЕ"

   Права Грейс, как  наследницы  доктора  Деварджеса,  были  признаны  без
каких-либо затруднений; то, что  она  действительно  Грейс  Конрой,  а  не
самозванка, было засвидетельствовано мистером Дамфи. Тот пошел на это  тем
более охотно, что избавлялся таким образом  от  призрака  покойной  миссис
Дамфи, сохраняя, в то же время привилегию на разработку руды,  откупленную
им у Гэбриеля и его жены.  Правда,  с  момента  "ухода"  жилы  рудник  был
фактически заброшен и ценность его стала ничтожной. Однако мистер Дамфи не
терял надежды, что жила когда-нибудь еще "прорежется".
   Через несколько недель после смерти мистера  Гемлина  Гэбриель  и  Олли
снова стояли вдвоем на холме Конроя и разглядывали  голые  стены  и  остов
крыши своей старой хижины. На сей раз они явились сюда  не  размышлять  на
досуге и не объясняться между собой,  а  для  того,  чтобы  решить  строго
практический вопрос: нельзя ли вновь отстроить и  приспособить  под  жилье
это раннее их обиталище; Гэбриель отверг предложение  Грейс  поселиться  в
новом доме, и миссис Конрой с младенцем пока что жила в гостинице.
   - Если хочешь знать, Олли, - сказал Гэбриель, - все, что  мне  надобно,
это воз тесу. Через несколько дней домик будет ничуть не хуже,  чем  когда
мы играли с тобой здесь в куклы.
   - Ты так думаешь? - рассеянно спросила Олли.
   - А ведь мы славно здесь жили вдвоем, не так ли, Олли?
   - Конечно, - сказала Олли, думая о чем-то своем.
   Гэбриель поглядел на сестру с глубоким вниманием; потом взял ее за руку
и, сев на приступок, привлек ее на колени, как когда-то.
   - Ты совсем не слушаешь, голубка, что я тебе говорю.
   В  ответ  мисс  Олимпия  вдруг  разрыдалась,  обхватив   брата   своими
маленькими ручками. После смерти мистера  Гемлина  она  стала  грустной  и
раздражительной; сейчас, сжимая в  объятиях  Гэбриеля,  она,  быть  может,
обнимала того, кто ушел навеки. Но она представила брату иное объяснение:
   - Грейси! Я думала о бедной Грейси!
   - В таком случае, - сказал Гэбриель, отлично во всем  разобравшись,  но
соблюдая требуемый от него в эту минуту такт, - ты вспомнила о ней как раз
вовремя. Если глаза мне не изменяют, они вдвоем поднимаются прямо к нам.
   По тропинке, вырисовываясь на красном закатном небе,  шли  двое:  Артур
Пуанзет и Грейс Конрой. Олли поднялась, горделиво вскинув головку. Вот они
уже близко, совсем рядом. Сперва никто из четверых  не  мог  вымолвить  ни
слова. А потом, вопреки доводам рассудка, повинуясь  одной  только  логике
чувства, сестры крепко обнялись. Мужчины сдержанно  и  свысока  оглядывали
друг друга.
   А минуту спустя, когда сестры разомкнули объятия, мужчины,  хоть  и  не
имели к тому ни малейшего разумного повода, тоже обнялись. И  лишь  позже,
когда Грейс, смеясь и плача, отпустила от себя  Гэбриеля,  мистер  Пуанзет
смог внести в этот хаос чувств разумную мужскую ноту.
   - Теперь, когда вы наконец обрели сестру, позволь  те  представить  вас
моей жене, - сказал он, обращаясь к Гэбриелю и беря Грейс за руку.
   В ответ Олли бросилась на шею к Пуанзету и обменялась с ним родственным
поцелуем, означавшим, что и их вражде пришел конец. Ура!
   - Но ты совсем не похожа на новобрачную, -  сообщила  Олли  по  секрету
миссис Пуанзет. - Где же твоя фата, где флердоранж?.. Ты в простом  черном
платье...
   - Вы забываете, что мы уже семь  лет  как  женаты,  -  возразил  Артур,
который всегда все слышал и на все имел готовый ответ.
   Тут все вчетвером принялись болтать напропалую, словно всю жизнь были в
самой тесной дружбе.
   - Послушай, Гэбриель, - сказала Грейс брату,  -  мы  с  Артуром  должны
завтра ехать в восточные штаты, но он говорит, что не  двинется  с  места,
пока ты не согласишься взять себе этот дом, дом твоей  жены.  Если  хочешь
знать, _мы_ (в это множественное  число  от  личного  местоимения  я  была
вложена бездна довольства и счастья), мы уже переписали дом на твое имя.
   - Прежде чем толковать о передаче  собственности,  я  должен  выполнить
некоторые обязательства по отношению к Грейс, - сказал Гэбриель,  важно  и
многозначительно поглядывая на Пуанзета. - Я должен  вернуть  ей  случайно
попавшие ко мне ее бумаги. Вот этот документ,  -  он  вытащил  из  кармана
помятый желтый конверт, - я получил с неделю назад; он лежал  на  почте  с
самого начала суда, адресованный на мое имя. Он принадлежит  Грейси,  и  я
вручаю его ей.
   Грейс вскрыла конверт, быстро прочитала бумагу,  вскрикнула  удивленно,
залилась румянцем и спрятала бумагу в карман.
   - А этот документ, - столь же  важно  заявил  Гэбриель,  вытаскивая  из
кармана куртки еще одну бумагу, - я нашел в заброшенной штольне в ту ночь,
когда прятался от линчевателей. Он прямо относится к Грейси, но и всем  не
мешает с ним  познакомиться.  Здесь  удостоверено,  что  доктор  Деварджес
открыл первым серебряную руду на холме; тем самым, -  тут  голос  Гэбриеля
приобрел особую торжественность, - мои права на эту  руду;  права  мистера
Дамфи и всех держателей акций, можно сказать, отменяются.
   Мистер Пуанзет с интересом взял  бумагу  и  внимательно  оглядел  ее  в
тусклом свете гаснувшего дня.
   - Вы правы, - сказал он. - Документ в полном порядке.
   - А вот третий документ, - объявил  Гэбриель,  на  сей  раз  вытаскивая
из-за пазухи мешочек из  оленьей  кожи,  в  котором  оказалась  еще  одна,
сложенная в несколько раз бумага. - Это завещание  доктора  Деварджеса  на
имя Грейси; Рамирес - бедняга мексиканец, которого убили,  -  передал  его
Жюли, моей жене, а Жюли, - тут Гэбриель мучительно покраснел, -  сохранила
его для Грейси.
   Он передал бумагу Артуру; тот взял ее и  благодарно  задержал  в  руках
огромную ручищу Гэбриеля.
   - Ну, а теперь, - заключил Гэбриель, - поскольку становится  поздновато
и все равно пора кончать этот разговор, не пойти  ли  нам  всем  вместе  в
гостиницу? И раз уж вы уезжаете,  мистер  Пуанзет,  не  зайдете  ли  вы  с
супругой помириться и попрощаться  с  миссис  Конрой?  Ребеночка,  кстати,
посмотрите - он такой крохотный! Вы просто ахнете, мистер Пуанзет, до чего
он похож на меня!..
   Но Олли и Грейс стояли в стороне, увлеченные каким-то разговором. Грейс
заканчивала свой рассказ:
   - Я вынула камень из огня, вот так... (она подняла с земли  обломок  от
развалившейся печной трубы) в точности такой же закопченный  и  черный,  -
сильно потерла об одеяло,  и  он  засверкал,  как  серебро.  Тогда  доктор
Деварджес сказал мне...
   - Пора, Грейс, - сказал ей муж, - мы идем проститься с женой Гэбриеля.
   Грейс в первую минуту была в нерешительности, но муж, беря ее под руку,
чуточку сжал ей локоть. В ответ на эту тайную супружескую  просьбу  она  с
живостью протянула  руку  Олли,  и  все  трое  весело  зашагали  вслед  за
ссутулившимся Гэбриелем, возглавившим шествие по вечернему лесу.



        "11. СНОВА СЛЕДЫ"

   Досадую, что у меня нет полных сведений об этой примирительной  встрече
Пуанзетов и миссис Конрой; приходится  судить  о  ней  лишь  по  некоторым
беглым замечаниям участников. Когда прощание состоялось и Грейс с  Артуром
благополучно заняли свои места в уингдэмском дилижансе, Гэбриель склонился
над лежавшей в постели миссис Конрой.
   - Мне  показалось,  Жюли,  что  вы  с  мистером  Пуанзетом  уже  где-то
виделись? - сказал Гэбриель.
   - Да, мне его  представили  однажды,  но  это  было  не  здесь.  Думаю,
Гэбриель, что особой дружбы у нас  с  ним  не  будет,  -  ответила  миссис
Конрой, и в ее серых  глазах  холодным  пламенем  сверкнуло  торжество.  -
Погляди лучше на нашего малыша. Как он смеется! По-моему, он узнал тебя!..
   Изумленный  и  зачарованный  столь   стремительными   интеллектуальными
успехами сына, Гэбриель начисто позабыл начало своего разговора с женой.
   - Послушай, где ты познакомился  с  миссис  Конрой?  -  спросила  Грейс
своего мужа, когда они, доехав до Уингдэма, заняли номер в гостинице.
   - Я не имел чести быть знакомым с миссис Конрой, - возразил Артур,  как
всегда стремясь к четкой юридической формулировке, - но несколько лет тому
назад меня действительно познакомили в Сент-Луисе с дамой, которая  носила
тогда другое имя, а сейчас является женой твоего  брата.  Впрочем,  Грейс,
чем меньше мы будем видеться с ней, тем лучше.
   - Почему?
   - Кстати, дорогая, что это за  бумагу  дал  тебе  Гэбриель?  -  спросил
Артур, забывая ответить на вопрос жены.
   Грейс  достала  из  кармашка  бумагу,  вспыхнула  легким   румянцем   и
поцеловала мужа; потом спрятала личико у него  на  груди.  Артур  прочитал
вслух по-испански:

   "Настоящим свидетельствую,  что  18  мая  1848  года  молодая  девушка,
назвавшаяся Грейс Конрой, обратилась за приютом  и  помощью  в  _пресидио_
Сан-Джеронимо. Она не  имела  ни  родных,  ни  покровителей  -  одну  лишь
пресвятую Деву, и святых угодников на небесах, - и я принял ее как дочь  и
нарек Долорес Сальватьерра. Через шесть месяцев  по  прибытии,  12  ноября
1848  года,  она  родила  мертвого   ребенка,   отцом   которого   назвала
необвенчанного  с  нею  супруга  своего  по  имени  Филип  Эшли.  Стремясь
сохранить тайну от мира и не желая вернуться назад к  своему  народу  и  к
своей семье, она решила изменить свою внешность и согласилась,  по  совету
служившей в моем доме индианки Мануэли, каждодневно умывать  лицо  и  руки
соком йокото, что  должно  было  придать  ее  коже  оттенок  бронзы.  Так,
переменившись, она, с моего согласия и по моему желанию, была признана как
моя дочь от принцессы-индианки Никаты. После чего  в  законном  порядке  я
сделал ее наследницей всего моего состояния.
   Дано в пресидио Сан-Джеронимо 1 декабря 1848 года.
   Хуан Герменисильдо Сальватьерра".

   - Но как же эта бумага попала к Гэбриелю? - спросил Артур.
   - Просто... просто не знаю, - сказала Грейс.
   - А кому ты ее отдала?
   - Отцу Фелипе.
   - Тогда все понятно, -  сказал  Артур.  -  Значит,  ты  пропавшая  жена
мистера Дамфи!
   - Уж не знаю, что сделал с этой бумагой отец Фелипе, -  сказала  Грейс,
встряхивая головкой. - Я ни во что не вмешивалась.
   - Ты рассказала ему всю свою историю?
   - Только не про тебя, дурачок ты мой!
   Артур поцеловал жену, косвенно признавая  тем,  что  заслужил  подобную
характеристику.
   - Кому действительно я должна  была  поведать  все,  это  миссис  Марии
Сепульвида, как только она сказала, что  ты  объяснился  ей  в  любви.  Ты
уверен, что не сделал ей предложения?
   - Твердо уверен, - ответил этот достойный молодой человек.



        "12. ИЗ ПИСЬМА ОЛИМПИИ КОНРОЙ К ГРЕЙС ПУАНЗЕТ"

   "...ребеночек растет. А Гэйб снова напал на эту жилу, подумать  только!
И  все  из-за  тебя,  дорогая.  Он  даже  заявил,  что  следовало  бы   по
справедливости опять отдать ее тебе, - ты ведь знаешь, он упрям, как  мул!
Помнишь, ты рассказывала, что доктор Деварджес велел тебе  тереть  камень,
пока он не заблестит, как серебро;  когда  ты  это  говорила,  ты  подняла
обломок нашей печной трубы и потерла его для примера. Наутро  Гэйб  поднял
этот обломок, и он блестел в точности, как ты сказала. Он был  из  чистого
серебра! А Гэйб и говорит: значит, мы опять наткнулись на жилу, потому что
я складывал эту трубу из породы, которую добывал из самого первого  своего
шурфа метрах в ста отсюда. На другой день он спустился  в  старый  шурф  и
нашел там нашу пропавшую жилу. Так что мы снова богаты и  на  будущий  год
приедем все вместе вас проведать. А Гэйб все такой же ужасный дурень! Твоя
любящая сестра Олимпия Конрой".