т
рисковать своей шеей. Вознаграждение в виде союза  с  непривлекательной  и
небогатой молодой особой не может не стать в самом скором  времени  весьма
неприятной обузой. Нелегко было  Морису  выбрать  между  опасностью  вовсе
потерять Кэтрин вместе с ее будущей казной  -  и  риском  добиться  Кэтрин
раньше времени и обнаружить, что казна ее немногим ценнее коллекции пустых
бутылок. Примите это во внимание, читатель,  если  вам  кажется,  что  сей
молодой человек не сумел толком использовать свои  природные  достоинства;
не судите его слишком строго. Он не  забыл,  что  Кэтрин  в  любом  случае
получит свои десять тысяч  в  год;  этому  обстоятельству  Морис  посвятил
долгие часы раздумий. Но он отлично отдавал себе отчет в  своих  природных
достоинствах, ценил их весьма высоко и  эту  сумму  считал  недостаточной.
Однако он напоминал себе, что десять тысяч в год - доход немалый и что все
на свете относительно: если скромные средства кажутся малопривлекательными
по сравнению с солидным капиталом, то полное отсутствие средств тем  более
не красит жизнь. Молодой человек усердно предавался размышлениям подобного
рода, и в конце концов ему пришлось приспустить паруса. Тверда ли  позиция
доктора Слоупера  -  вот  неизвестное,  содержавшееся  в  задаче,  которую
пытался решить Морис.
   Естественным решением была бы женитьба на Кэтрин, но  математика  умеет
сокращать пути к ответу, и Морис не терял  надежды  найти  более  короткий
путь. Когда Кэтрин приняла его уговоры  за  чистую  монету  и  согласилась
отказаться от своего плана умилостивить отца, молодой человек, как  я  уже
сказал, ловко отступил и не назначил день венчания. Ее вера в  искренность
Мориса была так глубока, что девушке и в голову не  приходило  заподозрить
его в двойной игре;  другое  теперь  мучило  ее.  Природа  щедро  наделила
бедняжку чувством собственного достоинства, и, решившись  пойти  наперекор
воле  отца,   она   считала,   что   уже   не   может   пользоваться   его
покровительством.  Совесть  запрещала  девушке  оставаться  под  отцовским
кровом, поскольку отцовским мнением она пренебрегла. Жить в  доме  доктора
Слоупера было удобно и приятно, но Кэтрин чувствовала, что потеряла на это
право. Связав свою судьбу с Морисом  Таунзендом  вопреки  предостережениям
отца, она нарушила контракт, по которому отец  давал  ей  приют  у  своего
очага. Отказаться от молодого человека Кэтрин не могла -  стало  быть,  ей
надо покинуть отцовский дом, и чем раньше ее избранник предложит ей другой
очаг, тем скорее она избавится от мучительной неловкости своего положения.
К этим логическим умозаключениям  примешивалась  изрядная  доля  душевного
раскаяния. Кэтрин очень страдала в эти дни, а в иные минуты  страдания  ее
бывали попросту невыносимы. Отец не глядел на нее, не заговаривал  с  ней.
Он отлично знал, что  делает,  -  все  это  входило  в  его  план.  Кэтрин
поглядывала  на  него,  когда  у  нее  хватало  смелости  (она   опасалась
показаться  навязчивой),  и  очень  жалела  отца  за  горе,  которое   ему
причинила. Она старалась не вешать голову и не сидеть сложа руки, а  когда
атмосфера в доме на Вашингтонской  площади  становилась  нестерпимой,  она
закрывала глаза и  призывала  на  помощь  образ  человека,  ради  которого
нарушила священную заповедь. Из троих  обитателей  дома  на  Вашингтонской
площади одна миссис  Пенимен  держалась  соответственно  этой  необычайной
ситуации. Если Кэтрин вела себя  скромно,  то  даже  скромность  свою  она
старалась скрыть, и ее жалкий вид, которого,  кстати,  никто  не  замечал,
отнюдь не предназначался для чьих-либо  глаз.  Если  доктор  был  суров  и
замкнут и решительно игнорировал присутствие остальных членов своей семьи,
то проделывал это легко, естественно и просто, и, только хорошо его  зная,
можно было догадаться, что напускная враждебность, в общем, доставляет ему
удовольствие. Ну, а миссис Пенимен была подчеркнуто  сдержанна,  молчаливо
многозначительна, и даже шорох ее платья передавал исключительную важность
ее намеренно скупых движений и жестов; когда  же  она  все-таки  позволяла
себе сделать замечание  по  поводу  какого-нибудь  пустяка,  весь  вид  ее
показывал, что на самом деле в несложной реплике таится глубокий смысл. Со
времени беседы в кабинете отец и дочь не обменялись ни единой  фразой.  Ей
нужно было сообщить ему кое-что; она считала,  что  это  ее  долг,  но  не
решалась заговорить с отцом: боялась его рассердить.  Доктору  тоже  нужно
было сказать ей кое-что, но он не желал заговаривать первым. Мы знаем, что
ему  было  любопытно  предоставить  дочь  самой  себе  и  посмотреть,  как
проявится ее решимость ни за что "не отступиться".  Наконец  она  сообщила
отцу, что снова виделась с  Морисом  Таунзендом  и  что  их  отношения  не
изменились.
   - Я думаю, мы  обвенчаемся...  скоро.  А  до  того  я,  наверное,  буду
довольно часто его видеть... Но не чаще, чем раз в неделю.
   Доктор бесстрастно осмотрел девушку с ног  до  головы,  словно  никогда
прежде ее не видел. За последнюю неделю он ни разу не взглянул на Кэтрин -
и она была рада, что такие взгляды не доставались ей каждый день.
   - А почему бы и не трижды в день?  -  спросил  он.  -  Что  вам  мешает
встречаться сколь угодно часто?
   Кэтрин на мгновение отвернулась; в глазах ее стояли  слезы.  Затем  она
сказала:
   - Нет, лучше раз в неделю.
   - Не понимаю, чем это лучше. По-моему, хуже некуда. Ты напрасно  тешишь
себя мыслью, что подобные уступки имеют для меня какое-то  значение.  Тебе
не следует встречаться с ним ни раз в неделю, ни десять раз на день.  Меня
это, впрочем, совершенно не интересует.
   Кэтрин попыталась понять слова  отца,  но,  почувствовав,  к  чему  они
ведут, в ужасе остановилась на полпути.
   - Я думаю, мы скоро обвенчаемся, - повторила она.
   Отец снова смерил Кэтрин ледяным взглядом, словно она была ему чужая.
   - Зачем ты мне об этом говоришь? Меня это не касается.
   - Ах, отец! - воскликнула она. - Пусть даже  ты  против,  неужели  тебе
совсем безразлично?
   - Совершенно безразлично. Если ты действительно  выходишь  замуж,  меня
вовсе не интересует, когда, где и из каких побуждений ты это сделаешь, так
что не трудись обсуждать со мной свои причуды - компромисса ты от меня  не
дождешься.
   С этими  словами  он  отвернулся.  Однако  на  следующий  день  он  сам
заговорил с дочерью, и тон у него при этом был иной.
   - Ты не  собираешься  венчаться  в  ближайшие  четыре-пять  месяцев?  -
спросил он.
   - Не знаю, отец, - ответила Кэтрин. - Нам так трудно решиться.
   - Тогда отложите на полгода,  и  я  свезу  тебя  в  Европу.  Мне  очень
хочется, чтобы ты поехала со мной.
   После недавнего разговора  Кэтрин  была  счастлива  услышать,  что  ему
"очень хочется", чтобы она что-то сделала, и что отцовские чувства еще  не
угасли в его душе; она даже  вскрикнула  от  радости.  Но  тут  же  Кэтрин
поняла, что приглашение доктора не распространяется на Мориса, а  в  таком
случае она, конечно, предпочла бы остаться дома. И все же  она  покраснела
от удовольствия - чего в последнее время не случалось.
   - Это было бы чудесно - поехать в Европу, - сказала она, чувствуя,  что
слова ее не отличаются оригинальностью, а тон - энтузиазмом.
   - Ну что ж, превосходно. Значит, едем. Собирайся в дорогу.
   - Нужно еще сообщить мистеру Таунзенду.
   - Если ты хочешь сказать, что тебе  нужно  просить  его  разрешения,  -
проговорил доктор, пронзая ее холодным взглядом своих бесстрастных глаз, -
мне остается только надеяться на его великодушие.
   Кэтрин тронула обида, прозвучавшая в словах отца; из всех речей доктора
это  замечание   было   самым   изощренным,   самым   эффектным.   Девушка
почувствовала, что в нынешнем своем положении должна  быть  благодарна  за
такую возможность выказать почтение к отцу. Но ее тревожило также и другое
ощущение, и она его наконец выразила:
   - Иногда мне кажется, что, раз я поступаю против твоей воли, мне  здесь
не место.
   - Не место? - переспросил доктор.
   - Таз я живу с тобой, то обязана тебя слушаться.
   - Если ты сама так считаешь, я, право же,  не  стану  спорить!  -  сухо
рассмеялся доктор.
   - Но если я не слушаю твоих советов, то мне нельзя и жить с тобой...  и
пользоваться твоей добротой и покровительством.
   Это поразительное рассуждение заставило доктора внезапно почувствовать,
что он недооценивал свою дочь; оно поистине делало честь молодой особе, до
той поры проявлявшей  всего  лишь  тихое  упрямство.  Но  доктору  оно  не
понравилось, очень не понравилось, и он этого не скрыл.
   - Низкая мысль, - сказал  он.  -  Не  у  мистера  ли  Таунзенда  ты  ее
позаимствовала?
   - Ах, нет! Это моя мысль! - протестующе воскликнула Кэтрин.
   - Так держи ее при себе, - посоветовал отец, тверже прежнего уверенный,
что ее надобно везти в Европу.



23

   Если Мориса Таунзенда не позвали принять участие в поездке, то и миссис
Пенимен  тоже  обошли  приглашением,  а  она,  хотя   и   рада   была   бы
присоединиться к путешественникам, однако  -  надо  отдать  ей  должное  -
перенесла свое разочарование с достоинством, подобающим светской даме.
   - Я охотно поглядела бы на полотна Рафаэля и на руины... руины Пантеона
(*10), - сказала она миссис Олмонд, - но с удовольствием поживу  несколько
месяцев в уединении и покое. Мне надо отдохнуть. Я так исстрадалась за эти
четыре месяца!
   Миссис Олмонд считала, что  брат  ее  поступил  жестоко,  не  предложив
Лавинии поехать с ним за границу, но она отлично понимала, что если  целью
экспедиции было заставить  Кэтрин  забыть  своего  молодого  человека,  то
давать ей в попутчицы его ближайшую приятельницу  противоречило  интересам
доктора.
   "Если бы Лавиния вела себя умнее, ей тоже  удалось  бы  повидать  руины
Пантеона",  -  думала  миссис  Олмонд,   не   перестававшая   сожалеть   о
безрассудстве своей сестры; впрочем, та уверяла, что прекрасно  знает  эти
руины по рассказам мистера Пенимена. Миссис Пенимен, конечно, догадалась о
мотивах, которые склонили доктора к заграничному вояжу, и  она  откровенно
поделилась с племянницей своим убеждением, что отец предпринял этот вояж с
целью сломить ее верность.
   - Он думает, в Европе ты  позабудешь  Мориса,  -  сказала  она  (миссис
Пенимен теперь всегда называла молодого человека просто по имени). -  Мол,
с глаз долой, из сердца вон. Он думает, что новые впечатления изгладят его
образ из твоей памяти.
   Кэтрин заметно встревожилась.
   - Если он так думает, я должна его заранее предупредить, - сказала она.
   Миссис Пенимен не согласилась с ней:
   - Лучше объявить ему  потом!  Пусть  узнает,  когда  уже  потратится  и
похлопочет. Вот как с ним надо обращаться!
   И уже другим тоном, помягче, добавила, что, наверное, это  удивительное
наслаждение - среди руин Пантеона вспоминать о тех, кто нас любит.
   Отцовская немилость давно  уже,  как  нам  известно,  причиняла  Кэтрин
глубокое горе - горе искреннее  и  великодушное,  без  примеси  обиды  или
озлобления. Но когда она попыталась извиниться  перед  отцом  за  то,  что
остается на его попечении, а он с презрением отмел ее  слова,  в  горюющем
сердце Кэтрин впервые проснулся гнев. Презрение оставило свой след  -  оно
опалило девушку. От замечания о "низкой мысли" у нее три дня горели уши. В
эти дни Кэтрин была уже не столь скромна; у нее появилась мысль  (довольно
смутная, но приятно охлаждавшая рану),  что  она  приняла  кару  и  вольна
теперь поступать по своему  усмотрению.  И  поступила  вот  как:  написала
Морису Таунзенду, чтобы он встретил ее на  площади  и  погулял  с  ней  по
городу. Кэтрин могла себе это позволить - ведь она оказала почтение  отцу,
согласившись поехать с ним в Европу.  Она  чувствовала  себя  свободней  и
решительней; в  ней  появилась  сила,  которая  ее  поддерживала:  страсть
наконец всецело и неудержимо завладела Кэтрин.
   И вот Морис встретил ее на площади,  и  они  долго  гуляли.  Она  сразу
сообщила ему новость: отец хочет ее увезти. На  полгода,  в  Европу;  она,
конечно же, послушается совета Мориса. Кэтрин  втайне  надеялась,  что  он
посоветует ей остаться дома. Он же долго не высказывал своего мнения.  Идя
с ней рядом, он задавал ей  бесконечные  вопросы.  Один  из  них  особенно
удивил девушку своей нелепостью:
   - А вы хотите поглядеть на все эти прославленные чудеса Европы?
   - Хочу? О нет! - с мольбою в голосе сказала Кэтрин.
   "О небо, до чего ж она скучна!" - воскликнул Морис про себя.
   - Он  думает,  что  я  забуду  вас,  -  сказала  Кэтрин.  -  Что  новые
впечатления изгладят ваш образ из моей памяти.
   - Что ж, дорогая, может быть, так оно и будет!
   - Пожалуйста, не говорите так, - проговорила Кэтрин, не замедляя  шага.
- Бедный отец! Его ждет разочарование.
   Морис рассмеялся.
   - Да, я охотно верю, что ваш бедный отец будет разочарован! Но зато  вы
повидаете Европу, - добавил он шутливо. - Ловко же вы его проведете!
   - Меня вовсе не интересует Европа, - проговорила Кэтрин.
   - И напрасно.  К  тому  же  поездка,  может  быть,  умилостивит  вашего
батюшку.
   Зная свою упрямую натуру, Кэтрин не надеялась  в  поездке  умилостивить
отца, и ее преследовала мысль, что, соглашаясь на путешествие и  в  то  же
время не собираясь уступать, она поступает нечестно.
   - А вам не кажется, что это будет почти обман? - спросила она.
   - Да ведь и он пытается вас обмануть! - воскликнул Морис. - Вот пусть и
расплачивается! По-моему, вам надо ехать.
   - И так надолго отложить наше венчание?
   - Мы обвенчаемся, когда вы вернетесь. Купите себе в Париже  подвенечное
платье.
   И Морис самым нежным тоном стал объяснять ей свою точку  зрения.  Будет
очень хорошо, если она поедет; это докажет, что правда на их стороне - что
они благоразумны и  готовы  ждать.  Они  уверены  друг  в  друге  и  могут
подождать - чего им бояться? Если есть хотя бы малейшая  возможность  этой
поездкой склонить ее отца к миру, надо  использовать  эту  возможность;  в
конце концов, он, Морис, совсем не хочет, чтобы из-за него Кэтрин потеряла
наследство. Оно понадобится не ему - а ей и ее детям. Он готов ждать;  это
будет нелегко, но он выдержит.  А  там,  в  Европе,  среди  очаровательных
ландшафтов и величественных памятников,  старик,  возможно,  и  смягчится;
считается,  что  такие  вещи  облагораживают   человека.   Возможно,   его
разжалобит терпеливость дочери, ее  покорность,  ее  готовность  на  любые
жертвы - кроме одной; и если в каком-нибудь знаменитом  городе  -  скажем,
где-нибудь в Италии, в Венеции, - в гондоле, при луне она заговорит с  ним
и, действуя с умом,  сумеет  тронуть  нужную  струну,  отец,  быть  может,
прижмет ее к своей груди и скажет, что прощает. Кэтрин необычайно  поразил
сей замысел, делавший честь  незаурядному  уму  ее  возлюбленного;  однако
успех  этого  плана  представлялся  девушке  сомнительным,  поскольку  его
исполнение возлагалось на нее. Для  того  чтобы  "действовать  с  умом"  в
гондоле при луне, наверное, требовалась искусность, которой она не  вполне
обладала. Тем не менее молодые люди договорились, что Кэтрин скажет отцу о
своей готовности послушно следовать за ним куда угодно и  умолчит  о  том,
что любит Мориса Таунзенда пуще прежнего.
   Она сообщила доктору, что готова отправиться, и тот, не теряя  времени,
занялся необходимыми приготовлениями. Кэтрин прощалась со многими друзьями
и родственниками, но только двое из них имеют непосредственное отношение к
нашей истории. Миссис Пенимен с большим пониманием отнеслась к путешествию
племянницы:  она  считала  вполне  естественным,  что  нареченная  мистера
Таунзенда хочет пополнить свое образование заграничным вояжем.
   - Ты оставляешь его в надежных руках, - сказала девушке тетка,  касаясь
губами ее лба (миссис Пенимен любила целовать в лоб  -  этим  она  как  бы
выражала симпатию к интеллекту). - Я буду часто видеться  с  ним.  Я  буду
весталкой, охраняющей священный огонь.
   - Какая вы молодец, тетя - даже не сетуете, что  не  едете  с  нами,  -
сказала Кэтрин, не смея углубиться в предложенное теткой сравнение.
   - Гордость придает мне силы, - объяснила миссис Пенимен, ударяя себя  в
грудь (лиф ее платья всегда издавал при этом металлический звон).
   Прощание влюбленных было кратким -  они  обменялись  всего  несколькими
фразами.
   - Вы не переменитесь за то время, что меня не будет? - спросила Кэтрин.
Вопрос ее не был продиктован сомнениями.
   - Ничуть - совсем наоборот! - с улыбкой сказал Морис.
   Подробно описывать пребывание доктора Слоупера в восточном полушарии не
входит в задачи нашего повествования. Он объехал всю Европу, путешествовал
с комфортом и (как и  следовало  ожидать  от  человека  с  таким  развитым
вкусом) настолько  увлекся  современным  и  классическим  искусством,  что
пробыл за границей не шесть месяцев, а все двенадцать. Миссис  Пенимен  не
страдала от его отсутствия в доме на Вашингтонской площади.  Ей  нравилось
безраздельно господствовать в особняке, и она любила  говорить  себе,  что
при ней дом стал гораздо более гостеприимным. По  крайней  мере  у  Мориса
Таунзенда были все основания признать, что дом  на  Вашингтонской  площади
стал в высшей степени гостеприимен. Морис был в нем самым частым гостем  -
миссис Пенимен с удовольствием приглашала его к чаю. Он сиживал в кресле -
очень удобном  -  возле  камина  в  малой  гостиной  (когда  были  закрыты
внушительные раздвижные двери из красного дерева, с серебряными ручками  и
петлями, которые вели  в  соседнее,  более  парадное  помещение)  и  часто
выкуривал сигару-другую в докторском  кабинете,  где  он  проводил  время,
рассматривая любопытные коллекции отсутствующего хозяина.  Мы  знаем,  что
миссис Пенимен он считал простофилей; однако сам простофилей не был и  при
своем вкусе к роскоши и при своей стесненности  в  средствах  находил  дом
доктора подлинным "замком безделья"  (*11).  Морис  рассматривал  его  как
клуб, в котором он  был  единственным  членом.  Со  своей  сестрой  миссис
Пенимен виделась теперь гораздо реже, чем при докторе, ибо та не скрывала,
что не одобряет ее отношений  с  мистером  Таунзендом.  По  мнению  миссис
Олмонд, Лавинии не следовало привечать молодого  человека,  о  котором  их
брат держался весьма низкого мнения; миссис Олмонд поражалась  легкомыслию
своей сестры, способствовавшей этой весьма нежелательной помолвке.
   - Нежелательной? - воскликнула Лавиния. - Да он будет ей очаровательным
мужем!
   - Я не верю в очаровательных мужей, - сказала миссис Олмонд. -  Я  верю
только в хороших мужей. Если они поженятся и  Остин  оставит  Кэтрин  свои
деньги,  тогда  еще  куда  ни  шло.  У  нее  будет  ленивый,  симпатичный,
эгоистичный и, наверное, очень добродушный муж. Но если он свяжет с Кэтрин
свою судьбу, а она не получит наследства - помилуй ее господи! Таунзенд ее
не  помилует.  Он  возненавидит  ее,  он  выместит   на   ней   все   свое
разочарование, безжалостно и жестоко. Горе  тогда  нашей  Кэтрин!  Советую
тебе поговорить с его сестрой; жаль, что Кэтрин не может жениться на ней!
   Миссис Пенимен не  имела  ни  малейшего  желания  беседовать  с  миссис
Монтгомери, с которой она даже не сочла нужным  знакомиться,  и,  выслушав
зловещие пророчества сестры, еще раз  пожалела  о  том,  что  благородному
мистеру Таунзенду судьба уготовила столь горькое разочарование. Он  создан
был для наслаждений, но если окажется, что наслаждаться нечем, как же  ему
быть счастливым? И миссис Пенимен  овладела  навязчивая  идея:  деньги  ее
брата должны достаться молодому  человеку;  проницательность  подсказывала
ей, что сама она едва ли может рассчитывать на этот капитал.
   - Если он не завещает деньги Кэтрин, то, уж конечно, не  откажет  их  и
мне, - говорила она.



24

   В течение первых шести месяцев за границей доктор ни разу не  заговорил
с дочерью о предмете их разногласий, - таков был его план