маю... Просто я не хотел бы... Раз Морис так решил...
     Дигби растерянно замолчал. Возбуждение его заметно спало, он выглядел очень усталым. Далглиш и Реклесс переглянулись, они оба подумали, что тело Мориса Сетона едва ли будет представлять какую-то ценность для медицинских исследований после того, как с ним разделается Уолтер Сиднем, выдающийся и методичнейший специалист и автор учебника по судебной медицине, где на первой же странице патологоанатому рекомендуется начинать с сечения от горла до паха. Разве что руки и ноги Мориса Сетона еще сгодятся для практики первокурсников, хотя вряд ли он это имел в виду. Впрочем, его тело уже послужило медицинской науке.
     Реклесс собрался уходить. Он объяснил Дигби Сетону, что от него потребуется присутствие на предварительном дознании - это было встречено довольно кисло, - и стал складывать бумаги с удовлетворенным видом страхового агента по окончании удачного рабочего дня. Дигби наблюдал за ним, как ребенок, которому надоели взрослые, но все-таки лучше, чтобы они не уходили. Застегивая ремни портфеля, Реклесс задал свой последний вопрос, задал небрежно, как бы не особенно интересуясь ответом:
     - Вам не кажется странным, мистер Сетон, что ваш единокровный брат назначил своим наследником вас, притом что вы как будто бы не были с ним особенно близки?
     - Но я же объяснил! - чуть не взвыл Сетон. - Ведь больше же никого родных нет. И у нас вообще отношения были вполне ничего. Я всегда старался с ним ладить. Не так-то это было и трудно, надо сказать, - только подольститься немного, книги его безобразные похвалить, проявить внимание. Я вообще стараюсь с людьми ладить по возможности. Всякие там ссоры, разборы - это не в моем вкусе. Долго его переносить я бы, конечно, не смог, но мы и общались нечасто. Последний раз виделись в конце августа, в дополнительный выходной, я же вам говорил. А он страдал от одиночества. И, кроме меня, у него никого родных не осталось. Ему хотелось верить, что мы - близкие люди.
     Реклесс сказал:
     - Значит, вы поддерживали с ним отношения ради денег. А он с вами - чтобы не страдать от одиночества?
     - А что же. Такова жизнь, - нисколько не смутившись, ответил Сетон. - Нам всем друг от друга что-то нужно. Вас, инспектор, кто-нибудь любит просто так, ни за что?
     Реклесс встал и вышел через открытую стеклянную дверь. Далглиш вышел следом, и они молча постояли на каменной террасе. Ветер посвежел, но солнце по-прежнему сияло, разливая золотой теплый свет. По сине-зеленой поверхности моря шквалистый ветер гнал, как легкие бумажки, несколько белых парусов. Реклесс присел на ступени, ведущие на узкую лужайку, позади которой берег круто обрывался к воде. Далглиш почувствовал, что, возвышаясь над сидящим Реклессом, он как бы имеет над ним лишнее преимущество, и тоже опустился рядом. Каменные ступени оказались неожиданно холодными, напомнив о том, как слабосильно тепло осеннего солнца.
     Инспектор сказал:
     - Тут нет спуска к морю. Казалось бы, Морису Сетону естественно было иметь свой отдельный выход на пляж. По Кожевенному проулку крюк получается.
     - Здесь довольно высокий обрыв и не на всех уровнях каменный. Ступени были бы непрочные, - предположил Далглиш.
     - Возможно. Странный он, похоже, был человек. Аккуратист. Педант. Взять, к примеру, ту картотеку. Он собирал сюжеты из газет, журналов, от людей. А иногда и сам придумывал. И все аккуратно заносил на карточки, вдруг когда-нибудь пригодится.
     - А та идея, что ему мисс Кэлтроп подкинула?
     - Ее в картотеке нет. Но это еще ничего не значит. Сильвия Кедж говорит, что при Сетоне двери обычно не запирались. Здесь, на мысу, похоже, вообще запирать двери не принято. Кто угодно мог зайти и карточку вынуть. И точно так же кто угодно мог ее прочитать. Соседи приходят, уходят, когда вздумается. Одиночество их гонит, надо полагать. Если, конечно, принять за факт, что Сетон действительно записал на карточку ее подсказку.
     - И что мисс Кэлтроп действительно ему это подсказала.
     Реклесс посмотрел на Далглиша.
     - Вы тоже об этом подумали? А как вам показался Дигби Сетон?
     - Дигби как Дигби. Довольно трудно понять душу человека, для которого предел мечтаний - открыть собственный клуб. Хотя и он, наверно, не понимает, почему мы пошли в полицейские. Насколько я знаю Дигби, он не мог замыслить такое убийство, у него на это не хватит ни ума, ни характера. Он человек прежде всего неумный.
     - Дигби весь вечер во вторник и ночь на среду проторчал в каталажке, я звонил в отделение, узнал. Все чистая правда. И мало того, он еще был пьян. Без притворства.
     - Как удобно для него получилось.
     - Иметь алиби всегда удобно, мистер Далглиш. Но бывают такие алиби, за опровержение которых, на мой взгляд, нет смысла браться, например, это. Более того, если он сейчас не прикидывался, он ведь думает, что орудие убийства - нож. И что Сетон умер вечером в среду. А Морис не мог находиться живой в этом доме в среду, когда Дигби приехал с Элизабет Марли. Это еще не значит, что его тело не могло здесь быть. Но я не представляю себе Дигби в роли рубщика мяса и не представляю себе, зачем ему было рубить. Даже если он обнаружил в доме труп и потерял голову от страха, человек его склада просто оглоушит себя спиртом и рванет обратно в Лондон, но не станет устраивать эдакую шараду. А он свалился в канаву на Лоустофтском шоссе, не на Лондонском. И вообще, откуда ему было знать про ту блестящую идею, что мисс Кэлтроп подкинула Морису?
     - Ему могла рассказать Элизабет Марли, когда они ехали сюда.
     - Зачем бы она стала рассказывать такие вещи Дигби Сетону? Неподходящая тема для разговора в дороге. Ну ладно. Допустим, она знала. И допустим, рассказала Дигби, или еще каким-то образом ему это стало известно. Он входит в дом и видит мертвое тело брата. И тут же принимает решение инсценировать загадочную картинку, как в настоящем детективном боевике, отрубает у Мориса руки и отправляет его в плаванье по морю. Но для чего? И чем он рубил? Я же видел тело и ручаюсь, что руки отрублены, не отрезаны, не отпилены, а именно отрублены. Вот вам и кухонный нож. Топор Сетона благополучно лежит в кладовке. А топор вашей тети - если это он служил орудием - был выкраден три месяца назад.
     - Значит, Дигби Сетон исключается. А остальные?
     - У нас было время только на предварительную проверку. Сегодня после обеда буду снимать с них формальные показания. Но похоже, у них у всех есть какое-то алиби на время смерти Сетона. У всех, кроме мисс Далглиш: оно и понятно, когда человек ведет такой замкнутый образ жизни.
     Не произошло никакой перемены в монотонном, невыразительном голосе инспектора. И сумрачный его взгляд остался по-прежнему устремлен в морскую даль. Но Далглиш все понял. Так вот, значит, зачем его пригласили в ?Сетон-хаус?. И вот почему инспектор Реклесс неожиданно оказал ему такое доверие. Он представил себе ход мыслей Реклесса. Пожилая незамужняя женщина, живет одна, ни с кем почти не знается. Где она находилась в момент смерти Сетона и в среду, когда его тело было спущено в море, никто показать не может. Возле ее дома, почти по ее участку, проходит спуск на пляж. Где оставлена вытащенная на берег лодка ?Чомга?, она знала. Женщина крепкая, подвижная, не горожанка, без малого шести футов ростом, привыкла к далеким прогулкам, не боится темноты.
     Правда, тут не видно мотива. Ну и что из того? Хотя Далглиш и сказал ей сегодня утром, что мотив интересует следователя в первую голову, но на самом деле это вовсе не главное. Уж он-то знает: если логично разобраться ?где??, ?когда?? и ?как??, то неизбежно придешь и к ответу на вопрос ?почему??, который сам по себе дает для следствия ничтожно мало. Как говорил учитель и шеф Далглиша, любовь, страсть, ненависть и корысть - вот и все возможные мотивы убийства. Схематически это верно. Но в реальной жизни сколько людей, столько мотивов. Сейчас, понимал Далглиш, Реклесс уже перебирает в своей отравленной памяти все аналогичные случаи, когда ростки подозрительности, одиночества и иррациональной неприязни вдруг расцветали пышным цветом насилия и смерти.
     Внезапно Далглиша разобрала злость, такая сильная, что на несколько секунд парализовала речь и даже мысль. Окатила волной тошноты и отхлынула, оставив его бледным, беспомощным и дрожащим от отвращения к самому себе. Слава Богу, что со злости он на минуту онемел и не успел дать волю глупому сарказму и негодованию, не произнес напыщенно, что, мол, его тетка, разумеется, будет давать показания только в присутствии адвоката. Не нужен ей адвокат. У нее же есть он. Однако! Отдохнул, называется.
     Послышался скрип колес - из стеклянной двери на террасу выкатила в инвалидном кресле Сильвия Кедж и подъехала туда, где сидели они. Она ничего не говорила, а только безотрывно смотрела на подъездную аллею. Проследив за ее взглядом, они увидели, что с шоссе к дому сворачивает почтовый фургон, маленький и яркий, как игрушка.
     - Почта, - хрипло произнесла она.
     Руки ее, заметил Далглиш, сжимали поручни кресла с такой силой, что побелели суставы. А когда фургон подъехал и затормозил перед террасой, она вытянулась и замерла, полупривстав в кресле. Среди тишины, наступившей, когда выключили мотор, стало слышно ее возбужденное дыхание.
     Почтальон хлопнул дверцей и с бодрым приветственным возгласом подошел к ним. Девушка не отозвалась на приветствие. Почтальон отвел недоуменный взгляд от ее застывшего лица, посмотрел на неподвижных мужчин и протянул почту Реклессу. Инспектор принял коричневый конверт большого формата с машинописным адресом.
     - Еще один такой же, как вчера, я ей передал, сэр, - пояснил почтальон, кивая на Сильвию. Но так и не дождавшись ни от кого ответа, отошел, пятясь и желая всем доброго утра.
     Реклесс проговорил, обращаясь к Далглишу:
     - Адресовано Морису Сетону, эсквайру. Опущено либо поздно вечером в среду, либо рано утром в четверг, в Ипсвиче, штемпель вчерашний, дневной.
     Он держал письмо осторожно, за один угол, по-видимому, заботясь о том, чтобы не оставить лишних отпечатков. Ловко надорвал большим пальцем конверт. И вынул лист бумаги, покрытый машинописью через два интервала.
     Реклесс принялся читать вслух:
     - ?В виду суффолкского побережья дрейфовала небольшая парусная лодка, на дне ее лежал труп с отсеченными кистями рук. Покойник был мужчина средних лет, маленький, молодцеватый, обряженный в элегантный темный костюм в белую полоску, так же безупречно сидящий на мертвом, как прежде сидел на живом...?
     Сильвия Кедж протянула руку:
     - Дайте посмотреть.
     Реклесс, поколебавшись, поднес листок к ее лицу.
     - Это он написал, - сдавленным голосом проговорила Сильвия. - Он. И машинка его.
     - Возможно, - сказал Реклесс. - Но не он отправил. Даже если письмо опущено вечером в среду, этого не мог сделать он, так как был к тому времени мертв.
     Но она закричала:
     - Это он печатал! Говорю вам, я его работу знаю. Печатал он! А ведь у него нет рук!
     И зашлась в приступе истерического хохота. Хохот громким эхом отдался на мысу, спугнул стаю чаек, они вдруг сорвались с берегового обрыва и закружились белым вихрем, тревожно крича.
     Реклесс равнодушно смотрел на выгнутое тело и разинутый рот Сильвии, не делая ни малейшей попытки как-то ее успокоить, привести в чувство. В стеклянных дверях вдруг появился Дигби Сетон, нелепая серая повязка подчеркивала бледность его лица.
     - Черт, в чем дело?..
     Реклесс посмотрел на него без всякого выражения и ответил своим ровным тусклым голосом:
     - Мы получили письмо от вашего брата, мистер Сетон. Правда, как чудесно?

12

     Утихомирить Сильвию Кедж удалось далеко не сразу. Истерика была настоящая, без притворства. Но Далглиша удивляло, почему она так расстроена. Изо всех обитателей Монксмира всерьез потрясена и подавлена смертью Мориса Сетона была одна мисс Кедж. И ее нервный срыв не вызывал подозрений. Она и выглядела, и держалась так, как будто едва-едва владела собой - и вот сорвалась. Но потом опять с усилием взяла себя в руки и наконец оправилась настолько, что можно было везти ее домой. Сопровождал ее Кортни, которого совершенно покорило ее осунувшееся лицо и страдальческие глаза, - он покатил ее инвалидное кресло вниз по Кожевенному проулку трепетно, как молодая мать, являющая враждебному миру свое хрупкое новорожденное чадо. Далглиш вздохнул с облегчением. Он убедился, что присутствие Сильвии Кедж ему в тягость, и стыдился своего чувства, понимая, что это нехорошо с его стороны и ничем не оправдано. Она отталкивала его физически. Для соседей Сильвия была средством удовлетворить свой инстинкт сострадания без особых затрат и зная при этом, что им вернется сторицей. Ее, как нередко бывает с убогими в обществе, одновременно и баловали, и эксплуатировали. А вот интересно, что она-то обо всех них думает? Далглиш корил себя, что не испытывает к ней должной жалости, но он не мог без неприятного ощущения наблюдать, как она ловко пользуется своей немощью. Хотя это же ее единственное оружие! И, презирая молодого сержанта за наивность и мягкосердечие, а себя - за бесчувственность, Далглиш отправился в ?Пентландс? обедать. Обратно он шел по грунтовке. Так было дольше и менее живописно, но Далглиш очень не любил возвращаться по своим же следам. Путь лежал мимо жилища Джастина Брайса. И когда он поравнялся с его домом, на втором этаже открылось окно, хозяин высунул голову на длинной шее и позвал:
     - Милый Адам, зайдите ко мне. Я вас специально подкарауливаю. Знаю, вы тут собираете сведения для этого вашего скучного приятеля - инспектора, ну да Бог с вами. Оставьте ваше орудие устрашения за дверью и зайдите налейте себе что по вкусу. Я сию минуту спущусь.
     Далглиш, поколебавшись, толкнул дверь и вошел. Маленькая неприбранная гостиная Брайса служила своего рода хранилищем для всяких пустяков, которым не нашлось места в лондонской квартире. Решив не пить без хозяина, Далглиш крикнул наверх:
     - Он вовсе не мой скучный приятель, а очень толковый полицейский офицер!
     - Несомненно, несомненно, - голос Брайса звучал приглушенно, он, по-видимому, как раз натягивал через голову какую-то одежду. - Такой толковый, что мне надо глядеть в оба, не то он сцапает меня моментально. Полтора месяца назад меня задержали за превышение скорости на шоссе А13, и офицер, с которым пришлось объясняться, эдакий рыжий детина со взором василиска, держался крайне нелюбезно. Я написал жалобу начальнику полиции. И разумеется, это был роковой шаг с моей стороны. Теперь-то я понимаю. Они мне спуску не дадут, будут сводить счеты. Моя фамилия значится у них в специальном черном списочке, можно не сомневаться.
     Он успел спуститься по лестнице, и Далглиш, к своему удивлению, увидел, что он действительно взволнован. Пробормотав слова утешения, Далглиш принял от него рюмку хереса - у Брайса напитки всегда были высшего качества - и уселся в прелестное викторианское кресло с высокой спинкой - недавнее приобретение в хозяйстве.
     - Ну-с, Адам, как это говорится, давайте выкладывайте, что Реклессу удалось разузнать?
     - Он со мной не очень-то делится. Могу вам сказать, что прибыло продолжение рукописи. Стиль уже получше. Описывается труп без рук на дне лодки, и отпечатано на этот раз самим Сетоном.
     Далглиш не видел смысла скрывать новость от Брайса. Сильвия Кедж, разумеется, молчать не станет.
     - Когда отправлено?
     - Вчера в первой половине дня. Из Ипсвича.
     Брайс застонал.
     - Ну вот, этого только не хватало! Что будешь делать, если как раз был в Ипсвиче в это время? Если часто туда ездишь? За покупками, вы понимаете? И некому засвидетельствовать!
     - Я думаю, не только ваши действия некому засвидетельствовать, - утешил его Далглиша. - Мисс Кэлтроп, например, тоже куда-то выезжала. И Лэтем. Да и я сам проехал через Ипсвич. И даже женщина из ?Настоятельских палат? куда-то в ту сторону ездила на таратайке. Я видел, как она возвращалась.
     - Это Алиса Керрисон. Домоправительница Синклера. Она, я думаю, ездила только до Саутуолда. В булочную.
     - Вечером в четверг? Разве у магазинов не короткий день?
     - Милый Адам, ну какая разница? Значит, ездила просто так, покататься. Не будет же она гонять лошадь до самого Ипсвича, чтобы опустить в ящик какую-то подозрительную бумагу. Но Сетона она, конечно, ненавидела, это да. Она вела хозяйство в ?Сетон-хаусе?, пока была жива его жена. Потом, когда Дороти покончила с собой, поступила к Синклеру и с тех пор так и живет у него. Удивительная получилась история! Алиса оставалась с Сетоном вплоть до предварительного разбирательства, а когда вынесли вердикт, ни слова не говоря, собрала вещи, пришла к ?Настоятельским палатам? и спросила у Синклера, не будет ли у него для нее работы. Ну а Синклер как раз достиг той стадии, когда жажда самостоятельности уже не распространяется на мытье посуды, и взял ее к себе. Насколько мне известно, ни он, ни она в этом не раскаялись.
     - Расскажите мне про Дороти Сетон, - попросил Далглиш.
     - О, она была прелестна, Адам! У меня где-то лежит фотография, надо будет вам показать. Психопатка, конечно, страшная, но безумно хороша. На медицинском жаргоне ее болезнь называется маниакально-депрессивный психоз. Только что веселилась до упаду - и вот уже сплошной мрак, прямо чувствуешь, как тебя заражает унынием. Мне это было, разумеется, совершенно не показано. Я и со своими-то психозами не знаю как сладить, не до чужих. Сетон, я думаю, намучился с ней страшно. Пожалуй, даже посочувствуешь ему - если бы не бедняжка Арабелла.
     - А как она погибла? - спросил Далглиш.
     - О, это кошмар, ужас! Сетон повесил ее на крюке для окороков, который торчит из потолочной балки у меня в кухне. Никогда не забуду это висящее тельце, вытянутое, как убитый кролик. Она была еще теплая, когда мы перерезали веревку. Пойдемте, я вам покажу.
     И поволок его в кухню.
     Только на полпути Далглиш сообразил, что речь идет о кошке. Он чуть не расхохотался, но овладел собой и последовал за Брайсом добровольно. Тот весь трясся от ярости, с неожиданной силой сжимая локоть Далглиша и свирепо замахиваясь на потолочный крюк, словно тот разделял ужасную вину Сетона. Теперь, когда он так горячо переживал заново гибель Арабеллы, выспрашивать его об обстоятельствах смерти Дороти Сетон было, по-видимому, бесполезно. Далглиш сочувствовал Брайсу. Он и сам любил кошек, хотя не так громогласно. Если человек действительно из мести и злобы убил сиамскую красавицу, его как-то не жаль. А главное, у такого человека наверняка имелось много врагов.
     Далглиш поинтересовался, кто обнаружил Арабеллу.
     - Сильвия Кедж. Она пришла поработать под мою диктовку, а я ехал из Лондона и задержался, приехал на пять минут позже нее. Она успела вызвать по телефону Селию Кэл-троп, чтобы та срезала Арабеллу, самой ей было не достать. Естественно, они обе встретили меня страшно расстроенные, Сильвию даже затошнило. Нам пришлось подкатить ее кресло к кухонной раковине, и ее вырвало прямо на мою немытую посуду, но не буду распространяться о моих переживаниях. Хотя я думал, вам известно все в подробностях, я же просил мисс Далглиш написать вам, может быть, вы смогли бы приехать и доказать, что это дело рук Сетона. От местной полиции невозможно было добиться проку. Подумайте, какой бы поднялся шум и крик, если бы это был человек. Например, Сетон. Просто смешно. Я совсем не так сентиментален, чтобы считать, будто люди важнее, чем другие формы жизни. И вообще нас слишком много, и редко кто из нас умеет радоваться жизни и радовать других. К тому же мы безобразны. Да. Мы уроды. Вы знали Арабеллу, Адам. Ведь это такая красота! Смотришь, душа радуется. Жизнь наполняется смыслом.
     Далглишу претили подобные словеса, но он высказался с надлежащей похвалой о кошке Арабелле, которая действительно была красавица и сама это прекрасно сознавала. Его тетя Джейн писала ему в свое время об этом происшествии, естественно, не упомянув о просьбе Джастина Брайса, чтобы он приехал и занялся расследов