оследовательно придерживаться добродетели на протяжении хотя бы десяти лет,
земля,  от  полюса,  преисполнится  мира,   изобилия,  здоровья,  веселья  и
душевного  благополучия, и  что никаким иным способом  этого не  добиться. У
нас, возможно,  вошло в обычай относиться к  полковым правилам как к мертвой
букве или стандарту недосягаемого совершенства, но даже и сейчас каждый, кто
не почтет за труд задуматься над этим, в состоянии понять, что при встрече с
врагом такое пренебрежение может  стоить каждому из  нас жизни. Вот когда мы
позавидуем тому  "отщепенцу", "педанту", "энтузиасту", который по-настоящему
обучал свою роту стрелять, окапываться и делиться друг с другом флягами.
     5.  По  мнению  некоторых,  того более  широкого  общества,  которое  я
противопоставил здесь  человеческому "уголку", может и не существовать  - по
крайней мере, мы  не  имеем  о нем  свидетельств.  Мы не  встречаем в  жизни
ангелов  или существ, не знавших  грехопадения.  Но  мы можем составить себе
некоторое   понятие   об  истине  даже   в   пределах   нашего  собственного
человеческого рода.  Мы можем рассматривать  различные эпохи и  культуры как
"уголки"  по отношению друг к другу. Несколькими  страницами выше я говорил,
что разные эпохи  преуспевали в различных добродетелях.  И если вы временами
испытываете искушение утверждать, что мы, современные западные европейцы, не
можем  быть  такими  уж  плохими,  потому  что,  рассуждая  в  относительных
терминах, мы гуманны, спросите себя, считаете ли вы, что Бог может смириться
с  жестокостью жестоких эпох потому лишь,  что они  преуспевали в мужестве и
целомудрии.  Вы тотчас поймете, что  это  невозможно.  Подумав  о  том,  как
выглядит в наших глазах  жестокость наших предков, вы можете  составить себе
впечатление, как выглядели  бы в  их глазах  наша уступчивость, суетность  и
робость, и как, таким образом, обе наши эпохи выглядят в глазах Бога.
     6. Возможно,  что  мое  злоупотребление словом  "доброта"  уже породило
протест  в  умах  кое-кого  из  читателей.  Разве  мы  не   живем  в  эпоху,
становящуюся  год  от  года  все более жестокой? Не исключено, что так оно и
есть,  но я думаю, что мы сделались такими в результате наших попыток свести
все добродетели  к доброте. Ибо  Платон верно учил, что  добродетель  едина.
Нельзя быть добрым, не обладая всеми прочими добродетелями. Если  вы, будучи
трусом, хвастуном  и  лентяем, еще  ни  разу  не причинили  своему  ближнему
особого вреда,  то лишь потому,  что  благополучие  вашего ближнего  пока не
вступило  в  конфликт с  вашей  безопасностью, самомнением и досугом. Всякий
порок  ведет  к  жестокости. Даже  доброе  чувство,  жалость,  если  оно  не
контролируется  милосердием  и  справедливостью,   ведет,   через  гнев;.  к
жестокости. Причиной большинства 'зверств служат рассказы о зверствах врага,
а жалость к угнетенным классам, в отрыве от нравственного закона в целом,  в
силу естественного процесса ведет к неумолимой жестокости царства террора.
     7.  Некоторые  современные  богословы совершенно справедливо протестуют
против  чрезмерно моралистического толкования  христианства. Святость Бога -
нечто  большее и отличное от нравственного совершенства. Требования, которые
Он нам предъявляет, превосходят  требования нравственного долга и отличаются
от них. Я этого не отрицаю, но  такая  концепция, подобно концепции всеобщей
вины,  может  легко  послужить предлогом для уклонения от реальной проблемы.
Бог может быть чем-то большим,  чем моральное благо, но  Он никак  не меньше
его.  Дорога  в  обетованную землю  лежит  через  Синай. Нравственный закон,
возможно, существует для того, чтобы быть превзойденным, но его не превзойти
тем, кто вначале не признал его  требований, а  затем не  приложил все силы,
чтобы  удовлетворить  этим  требованиям  и  откровенно  признал факт  своего
поражения.
     8.  "В искушении никто  не говори: "Бог  меня  искушает"  (Иак. 10:13).
Многие направления мысли  побуждают нас свалить ответственность с наших плеч
на  некую  изначальную  необходимость,  заключенную  в природе  человеческой
жизни, и таким образом, косвенно, на Создателя. Популярными формами подобных
взглядов являются эволюционная доктрина, в соответствии с которой то, что мы
именуем  злом,  есть   неизбежное  наследие,   полученное  нами   от   наших
предков-животных, или идеалистическая доктрина, в соответствии с которой оно
есть попросту результат нашей  конечной природы. Христианство, если  я верно
понимаю  послания Павла, признает,  что абсолютное повиновение нравственному
закону, который мы  находим  начертанным  в наших сердцах и  в необходимости
которого убеждаемся даже  на биологическом уровне, не является возможным для
людей.  Это  создало   бы  настоящую  трудность  в  вопросе  о  человеческой
ответственности,  имей  абсолютное   повиновение   какое-либо   практическое
отношение  к жизни большинства из  нас.  Но  какая-то  степень  повиновения,
которой мы  с вами не достигли  за  последние сутки, несомненно возможна. Не
следует  употреблять  центральную проблему в качестве средства уклонения  от
существа вопроса. К большинству из нас имеет настоящее отношение не  столько
вопрос, поставленный Павлом,  сколько простое утверждение  Уильяма Ло: "Если
вы  сейчас  спросите  себя,  почему  вы  не  столь же  набожны,  как  первые
христиане, то собственное ваше сердце ответит вам, что не  по невежеству или
неспособности, а исключительно потому, что это никогда до конца не входило в
ваши намерения"  ("Серьезное  призвание", гл.2).  Если  кто-либо  попытается
охарактеризовать эту  главу  как  реставрацию учения  о  полной греховности,
значит  он  неверно  ее  понял.  Я  не  верю в  это учение,  отчасти на  том
логическом основании,  что если  бы греховность была полной, мы не сознавали
бы  себя  греховными  и  отчасти  потому,  что,   как  показывает  опыт,   в
человеческой  природе  много хорошего.  Я также  не  рекомендую  впадать  во
вселенское уныние.  Чувство стыда было высоко оценено мной не как чувство, а
ради  прозрения, к которому оно ведет. На мой взгляд,  это прозрение  должно
быть постоянным в  сознании каждого человека, но следует  ли  также поощрять
сопутствующее  ему  болезненное  чувство  - это  вопрос  для  специалиста  в
духовном  наставничестве, каковым  я  не  являюсь и потому  многого  об этом
сказать не  могу. Мое собственное мнение, чего бы оно ни стоило, заключается
в  том, что всякая  печаль,  не вызванная раскаянием  в  конкретном  грехе и
стремлением  к  конкретному  исправлению  и  возмещению  ущерба, или  же  не
возникающая из  жалости и стремления к активной помощи,  попросту  дурна. На
мой взгляд,  мы  все грешим, без нужды ослушиваясь апостольского наставления
"возрадоваться".   Смирение,  после   первой   встряски,  -   вполне  бодрая
добродетель.  Поистине  печален   лишь   высокомерный  неверующий,  отчаянно
пытающийся,  вопреки многократному краху  иллюзий,  сохранить свою  "веру  в
человеческую природу".  Я добиваюсь  интеллектуального,  а не эмоционального
эффекта  - я  пытаюсь заставить читателя поверить в  то, что мы и впрямь,  в
нашем нынешнем виде,  являемся  созданиями, чей характер должен, в некоторых
отношениях, ужаснуть Бога, как он ужасает, в моменты прозрения, нас самих. В
это я  верю  безоговорочно, и я замечаю, что чем больше в человеке святости,
тем это для него очевиднее. Возможно, вы воображали себе, что это смирение в
святых - набожная иллюзия,  вызывающая у Богаулыбку. Это  опаснейшая ошибка.
Она опасна  теоретически, потому что заставляет вас приравнивать добродетель
(т.е.  совершенство)  к иллюзии  (т.е.  несовершенству), что  абсурдно.  Она
опасна практически, потому  что побуждает человека ошибочно принимать первые
проблески  понимания  своей  собственной  испорченности за  проблески  нимба
вокруг его бестолковой головы. Нет уж, будьте уверены: когда святые говорят,
что они - даже они -  мерзки, они попросту констатируют  истину,  с  научной
точностью.
     Как же возникло такое положение вещей? В следующей главе  я постараюсь,
в меру своего понимания, дать христианский ответ на этот вопрос.
        "5 Грехопадение человека"
      Повиноваться - вот истинное назначение разумной души.
     М.Монтень, II, ATl.
     Христианский ответ на вопрос, заданный в предыдущей главе, содержится в
учении  о грехопадении. Согласно этому учению, человек в своем нынешнем виде
ужасен в глазах Бога и своих собственных, существо,  плохо приспособленное к
жизни во вселенной - не потому, что Бог его таким сотворил, но  потому,  что
он  сам сделал себя  таким,  путем злоупотребления  свободной волей.  На мой
взгляд, это единственная функция всего учения. Она существует, чтобы уберечь
нас от двух неприемлемых для христианства теорий происхождения зла: монизма,
согласно  которому  Сам  Бог,  будучи  "выше  добра  и  зла",  нелицеприятно
производит  действия, которым мы  даем  эти два  наименования,  и  дуализма,
согласно  которому Бог производит  благо,  в то время  как  некая  равная  и
независимая сила производит зло.  В  противоположность  обеим  этим  теориям
христианство  утверждает, что Бог благ; что Он  сотворил  все вещи благими и
ради их блага; что одна из благих вещей, сотворенных Им, а именно, свободная
воля разумных существ, по самой своей  природе предполагает возможность зла;
и  что  эти существа, испробовав такую возможность, стали  злыми. Причем эту
функцию - единственную, которую я приписываю учению о грехопадении - следует
отличать от двух других функций, которые ей иной раз приписывают, но которые
я отвергаю. Во-первых, я  не думаю,  что в этом  учении содержится ответ  на
вопрос: "Что было лучше для Бога -  сотворить или не сотворить?" Этот вопрос
я уже отверг.  Поскольку я  верю,  что Бог благ,  я  убежден, что  если этот
вопрос  имеет какой-либо  смысл, то ответ на него должен быть положительным.
Но  я сомневаюсь, чтобы этот  вопрос  имел какой-либо смысл -  а если даже и
имеет,  то  я  уверен,  что  на него  нельзя  дать ответ  в  тех  ценностных
категориях, которые для  человека составляют смысл. Во-вторых, я  не  думаю,
что из  учения о грехопадении  следует "справедливость" воздаяния конкретным
индивидам за  грехи  их далеких предков.  Похоже, что некоторые  формы этого
учения развили в себе такой элемент, но я не особенно верю, чтобы они, в том
виде, в каком они излагались их сторонниками, всерьез имели это в виду. Отцы
церкви  порой говорили, что мы несем наказание за грех  Адама, но  они  куда
чаще  говорили, что  мы  согрешили "в  Адаме".  Не  исключено, что  мы  не в
состоянии  понять,  что  они  имели в виду,  или  же мы  можем  решить,  что
подразумеваемое  ими  было  ошибкой.  Но по-моему, мы не  можем  отмести  их
высказывания как простую "идиому". Мудро ли, глупо ли, но они верили, что мы
реальным образом,  а не посредством юридической фикции,  замешаны в поступке
Адама.  Попытка сформулировать это  предположение, сказав, что  мы были  "в"
Адаме в  физическом  смысле  - что  Адам  был первым  носителем "бессмертной
зародышевой плазмы" - наверное, неприемлема, но возникает, разумеется, новый
вопрос: представляет ли сама вера простое заблуждение или  же действительное
прозрение  в  область  духовной  реальности  за  пределами  нашего  обычного
восприятия. Однако, в данном  случае этот вопрос не при чем, ибо, как я  уже
сказал,  у меня нет намерения доказывать, что передача современному человеку
недостатков, развившихся в его отдаленных предках, представляет собой пример
справедливого  воздаяния.  Для меня это  скорее  пример факторов, необходимо
связанных с сотворением  стабильного мира, что было нами рассмотрено в главе
2. Бог, без сомнения, мог бы  чудесным образом устранить результаты  первого
греха,  совершенного человеком, но  это бы не особенно  помогло,  не будь Он
готов устранять результаты второго греха, а затем третьего - и так далее, до
бесконечности.  Если эти  чудеса  прекратятся, тогда, раньше или  позже,  мы
вернемся в наше нынешнее жалкое состояние. Если же они не прекратятся, тогда
мир,  постоянно  поддерживаемый и  исправляемый Божественным вмешательством,
будет   миром,  в  котором  ничто   важное  никогда  не  будет  зависеть  от
человеческого выбора, и в котором сам этот выбор в скором времени перестанет
существовать в  силу  уверенности,  что  ни  одна  из  видимых  альтернатив,
открывающихся  перед вами, не приведет ни к  каким результатам, а  потому не
является  реальной альтернативой. Как  мы  видели, свобода шахматного игрока
играть в шахматы основана на постоянстве квадратов и ходов.
     Выделив  таким  образом  то,  что  я  считаю  главной  сутью  учения  о
грехопадении  человека, обратимся теперь  к  этому  учению в целом. История,
изложенная в Книге Бытия, -  это история  (полная глубочайшего содержания) о
волшебном яблоке познания, но в  разработанном  учении присущее этому яблоку
волшебство  совершенно  исчезает  из  виду,  и  история  повествует только о
неповиновении.  Я  испытываю глубочайшее уважение даже к языческим  мифам, а
еще более глубокое - к историям Священного Писания. Поэтому я не сомневаюсь,
что версия, в которой уделяется особое внимание волшебному яблоку и сводятся
воедино древо  жизни  и древо  познания,  содержит более  глубокую  и тонкую
истину,  чем версия, в которой яблоко становится попросту, и  исключительно,
залогом  повиновения. Но я  полагаю,  что Святой  Дух не  позволил  бы  этой
последней версии  произрасти в церкви  и  завоевать расположение  ее великих
докторов,  не  будь она истинной и полезной в отведенных ей пределах. Именно
эту  версию я  и собираюсь обсуждать, потому что,  хотя я и  подозреваю куда
большую  глубину в первой версии, я  знаю, что мне, по крайней мере,  не под
силу  проникнуть в эти  глубины.  Я  должен давать моим  читателям не  самое
лучшее в абсолютном смысле, а лучшее из того, что у меня есть.
     Итак, в разработанном учении  утверждается,  что человек, в том виде, в
каком его сотворил Бог, был совершенно  хорош  и совершенно счастлив, но что
он  ослушался  Бога  и стал тем, что мы сейчас  видим. Многие  считают,  что
современная наука доказала ложность такого предположения. "Сейчас мы знаем",
-  говорят они, -  "что человек  не только не пал по сравнению с первобытным
состоянием добродетельности  и счастья, но напротив, совершил восхождение из
состояния  зверства и  дикости". Похоже,  что  здесь царит полная  путаница.
Слова  "зверство"  и  "дикость"  принадлежат к печальному разряду тех  слов,
которые  порой употребляются  риторически, для  выражения  укоризны, а порой
научно,   как  описательные   термины,   и  псевдонаучный   аргумент  против
грехопадения основан на смешении  этих  словоупотреблений. Если говоря,  что
человек  поднялся  над  звериным уровнем,  вы  просто имеете в  виду, что он
физически произошел от животных, то у меня нет возражений.  Но отсюда совсем
не следует, что чем дальше мы углубляемся в прошлое, тем более зверским - то
есть, злобным или гнусным - становится поведение человека.  Никакое животное
не имеет нравственной добродетели, но  неверно  полагать, что все  поведение
животных таково, что, будь оно  поведением людей, его следовало бы именовать
."дурным". Напротив, не  все животные так плохо относятся к существам своего
вида, как люди относятся к людям. Не все так же прожорливы и похотливы,  как
мы, и ни одно животное не  обладает амбицией. Подобным же образом,  если  вы
говорите, что первые люди были "дикарями", имея в виду, что  их изделия были
немногочисленны  и неуклюжи, как  и у современных  "дикарей",  вы, возможно,
правы, но если вы имеете в виду, что они "дикари" в том смысле, что они были
похотливы,  свирепы, жестоки  и склонны  к измене, вы  выходите  за  пределы
имеющихся у вас данных, и это происходит по двум причинам.
     Во-первых,  современные  антропологи  и  миссионеры  куда  менее  своих
предшественников склонны присоединяться  к  вашему  неблагоприятному  мнению
даже о современном  дикаре. Во-вторых, нельзя по изделиям первобытных  людей
заключать, что  они  были  во  всех  отношениях  подобны  современным людям,
изготовляющим  такие же  изделия.  Мы  должны  здесь  остерегаться  иллюзии,
которую,   по-видимому,  естественно   порождает  изучение   доисторического
человека.  Доисторический  человек,  именно  в  силу  своей  доисторичности,
известен  нам лишь по  материальным предметам,  которые он  изготовил - или,
скорее, по случайному  набору наиболее долговечных из числа изготовленных им
предметов. Археологи не виноваты, что  у них  нет  лучших данных,  но  такая
скудость создает постоянное искушение сделать выводы, заходящие  дальше, чем
мы  имеем  на  то  право,  предположить,  что  община,  изготовлявшая лучшие
изделия, была  во  всех  отношениях лучше.  Для каждого  очевидно, что такое
предположение  ложно  -  оно привело  бы  к заключению,  что  подобные  слои
общества  нашего  времени   во  всех  отношениях  выше   аналогичных  кругов
викторианской эпохи. Вполне возможно, что доисторические люди, изготовлявшие
самую плохую керамику, сочиняли самую лучшую поэзию, и  нам никогда этого не
узнать. И это  предположение  становится  еще более  нелепым, если  сравнить
доисторического человека  с современными  дикарями. Одинаковая примитивность
изделий  ничего  в  данном  случае  не  говорит  об  умственном  развитии  и
добродетели  изготовителей.  То,  что  постигается методом  проб  и  ошибок,
непременно вначале  будет  грубовато, каков бы ни  был  характер начинающего
мастера.  Тот  же самый горшок,  который был  бы  свидетельством  гения  его
создателя, если бы это был первый горшок,  изготовленный во всем мире, через
тысячи  лет  гончарного  дела  покажет, что  его  создатель -  растяпа.  Вся
современная оценка первобытного  человека основана  на низкопоклонстве перед
"рукоделием",  представляющем  собой великий всеобщий грех нашей собственной
цивилизации. Мы забываем,  что наши доисторические  предки сделали все самые
полезные  открытия,   которые  когда-либо   были  сделаны,  за   исключением
хлороформа. Им  мы обязаны  языком,  семьей, одеждой,  использованием  огня,
приручением животных, колесом, кораблем, поэзией и сельским хозяйством.
     Таким образом, науке нечего сказать как в пользу, так и против учения о
грехопадении. На более философскую трудность указал Н.П.Уильяме, современный
богослов, перед  которым в большом долгу все,  кто изучает этот предмет.  Он
отмечает,  что  идея  греха  предполагает  закон,   преступаемый  грехом,  а
поскольку на  то, чтобы "стадный  инстинкт"  выкристаллизовался в обычай,  а
обычай в закон,  должны  уйти столетия, первый человек,  если было существо,
которое можно  охарактеризовать подобным образом,  не мог совершить  первого
греха. В этом рассуждении предполагается, что добродетель и стадный инстинкт
обычно совпадают,  и что первый грех был в основном общественным грехом.  Но
традиционное учение указывает на грех против  Бога, акт неповиновения, а  не
на грех против ближнего. И конечно же, если мы хотим в сколь-нибудь реальном
смысле придерживаться учения  о грехопадении,.мы должны искать  великий грех
на более глубоком и вневременном уровне, нежели уровень общественной морали.
     Этот  грех  был  охарактеризован  Блаженным  Августином  как  результат
гордыни, посредством которой тварь (то есть, существо в  основном зависящее,
принцип существования которого заложен не в нем, а в ком-то другом) пытается
обосноваться самостоятельно, существовать для себя. Подобный грех не требует
для себя ни  сложных общественных  условий, ни  обширного опыта, ни  особого
умственного развития.  С того  момента, как  тварь осознает  Бога как Бога и
самое себя как  себя,  перед ней открывается  жуткая  альтернатива:  избрать
центром Бога или  же себя. Этот грех ежедневно совершается маленькими детьми
и невежественными крестьянами, равно как и л