о вы-то, дорогой Констан-
тин Николаевич, какую видите вы связь между свободой личности и анаби-
озом?
   - Ну как же,  как же! Очень просто: не понравилось мне жить в двад-
цатом веке,  я взял и впал в анабиоз,  законсервировался лет на  двад-
цать.  Снова  прожил пять лет - и снова даешь консервацию еще на двад-
цать. Без анабиоза - как? Без него мама меня родила, я и живу от этого
дня всю свою жизнь,  а с анабиозом?  С консервацией? Извините-подвинь-
тесь - я при маме до совершеннолетия,  а после - живу тогда, когда хо-
чу. Как хочу, так и распределяю свою жизнь по грядущим векам и эпохам!
В пространстве люди уже свободны,  мотаемся куда хотим, летим, плывем,
едем на чьих-нибудь колесах, а во времени - мы все еще рабы! Ваше отк-
рытие,  дорогой Порфирий Иванович,  дает человеку свободу не только  в
пространстве,  но и во времени. Все! Отныне я плюю на день своего рож-
дения!  Ну ладно,  ладно,  не плюю,  не буду,  если это нехорошо, если
безнравственно,  но все равно я освобожден от календарного крепостного
права!  Ур-ра! Теперь только и дел, что преобразить теорию в практику.
Принцип - в действительность! Можете?
   В ответ,  по-прежнему улыбаясь губами вниз, Бахметьев П. И. облобы-
зал Бахметьева К.  Н.,  повернув его и в профиль, и анфас. Губы оказа-
лись ледышками. Бахметьев П. И. спросил:
   - А  как  думаете,  дорогой Константин Николаевич,  каково значение
анабиоза в медицине?
   - В медицине?  Тут и думать нечего,  тут само собой все разумеется,
тут дело ясное: предположим, у человека рак.
   - Рак?
   - Он самый! А тогда этот человек - он что? Он консервируется лет на
пятьдесят,  за пятьдесят лет метастазы сами  собою  отомрут.  Организм
расконсервировался, он теперь о метастазах и думать забыл. Кому-то они
нужны?  Кто по ним страдает? Давайте-ка сделаем опыт сейчас же! Сию же
минуту?!  Затруднительно?  Ну, тогда представьте себе, что я - летучая
мышь, представьте и действуйте!
   - Шансов нет. Ни одного.
   - Почему это?  Вы очень правильно сделали, когда начали свой опыт с
летучих мышей,  - не с людей же было начинать?! Но и человеческому ор-
ганизму мышиный опыт бывает необходим!  Сколько угодно бывает,  и наша
встреча - счастливейший для вас случай. Кстати, и для меня тоже. Упус-
тить такой случай - великий, учтите, грех. И - непорядочность! Так что
- действуйте! Я - к вашим услугам.
   Бахметьев П. И. подумал, почти согласился, но еще спросил:
   - А что нынче наш русский народ говорит об отечественной науке?
   Что и  как русский народ говорит о науке,  Бахметьев К.  Н.  хорошо
знал с тех пор, когда гонял козла во дворе многоэтажек А, Б, В по ули-
це композитора Гудкова, 11. Народ уже тогда говорил: "Что она без нас,
без народа, наука? Мы ее кормим, обуваем, одеваем, снабжаем лаборатор-
ным оборудованием,  служебными "Волгами" - а она?  Кто мы для нее?  Мы
для нее то ли экс-кремент, то ли экс-перимент - невозможно понять! По-
надобился науке научный коммунизм - пожалуйста,  вот он,  народ, делай
над ним коммунистический опыт!  Понадобилась  перестройка  и  рыночная
экономика - опять же вот он, экс-перементируй, экс-крементируй над ним
рыночно!  Понадобилось изучить влияние радиации на живые  организмы  -
тут как тут Чернобыль. Сперва наука Чернобыль от народа скрывает, пос-
ле народу его приоткрывает - академикам за это прикрытие-раскрытие зо-
лотые медальки на грудь! Народ от науки много не требует: снизить цены
продуктов питания для начала процентов на пятнадцать!  Снизить в инте-
ресах народа, государства и самой себя - неужели не может? Ну, если не
может, тогда пошла-ка она..."
   Бахметьеву К.  Н. очень не хотелось терять восторженное взаимопони-
мание со своим однофамильцем, тем более что Бахметьев П. И. почти сог-
ласился провести над ним анабиозный опыт.
   - Мнение народа,  - сказал Бахметьев К.  Н.,  - оно самое разное, а
чтобы оно было единым, необходимо подвергнуть меня анабиозу! Я - чест-
ное слово!  - передам народу ощущения этого факта. Народу всегда нужны
факты! И - свидетели!
   - Шприцов разового пользования нет.
   - Можно неразового.  Что у вас тут,  в такой дали от Земли, - СПИД,
что ли, гуляет? Среди кого ему здесь гулять-то?
   - Неразовых шприцов тоже нету...
   - Попробуйте просто так... без шприцов... чисто психологически.
   - Психологически я уже пробовал.  Было!  И с летучими мышами пробо-
вал, и с усоногими раками - не получалось!
   - А  со мной - честное слово - получится!  Вы же и представить себе
не можете, как я вам, дорогой Порфирий Иванович, доверяю! Усоногие так
доверять, честное слово, не могут!
   Бахметьев П.  И. задумался небесной задумчивостью, еще больше улыб-
нулся губами вниз, приблизился к Бахметьеву лицом к лицу, закрыл голу-
бые и взрослые глаза, и по-детски залепетал:
   - Бах-бах-бах!  Меть-меть-меть!  Ев-ев-ев-ев-ев-ев-ев! Итого - Бах-
метьев!
   Бахметьев К. Н. стал погружаться в анабиоз. Начальную стадию он еще
заметил, а дальше - ничего, пустая пустота.
   Когда же он из анабиоза вышел,  первое, что почувствовал, - свободу
от времени:  совершенно было все равно,  сколько времени он  провел  в
анабиозе - три минуты или три года!.. Интересное чувство! Вот бы такое
же во времена его пребывания в немецких лагерях для  русских  военноп-
ленных!
   Или - в подземной Воркуте...  И во многих, многих других местах. Но
правда и то,  что во всех местах его, погрузившегося в анабиоз, тут же
и  закопали бы в какую-нибудь братскую траншею,  сожгли бы в какой-ни-
будь преогромной и специальной печке.
   - Вы - счастливы? - был первый вопрос Бахметьева П. И. к Бахметьеву
К. Н., когда тот даже и не открыл, а только дрогнул глазами.
   - Кажется,  как никогда! - поспешил заверить Бахметьев К. Н. - Могу
свидетельствовать перед народом, что...
   - Тогда и я счастлив бесконечно!  Тем более что  настоящее  научное
открытие  должно быть счастьем не только для открывателя!  И что же вы
там почувствовали? В анабиозе?
   - Я-то? Собственные клетки и клеточки я почувствовал. Может, даже и
собственные молекулы.  С детства я твердо знал,  что состою из клеток,
что клетки состоят из молекул,  но чтобы твердо и натурально  это  по-
чувствовать - нет, не приходилось!
   - Все ваши клетки - одинаковы?
   - Какое там! Метастазные, это, знаете ли, это такие стервы - объяс-
нить невозможно!  Эти твари всякое счастье испортить могут! Всякое на-
учное достижение свести на нет могут.
   - А все остальные? Клетки? Неметастазные?
   - Да ничего, нормальные. Отношения между ними добрососедские. Впол-
не.
   - Еще наблюдения?
   - Безработицы нет.  Не склочничают. Дисциплинка - будь здоров! Каж-
дая единица занята своим делом.
   - Скажите:  не  было ощущения,  будто вы погружаетесь в одну-единс-
твенную клетку?
   - Как же, как же! В самую маленькую-маленькую!
   - Я так и думал,  я не сомневался: от свободы в пространстве и вре-
мени до свободы в пределах одной-единственной клетки - один шаг.
   А вот  эти слова профессора несли оттенок совершенно,  казалось бы,
неуместного и неожиданного пессимизма и тревоги.  Смена настроений по-
разила Бахметьева К.  Н.  до глубины души.  Он, собственно, сию минуту
только и понял,  что такое глубина души,  но как в этой глубине  может
отзываться столь невероятная смена настроений - не понимал.
   Была пауза, после паузы Бахметьев К. Н. спросил:
   - Почему это,  Порфирий Иванович, туберкулезные клетки вылечиваются
анабиозом, а метастазным - тем анабиоз до лампочки?!
   - Это потому,  Константин Николаевич,  что  универсальных  лекарств
нет. Их не может быть. Кроме одного.
   - Одно все-таки есть? Одно все-таки имеется?!
   - Собственное здоровье!
   Вот так неожиданно тема анабиоза оказалась исчерпанной. Рухнула на-
дежда,  Бахметьев К.  Н.  и не заметил, когда она рухнула. А если так,
тут же вскоре явилась тема неисчерпаемая - политическая. Ведь она, по-
литика, не мыслит, будто можно обойтись без нее.
   - Скажите,  в России сталинисты все еще есть?  Ходят по  улицам?  -
спросил Бахметьев П. И.
   - Ихние руки-ноги целы.
   - Неужели вы лицом к лицу с ними встречаетесь и не узнаете - стали-
нист?!
   - Разве что на митинге.
   - Не может быть!
   - У нас в России только то и есть,  чего не может быть... А вы бы у
своих узнали.  Что у вас - своих сталинистов нет? Настоящих, ленинских
призывов?  Или тех, кто непосредственно от сталинских забот к вам яви-
лись?
   - Есть-есть! Только они молчат! Как мертвые!
   - Не понимаю! Мертвым-то почему молчать? Живые ведь на них только и
надеются?!
   - И я не понимаю. И беспокоюсь: предположим, анабиоз находит приме-
нение в России,  а его тут же объявляют морганизмом?  Как в тысяча де-
вятьсот сорок,  кажется,  восьмом году: "идейный разгром генной теории
открыл путь мичуринской биологии"? Ну а теперь идейный разгром анабио-
за откроет новый путь в космос? Еще во что-нибудь?
   - Трудности действительно есть. И действительно будут: покуда чело-
век находится в анабиозе - у него квартиру приватизируют,  холодильник
и телевизор сопрут, вклад в банке потеряют. А то - с неподвижного шта-
ны снимут. Человек из анабиоза выходит - и что же? Гол как сокол.
   - Неужели в России все еще воруют?
   - Случается...
   - А если людям объяснить, что они вступают в новую эру?
   - Тем более оголят! В надежде, что новая эра оденет-обует. И накор-
мит.
   - Странно...  А вот еще что скажите: что такое, по-вашему, интелли-
гент? Современный?
   - Как бы,  в самом деле,  сказать...  Человек,  который думает не о
том,  о чем думать надо, но о том, о чем ему думать хочется. И говорит
так же. Ну а поступает, как все.
   - Опять странно, странно...
   - По-другому:  интеллигент - это человек,  который считает себя ин-
теллигентом...
   - Извините,  Константин Николаевич!  Позвольте вас погладить, а? Из
самых добрых побуждений, а?
   - Вдруг?
   - Не вдруг - на прощанье! Убедиться, что вы все-таки живой.
   - Убеждайтесь.
   Бахметьев П.  И. молча стал поглаживать Бахметьева К. Н. по голове,
по лицу, по плечам, по рукам. Прикосновения были почти неуловимы, лег-
кий ветерок.  Счастья к этому моменту уже не было,  увы, но трогатель-
ность была, хотелось плакать, и Бахметьев К. Н. едва сдерживался, что-
бы не пустить слезу из того и другого глаза.
   Бахметьев П. И. сказал:
   - Бесконечно удивительный вы человек, Константин Николаевич!
   - Это почему же? Бесконечно-то?
   - Ну как же!  Я пережил всего-навсего одну, тысяча девятьсот пятого
года,  революцию, но до сих пор мнится: усадьба горит, а вот баррикада
через улицу,  а вот карательный казачий отряд...  У меня,  признаться,
осталось впечатление,  что от революций, от русских особенно, люди ме-
няют кожу. А может быть, и все остальное...
   - Все может быть.
   - Я вот вас гладил,  а про себя думал:  вовремя я умер,  вот что...
Вот если бы не люди придумывали идеи по своему образу  и  подобию,  а,
наоборот,  идеи придумывали бы людей - тогда дело другое... Можно было
бы и еще пожить. И пережить революции.
   - Нелегкое дело... Для нереволюционера.
   - А тогда позвольте, дорогой Константин Николаевич, дать вам в зак-
лючение совет: будете умирать, умирайте раз и навсегда!
   - Спасибо!  - от души поблагодарил Бахметьева П. И. Бахметьев К. Н.
- Большое спасибо! Но - получится ли?
   В порядке помощи больному (умирающему?) приходила к  Бахметьеву  К.
Н. женщина Елизавета.
   Не так давно эта же женщина в этой же квартире,  при том же хозяине
жила в качестве полноценной сожительницы.  Каким образом она в ту пору
сюда попала - в какие календарные сроки,  зимой или летом, - Бахметьев
К.  Н. не помнил, когда из этой квартиры вышла, вспомнить было затруд-
нительно - она все реже стала Бахметьева К. Н. посещать, тем более но-
чевать у него.  Но когда Бахметьев К. Н. засобирался в дорогу дальнюю,
она  бывать  у него стала едва ли не ежедневно - кому-то надо было его
собрать и проводить?  Он в свое время не подозревал за ней такой  спо-
собности.  Значит, глупый! Нынче он называл ее Елизаветой Второй. Сло-
ва,  они всегда умнее людей,  если,  конечно, ими пользоваться с умом:
самая первая жена Бахметьева К. Н. тоже была Елизаветой.
   За годы,  прошедшие между ними порознь,  Елизавета Вторая постарела
куда как больше, чем он: руки у нее тряслись, она полысела, зубы оста-
вались у нее через один, к тому же зло из нее перло во все стороны, но
все равно она была здоровее, чем он, поскольку он был раковым.
   Кроме того, если даже у женщины руки сильно трясутся, она все равно
и постряпает ими, и помоет, и почистит. Все, что нужно в доме, она все
равно сделает. По привычке.
   - Я женщина терпеливая! - так говорила о себе Елизавета Вторая. - Я
считаю, та вовсе не женщина, которая нетерпеливая.
   Еще приходила к Бахметьеву К.  Н.  медицинская сестричка, укольщица
Катюша.  Плотненькая и курносенькая,  в свои тридцать пять незамужняя,
она без мужа гораздо лучше обходилась.  Она и Елизавета Вторая в квар-
тире Бахметьева К.  Н. старательно не встречались - терпеть друг друга
не могли.  Катюша говорила, будто Вторая Елизавета желает этой кварти-
рой после смерти хозяина завладеть,  Вторая Елизавета, в свою очередь,
указывала:  та  же  самая цель руководствует Катюшей,  но "безо всякой
юридичности, а только по нахальству".
   Катюшины уколы оплачивал опять же Костенька,  уколы обезболивающие,
но Бахметьеву К. Н. это было почти все равно, он за свою жизнь к самым
различным болям успел привыкнуть - и по ранениям, и по контузиям, и по
голоду,  и  по допросам следователей,  но Катюша укалывала - одно удо-
вольствие.
   Бахметьеву К.  Н.  ихние,  дамские,  отношения были до лампочки: он
знал - существует на его жилплощадь претендент,  ему пальцем повести -
обеих женщин ветром сдует.  В неизвестном  направлении.  Ну  а  покуда
пусть будут заняты каждая своим делом: одна укалывает, другая - устря-
пывает.
   Катюша разговаривала мало, больше улыбалась.
   Не то - Елизавета.
   Собственная коммунальная площадь Елизаветы  находилась  неподалеку,
две остановки троллейбусом либо одна автобусом,  и все, что делалось и
происходило в этом пространстве - в каком доме,  в каком  подъезде  не
работает лифт,  кто кому побил морду, кто с кем разошелся-сошелся, кто
у кого на руках помер или помирает, кто избит, а кто убит, - ее память
все  это держала полгода цепко и только по истечении этого срока начи-
нала от себя факты отпускать.
   Последней информацией Елизаветы Второй была байка  про  старика  из
высотки по улице композитора Гудкова,  6:  старик пенсию получал мини-
мальную, жил на свете неизвестно как и сколько времени, а потом пустой
холодильничек разломал, слепой телевизор разбил, рваный ковер разорвал
еще и все это - хлесь! - из окна выбросил. И сам - хлесь! - туда же...
Дочка с сыном до тех пор от отца скрывались, а тут прибежали холодиль-
ник с телевизором делить,  подушку с матрацем делить - ничего нет, все
на тротуар выброшено, а с тротуара прибрано прохожими...
   - А тебе,  Костенька,  - сказала Елизавета,  - и пожаловаться не на
что. Старость твоя человеческая. То есть помрешь ты как человек.
   - Не жалуюсь... - ответил Бахметьев К. Н.
   - Ты у меня молодец из молодцов!
   Слушать Елизавету ежедневно и подолгу было Бахметьеву К.  Н.  в тя-
гость.  Но приходилось.  К тому же Бахметьев К. Н. сознавал, что, если
она здесь,  значит,  ее нет там, на коммунальной жилплощади, а этим он
приносит удовольствие многим той площади жителям.
   Еще Елизавета Вторая была политиком,  она вела два списка: ‘ 1 - со
всеми обещаниями президента страны, и ‘ 2, в котором должны были отме-
чаться обещания выполненные. В списке ‘ 2 был заголовок и ничего боль-
ше, Елизавета говорила: исполнение обещаний, едва только они объявлены
по ТВ,  тут же становятся государственной тайной и оглашению не подле-
жат.
   Еще Елизавета вела запись  курсу  отечественного,  доперестроечного
рубля.  Вела по хлебу:  до перестройки батон стоил шестнадцать копеек,
нынче - тысячу рублей.  Елизавета брала самописку, брала бумажку, тща-
тельно делила одно на другое, получала цифру 6250, а затем и выше. Это
- по хлебу.  По колбасе,  по молоку,  по спичкам и аспирину получалось
еще и еще выше.
   - Правительственный обман!  У-у-у...  - рыком рычала Елизавета Вто-
рая.  - Столь обманное правительство должно сидеть в тюрьме.  Должно и
должно! Пожизненно!
   - А когда так - кто нами руководить будет? Хотя бы и тобой - кто? -
спрашивал Бахметьев К. Н.
   - Пускай из тюрьмы руководят.  Пока другие,  нетюремные, не обнару-
жатся - пускай эти, из тюрьмы!
   "Почему-то женщины не играют в домино,  - думал Бахметьев К.  Н.  -
Играли бы - тогда и Елизавета Вторая лупила бы костяшками во  всю  си-
ленку, главное же - была бы спикером в политических дворовых дискусси-
ях трех высоток на улице композитора Гудкова".
   Случались дни,  когда Елизавета Вторая не приходила и предупреждала
заранее:
   - Завтра - митинг протеста! Буду занята!
   Митинги протеста влияли на нее положительно, давление у нее понижа-
лось кровяное,  она рассказывала, как и что на митинге было, сожалела,
если  не  было  столкновений с милицией,  и готовила Бахметьеву К.  Н.
праздничный кисель из молока. Кушая кисель, Бахметьев К. Н. спрашивал:
   - И что это,  Елизавета Вторая,  как в действительности получается:
все женщины старшего поколения в большинстве своем - сталинистки?  Как
так?
   - Кто это "все"?  - возмущалась Елизавета. - Объясни? Кого ты столь
произвольно зачисляешь во "все"?
   - Кого по телевизору показывают,  тех и зачисляю!  - уклонялся Бах-
метьев К. Н. (он безусловно причислял к сталинисткам, к женщинам стар-
шего поколения, Евгению Кротких и Елизавету Вторую).
   Если митингов  долго не происходило,  Елизавета протестовала едино-
лично: разбрасывала по полу всяческую одежку-обувку, книжки, кастрюль-
ки,  газетки,  сваливала набок стулья,  а столик переворачивала кверху
ногами,  садилась на пол посередине,  размахивала руками, хваталась за
голову, почти что рвала на себе - но все-таки не рвала - реденькие во-
лосенки и что-то выкрикивала,  что-то от кого-то решительно требовала,
обвиняя в предательстве.
   Бахметьев спрашивал:
   - Что это значит, Елизавета Вторая?
   - А это значит - бардак! Или - непонятно?
   - Для чего?
   - Для того, что бардак происходит во всей действительности! А когда
так - пускай он и вот здесь происходит, не хочу я обманывать собствен-
ную душу! Пускай другие обманывают! Пускай моя собственная душа уясня-
ет, какая обстановка происходит в стране!
   - Хватит, Елизавета Вторая! Честное слово - хватит!
   - Нет и нет - не хватит!  Все честные люди должны активно протесто-
вать как один! А ты нашелся защитник, засранный адвокат нашелся - мол-
чал бы уж!  Это же надо - молчать обо всей происходящей подлости!  Кто
тебе платит за твое молчание?  ЦРУ платит?  Признавайся публично: кто?
cколько?
   - Чего привязалась? Собственные шарики растеряла, а ко мне привязы-
вается!
   - Ну конечно, после подземной Воркуты ему все ладно, все сойдет - и
бескормица, и разврат, и ночные казино, и дачные дачи министров-банки-
ров,  и спекуляции, и грабеж народа, - ему после того все на свете ни-
чего!
   Тут снова следовал перечень того,  что Бахметьеву К.  Н.  - ничего,
тут и черный вторник был,  и бензиновый четверг, и расстрел Белого до-
ма. И прорыв нефтепровода в Республике Коми. Проклятущий этот Бахметь-
ев уже все прошел под конвоями и при ученых собачках,  вволю насиделся
в карцере - и вот теперь доволен-довольнешенек,  что нынче на  свободе
помирает!
   - А - я? - криком кричала Елизавета Вторая. - Я под конвоем ни разу
в жизни при Сталине не находилась,  я жалованье при нем каждый послед-
ний день месяца как часы получала,  я снижение цен на продукты питания
тоже каждый месяц в собственном бюджете отмечала, поэтому мне нынешняя
подлость окончательно поперек горла!  Хоть в петлю лезь! У-у-у, падлы!
И ты с ними рядышком