Ясунари Кавабата.
        Снежная страна

    Пер. с  яп. З.  Рахима.
    Кавабата Я. Снежная страна: Повесть, новеллы
    СПб.:  Амфора,  2000. 283 с.
    Набор текста: Наталья Корчагина.



КАВАБАТА Ясунари (1899-1972), японский писатель. Своеобразие художественного
стиля  восходит  к  эстетике  дзэн.   Повести   "Снежная   страна"   (1937),
"Тысячекрылый  журавль"  (1951), романы "Стон горы" (1953), "Старая столица"
(1961)  отличаются  психологизмом  и  лиризмом.  Нобелевская  премия  (1968)
(компьютерной  энциклопедия  Кирилла  и  Мефодия).






     Поезд проехал длинный туннель  на границе двух  провинций и остановился
на сигнальной станции. Отсюда начиналась снежная страна. Ночь посветлела.
     Девушка,  сидевшая по  другую  сторону  прохода,  поднялась, подошла  и
опустила окно рядом с Симамурой. В вагон ворвался холодный, пахнувший снегом
воздух. Девушка далеко высунулась в окно и крикнула в пустоту:
     - Господин начальник станции!.. Господин начальник станции!..
     Неторопливо  ступая по  снегу,  подошел человек с фонарем. На  нем была
меховая шапка, закрывавшая уши, и шарф до самого носа.
     Неужели действительно так холодно, подумал Симамура и посмотрел в окно.
Пустынное  место.  Лишь  вдалеке,  у подножия  горы, где  темнота  поглощала
снежную   белизну,  виднелось  несколько  унылых  строений  барачного  типа,
очевидно казенные дома для железнодорожников.
     - Это я, господин начальник! Как поживаете?
     - А-а, это ты, Йоко!.. Домой, значит, едешь... А у нас опять холода.
     - Я слышала,  младший брат теперь здесь, у  вас, служит. Спасибо, что о
нем позаботились.
     - Служит, служит,  да боюсь, зачахнет он  здесь с  тоски. Такое это  уж
место. Жаль, совсем ведь еще молодой парнишка.
     -   Совсем   молодой,  маленький  даже.   Вы  уж,  господин  начальник,
присмотрите за ним, поучите его, прошу вас!
     - Ладно, присмотрю. Да он пока ничего, здоров, с работой справляется...
А  у нас тут скоро самая  горячая пора  наступит. В прошлом году такие снега
были,  жуть! И без конца  снежные  обвалы. Все поезда тут  застревали. Так и
стояли на путях. Жителям ближних деревень работы подвалило - они день и ночь
варили рис для пострадавших.
     - Господин  начальник, кажется, вы очень тепло одеты? А брат писал, что
до сих пор даже без жилетки ходит.
     - Я-то? Тепло - на мне целых четыре кимоно. А молодым что? Как наступят
холода, они, знай, сакэ  тянут. А потом простужаются,  валяются там... -  Он
махнул фонарем в сторону казенных домов.
     - Как, неужели и мой брат пить начал?
     - Да нет...
     - Господин начальник, вы уже уходите?
     - Да, к врачу мне надо. Ранен я.
     - Ой, вот несчастье-то!..
     Начальник станции -  хоть на нем поверх кимоно было еще пальто - должно
быть, не хотел задерживаться и болтать на  холоде. Уже  повернувшись спиной,
он сказал:
     - Ну, счастливо тебе доехать!
     -  Господин начальник, скажите, а сейчас брат не на дежурстве? - Взгляд
Йоко скользнул  по снегу. -  Господин  начальник, вы уж присмотрите за  ним,
умоляю вас!
     Ее  голос  был до  боли  прекрасен.  Казалось,  он рассыпается  эхом по
снежной простыне ночи, но не теряет своего высокого звучания.
     Поезд  тронулся,  а  девушка  не  отходила  от  окна.  Когда  их  вагон
поравнялся с шагавшим вдоль путей начальником станции, она снова крикнула:
     - Господин начальник, передайте,  пожалуйста, брату,  пусть в следующий
выходной домой приедет...
     - Хо-ро-шо!.. - во весь голос закричал начальник станции.
     Йоко закрыла окно и прижала ладони к раскрасневшимся щекам.
     Здесь, в горном районе,  на  границе  двух провинций,  ждали снега. Три
снегоочистителя  стояли наготове.  В туннеле  с юга на север  тянулась линия
аварийной сигнализации  на случай снежных обвалов.  Для расчистки снега были
мобилизованы пять тысяч рабочих и добровольная молодежная пожарная команда в
составе двух тысяч человек.
     Узнав,  что младший брат Йоко служит на сигнальной станции, находящейся
под угрозой обвала, Симамура почувствовал к незнакомке еще больший интерес.
     Он  мысленно  называл  ее  "девушка".  Он  не знал, кем  приходится  ей
мужчина, с которым  она ехала, но  держались они как  муж  и жена.  Впрочем,
мужчина был больной, и в таких случаях женщина  обычно начинает ухаживать за
своим спутником,  и  оба  уже  ведут себя  без свойственной  неблизким людям
сдержанности,  и, чем больше женщина ухаживает, тем больше  походят они  для
постороннего глаза на супружескую пару.
     Но Симамура мысленно отделил ее от спутника и называл "девушка" - такое
она  производила впечатление.  А кроме того, он  смотрел на нее  по-особому,
наблюдал  за ней  всю  дорогу,  и  в  его душе появились  какие-то намеки на
нежность, оттого ему и хотелось так о ней думать - "девушка".
     Часа  три назад  Симамура, разглядывая свою  левую  руку,  с удивлением
отметил, что не он сам, а лишь рука со всей свежестью хранит воспоминание  о
женщине, к которой он  сейчас ехал.  Он, Симамура,  словно бы забыл  ее, она
стала расплывчатой, неопределенной, и все усилия вызвать  в память ее  образ
были тщетны. Очевидно, у рук есть своя память, и не Симамура, а  только  эта
рука, не  забывшая женского  тепла,  прикосновения,  тянется  к  женщине.  В
изумлении  Симамура даже  поднес к глазам руку, а потом просто так провел ею
по оконному  стеклу  и  чуть  не вскрикнул от  изумления: на  стекле  возник
женский глаз. Ничего  особенного в  этом  не  было,  просто стекло  отражало
сидевшую по ту сторону прохода девушку. Но  Симамура думал о другом,  потому
так  и  удивился.  Раньше отражения  не было  -  стекло запотело от парового
отопления, но, когда Симамура провел по стеклу рукой, оно сразу превратилось
в зеркало, потому что за  окнами  уже  сгустились сумерки,  а в вагоне горел
свет.
     Отразился  только  один  глаз  девушки,  но  и  один  ее  глаз  казался
необычайно  красивым. Симамура,  всем  своим видом изобразив дорожную тоску,
протер ладонью все стекло.
     Девушка  сидела  чуть  склонившись вперед и  сосредоточенно,  почти  не
мигая, смотрела на  лежавшего перед ней мужчину. Ее взгляд,  ее  напряженные
плечи,  казалось,  свидетельствовали,   насколько  она  серьезно  ко   всему
относится.  Мужчина  лежал  головой к  окну с согнутыми  в  коленях  ногами,
приходившимися  на  уровне  груди девушки. Их места в вагоне третьего класса
были не  прямо напротив Симамуры, а наискось, за другими местами, и в стекле
мужчина отражался не весь.
     Со  своего  места Симамура отлично видел сидевшую наискосок девушку, но
старался не смотреть в ее  сторону, ему  было  неловко.  Когда он  садился в
поезд, красота девушки, какая-то прохладная  и пронзительная,  поразила его,
но в тот же миг он увидел бледную, желтую мужскую руку, сжимавшую ее руку, и
решил, что смотреть неудобно.
     Отраженное в стекле лицо мужчины производило  впечатление спокойствия и
умиротворенности,  может  быть,  только  потому, что  он  смотрел  на  грудь
девушки.  Да  и  вообще,  казалось,  весь он, сломленный  болезнью,  источал
какую-то едва заметную, но  сладостную гармонию. Ему под голову был подложен
шарф,  свободный  конец  которого  прикрывал его рот и щеки, а как только он
наползал  на  нос, девушка, не  дожидаясь  просящего взгляда мужчины, мягким
движением  его поправляла.  Она делала  это  бесконечно  часто и  совершенно
естественно,  и  наблюдавший на ними Симамура почему-то приходил  от этого в
раздражение. А еще  она все время поправляла подол пальто, укутывавшего ноги
мужчины. И тоже естественно, без всякой нарочитости.  Очевидно, она утратила
представление обо всем окружающем и вся  была устремлена в никому неведомую,
свою даль. У Симамуры создалось впечатление, будто не чужое горе он видит, а
бесконечные фокусы какого-то странного сна. Может быть,  потому что он видел
это отраженным в зеркальном стекле.
     В глубине  зеркала струился вечерний  пейзаж, то есть  не сам пейзаж, а
тоже его отражение, и обе отраженные картины наплывали двойным кадром, как в
кинофильме. Между фоном и действующими лицами отсутствовала  какая бы  то ни
было  связь, призрачная иллюзорность  действующих  лиц и зыбкий  бег пейзажа
растворялись  друг в  друге  и  создавали  мистический  мир  символики.  Это
ощущение было настолько сильным, что Симамура застыл от восторга,  когда  на
лице девушки вдруг вспыхнул огонек, засветившийся где-то в поле.
     После  захода солнца небо над  далекими горами  еще  сохраняло  бледную
розоватость и  пейзаж  за  оконными стеклами еще не  полностью  расплылся во
мгле.  Но у пейзажа остались только контуры, краски исчезли, и  все  вокруг:
горы,  поля   -  казалось  очень  унылым,   обыденным,  лишенным  каких-либо
примечательных  черт.  И  все  же  была   в  этом  пейзаже  некая  страстная
напряженность, как в неуловимом потоке  чувств. Из-за лица девушки, конечно.
Отраженное  в  стекле лицо закрывало  часть  пейзажа  за  окном,  но  вокруг
постоянно мелькали образы  вечера, и поэтому лицо казалось прозрачным. И все
же невозможно  было из-за непрерывного мелькания убедиться, действительно ли
прозрачно это  лицо. Создавалась иллюзия, что  вечерний  пейзаж бежит  не на
заднем плане, а прямо по лицу девушки.
     В  вагоне  было  не  очень светло  и  зеркало  было ненастоящим, оно не
отбрасывало света, не давало отчетливого изображения. И Симамура, смотревший
в зеркало,  постепенно  забыл о  нем,  он  видел только девушку, плывущую  в
потоке вечернего пейзажа.
     Именно в  этот  момент на лице  девушки  и  вспыхнул огонек. Отраженный
огонек был слабым  и  не  погасил настоящего  огонька  за  окном, но  и тот,
настоящий,  не погасил  своего  отражения.  Огонек проплыл  сквозь ее  лицо,
однако не осветил  его  - это  был холодный, далекий  свет.  И все же зрачок
вдруг  вспыхнул в тот  момент,  когда  огонек наплыл на  отраженный в стекле
глаз,  и  это  был уже  не глаз, а прекрасный, загадочный,  фосфоресцирующий
светлячок, плывущий в волнах вечерних сумерек.
     Йоко не замечала, что за ней наблюдают, все ее внимание  было поглощено
больным. Но если бы даже она обернулась  в сторону Симамуры,  она бы увидела
не  свое  отражение в стекле,  а  смотрящего  в окно мужчину и  все равно бы
ничего не заметила
     Наблюдая  украдкой за  девушкой,  Симамура совершенно забыл,  что ведет
себя  по  отношению  к  ней  не  очень-то красиво.  Его увлекла ирреальность
зеркала, отражавшего вечерний пейзаж.
     Возможно,  из-за  этой  же  ирреальности  он  вдруг  почувствовал  себя
персонажем какой-то повести и проникся еще большим интересом к девушке в тот
момент, когда она - тоже  чрезвычайно серьезно  - заговорила  с  начальником
станции.
     Когда поезд отошел от станции, темнота  за окнами  стала непроницаемой.
Зеркало,  как  только  исчез поток  пейзажа, утратило свою  магическую силу.
Правда, красивое лицо девушки все равно в нем  отражалось, но в этой красоте
была прозрачная холодная  ясность,  несмотря  на нежную  заботу, проявляемую
девушкой к своему спутнику, и  Симамура не стал больше протирать  запотевшее
стекло.
     Но любопытству  Симамуры  было  суждено вспыхнуть еще раз: девушка и ее
спутник сошли  на той же станции,  что и он. Симамура даже  обернулся к ним,
словно они имели к нему какое-то отношение,  и  его взгляд спрашивал: что же
дальше? Но он тут же устыдился своего поведения, совсем уж  неприличного, да
и холодный  воздух, обдавший его на платформе,  подействовал отрезвляюще. Не
глядя больше в их сторону, Симамура перешел путь перед паровозом.
     Когда  мужчина, держась  за  плечо девушки,  хотел  тоже перейти  путь,
станционный служащий взмахом руки остановил их.
     Из мрака возник длинный товарный состав и скрыл их от Симамуры.

     Агент гостиницы был закутан, как пожарный  на пожаре: уши  спрятаны, на
ногах резиновые сапоги. Женщина в зале ожидания, смотревшая в сторону путей,
тоже была одета тепло - синяя накидка, капюшон.
     Симамура, еще не успевший остыть  от  тепла  вагона,  не  сразу  ощутил
холод.  Но его испугал даже  не сам холод,  а  основательная  одежда жителей
этого снежного края, где зимой он был впервые.
     - Неужели здесь такие холода? Очень уж вы все закутаны...
     - Да, господин. Мы все уже в зимнем. Особенно морозно по вечерам, когда
после снегопада наступает ясная погода. Сейчас, должно быть, ниже нуля.
     - Уже ниже нуля?
     Садясь вместе  с агентом  в  машину,  Симамура  окинул  взглядом  дома,
утопавшие в снегу. С крыш свисали маленькие изящные сосульки, а  дома, и без
того  низкие,  из-за  снега казались еще более  приземистыми  и  неуклюжими.
Деревня была погружена в тишину.
     - Н-да, холодно. До чего ни дотронешься, все холодное.
     - В прошлом году  тоже  стояли  большие  холода.  До  двадцати с чем-то
градусов ниже нуля доходило.
     - А снегу много?
     -  В  среднем  снежный  покров  -  семь-восемь  сяку1,  а  при  сильных
снегопадах более одного дзе2.
     - Теперь, наверно, начнет сыпать...
     - Да, сейчас самое время для снегопадов,  ждем.  Вообще-то  снег  выпал
недавно, покрыл землю, а потом подтаял, опустился чуть ли не на сяку.
     - Разве сейчас тает?
     - Да, но теперь только и жди снегопадов...
     Было начало декабря.
     Симамура громко прочистил свой нос, уже давно забитый простудой, у него
снова начинался насморк.
     - Не знаете, девушка, что жила в доме учительницы, все еще здесь?
     - Да,  все там  же  живет. Она была на  станции, не  заметили?  В синей
накидке.
     - Это она была? Ее можно пригласить?
     - Сегодня?
     - Да.
     -  Не знаю.  Она  говорила, на последнем  поезде  должен  приехать  сын
госпожи учительницы. Его она и ходила встречать.
     Интересно... Значит,  в  зеркале, на фоне  вечернего пейзажа, он  видел
Йоко, ухаживавшую  за больным  сыном  хозяйки дома,  где живет женщина, ради
которой он сюда приехал...
     Узнав  об этом,  Симамура  почувствовал,  как что-то сжалось у  него  в
груди, но не  очень удивился такому странному совпадению. Скорее он удивился
самому себе, почему это он не удивляется.
     В глубине  души возникло вдруг ощущение какого-то  понимания, словно он
увидел, что произойдет между женщиной, оставившей воспоминание в его руке, и
девушкой,  зажигавшей в своих  глазах  огоньки. Должно  быть,  отраженный  в
стекле вечерний пейзаж все еще  держал его в  плену. Он подумал, быть может,
поток вечернего пейзажа символизирует поток времени...
     Когда Симамура вышел из  бани, гостиница была погружена в сон и тишину.
Понятно,  лыжный  сезон  еще не  начался,  постояльцев  совсем мало.  Ветхий
коридор при каждом  шаге звенел застекленными  дверями. В дальнем его конце,
там, где он  поворачивал к  конторке, вырисовывалась женская фигура. Женщина
стояла неподвижно, подол ее одежды стелился по черному блестящему полу.
     Этот льнувший к полу подол навел его на мысль,  не стала ли она гейшей.
Он  даже вздрогнул.  Но  очень  уж серьезной она  была: серьезно шагнула ему
навстречу,  серьезно  приветствовала его скупым жестом  и  застыла. Симамура
заспешил к ней,  но, поравнявшись, ничего не сказал. Молчал. Женщина сделала
попытку улыбнуться,  и от  этого  ее  густо  напудренное  лицо  стало  вдруг
плачущим. Она тоже не произнесла ни слова и направилась в его номер.
     Он не приезжал к ней, не писал, даже не выслал обещанное руководство по
японским  танцам.  Как она могла расценить его  поведение  после всего,  что
между ними  было?  Развлекся, провел время, а  потом уехал и забыл.  Обидно,
горько.  Она  вправе молчать  и ждать,  чтобы  он заговорил первым, произнес
слова извинения.  Но  шедший рядом с  ней  Симамура, даже не поднимая  глаз,
чувствовал, что она  не  только  не  обвиняет  его,  а  испытывает нежность,
тянется к нему  всем  существом.  Что же он может сказать? Любое  оправдание
прозвучало  бы несерьезно. И Симамура, чувствуя ее превосходство, молчал, но
постепенно его наполняла радость.
     Лишь когда они дошли до лестницы, Симамура вдруг протянул вперед сжатую
в кулак левую руку.
     - Вот кто тебя запомнил!
     - Да?..
     Женщина схватила  Симамуру за руку и  пошла по лестнице, увлекая его за
собой
     У  котацу3 она  выпустила  его  руку и вдруг вся  -  до корней волос  -
залилась краской. Чтобы скрыть смущение, она снова взяла его за руку.
     - Это она меня помнила?
     -  Да нет, не  правая, а  левая... - Симамура  высвободил  правую руку,
спрятал под одеяло котацу и вытянул перед ней сжатую в кулак левую.
     - Знаю! - произнесла она  с невозмутимым видом,  усмехнувшись, раскрыла
его ладонь и прижалась к ней лицом. - Она помнила меня?
     - Ого, какие у тебя холодные волосы! Я и не знал, что такие бывают...
     - А в Токио еще нет снега?
     - Помнишь, что ты  тогда  говорила?.. И оказалась не права. Иначе разве
бы я приехал сюда в такие холода, да еще в конце года.
     Тогда  было  самое  начало  альпинистского  сезона.  Опасность  снежных
обвалов миновала, и любители спорта потянулись в  покрывавшиеся юной листвой
горы. Время, когда с обеденного стола исчезают молодые побеги акебия.
     Симамура вел  праздный образ жизни и  постепенно утрачивал интерес и  к
природе, и к самому  себе. Но все же его тяготила собственная несерьезность,
и, пытаясь обрести  утраченную  свежесть чувств,  он частенько отправлялся в
горы.  В  тот вечер, после  семидневного  похода,  он  спустился  к  горячим
источникам  и попросил  пригласить гейшу. Но ему  объяснили, что вряд ли это
удастся:  в  тот день в деревне  был всеобщий праздник по  случаю  окончания
строительства  дороги.   Под   банкет   сняли   помещение,  которое   обычно
использовалось  либо  для  театральных   представлений,  либо  для   откорма
шелковичных червей.  Все гейши там, их всего-то двенадцать или тринадцать, а
при таком многолюдье это капля в море. Есть, правда, одна девушка, она живет
в  доме  госпожи учительницы,  может быть, она согласиться прийти. Вообще-то
она  тоже  на банкете,  помогает,  но  долго  там  не  задержится  - покажет
несколько танцев и уйдет. На вопрос Симамуры, что за девушка, ему объяснили:
она живет в доме учительницы  игры  на  сямисэне4  и  национальных  японских
танцев.  Девушка  не то чтобы настоящая  гейша,  но,  когда  бывают  большие
банкеты, ее охотно приглашают - гейши тут в основном уже не молодые, танцуют
неохотно, а  она  танцует, и ее здесь  очень  ценят.  Она почти  никогда  не
приходит одна в  номер к постояльцам, но кто знает.  Короче говоря, неплохая
девушка, кое-какой опыт имеет... Примерно так ему тогда объяснили.
     Симамура не очень-то надеялся, решив, что дело тут сомнительное - может
прийти,  а  может  и  не прийти,  и  был  очень  удивлен,  даже привстал  от
удивления,  когда  горничная  привела  к  нему  девушку.  Она  не  отпустила
горничную, собравшуюся было уйти, и, потянув  ее  за рукав,  усадила рядом с
собой.
     Девушка была удивительно чистой. Все  в ней так и сияло. Казалось, даже
малейшие линии  на  подошве ног  искрятся  ослепительной белизной.  Симамура
снова удивился: наверно, обман зрения, просто начинавшаяся в горах весна так
на него подействовала.
     Одета  она  была почти  как гейша,  но  не  совсем.  Подол  ее  кимоно,
подчеркнуто строгого, без  подкладки, не касался пола.  А  вот оби, кажется,
было очень дорогое и контрастировало со всей прочей  одеждой.  Почему-то это
вызывало чувство жалости.
     Разговор зашел о горах,  и горничная, улучив  момент, ушла. Но  девушка
плохо знала  горы,  толком не  могла назвать ни  одну  вершину,  видневшуюся
отсюда,  из  деревни. Симамура заскучал,  ему даже сакэ  пить расхотелось. И
вдруг она разговорилась, с  неожиданной прямотой рассказала о себе. Родилась
она здесь в краю снега, одно время работала подавальщицей  в Токио, но потом
ее  выкупил  покровитель,  он  хотел,  чтобы  в   дальнейшем   он