а  занялась
преподаванием  японских  национальных  танцев  и  обрела  самостоятельность.
Однако не прошло и  полутора  лет,  как покровитель  умер...  Очевидно, лишь
после смерти этого покровителя она зажила настоящей жизнью  и  живет  так  -
по-настоящему,  по-своему   -   по  сей   день.  Но   какая  женщина  станет
откровенничать о своей жизни?..  Она сказала, что ей девятнадцать,  а на вид
Симамура дал бы ей двадцать один - двадцать два. Почему-то это вдруг придало
поведению Симамуры  свободу,  он заговорил о кабуки5,  и  оказалось, что она
прекрасно  осведомлена  о  манере  игры  и  жизни актеров кабуки.  Симамура,
истосковавшийся  по   собеседнику,  увлеченно  говорил,  а   она  постепенно
становилась все более кокетливой, как это свойственно женщинам, работающим в
увеселительных кварталах. Казалось,  она  неплохо разбирается  в  настроении
мужчины. Симамура,  с  самого  начала не  воспринимавший  ее  как  настоящую
профессионалку,  отнесся  к ней  как-то  по-особому.  Может быть, он  просто
жаждал  выговориться, устав  за неделю  от одиночества и  молчания, а  может
быть, горы,  пробудившие  в  нем нежность, еще и  сейчас действовали  на его
воображение и эта нежность распространилась теперь на  женщину. Как бы то ни
было, он начал испытывать к ней нечто похожее на дружеское участие.
     На  следующий  день она  зашла к нему  в  номер -  в  гости.  Купальные
принадлежности оставила в коридоре.
     Едва  она успела  сесть, как Симамура попросил ее  порекомендовать  ему
гейшу.
     - То есть как это порекомендовать?
     - Будто не понимаешь как!
     - Как противно! Мне бы и не приснилось, что вы о таком попросите. Знала
бы, не пришла.
     Женщина резко поднялась,  подошла к  окну, некоторое время смотрела  на
окружающие горы. Ее щеки постепенно заливала краска.
     - Таких женщин здесь нет.
     - Не сочиняй!
     - Правда,  нет! - Она повернулась  к нему, села на подоконник.  - У нас
никого не принуждают. Гейши вольны поступать, как им хочется. И в гостиницах
никто никогда никого не  станет рекомендовать. Это чистая правда. Пригласите
кого-нибудь к себе и договаривайтесь сами.
     - А ты не договоришься за меня?
     - С какой стати я буду заниматься такими делами!
     -  А с такой, что я считаю тебя другом. Я  не пытаюсь уговаривать тебя,
потому что мне бы хотелось, чтобы мы остались друзьями.
     -  Друзьями? - по-детски повторила она за ним, но ее тон  тут  же снова
стал резким. - Нет,  вы просто  неподражаемы! Да как у  вас язык  повернулся
просить меня об этом!
     - А что тут  такого? Окреп в горах  и все. В голове одно и то же... Вот
даже с тобой не могу разговаривать без задней мысли.
     Женщина молчала,  прикрыв глаза веками. В Симамуре сквозила откровенная
мужская  наглость. В таких случаях женщины обычно понимающе  кивают, и это у
них  получается  естественно.  Ее   опущенные   веки,   обрамленные  густыми
ресницами, притягивали - очень уж хороши были ресницы. Ее лицо, едва заметно
наклонившись справа налево, опять слегка покраснело.
     - Ну и пригласите кого угодно.
     - Я тебя  об этом и спрашиваю - кого? Я  ведь здесь новичок,  не  знаю,
какая у вас тут самая красивая.
     - Что значит красивая?
     - Хорошо бы молодую. Чем моложе, тем лучше. Во всех отношениях. Тут уж,
надо думать, не произойдет осечки. И чтобы не  болтала без умолку. Хорошо бы
рассеянную  и  чистенькую.  А  когда  мне  захочется  поболтать,  я с  тобой
поболтаю.
     - А я больше к вам не приду!
     - Не говори глупостей.
     - Что? И не надейтесь, не приду. С какой стати я буду к вам ходить?
     - Так ведь  я тебя не уговариваю, как обычно  уговаривают женщин. Хочу,
чтобы у нас с тобой все было чисто, без всяких таких вещей.
     - Наглость какая!
     -  Да  ты пойми, случись между нами что-нибудь такое,  кто знает, как я
буду себя чувствовать завтра. Может, и смотреть на тебя не захочу, не то что
разговаривать. А я ведь истосковался по человеку, по дружеской беседе, после
гор-то. Потому и не прошу тебя об этом. Не забывай - я приезжий.
     - Вообще-то верно...
     - В  том-то и дело, что верно. Небось самой тебе  противно станет, если
между нами  что-нибудь такое  произойдет...  А  с  какой  стати быть  мне  с
любой... Вдруг она мне не понравится? Нет, уж лучше ты выбери, все же как-то
приятнее.
     - И не подумаю! - резко бросила она и отвернулась, но тут же кивнула: -
Впрочем, наверно, и правда приятнее.
     - А то, знаешь, у нас сразу может все кончится. Раз-два - и конец. Одна
тягость останется.
     - Так оно обычно и бывает, почти у всех. Я ведь в порту родилась. А тут
-  горячие  источники...  - неожиданно прямодушно заговорила она.  - Клиенты
почти  все курортники. Я-то  сама  в  этом  слабо разбираюсь,  молода еще, а
другие говорят  - тоскуют по тому, кто при встрече понравился. Понравился, а
не объяснился...  Не забывают  таких.  Расстанутся, а все  помнят. И  письма
присылают именно такие, почти всегда так бывает.
     Женщина уселась на татами6 у окна.  А лицо у нее было странное, словно,
сидя рядом с Симамурой, она оглядывалась на свое прошлое.
     Тон женщины был таким искренним, что Симамура даже  смутился - очень уж
легко ее провести.
     Но  разве  он  лгал  ей?  Ему  нужна  женщина,  он  жаждет  женщину,  и
удовлетворить эту жажду пара пустяков,  но со своей  гостьей  он  не  станет
заниматься этим. Что  бы ни было в ее жизни, она не профессионалка. Очень уж
чиста. Стоит  один раз взглянуть на нее,  и сразу понятно,  что не  из таких
она.
     А  кроме того,  Симамура думал о предстоящем летнем  отдыхе.  Хорошо бы
приехать сюда, в деревню, на горячие источники, с семьей. Эта женщина - она,
к счастью,  не профессионалка  - составила бы компанию его жене, может быть,
даже обучила бы ее нескольким танцам. Симамура всерьез думал об этом.  Он не
учитывал только одно: стараясь завязать с  этой женщиной дружбу или нечто на
это похожее, он действовал вслепую, словно шел вброд по мелководью...
     Сейчас  Симамура все еще  был во власти отраженного в зеркальном стекле
вечернего пейзажа, который невольно  связывал его с  этой женщиной. Не хотел
он случайных связей со случайными женщинами, и дело было не только в могущих
возникнуть неожиданных последствиях, но и  в том, что  эта женщина, кажется,
представлялась ему не совсем  реальной, как и  лицо той, в поезде, плывшее в
вечерних сумерках в вагонном стекле.
     Нечто подобное происходило с ним, когда он увлекся европейским балетом.
Симамура, выросший в  торговых районах Токио, с детства знал и любил кабуки,
а  в  студенческие годы  начал тяготеть к  японскому национальному  танцу  и
танцевальной пантомиме. В этом, как, впрочем, и во всем,  он хотел  дойти до
самой  сути,  такой  уж у  него  был характер. Он  стал  рыться  в старинных
рукописях,   посещал   различные   школы,   познакомился   с   реформаторами
национальных  танцев  и  в  конце концов  начал  писать нечто  вроде  эссе и
критических  исследований  в этой области.  Естественным  следствием  такого
увлечения  было  возмущение,  с  одной  стороны,  сонным  застоем   традиций
японского национального танца, с другой -  грубыми попытками привнести нечто
новое  в старинное искусство.  Вывод  напрашивался сам собой:  он, Симамура,
просто обязан от теории перейти  к практике. Но когда исполнители из молодых
стали приглашать  его  в  свои  ряды, он  вдруг  переключился на европейский
балет.  К  японскому  национальному  танцу  он  теперь  совершенно  охладел,
погруженный в новые  исследования.  У  него появились  книги  о  европейском
балете,  фотографии,  даже   афиши   и  программы,  полученные   с  большими
трудностями из-за  границы. Недоставало  только одного  -  самого  балета  в
исполнении европейцев.  Но он  отнюдь не  печалился! В этом-то и заключалась
соль  его  нового увлечения. Доказательством тому служило полное  равнодушие
Симамуры к европейскому балету  в исполнении японцев. Зато с какой легкостью
он  писал  о  европейском балете,  опираясь только на  печатные  издания!  В
разговорах о никогда не виданном зрелище было нечто неземное.  Очень приятно
сидеть  в  кабинете  и рассуждать о  прекрасном  искусстве - гимны во  славу
неведомого божества рождались  сами  собой. Хотя  Симамура  и  называл  свои
работы исследованиями,  это была не  более  чем  игра  его воображения: ведь
оценке  подвергалось не мастерство живых, из плоти и крови,  исполнителей, а
танец   призраков,   порожденных   его  собственной  фантазией,   подогретой
европейскими  книгами и  фотографиями. Нечто  вроде  томления по  никогда не
виданной возлюбленной. И все же Симамура порой пописывал популярные статьи о
европейском балете и вроде бы даже считался знатоком в этой области. Ему, не
занятому  никакой  работой,   это   приносило  удовлетворение,   хотя  он  и
посмеивался над самим собой.
     Сейчас  его знания впервые дали  практический результат:  разговорами о
танцах он привлек к себе женщину.  Однако подсознательно он относился к  ней
так же, как и к европейскому балету.
     Поэтому-то  ему вдруг и  стало  неловко, когда он, во  власти  дорожных
настроений - легкой тоски путника, нечаянно коснулся больного  места в жизни
этой женщины. Словно он готовился ее обмануть.
     - Понимаешь, если все  останется так,  как  сейчас, нам с тобой и потом
будет легко, когда я приеду сюда с семьей.
     -  Да-а... Я  это уже прекрасно поняла... -  Ее  голос упал, потом  она
улыбнулась кокетливо, улыбкой гейши: - Я  тоже очень  люблю такие отношения,
чем они проще, тем дольше длятся.
     - Правильно! Так приведешь?..
     - Сейчас?
     - Ага...
     - Нет, вы меня поражаете! Да разве могу  я договариваться об этом среди
бела дня?
     - Будешь тянуть - одно старье останется.
     - Да  как  вы  можете  говорить  такое! Что в  вашей  голове  творится?
Думаете,  раз  горячие  источники, так  уж  тут  и  промышляют без  зазрения
совести. По-моему, одного взгляда на  нашу деревню достаточно, чтобы понять,
что это совсем не так.
     Она очень серьезно и с видимым раздражением вновь стала доказывать, что
здесь нет таких женщин. А когда Симамура опять позволил себе усомниться, она
рассердилась  уже  по-настоящему,  но потом  все же  объяснила  в  чем дело:
здешние гейши могут  вести себя совершенно свободно, но если  они остаются у
клиента без ведома  хозяина, он ни  за  что не отвечает.  Если с его ведома,
тогда другое дело - хозяин несет ответственность за  все последствия, что бы
с гейшей в дальнейшем ни случилось.
     - Какие еще последствия?
     - А такие, что женщина может забеременеть или заболеть.
     Симамура,  усмехнувшись своему дурацкому  вопросу, подумал,  что в этой
деревне,  в горной  глуши,  такая  беззаботность  со  стороны женщин  вполне
объяснима.
     Возможно, из  природной  склонности  к мимикрии, свойственной праздному
человеку, Симамура всегда проявлял инстинктивную чуткость к нравам и обычаям
жителей  тех мест, где ему  случалось останавливаться. В этой деревне, такой
скромной  и  даже  скуповатой  на  первый взгляд,  он сразу  усмотрел  некую
беззаботность. И действительно, как он потом узнал,  это была  одна из самых
благополучных деревень  в  снежной  стране.  Железную  дорогу  провели всего
несколько лет назад,  а  до этих пор горячие источники служили исключительно
для местных нужд -  здесь лечились окрестные крестьяне. Вряд ли  кто посещал
заведения с  надписями на занавесках "Ресторан",  "Закусочная"7, где держали
гейш,  - весь вид этих  домиков, их  старинные закопченные седзи8 словно  бы
свидетельствовали  о   противоположном.  Были  здесь   разные   мелочные   и
кондитерские  лавки,  где держали  по одной гейше, но владелец вроде бы и не
являлся  настоящим  содержателем  веселого  заведения  -  он,  как  и прочие
крестьяне,  работал в  поле.  А гейши, очевидно, тоже  не  очень-то дорожили
своим положением, они  не возмущались, когда непрофессионалка помогала им на
банкетах.  Впрочем,   может  быть,  здесь   учитывалось,  что  она  из  дома
учительницы.
     - А сколько их тут у вас?
     - Гейш? Да человек двенадцать, кажется, или тринадцать.
     -  Ну,  говори,  какую  позвать?  Как  ее зовут?  -  спросил  Симамура,
поднимаясь и нажимая кнопку звонка.
     - Я уйду, ладно?
     - Как же я без тебя буду...
     -  А  мне   неприятно!   -  сказала  женщина,  словно  отмахиваясь   от
оскорбления. - Пойду я. Да вы не беспокойтесь, это не насовсем. Я буду к вам
заходить.
     Но, увидев горничную, она опять как ни в чем не бывало уселась. Сколько
горничная ни спрашивала, кого пригласить, она так никого и не назвала.
     Вскоре  пришла гейша. Молодая,  лет  семнадцати-восемнадцати.  Симамура
лишь  взглянул  на  нее  -  и жажда, мучившая его  с того  момента,  как  он
спустился с гор, сразу  улетучилась. Стало  тоскливо. Стараясь  не  показать
своего  испорченного  настроения,  он  сделал  вид,   что   смотрит  на  эту
добродушную и какую-то  совсем невинную девушку со смуглыми, не  утратившими
угловатости руками, а на самом деле смотрел на горы, зеленевшие в окне за ее
спиной. Ему даже разговаривать расхотелось.  Типичная  гейша  из захолустья.
Симамура  совсем  приуныл, когда женщина,  считая,  очевидно, что  она здесь
лишняя, ушла. Он только и  думал, как бы  выпроводить гейшу, она сидела  уже
около часа. К счастью, Симамура  вспомнил о почтовом переводе и,  сославшись
на его срочность, вышел вместе с гейшей из номера.
     Но, выйдя из  гостиницы, он обернулся и окинул  взглядом  возвышавшуюся
позади дома гору, зеленую, дышавшую молодой листвой. Гора притягивала, и он,
не разбирая дороги, направился вверх по склону.
     Симамуру разбирал смех, хотя вроде бы смеяться было не над чем.
     Почувствовав приятную усталость,  он повернул обратно  и, заткнув подол
кимоно за оби, бегом  спустился вниз. Из-под его  ног выпорхнули  две желтые
бабочки.
     Бабочки, сплетаясь, поднимались все  выше и выше.  А когда  они улетели
совсем далеко и запорхали где-то в вышине, их желтая окраска стала  казаться
совсем белой.
     - Что с вами?  - Женщина стояла  в  тени криптомериевой рощи.  - Вы так
весело смеетесь...
     -  Передумал!  -  Симамура опять  рассмеялся  безо  всякой  причины.  -
Передумал!..
     - Да?
     Женщина вдруг  повернулась  к  нему  спиной  и  медленно пошла в  глубь
криптомериевой рощи. Симамура молча последовал за ней.
     Это  был  храм,  синтоистский.  Женщина  села на плоский  камень  возле
замшелого каменного изваяния пса.
     -  Здесь самое  прохладное  место.  Даже в  разгар  лета дует  холодный
ветер...
     - Что, все здешние гейши такие, как эта?
     - Кажется, все.  Что одна,  что  другая. Правда, среди  немолодых  есть
красивые.
     Голос ее звучал сухо. Она опустила голову. На ее шее заиграло отражение
сумрачной зелени криптомерий.
     Симамура посмотрел вверх, на ветви.
     Криптомерии  возносили  свои  стволы  совершенно  вертикально  и  очень
высоко,  настолько высоко, что  невозможно  было увидеть вершину,  даже если
смотреть, откинувшись назад всем телом и опираясь  руками о скалу за спиной.
Их темная листва закрывало небо, и от этого тонко позванивала тишина.
     У того дерева, самого старого из  всех, к которому Симамура  привалился
спиной, все  ветви,  обращенные к северу, почему-то засохли.  Сучья торчали,
словно вбитые в ствол колья, и казались грозным оружием небес.
     -  Понимаешь, я заблуждался, - засмеявшись, сказал  Симамура. -  Думал,
что все  гейши здесь  красивые. А почему? Да потому, что, спустившись с гор,
первой встретил тебя...
     Он только  теперь  догадался в чем  дело.  Бодрость, обретенная за семь
дней  в горах, искала выхода. Но он бы не  загорелся желанием  отделаться от
собственной бодрости, если бы не увидел именно эту женщину.
     Женщина  пристально  смотрела  на  далекую  реку,  сверкавшую  в  лучах
закатного солнца. Обоим стало неловко.
     - Ой, вы, наверное,  курить хотите! - сказала она, стараясь  вести себя
как можно непринужденнее. - Я ведь тогда вернулась к вам в номер, но вас уже
не было. Куда же, думаю, вы ушли... И вдруг  вижу  в окно, как  вы стремглав
поднимаетесь в  гору.  Один. Так смешно!  А  потом  увидела, что вы сигареты
забыли. Ну, я их и захватила.
     Вытащив из рукава кимоно сигареты, она подала их ему и зажгла спичку.
     - Нехорошо получилось с этой девочкой...
     - Подумаешь... Это уж дело клиента, когда отпустить.
     Доносился шум  реки,  мягко  плескавшейся  на  каменистом  ложе. Сквозь
стволы криптомерий виднелись горы со сгущавшимися на склонах тенями.
     - Ведь потом, при встрече с  тобой, досадно мне станет, если я  проведу
время с другой женщиной, не такой красивой, как ты.
     - Не хочу я об этом слышать!.. Какой вы, однако, упрямый человек! - зло
и насмешливо сказала она.
     Но  что-то в их  отношениях изменилось. Все было  уже  по-другому,  чем
тогда, до прихода гейши.
     Как только Симамуре стало ясно, что он с самого начала хотел именно эту
женщину и  лишь по  своей  всегдашней привычке  ходил  вокруг да  около,  он
показался себе отвратительным. Зато женщина стала еще более привлекательной.
Она сделалась какой-то ускользающей, невесомой, прозрачной с  того  момента,
как окликнула его из рощи.
     Ее  тонкий  прямой  нос,  пожалуй,  был  каким-то   неживым,  но  губы,
прекрасные,  удивительно подвижные, подрагивающие,  даже когда она  молчала,
цвели  как  бутон.  Впрочем,  ему  показалось, что  они  скорее  походили на
свернувшуюся  колечком  изящную  пиявку.  Эти  прекрасные  губы,  будь они в
морщинках или имей бледный оттенок, могли бы показаться даже неприятными, но
они так заманчиво, влажно блестели!
     Глаза  у  нее были  прочерчены удивительно  прямо, даже на  уголках  не
опускались и не поднимались.  Даже было странно. Брови не  очень высокие, но
правильные, дугообразные, в меру густые. Овал лица самый заурядный, круглый,
с едва  заметно  выступающими скулами,  но зато кожа  фарфоровой  белизны  с
легчайшим розоватым оттенком. Шея  у  основания еще  по-детски тонкая. Может
быть, именно  поэтому женщина поражала скорее не красотой,  а  чистотой. Вот
только грудь у нее, пожалуй, была несколько высока для тех, кто прислуживает
за столом.
     -  Смотрите,  сколько мошкары  вокруг  нас  появилось, -  сказала  она,
поднимаясь и отряхивая подол кимоно.
     Нельзя  было  тут дольше  оставаться,  в этой тишине. Смущение  бы  все
увеличивалось, ложась тенью на их лица.
     А  потом  - часов  в  десять вечера, кажется,  - она,  громко  окликнув
Симамуру из коридора, как  сомнамбула вошла в его номер,  бессильно,  словно
падая, опустилась у стола - вещи, на нем лежавшие, полетели в разные стороны
- и, шумно глотая, выпила воды.
     Сегодня  вечером, рассказала  женщина,  она  встретилась  с  людьми,  с
которыми познакомилась зимой на лыжной станции. Сейчас они перешли перевал и
спустились в деревню. Она приняла их приглашение, пошла в гостиницу. А потом
появились гейши и пошло сумасшедшее веселье. Ее напоили.
     Она говорила без умолку. Ее голова качалась из стороны в сторону.
     -  Я  схожу к  ним, а  то  нехорошо получается. Ищут небось, куда это я
пропала. Потом я приду, ладно?..
     Пошатываясь, женщина ушла.
     Примерно   через   час   в   коридоре   послышались   шаги,   неверные,
заплетающиеся.  По-видимому,  она  шла, стукаясь  о  стены. А может  быть, и
падала.
     - Симамура-сан! Симамура-сан! -  громко позвала  она. - Симамура-сан, я
ничего не вижу.
     Это был обнаженный крик души, крик женщины, призывавшей мужчину.
     Симамура не ожидал ничего подобного. Однако  она звала слишком  громко,
на всю гостиницу,  и  он в  растерянности  поднялся.  Тут  она ухватилась за
седзи, прорвала бумагу и упала прямо на Симамуру.
     - А-а, вот вы где...
     Она  обхватила  Симамуру   и,  опустившись  вместе  с  ним  на  татами,
привалилась