еизменно
приводивших его к заключению, что покамест он  должен вести  себя спокойно и
обязан своим терпением и тактом облегчить  семье  не-приятности,  которые он
причинил ей теперешним своим состоянием.
     Уже рано  утром -- была еще почти ночь -- Грегору  пред-ставился случай
испытать твердость только что принятого решения, когда сестра, почти  совсем
одетая, открыла дверь из передней и настороженно заглянула к нему в комнату.
Она не сразу заметила Грегора, но, увидев его под дива-ном -- ведь где-то, о
господи, он должен был находиться, не мог же он улететь! --  испугалась так,
что, не совладав с  собой, захлопнула дверь снаружи. Но словно раскаявшись в
своем  поведении,  она  тотчас же  открыла дверь снова и на  цыпочках, как к
тяжелобольному или даже как к посто-роннему, вошла в комнату. Грегор высунул
голову к са-мому краю дивана и  стал следить за сестрой. Заметит ли она, что
он оставил молоко, причем вовсе не потому, что не был голоден, и принесет ли
какую-нибудь другую еду, которая подойдет ему больше? Если бы она не сделала
этого сама, он скорее бы умер с голоду, чем обратил на это ее внимание, хотя
его так  и  подмывало выскочить из-под  дивана,  броситься к  ногам сестры и
попросить у нее какой-нибудь хорошей еды. Но сразу  же с удивлением за-метив
полную еще миску, из которой только  чуть-чуть расплескалось  молоко, сестра
немедленно подняла  ее, прав-да, не  просто  руками, а  при помощи тряпки, и
вынесла прочь. Грегору было  очень любопытно, что она принесет взамен,  и он
стал строить всяческие  догадки на этот счет. Но он никак не додумался бы до
того, что сестра, по своей доброте, действительно  сделала. Чтобы узнать его
вкус, она принесла ему целый выбор кушаний, разложив всю эту снедь на старой
газете. Тут  были  лежалые, с  гниль-цой овощи;  оставшиеся  от ужина кости,
покрытые  белым  застывшим  соусом;  немного изюму  и миндаля;  кусок  сыру,
который Грегор  два дня назад  объявил  несъедобным;  ломоть  сухого  хлеба,
ломоть  хлеба,  намазанный  маслом,  и  ломоть хлеба,  намазанный  маслом  и
посыпанный солью. Вдобавок ко всему этому она поставила ему ту же самую, раз
и навсегда, вероятно, выделенную для Грегора  миску, налив в нее воды. Затем
она из  деликатности,  зная,  что при ней Грегор  не станет  есть, поспешила
удалиться и даже  повернула ключ в  двери,  чтобы показать Грегору,  что  он
может устраиваться, как  ему  будет удобнее.  Лапки Грегора, когда он теперь
направился к еде, замелькали од-на быстрее другой. Да и раны его, как видно,
совсем  зажили,  он не чувствовал уже  никаких  помех и, удивив-шись  этому,
вспомнил, как  месяц с лишним  назад он слег-ка обрезал палец ножом и как не
далее  чем  позавчера  эта рана  еще  причиняла ему довольно  сильную  боль.
"Неуже-ли я стал теперь менее чувствителен?"-- подумал он и уже жадно влился
в  сыр, к которому его сразу потянуло настойчивее, чем к  какой-либо  другой
еде. Со слезящи-мися от наслаждения глазами он быстро уничтожил под-ряд сыр,
овощи, соус; свежая  пища, напротив, ему не нравилась, даже запах ее казался
ему несносным, и он оттаскивал в сторону от нее куски, которые хотел съесть.
Он давно уже управился с  едой и лениво лежал на том же месте, где ел, когда
сестра в знак того, что ему пора удалиться, медленно повернула ключ. Это его
сразу  вспуг-нуло, хотя он уже почти  дремал, и он опять поспешил под диван.
Но  ему стоило больших усилий пробыть  под ди-ваном даже  то короткое время,
покуда  сестра  находилась  в комнате,  ибо от  обильной  еды  туловище  его
несколько  округлилось и  в  тесноте ему  было трудно  дышать.  Превоз-могая
слабые  приступы удушья,  он  глядел  выпученными  глазами,  как  ничего  не
подозревавшая сестра  смела вени-ком в одну кучу не только его объедки, но и
снедь, к которой  Грегор вообще не притрагивался, словно и это уже не пойдет
впрок, как она поспешно выбросила все это в ведерко, прикрыла его дощечкой и
вынесла.  Не  успела  она отвернуться, как Грегор уже  вылез  из-под дивана,
вытянулся и раздулся.
     Таким образом  Грегор получал теперь еду ежедневно  --  один раз утром,
когда родители и прислуга еще спа-ли, а второй раз после общего обеда, когда
родители опять-таки ложились поспать,  а  прислугу сестра усылала из дому  с
каким-нибудь поручением. Они  тоже, конечно, не хотели, чтобы Грегор умер  с
голоду,  но  знать все подробности кормления Грегора  им  было бы, вероятно,
невыносимо тяжело,  и, вероятно, сестра  старалась изба-вить  их хотя  бы от
маленьких огорчений, потому что стра-дали они и в самом деле достаточно.
     Под каким предлогом выпроводили  из  квартиры в то первое утро врача  и
слесаря, Грегор так и не  узнал: по-скольку его не  понимали,  никому, в том
числе  и сестре,  не  приходило  в  голову,  что  он-то  понимает других,  и
по-этому, когда  сестра бывала в его комнате, ему доводилось слышать  только
вздохи  да взывания  к святым. Лишь  поз-же,  когда  она немного привыкла ко
всему-- о том, чтобы  привыкнуть совсем, не  могло  быть, конечно, и речи,--
Грегор порой ловил  какое-нибудь  явно доброжелательное замечание.  "Сегодня
угощение пришлось ему  по вкусу",-- говорила  она,  если Грегор  съедал  все
дочиста, тогда как в  противном случае, что постепенно стало повторяться все
чаще и чаще, она говорила почти печально: "Опять все осталось".
     Но  не узнавая никаких  новостей непосредственно,  Гре-гор  подслушивал
разговоры в соседних комнатах,  и стоило ему откуда-либо услыхать голоса, он
сразу  же  спешил  к  соответствующей двери и прижимался  к ней  всем телом.
Особенно в первое время не было ни одного разговора,  который так или иначе,
хотя бы  и тайно, его не  касался. В течение  двух дней  за каждой  трапезой
совещались  о том,  как теперь себя вести; но и между трапезами гово-рили на
ту же тему, и  дома  теперь всегда бывало не менее двух членов семьи, потому
что никто, видимо, не хотел  оставаться дома  один, а покидать квартиру всем
сразу никак нельзя было. Кстати, прислуга-- было не совсем ясно, что  именно
знала она о случившемся,-- в первый же  день, упав на колени, попросила мать
немедленно  отпустить ее,  а  прощаясь через четверть часа после  этого,  со
слезами благодарила за  увольнение как за  величайшую милость и  дала,  хотя
этого  от нее  вовсе  не требовали, страшную  клятву, что никому ни о чем не
станет расска-зывать.
     Пришлось  сестре вместе с  матерью заняться стряпней; это не составило,
впрочем, особого труда,  ведь никто  почти  ничего не ел.  Грегор  то и дело
слышал, как  они тщетно  уговаривали друг друга поесть и в ответ раздавалось
"Спасибо,   я  уже  сыт"  или  что-нибудь  подобное.  Пить,  ка-жется,  тоже
перестали.  Сестра часто  спрашивала  отца,  не хочет ли  он  пива, и охотно
вызывалась  сходить за  ним, а когда  отец молчал,  говорила,  надеясь  этим
избавить,  его от всяких сомнений, что может послать за пивом дворничиху, но
тогда отец отвечал решительным "нет", и больше об этом не заговаривали.
     Уже  в течение первого дня отец разъяснил матери и сестре имущественное
положение семьи и виды на будущее.  Он  часто вставал из-за стола и извлекал
из  своей  маленькой домашней  кассы,  которая сохранилась от его погоревшей
пять лет назад фирмы, то какую-нибудь квитанцию, то записную книжку.  Слышно
было,  как  он  от-пирал  сложный  замок  и,  достав  то, что  искал,  опять
поворачивал  ключ.  Эти  объяснения  отца были отчасти  первой  утешительной
новостью, услышанной Грегором с начала его заточения. Он считал, что от того
предприятия у отца решительно ничего не осталось, во всяком  случае, отец не
утверждал противного,  а Грегор его об этом не спрашивал.  Единственной в ту
пору заботой Грегора было  сделать все, чтобы семья как  можно скорей забыла
банк-ротство,  приведшее всех в  состояние полной безнадежно-сти. Поэтому он
начал  тогда  трудиться  с особым  пылом  и чуть ли  не  сразу  сделался  из
маленького  приказчика  воя-жером,  у  которого были, конечно, совсем другие
заработ-ки и чьи деловые успехи тотчас же, в виде комиссионных, превращались
в  наличные деньги,  каковые  и  можно  было  положить  дома на  стол  перед
удивленной и счастливой  семьей. То  были  хорошие времена, и  лотом они уже
ни-когда,  по  крайней мере в прежнем  великолепии,  не  повто-рялись,  хотя
Грегор  и  позже  зарабатывал  столько,  что мог  содержать и  действительно
содержал семью. К этому  все привыкли-- и семья, и сам Грегор; деньги у него
с благодарностью принимали, а  он охотно их давал, но осо-бой теплоты больше
не  возникало. Только сестра осталась все-таки близка Грегору; и так как она
в отличие от  него очень  любила музыку и  трогательно  играла на скрипке, у
Грегора  была тайная  мысль  определить  ее на будущий год  в консерваторию,
несмотря на большие расходы, кото-рые это вызовет и которые придется покрыть
за счет  чего-то  другого.  Во время  коротких  задержек Грегора в городе  в
разговорах с сестрой часто упоминалась консерватория,  но упоминалась всегда
как прекрасная, несбыточная меч-та, и даже эти  невинные упоминания вызывали
у  роди-телей  неудовольствие; однако  Грегор  думал о консервато-рии  очень
определенно и собирался  торжественно  заявить  о  своем  намерении в  канун
рождества.
     Такие,  совсем  бесполезные в  нынешнем его состоянии мысли вертелись в
голове  Грегора,   когда  он,  прислуши-ваясь,  стоймя  прилипал  к   двери.
Утомившись,  он нет-нет да переставал  слушать и, нечаянно  склонив  голову,
уда-рялся  о  дверь,  но  тотчас  же  опять  выпрямлялся,  так как  малейший
учиненный им шум был слышен за дверью и заставлял всех умолкать. "Что он там
опять вытво-ряет?"--  говорил  после небольшой паузы  отец,  явно  гля-дя на
дверь, и лишь после этого постепенно возобнов-лялся прерванный разговор.
     Так вот, постепенно (ибо отец  повторялся в своих объяснениях-- отчасти
потому, что давно уже отошел от этих дел, отчасти же потому, что мать не все
понимала с первого  раза)  Грегор  с  достаточными подробностями узнал, что,
несмотря на все беды, от  старых времен сохра-нилось еще маленькое состояние
и что оно, так как про-центов не трогали, за  эти годы даже немного выросло.
Кроме  того,  оказалось,  что  деньги,  которые  ежемесячно  приносил  домой
Грегор-- он оставлял себе всего несколь-ко гульденов,-- уходили не целиком и
образовали  не-большой  капитал.  Стоя  за  дверью,  Грегор  усиленно  кивал
головой,    обрадованный   такой   неожиданной   предусмотри-тельностью    и
бережливостью. Вообще-то  он  мог  бы этими  лишними деньгами погасить часть
отцовского  долга и приблизить  тот  день,  когда он, Грегор, волей  был  бы
отказаться от своей службы, но теперь  оказалось несомненно  лучше, что отец
распорядился деньгами именно так.
     Денег этих,  однако,  было  слишком  мало,  чтобы семья  могла жить  на
проценты;  их  хватило  бы,  может быть, на год  жизни,  от силы на два,  не
больше. Они  составляли,  таким  образом,  только сумму, которую  следовало,
собст-венно,  отложить на черный день, а  не тратить; а деньги на жизнь надо
было зарабатывать. Отец же был хоть и здоровым,  но старым человеком, он уже
пять лет  не  ра-ботал  и не очень-то  на  себя надеялся;  за эти  пять лет,
оказавшиеся  первыми  каникулами в его хлопотливой, но неудачливой жизни, он
очень обрюзг и стал поэтому довольно тяжел на подъем. Уж  не должна ли  была
зараба-тывать  деньги   старая  мать,  которая  страдала  астмой,  с  трудом
передвигалась даже по квартире  и через  день, за-дыхаясь, лежала на кушетке
возле открытого окна?  Или, может  быть,  их следовало зарабатывать  сестре,
которая в  свои семнадцать  лет была еще ребенком  и имела полное право жить
так же,  как до  сих  пор,-- изящно одеваться, спать  допоздна,  помогать  в
хозяйстве, участвовать в каких-нибудь скромных  развлечениях и прежде  всего
играть на  скрипке.  Когда  заходила  речь об этой необходимости  заработка,
Грегор  всегда  отпускал  дверь  и  бросался на  прохладный  кожаный  диван,
стоявший близ двери, потому что ему делалось жарко от стыда и от горя.
     Он часто лежал там долгими ночами, не засыпая  ни на одно  мгновение, и
часами терся  о  кожу  дивана или не жалея трудов,  придвигал кресло к окну,
вскарабкивался к  проему  и,  упершись в кресло, припадал  к подоконнику что
было явно только каким-то воспоминанием о чувстве освобождения, охватывавшем
его   прежде,  когда  он  выгля-дывал   из  окна.  На  самом  же   деле  все
сколько-нибудь от-даленные предметы он видел  день ото дня все хуже  и хуже;
больницу напротив, которую он прежде прокли-нал-- так она примелькалась ему,
Грегор вообще больше  не различал, и  не знай  он  доподлинно, что живет  на
ти-хой, но вполне  городской улице Шарлоттенштрассе, он мог бы подумать, что
глядит из своего окна на пустыню, в  которую неразличимо слились серая земля
и  серое небо Стоило внимательной  сестре лишь  дважды  увидеть, что  кресло
стоит у окна, как она стала каждый раз,  при-брав комнату,  снова придвигать
кресло к окну и даже оставлять отныне открытыми внутренние оконные створки.
     Если бы Грегор мог поговорить с сестрой и поблаго-дарить ее за все, что
она для него делала, ему было бы легче принимать ее услуги; а так он страдал
из-за этого.
     Правда, сестра всячески старалась смягчить мучитель-ность  создавшегося
положения,  и чем  больше времени проходило, тем  это, конечно,  лучше у нее
получалось, но  ведь  и  Грегору все становилось гораздо  яснее со временем.
Самый  ее  приход  бывал для него  ужасен.  Хотя  во-обще-то  сестра усердно
оберегала всех от  зрелища комнаты Грегора,  сейчас она,  войдя,  не тратила
времени  на то,  чтобы  закрыть  за собой  дверь,  а  бежала  прямо к  окну,
поспешно,  словно она вот-вот задохнется, распахивала  его настежь, а затем,
как бы ни  было холодно, на минутку задерживалась у окна, глубоко дыша. Этой
шумной спеш-кой она пугала  Грегора два раза в день; он все время дрожал под
диваном,  хотя  отлично  знал,  что она,  не-сомненно,  избавила бы  его  от
страхов, если бы только могла находиться в одной комнате с ним при закры-том
окне.
     Однажды -- со дня случившегося с Грегором превра-щения минуло уже около
месяца,  и у сестры,  следователь-но,  не было  особых причин удивляться его
виду --  она пришла  немного раньше обычного  и застала Грегора гля-дящим  в
окно, у которого он неподвижно стоял, являя собой довольно страшное зрелище.
Если бы  она просто не вошла в комнату, для Грегора не было бы в этом ничего
неожиданного, так как, находясь у окна, он  не позволял  ей  открыть его, но
она не  просто  не вошла,  а  отпрянула  назад и заперла дверь; постороннему
могло бы  пока-заться  даже,  что  Грегор  подстерегал  ее и хотел  укусить,
Грегор,  конечно,  сразу  же спрятался  под  диван, но  ее  возвращения  ему
пришлось ждать до  полудня, и была в ней какая-то необычная встревоженность.
Из этого  он понял, что она все еще не выносит  и никогда не сможет выносить
его  облика и что ей стоит больших усилий не убегать прочь при виде даже той
небольшой  части  его  тела,  кото-рая  высовывается  из-под  дивана.  Чтобы
избавить  сестру и от этого  зрелища,  он однажды перенес  на спине-- на эту
работу ему потребовалось четыре часа-- простыню на  диван и положил ее таким
образом, чтобы она скрывала его целиком и  сестра, даже нагнувшись, не могла
увидеть  его. Если  бы,  по ее мнению, в этой простыне не было  на-добности,
сестра  Могла  бы  ведь  и  убрать  ее,  ведь  Грегор  укрылся  так  не  для
удовольствия,  это  было  достаточно  яс-но, но сестра оставила простыню  на
месте, и Грегору пока-залось даже, что он поймал  благодарный взгляд,  когда
осторожно приподнял  головой  простыню, чтобы  посмот-реть,  как приняла это
нововведение сестра.
     Первые две недели  родители не могли заставить себя войти  к нему, и он
часто  слышал, как они  с похвалой  от-зывались о теперешней работе  сестры,
тогда как прежде они то и дело сердились на сестру, потому что она каза-лась
им  довольно  пустой девицей. Теперь и отец и  мать ча-сто стояли в ожидании
перед комнатой  Грегора,  покуда  сестра там  убирала,  и, едва  только  она
выходила оттуда,  заставляли ее  подробно  рассказывать,  в каком  виде была
комната,  что ел Грегор,  как  он  на  этот раз вел  себя  и заметно ли хоть
маленькое  улучшение. Впрочем, мать  от-носительно скоро пожелала  навестить
Грегора,  но отец  и  сестра  удерживали  ее  от  этого-- сначала  разумными
до-водами,  Которые   Грегор,  очень  внимательно  их  выслуши-вая,  целиком
одобрял. Позднее  удерживать ее приходилось уже силой,  и когда она кричала:
"Пустите  меня  к  Грего-ру,  это  же мой  несчастный  сын!  Неужели  вы  не
пони-маете, что я должна пойти к нему?"--  Грегор  думал,  что, наверно, и в
самом деле было бы хорошо, если бы мать приходила к нему. конечно, не каждый
день, но, может быть,  раз  в неделю; ведь она понимала  все куда лучше, чем
сестра, которая при всем своем  мужестве была только ребенком  и в  конечном
счете, наверно, только по детскому легкомыслию взяла на себя такую обузу.
     Желание  Грегора увидеть мать вскоре исполнилось. Заботясь о родителях,
Грегор в дневное время уже не показывался  у окна, ползать же  по нескольким
квадрат-ным метрам пола долго не удавалось, лежать неподвижно было ему уже и
ночами  трудно,  еда  вскоре перестала до-ставлять ему какое бы  то  ни было
удовольствие, и он приобрел привычку ползать  для развлечения по стенам и по
потолку. Особенно  любил  он  висеть на потолке; это было совсем не то,  что
лежать на полу;  дышалось свобод-нее,  тело  легко покачивалось; в том почти
блаженном со-стоянии и рассеянности, в котором он там наверху пребы-вал,  он
подчас, к  собственному своему удивлению,  сры-вался  и шлепался  на пол. Но
теперь он, конечно, владел своим телом совсем не так, как прежде, и  с какой
бы вы-соты он ми падал, он не причинял себе при этом никако-го вреда. Сестра
сразу заметила, что Грегор нашел новое развлечение-- ведь ползая, он повсюду
оставлял следы клейкого вещества,--  и решила  предоставить  ему  как  можно
больше места для этого  занятия,  выставив из комна-ты мешавшую  ему ползать
мебель, то есть прежде  всего  сундук и письменный  стол.  Но она была не  в
состоянии сделать это одна;  позвать  на помощь отца она  не  осмелива-лась,
прислуга же ей,  безусловно, не помогла  бы, ибо, хотя эта шестнадцатилетняя
девушка, нанятая после ухода прежней кухарки, не отказывалась от  места, она
испро-сила  разрешение  держать кухню на  запоре и открывать  дверь  лишь по
особому  оклику;  поэтому  сестре  ничего  не  оставалось,  как  однажды,  в
отсутствие  отца,  привести  мать.  Та  направилась к  Грегору с  возгласами
взволнован-ной  радости,  но  перед  дверью  его  комнаты  умолкла. Се-стра,
конечно, сначала проверила, все ли в порядке в комнате; лишь после этого она
впустила мать. Грегор с величайшей поспешностью скомкал и еще дальше потянул
простыню; казалось, что простыня брошена на  диван  и в самом деле случайно.
На  этот раз Грегор не стал выгля-дывать из-под  простыни;  он отказался  от
возможности  увидеть  мать уже  а  этот раз, но был рад,  что  она  нако-нец
пришла.
     -- Входи, его не видно,-- сказала сестра и явно пове-ла мать за руку.
     Грегор слышал, как слабые  женщины  старались сдви-нуть с места тяжелый
старый сундук и как  сестра все время брала на себя большую часть работы, не
слушая  предостережений матери,  которая боялась,  что та  надо-рвется.  Это
длилось  очень  долго. Когда  они  провозились  уже  с  четверть  часа, мать
сказала, что лучше оставить сундук  там, где он стоит: во-первых, он слишком
тяжел  и они  не  управятся  с ним до прихода отца, а стоя  посреди комнаты,
сундук и вовсе преградит  Грегору путь, а во-вторых, еще неизвестно, приятно
ли Грегору, что мебель выносят. Ей, сказала она, кажется, что ему это скорей
неприятно;  ее, например, вид