незнакомыми или уже  забытыми людьми,  но  вместо того, чтобы
помочь  ему и его семье, оказывались,  все как один, неприступны, и он бывал
рад, когда они исчезали.  А потом он опять  те-рял всякую охоту заботиться о
семье, его  охватывало воз-мущение  плохим уходом, и, не  представляя  себе,
чего  бы ему хотелось  съесть, он замышлял забраться в кладовку, чтобы взять
все, что ему, хотя  бы он и не  был голоден, причиталось. Уже не раздумывая,
чем  бы  доставить Грегору особое удовольствие, сестра теперь  утром и днем,
прежде  чем  бежать  в  свой  магазин,  ногою запихивала  в  комнату Грегора
какую-нибудь еду, чтобы вечером, не-зависимо от  того, притронется он к  ней
или -- как бывало чаще всего-- оставит ее нетронутой, одним  взмахом вени-ка
вымести эту снедь.  Уборка комнаты, которой сестра  занималась теперь всегда
по  вечерам, проходила как нельзя более  быстро. По стенам  тянулись грязные
поло-сы, повсюду лежали  кучи  пыли и  мусора.  Первое  время  при появлении
сестры Грегор забивался в особенно запу-щенные углы, как бы упрекая ее таким
выбором места.  Но  если бы он даже  стоял там неделями, сестра все равно не
исправилась  бы; она  же  видела грязь ничуть не  хуже,  чем он, она  просто
решила оставить ее. При этом она с совер-шенно не свойственной ей  в прежние
времена обидчи-востью, овладевшей теперь вообще всей семьей, следила за тем,
чтобы уборка  комнаты  Грегора  оставалась только ее, сестры, делом. Однажды
мать  затеяла в комнате Гре-гора большую  уборку, для чего  извела несколько
ведер  воды--  такое  обилие  влаги было,  кстати,  неприятно  Гре-гору,  и,
обидевшись,  он неподвижно  распластался на  ди-ване,--  но мать была за это
наказана. Как  только сестра заметила  вечером  перемену в  комнате Грегора,
она,  до  глубины  души оскорбившись,  вбежала в гостиную  и,  не-смотря  на
заклинания  заламывавшей  руки  матери, разра-зилась рыданиями,  на  которые
родители--  отец,  конечно,  испуганно  вскочил со  своего кресла--  глядели
сначала беспомощно и удивленно; потом засуетились и  они: отец, справа, стал
упрекать мать за то, что  она не предоставила  эту уборку сестре; сестра же,
слева, наоборот,  кричала, что ей никогда  больше не  дадут  убирать комнату
Грегора;  тем временем  мать пыталась  утащить  в спальню  отца, который  от
волнения  совсем  потерял  власть  над  собой; сотрясаясь от рыданий, сестра
колотила по  столу своими  маленькими кулачками; а Грегор  громко  шипел  от
злости, потому что никому не приходило в голову закрыть дверь и избавить его
от этого зрелища и от этого шума.
     Но  даже  когда сестре,  измученной службой,  надоело  заботиться,  как
прежде, о Грегоре, матери  не пришлось заменять ее,  но без присмотра Грегор
все-таки  не  остался. Теперь  пришел  черед  служанки.  Старая  эта  вдова,
кото-рая за долгую жизнь вынесла, вероятно, на своих могу-чих плечах  немало
горестей,  в  сущности  не  питала   к  Гре-гору  отвращения.   Без  всякого
любопытства  она  однажды  случайно  открыла  дверь  его комнаты и при  виде
Грегора, который, хотя его никто не гнал, от неожиданности забе-гал по полу,
удивленно  остановилась, сложив  на  животе руки. С  тех  пор она неизменно,
утром и  вечером,  мимохо-дом  приоткрывала дверь и заглядывала  к  Грегору.
Сначала она даже подзывала его к себе  словами, которые, ве-роятно, казались
ей приветливыми, такими, например, как: "Поди-ка сюда, навозный жучок!" или:
"Где наш жучище?" Грегор не отвечал ей, он не двигался с места, словно дверь
вовсе  не открывалась.  Лучше бы этой слу-жанке приказали ежедневно  убирать
его  комнату, вместо того чтобы позволять ей без толку беспокоить его, когда
ей  заблагорассудится!  Как-то  ранним  утром-- в стекла бил  сильный дождь,
должно быть, уже признак наступаю-щей весны,-- когда служанка начала обычную
свою болтовню, Грегор до того разозлился, что,  словно бы  изготовившись для
нападения, медленно, впрочем, и нетвердо, повернулся к служанке. Та, однако,
вместо  того  чтобы испугаться, только занесла вверх стоявший у двери стул и
широко  открыла при этом рот,  и было ясно, что  она намерена закрыть его не
раньше, чем стул в ее руке опу-стится на спину Грегору.
     -- Значит,  дальше не полезем?--  спросила  она,  когда  Грегор  от нее
отвернулся, и спокойно поставила стул в угол, на прежнее место.
     Грегор теперь почти  ничего  не ел.  Только когда он случайно  проходил
мимо приготовленной  ему снеди, он для забавы брал  кусок  в  рот, а  потом,
продержав его  там несколько  часов,  большей частью .выплевывал. Спер-ва он
думал, что аппетит у него отбивает вид его комна-ты, но как раз с переменами
в  своей   комнате  он  очень  быстро  примирился.  Сложилась  уже  привычка
выставлять в  эту комнату  вещи, для  которых не находилось другого места, а
таких вещей было теперь много, потому что одну  комнату сдали троим жильцам.
Эти строгие  люди--  у  всех  троих, как  углядел  через  щель  Грегор, были
окла-дистые бороды-- педантично добивались порядка, причем порядка не только
в своей комнате, но, коль скоро уж они здесь поселились, во всей квартире и,
значит, особенно в кухне. Хлама, тем более грязного, они терпеть  не  могли.
Кроме того, большую часть мебели  они привезли с  собой.  По  этой причине в
доме  оказалось много лишних вещей, которые нельзя  было  продать, но и жаль
было выбросить.
     Все они перекочевали в комнату Грегора. Равным обра-зом-- ящик для золы
и мусорный ящик из  кухни.  Все хотя  бы лишь  временно  ненужное  служанка,
которая всег-да торопилась, просто швыряла в  комнату Грегора;  к  сча-стью,
Грегор  обычно видел  только  выбрасываемый пред-мет  и державшую  его руку.
Возможно,  служанка и собиралась при случае водворить эти вещи на место или;
наоборот, выбросить  все разом, но пока  они так и  остава-лись лежать  там,
куда их однажды  бросили, если только Грегор, пробираясь сквозь эту рухлядь,
не сдвигал ее с места-- сначала поневоле, так как ему негде было пол-зать, а
потом  со все возрастающим удовольствием, хотя после  таких  путешествий  он
часами не мог двигаться от смертельной усталости и тоски.
     Так  как жильцы порою ужинали дома, в общей го-стиной, дверь гостиной в
иные вечера  оставалась запертой, но Грегор  легко мирился с этим, тем более
что даже и  теми вечерами, когда она бывала отворена, часто не поль-зовался,
а  лежал,  чего  не  замечала  семья, в самом темном углу своей комнаты.  Но
однажды служанка оставила дверь в гостиную приоткрытой; приоткрытой осталась
она и ве-чером, когда вошли  жильцы  и зажегся свет. Они уселись с того края
стола, где раньше ели отец,  мать  и  Грегор,  развернули салфетки и взяли в
руки ножи и вилки.  Тот-час же в дверях появилась мать с блюдом мяса и сразу
же за ней сестра-- с  полным блюдом картошки. От еды обильно шел пар. Жильцы
нагнулись над  поставленными перед  ними блюдами, словно желая проверить их,
прежде  чем приступить к  еде,  и тот, что сидел  посредине и  поль-зовался,
видимо, особым уважением двух других, и  в са-мом  деле разрезал  кусок мяса
прямо на блюде, явно желая определить, достаточно ли оно мягкое и не следует
ли ото-слать  его обратно. Он остался доволен,  а мать и  сестра, напряженно
следившие за ним, с облегчением улыбнулись.
     Сами хозяева  ели  на кухне. Однако, прежде чем отпра-виться на  кухню,
отец  зашел  в гостиную  и, сделав общий  поклон,  с фуражкой в руках обошел
стол. Жильцы  дружно поднялись  и что-то  пробормотали в  бороды.  Оставшись
затем одни, они ели в полном почти молчании.  Грегору по-казалось  странным,
что из  всех разнообразных  шумов тра-пезы то и  дело выделялся  звук жующих
зубов, словно это должно было показать Грегору, что для еды нужны зубы и что
самые распрекрасные челюсти, если они без зубов, никуда не годятся. "Да ведь
и я чего-нибудь съел бы,--  озабоченно  говорил  себе Грегор,-- но только не
того, что они. Как много эти люди едят, а я погибаю!"
     Именно в тот вечер -- Грегор не помнил,  чтобы за все это время он хоть
раз слышал, как играет сестра,-- - из кух-ни донеслись звуки скрипки. Жильцы
уже покончили с ужином, средний,  достав газету, дал двум другим по листу, и
теперь  они  сидели  откинувшись  и  читали.  Когда  заиграла  скрипка,  они
прислушались,  поднялись  и  на  цыпочках  подошли к  двери  передней,  где,
сгрудившись, и  останови-лись.  По-видимому,  их услыхали на  кухне,  и отец
крикнул:
     --  Может быть, музыка господам неприятна? Ее можно прекратить  сию  же
минуту.
     --  Напротив,-- сказал средний жилец,--  не угодно ли  барышне пройти к
нам и поиграть в этой комнате, где, право же, гораздо приятнее и уютнее?
     -- О, пожалуйста! -- воскликнул отец, словно на скрип-ке играл он.
     Жильцы  вернулись в  гостиную  и стали  ждать.  Вскоре  явились отец  с
пюпитром, мать  с  нотами и  сестра со скрип-кой.  Сестра  спокойно занялась
приготовлениями к игре;
     родители,  никогда прежде не сдававшие комнат  и потому обращавшиеся  с
жильцами  преувеличенно  вежливо,  не осмелились сесть  на свои  собственные
стулья; отец присло-нился  к двери, засунув правую руку за борт  застегнутой
ливреи, между  двумя пуговицами;  мать же, которой один из жильцов предложил
стул, оставила  его там,  куда  тот его случайно поставил, а  сама  сидела в
сторонке, в углу.
     Сестра начала играть. Отец и мать, каждый со своей стороны, внимательно
следили  за  движениями  ее  рук.  Грегор,  привлеченный  игрой,   отважился
продвинуться немного дальше  обычного, и голова его была уже  в гостиной. Он
почти не удивлялся тому, что в  последнее время стал от-носиться к другим не
очень-то чутко; прежде эта чуткость была его гордостью. А  между тем  именно
теперь у  него  было больше, чем когда-либо, оснований прятаться,  ибо из-за
пыли, лежавшей повсюду в его комнате и при малейшем  движении поднимавшейся,
он и сам тоже был весь покрыт  пылью; на спине  и на боках он таскал с собой
нитки,  во-лосы, остатки еды; слишком велико  было его  равнодушие ко всему,
чтобы  ложиться, как прежде, по нескольку  раз в день на спину и чиститься о
ковер.  Но, несмотря на свой  неопрятный  вид, он  не  побоялся продвинуться
вперед по сверкающему полу гостиной.
     Впрочем, никто  не  обращал  на  него  внимания.  Родные  были  целиком
поглощены игрой на скрипке,  а  жильцы,  ко-торые сначала,  засунув  руки  в
карманы  брюк, стали у са-мого  пюпитра сестры, откуда все они заглядывали в
ноты,   что,   несомненно,  мешало   сестре,   отошли   вскоре,   вполголоса
переговариваясь и опустив головы,  к окну, куда и бросал теперь  озабоченные
взгляды отец. Было и впрямь похоже на то, что они обманулись в своей надежде
послушать хо-рошую, интересную игру на скрипке,  что все  это представ-ление
им наскучило и они уже лишь из вежливости поступались своим покоем. Особенно
свидетельствовало об их большой  нервозности то, как они  выпускали вверх из
ноздрей и изо рта дым сигар. А сестра  играла так хорошо! Ее лицо склонилось
набок, внимательно  и печально следовал ее взгляд за нотными знаками. Грегор
прополз  еще  немного  вперед и  прижался головой к  полу,  чтобы  полу-чить
возможность встретиться с ней глазами. Был ли он  животным, если музыка  так
волновала  его? Ему казалось,  что перед ним открывается  путь  к  желанной,
неведомой пище. Он был полон решимости пробраться  к сестре и, дернув ее  за
юбку, дать ей понять, чтобы она прошла  со своей скрипкой в его комнату, ибо
здесь  никто не оценит  ее  игры  так, как оценит  эту игру он. Он решил  не
выпу-скать больше сестру  из своей комнаты,  по  крайней мере  до  тех  пор,
покуда он  жив; пусть ужасная его внешность сослужит ему наконец службу; ему
хотелось,  появляясь  у  всех дверей своей  комнаты  одновременно,  шипеньем
от-пугивать всякого, кто подступится к ним; но сестра должна остаться у него
не  по  принуждению, а  добровольно; пусть она сядет рядом с ним  на диван и
склонит к  нему  ухо,  и  тогда  он  поведает  ей,  что  был  твердо намерен
определить  ее в консерваторию и что об  этом, не случись такого не-счастья,
он еще в прошлое  рождество -- ведь рождество, наверно, уже  прошло? -- всем
заявил бы, не боясь  ничьих  и никаких  возражений. После  этих слов сестра,
растрогавшись,  заплакала бы, а Грегор поднялся бы к ее плечу и поцеловал бы
ее в шею, которую она, как поступила на службу, не закрывала ни воротниками,
ни лентами.
     --  Господин  Замза!-- крикнул  средний жилец отцу  и,  не тратя больше
слов,  указал пальцем на  медленно продвигавшегося  вперед  Грегора. Скрипка
умолкла,  средний жилец сначала  улыбнулся, сделав  знак головой друзь-ям, а
потом снова взглянул на Грегора.  Отец, по-видимому, счел более необходимым,
чем  прогонять  Грегора,  успо-коить  сначала  жильцов,  хотя  те  вовсе  не
волновались и  Грегор занимал их, казалось, больше,  нежели игра на скрипке.
Отец  поспешил к ним,  стараясь  своими широко разведенными руками оттеснить
жильцов  в их комнату  и одновременно  заслонить  от  их глаз Грегора  своим
туловищем.  Теперь они и в  самом. деле  начали сердиться  --  то  ли  из-за
поведения отца,  то ли обнаружив,  что  жили, не  подозревая  о том, с таким
соседом,  как  Грегор.  Они тре-бовали от  отца объяснений, поднимали в свою
очередь  руки, теребили бороды и лишь  медленно  отступали к  своей комнате.
Между тем  сестра преодолела растерянность, в которую впала оттого, что  так
внезапно  прервали  ее игру;  несколько  мгновений  она держала в  бессильно
повисших руках  смычок  и  скрипку и, словно  продолжая играть,  по-прежнему
глядела на ноты, а потом вдруг встрепенулась и, положив инструмент на колени
матери  -- та все еще  сидела на  своем стуле,  пытаясь  преодолеть  приступ
удушья  глу-бокими вздохами,--  побежала  в  смежную комнату,  к которой под
натиском  отца  быстро приближались  жильцы. Видно  было, как  под  опытными
руками сестры взлетают  и укладываются одеяла и пуховики на кроватях. Прежде
чем  жильцы  достигли  своей  комнаты,  сестра  кончила сте-лить  постели  и
выскользнула оттуда. Отцом, видимо,  снова настолько овладело его упрямство,
что  он забыл  о всякой  почтительности,  с  которой  как-никак  обязан  был
отно-ситься к своим жильцам.  Он все оттеснял  и  оттеснял их,  покуда уже в
дверях комнаты  средний  жилец  не топнул  громко ногой и не остановил  этим
отца.
     -- Позвольте мне заявить,--  сказал он,  подняв  руку и поискав глазами
также  мать и сестру,-- что ввиду мерз-ких порядков, царящих в этой квартире
и в этой семье,-- тут он решительно плюнул на пол,-- я  наотрез отказы-ваюсь
от  комнаты.  Разумеется, я  ни гроша  не  заплачу и  за те дни, что я здесь
прожил,  напротив,  я  еще подумаю, не  предъявить  ли  мне  вам  каких-либо
претензий, смею вас заверить, вполне обоснованных.
     Он  умолк  и  пристально  посмотрел  вперед,  словно  чего-то  ждал.  И
действительно, оба его друга тотчас же подали голос:
     -- Мы тоже наотрез отказываемся.
     После этого он взялся за дверную ручку и с шумом за-хлопнул дверь.
     Отец ощупью проковылял  к своему креслу и  повалился в него;  с первого
взгляда можно было подумать, что он расположился, как обычно, вздремнуть, но
по  тому, как сильно и  словно  бы неудержимо качалась у него голо-ва, видно
было, что он вовсе не спал. Грегор все время не-подвижно лежал на том месте,
где его застигли жильцы. Разочарованный неудачей своего плана, а может быть,
и  от  слабости  после  долгого  голодания, он  совсем  утратил  способность
двигаться. Он  не  сомневался, что  с  минуты  на минуту  на него  обрушится
всеобщее  негодование,  и  ждал.  Его не  вспугнула даже  скрипка,  которая,
выскользнув из дрожащих пальцев  матери, упала  с ее колен  и издала гул-кий
звук.
     --  Дорогие  родители,--  сказала  сестра, хлопнув,  чтобы  призвать  к
вниманию, рукою по столу,-- так  жить  дальше нельзя.  Если  вы этого, может
быть,  не  понимаете,  то я  это  понимаю. Я  не  стану произносить при этом
чудовище имя моего брата и скажу только: мы должны попытаться из-бавиться от
него.  Мы сделали все, что было в человече-ских силах, мы ухаживали за ним и
терпели его, нас, по-моему, нельзя ни в чем упрекнуть.
     -- Она тысячу  раз права,--  сказал  отец тихо.  Мать,  которая все еще
задыхалась, начала глухо каш-лять в кулак с безумным выражением глаз.
     Сестра  поспешила  к  матери  и  придержала ей  голову  ладонью.  Отец,
которого  слова сестры  навели,  казалось, на  какие-то  более  определенные
мысли, выпрямился в  кре-сле; он играл своей форменной фуражкой, лежавшей на
столе среди  все  еще  неубранных после  ужина тарелок, и время  от  времени
поглядывал на притихшего Грегора.
     -- Мы должны попытаться избавиться от него,-- сказала сестра, обращаясь
только к отцу, ибо мать ничего не слышала  за своим кашлем,-- оно  вас обоих
погубит,  вот увидите. Если так тяжело трудишься, как мы все, невмо-готу еще
и дома сносить эту вечную муку. Я тоже не могу больше.
     И  она разразилась такими  рыданиями, что  ее  слезы скатались  на лицо
матери, которое сестра принялась вытирать машинальным движением рук.
     --  Дитя  мое,--  сочувственно  и  с  поразительным пони-манием  сказал
отец,-- но что же нам делать?
     Сестра  только  пожала  плечами  в   знак  растерянности,  которая--  в
противоположность прежней ее решимости-- овладела ею, когда она плакала.
     -- Если бы он понимал нас...-- полувопросительно ска-зал отец.
     Сестра, продолжая плакать, резко махнула рукой в знак того, что об этом
нечего и думать.
     -- Если  бы он понимал  нас,-- повторил отец  и  закрыл глаза, разделяя
убежденность сестры  в  невозможности это-го,--  тогда, может  быть, с ним и
удалось бы о чем-то дого-вориться. А так...
     --  Пусть  убирается  отсюда!--  воскликнула сестра--  Это единственный
выход,  отец. Ты должен только избавиться от мысли, что это Грегор. В том-то
и состоит наше несчастье, что мы долго верили в это. Но какой же он Гре-гор?
Будь  это Грегор, он давно бы понял, что люди не могут  жить вместе  с таким
животным, и сам ушел бы. Тогда бы у нас не было брата,  но зато мы могли  бы
по-прежнему жить  и чтить  его  память. А так это животное  преследует  нас,
прогоняет жильцов, явно хочет занять всю квартиру и выбросить нас на  улицу.
Гляди, отец,-- закри-чала она внезапно,-- он уже опять принимается за свое!
     И в совершенно  непонятном  Грегору ужасе  сестра даже  покинула  мать,
буквально оттолкнувшись  от стула, словно предпочитала пожертвовать матерью,
но   не  оставаться  ря-дом  с  Грегором,  и  поспешила  к   отцу,  который,
встревожив-шись только из-за ее  поведения, тоже встал и протянул  навстречу
ей руки, как бы желая ее защитить. .
     Но ведь у  Грегора и в мыслях не было пугать кого бы то ни было, а  тем
более сестру. Он просто начал повора-чиваться, чтобы уползти в свою комнату,
а  это  действи-тельно  сразу  же  бросилось  в  глаза,   потому  что  из-за
бо-лезненного своего состояния он должен был при  трудных поворотах помогать
себе головой, неоднократно поднимая ее и  стукаясь ею об пол. Он остановился
и оглянулся. Добрые его намерения, казалось, были распознаны,  испуг прошел.
Теперь все  смотрели на него  молча  и грустно. Мать  полулежала  на  стуле,
вытянув ноги, глаза ее были от усталости почти закрыты; отец и сестра сидели
рядом, сестра обняла отца за шею.
     "Наверно, мне уже можно  повернуться",--  подумал Гре-гор и начал  свою
работу снова. Он не мог не пыхтеть  от  напряжения и вынужден был  то и дело
отдыхать.  Впро-чем, его  никто  и не торопил, его предоставили самому себе.
Закончив  поворот,  он  сразу  же  пополз   прямо.  Он  удивил-ся   большому
расстоянию, отделявшему его от комнаты,  и не  мог понять, как  он при своей
слабости  недавно  еще  умудрился  проделать  этот же путь почти  незаметно.
Забо-тясь только о том, чтобы поскорей доползти, он не заме-чал, что никакие
слова, никакие возгласы ро