", вероятно, закрыл книгу с чувством,  что
я полностью избавился от употребления опиума. Именно  это  впечатление  я  и
хотел произвесть и сделал так по двум  причинам;  во-первых,  самый  процесс
воспроизведения подобных страданий безусловно предполагает в его исполнителе
известную способность  обозревать  свой  собственный  случай  с  холодностью
стороннего наблюдателя, а  также  и  такую  степень  мужества,  нужного  для
точного его описания, какую  трудно  предположить  у  того,  кто  продолжает
страдать от действия опиума; во-вторых,  снизив  приемы  со  столь  большого
количества в восемь тысяч капель до  столь  сравнительно  малого  -  от  ста
шестидесяти капель до трехсот, - я  вполне  мог  полагать,  что  победа  уже
достигнута. Дозволяя читателю думать обо мне как об исправившемся  опиофаге,
я вызвал у него лишь такое представление, которое сам  разделял;  как  можно
было заметить, это представление  возникало  скорее  из  общего  тона  моего
заключения, нежели из конкретных замечаний, хотя и они ни  в  коей  мере  не
расходятся с буквальной правдою. Вскоре по  написании  книги  я  понял,  что
окончательное усилие в борьбе моей будет стоить мне гораздо  больше,  чем  я
предвидел, а необходимость его росла с каждым месяцем. Особенно ясно  ощущал
я ослабление  чувствительности  желудка,  что  в  моем  представлении  могло
означать образование или развитие некоего затвердения в  этом  органе.  Один
выдающийся врач, чьей доброте я в то время был глубоко обязан, сообщил  мне,
что  подобный  исход  моего  случая  не  исключен,  однако  же  может   быть
предупрежден, если я продолжу употребление опиума. Посему решил я  полностью
отречься от опиума лишь тогда, когда сумею безраздельно  направить  мысль  и
стремленье свое к достижению этой цели. Впрочем, вплоть до 24 июня  прошлого
года сколь-нибудь удовлетворительного  стечения  обстоятельств,  годных  для
такой попытки, не произошло. И  в  день  сей  начал  я  свой  опыт,  заранее
приготовясь к тому, чтобы не дрогнув проявить выдержку под любыми "ударами".
Должен предуведомить читателя, что сто семьдесят или сто восемьдесят  капель
составляли привычную мою дозу в течение долгих месяцев, порой доходил я и до
пятисот, а однажды - чуть ли не  до  семисот;  не  раз,  подступая  к  своей
задаче, ограничивался я и ста каплями, но не выдерживал более четырех суток,
- кстати, я всегда полагал именно четвертый день куда  труднее,  нежели  три
предыдущих. Начал я плавание неторопливо - сто тридцать капель  было  нормою
трех первых дней, а на четвертый я круто сошел до восьмидесяти, но отчаяние,
мной овладевшее, вмиг  такую  "самонадеянность  стряхнуло";  примерно  месяц
держался я этой отметки, потом же спустился до шестидесяти, а на другой день
- до нуля. За десять лет впервые я существовал без опиума. Я  упорствовал  в
своем воздержании девяносто часов, то есть более половины  недели.  Затем  я
принял - о, не спрашивай меня, сколь много; а ты, строжайший, что бы  сделал
на моем месте? Затем я снова воздержался, - затем принял всего двадцать пять
капель, - затем опять воздержался - и так далее.
     В первые шесть недель этих опытов симптомы моей  болезни  были  таковы:
ужасная раздражительность и возбуждение  во  всем  организме;  в  частности,
возобновление жизни и чувствительности  в  желудке,  но  нередко  с  сильной
болью; непрекращающееся беспокойство днем и ночью; сон - я  почти  не  знал,
что это такое, - за сутки не более трех  часов,  причем  такой  тревожный  и
неглубокий, что я слышал всякий звук вокруг меня; нижняя  челюсть  постоянно
опухала, рот покрывался язвами; были и другие болезненные явления, о которых
рассказывать скучно; об одном из них, однако, я  должен  упомянуть,  ибо  он
неизбежно присутствовал всякой попытке избавиться  от  опиума,  а  именно  -
безудержное чихание; оно стало совершенно невыносимым и длилось порой по два
часа кряду, повторяясь по меньшей мере  дважды  или  трижды  в  день.  Я  не
слишком тому удивлялся, вспомнив, что где-то слышал или читал, будто пленка,
выстилающая ноздри, есть  продолжение  пленки  в  желудке;  этим,  я  думаю,
объясняются воспалительные явления вокруг ноздрей пьяниц. Так,  по-видимому,
выражалось  нежданное  восстановление  прежней   чувствительности   желудка.
Замечательно также и то, что за все годы употребления опиума я ни разу  (как
говорится) не простудился и даже  не  кашлял.  Теперь  же  у  меня  началась
сильнейшая простуда, а вслед за ней и кашель. В  неоконченном  письме  к  -,
начатом примерно в то время, я нашел  следующие  строки:  "Вы  просите  меня
написать -. Знаете ли вы пьесу Бомонта и Флетчера {2} "Тьери и Теодорет"?  В
ней вы увидите, что происходит с моим сном; да и касательно прочих  вопросов
вы не обнаружите преувеличений. Уверяю вас, ныне за один час мне приходит  в
голову больше мыслей, нежели за год во власти  опиума.  Кажется,  будто  все
мысли, на десять лет  замороженные  опиумом,  вмиг  оттаяли,  как  в  старой
сказке, и в великом множестве потекли ко мне со всех сторон.  И  таковы  мое
нетерпение и отвратительное раздражение, что  покуда  одна  из  этих  мыслей
схвачена и записана мною, - пятьдесят уж успевают ускользнуть;  несмотря  на
усталость, вызванную страданием и бессонницей,  я  не  могу  ни  стоять,  ни
сидеть неподвижно даже две минуты". I mine, et versus tecum meditare canoros
{Ступай же и обдумывай про себя звучные стихи (лат.).}.
     В эту пору моих опытов я послал за соседским врачом с  просьбой  прийти
осмотреть меня. Вечером  он  явился.  Кратко  рассказав  о  моем  случае,  я
спросил,  не  думает  ли  он,  что   опиум   мог   способствовать   действию
пищеварительных органов и что нынешние мои боли - явная причина  бессонницы,
могут происходить от несварения желудка? Его ответом было: нет, наоборот, он
считает,  что  страдания  вызваны  самим  пищеварением,  которое   нормально
проходит неосознанно, но от неестественного состояния желудка,  испорченного
длительным употреблением опиума,  этот  процесс  стал  очень  ощутим.  Такое
мнение  показалось  мне  вполне  правдоподобным,  да  и  сама  непрерывность
страданий склоняет меня к мысли, что это верно  -  ведь  если  бы  это  было
временным нарушением процесса пищеварения, то оно, конечно, иногда отступало
бы и острота  приступов  колебалась  бы.  Природа,  как  она  проявляется  в
здоровом состоянии человека,  намеренно  скрывает  от  нашего  внимания  все
жизненные  процессы  кровообращения,   расширение   и   сокращение   легких,
перистальтика etc., - опиум же, кажется, способен в этих  и  прочих  случаях
противостоять замыслу  природы.  По  совету  врача  я  попробовал  принимать
полынную  настойку  и  на  краткое  время  сильно  смягчил  свои  неприятные
ощущения, но к сорок второму дню испытаний отмеченные мною  признаки  недуга
стали исчезать, и на  место  их  вступили  новые,  куда  более  мучительного
свойства; от них, с короткими перерывами, я страдаю до сих пор. Не  описываю
всего этого по  двум  причинам:  во-первых,  разум  восстает  против  всякой
попытки припомнить подробно мучения, во времени еще недалекие:  описать  все
это достаточно подробно, чтобы от этого мог быть толк, значило бы  "infandum
renovare dolorem"  {"обновить  несказанную  печаль"  (лат.).},  -  при  том,
возможно, без достаточных для того оснований; во-вторых, я  сомневаюсь,  что
указанное  состояние  можно   объяснить   действием   опиума   вообще,   его
употреблением или неупотреблением;  то  есть  нужно  выяснить,  являются  ли
переживаемые страдания последним дурным следствием прямого  действия  опиума
или  первым  дурным  следствием  исключения  опиума  из   организма,   давно
расстроенного  его   употреблением.   Безусловно,   часть   этих   симптомов
обусловлена временем года (август): хоть лето не  было  жарким,  но  все  же
сумма  тепла,  накопленная  за  предшествующие  месяцы  вкупе  с  теплом   в
настоящем, естественно привела к крайней жаре  во  второй  половине  августа
этого года.  Случилось  так,  что  избыточная  потливость,  которая  даже  в
рождественские дни сопутствует резкому уменьшению ежедневной дозы опиума,  а
в июле была такой сильной, что вынуждала меня принимать ванну пять-шесть раз
в день, - эта  потливость,  с  наступлением  самого  жаркого  времени  года,
совершенно прекратилась; вследствие этого тяжелое  действие  жары  ничем  не
смягчалось. Другой симптом,  который  я  по  невежеству  называю  внутренним
ревматизмом (порой отдающим в плечи etc., но чаще ощущаемым  в  животе),  по
всей видимости, был вызван  не  столько  опиумом  или  же  отсутствием  его,
сколько сыростью моего дома {Говоря  так,  я  не  хочу  проявить  неуважение
именно к этому дому, и читатель  поймет  это,  когда  я  признаюсь,  что  за
исключением одного или двух роскошных особняков и нескольких строений  более
скромных, облицованных роман-цементом, я не  знаю  ни  одного  дома  в  этой
горной области, который  был  бы  полностью  водонепроницаем.  Я  льщу  себя
надеждой, что книги в Англии строятся на твердых началах,  но  любые  другие
постройки находятся в варварском состоянии и, что хуже, в состоянии крайнего
упадка. (Примеч. автора.)}, достигшей около того времени максимума, ибо июль
был, по обыкновению, месяцем непрерывных  дождей  в  нашей  самой  дождливой
части Англии.
     Имея все эти причины для сомнений относительно связи опиума с последней
стадией моих телесных мук (если только не рассматривать опиум как  косвенную
причину    ослабления,    изнеможения    организма     и,     следовательно,
предрасположенности к любому вредоносному  воздействию),  я  охотно  избавлю
читателя от описания всего этого - пускай для  него  страдания  эти  сгинут;
хотел бы я так же легко сказать: пусть  сгинут  они  из  моих  воспоминаний,
чтобы никогда в будущем часы покоя не нарушались бы  слишком  ярким  образом
возможного человеческого несчастья!
    Вот и все, что можно сказать о продолжении моих  опытов;  что  касается
первой их стадии, к которой, собственно, относятся они сами и их  применение
к другим  случаям,  я  должен  просить  читателя  не  забывать  о  причинах,
побудивших меня записать их. Таковых было две: во-первых,  вера  в  то,  что
могу и я немного дополнить историю опиума  как  медицинского  средства.  Мне
известно, что я не  смог  привести  свой  замысел  в  исполнение  вследствие
вялости ума, телесных страданий и крайнего  отвращения  к  самому  предмету,
досаждавшему мне, покуда писал  я  эту  часть  своей  работы;  поскольку  по
написании оной я тотчас отослал ее в типографию почти в пяти градусах широты
отсюда, ее уже нельзя ни изменить,  ни  усовершенствовать.  Однако  даже  из
этого бессвязного отчета ясно видно, что он в той мере
полезен всем заинтересованным в такой повести об опиуме - то есть  всем
опиофагам, - в какой он, к утешению и ободрению их,  устанавливает,  что  от
опиума, уменьшая приемы достаточно быстро, можно отказаться, а страдания при
этом будут не больше тех, что может выдержать воля обыкновенного человека {*}.
     {* К этому я замечу, что сам я слишком  спешил  и  потому  неоправданно
усугублял свои  страдания;  хотя,  вероятно,  опыты  мои  были  недостаточно
последовательны и равномерны. И дабы читатель мог сам рассудить, а  главное,
дабы опиофаг, - коли тот готовится уйти на покой, - имел бы пред глазами все
возможные сведения, я присовокупляю к сему свой дневник:

              Первая неделя             Вторая неделя
             Июнь  Капли лауд.        Июль   Капли лауд.
      Понед., 24      130      Понед., 1        80
              25      140              2        80
              26      130              3        90
              27      80               4        100
              28      80               5        80
              29      80               6        80
              30      80               7        80

              Третья неделя             Четвертая неделя
             Июль  Капли лауд.        Июль   Капли лауд.
      Понед., 8       300       Понед., 15	76
              9       50	        16      73 1/2
              10 |                      17      73 1/2
              11 }  пропуск             18      70
              12 |                      19      240
              13 |                      20      80
              14      76                21	350

                             Пятая неделя
                           Июль   Капли лауд.
                    Понед., 22       60
                            23       нуль
                            24       нуль
                            25       нуль
                            26       200
                            27       нуль

     Читатель, может быть,  спросит:  что  значат  сии  внезапные  рецидивы,
выраженные числами 300-350 etc.? Причиною этих  рецидивов  была  всего  лишь
нетвердость воли, а движущей силой, если она вообще требовалась, был принцип
"reculer pour mieux sauter" ["Отступить, чтобы лучше прыгнуть"  (фр.)]  (ибо
будучи от большого приема в оцепенении, длившемся день или два, желудок  мой
удовлетворялся меньшим количеством и, по пробуждении, уже приноравливался  к
новому рациону), но могу указать и другой принцип: из всех страданий,  между
собою равных по силе, перенести легче те, на  которые  мы  отвечаем  гневом;
стоило лишь мне дойти в приемах своих до изрядного  количества,  как  уж  на
следующий день я приходил в страшное негодование, а потому и  вытерпеть  мог
любые муки. (Примеч. автора.)}
     Сообщить об этом итоге моего опыта - вот первая  моя  цель.  Во-первых,
дополнительной целью было объяснить читателю, почему невозможным  стало  для
меня сочинить Третью часть своевременно, чтобы она могла войти  в  настоящее
переиздание: ведь гранки этого переиздания были посланы  мне  из  Лондона  в
самое время сего опыта и столь велика была моя неспособность  дополнить  или
улучшить что-либо в них, что  я  не  мог  с  должным  вниманием  читать  их,
исправлять опечатки или устранять словесные огрехи. Таковы были причины,  по
которым я утомлял читателя записями, длинными или краткими,  об  опытах  над
столь низменным предметом, как собственное мое тело. Я  искренне  верю,  что
читатель не забудет о них и не поймет меня превратно, будто я  мог  снизойти
до такого гнусного предмета ради него самого, а не ради  заботы  о  всеобщей
пользе.
     Есть некое животное, называемое погруженным в себя ипохондриком, -  это
я знаю наверное, мне самому доводилось встречать его. И я  знаю,  что  он  -
самый  невообразимый  heautontimoroumenos   {самоистязатель   (др.-греч.).}.
Отчетливо вызывая  в  своем  сознании  любые  симптомы,  он  поддерживает  и
углубляет их, между тем как они исчезли бы, если бы он  придал  мыслям  иное
направление. Я же  питаю  слишком  глубокое  отвращение  к  сей  недостойной
эгоистичной привычке, и снизойти до нее для меня было  бы  такой  же  тратою
времени, как и наблюдать за бедной служанкой, с которой, как я слышу сейчас,
во дворе  любезничает  какой-то  паренек.  Пристало  ли  Трансцендентальному
Философу любопытствовать по такому случаю? Мне ли, кому и восемь с половиной
лет не прожить, тратить  досуг  на  столь  мелкие  занятия?  Дабы  более  не
возвращаться к  этому  вопросу,  я  скажу  нечто  способное  оскорбить  иных
читателей, но,  уверен,  это  не  должно  случиться,  если  они  поймут  мои
побуждения. Ни один человек, полагаю я, не станет тратить времени на функции
собственного тела, если только не питает к ним интереса; между тем  читатель
видит, что не только далек я от самодовольного  любования  своим  телом,  но
ненавижу, горько осмеиваю и презираю его, и не стал бы роптать, ежели бы ему
впоследствии  выпали  те  крайние  унижения,  коим  подвергает  закон   тела
величайших преступников. В доказательство искренности  этих  слов  я  сделаю
нижеследующее распоряжение.  У  меня,  как  и  у  прочих  людей,  есть  свои
особенные желания относительно места моего  погребения  -  проведши  большую
часть жизни в горах, я склоняюсь  к  такой  причуде:  зеленое  кладбище  меж
древних одиноких  холмов  было  бы  более  возвышенным  и  достойным  местом
упокоения философа, нежели чудовищные голгофы Лондона. Но  если  господа  из
Врачебной коллегии посчитают, что их науке прибавится пользы от исследования
явлений, наблюдающихся в теле  опиофага,  пускай  лишь  молвят  слово,  и  я
позабочусь о том, чтобы мое было им законно передано, то есть я  сам  с  ним
покончу. Пусть не колеблясь выразят  они  свое  желание,  не  сообразуясь  с
требованиями ложной деликатности и уважения к моим чувствам; я  уверяю,  что
они мне доставят честь немалую, "продемонстрировав" такое  истощенное  тело,
как мое; я же получу удовольствие, предвкушая посмертную месть  и  глумление
над тем, что причинило мне так много страданий в этой жизни. Такие завещания
не приняты: о  дарах,  поставленных  в  зависимость  от  смерти  завещателя,
нередко опасно уведомлять заранее; тому есть замечательный пример, очевидный
в обычаях одного из римских государей, - будучи предупрежден людьми богатыми
о том, что они завещали ему ценное имение, он выражал полное  удовлетворение
таким  распоряжением  и  милостивое  согласие  принять  сие   выражение   их
преданности; но затем, ежели завещатели не спешили ввести его во владение  и
ежели они, изменники, "упорно продолжали жить" (si vivere perseverarent, как
выражается Светоний {3}), он крайне раздражался и  принимал  соответствующие
меры. Во времена наихудшего из Цезарей  {4}  мы  были  бы  вправе  опасаться
такого поведения; но я уверен, что от английских врачей нашего времени я  не
должен ожидать ни нетерпения, ни иных чувств, кроме тех,  что  соответствуют
чистой любви к науке и ее интересам, -  которые  и  побуждают  меня  сделать
такое предложение.

                                                            30-е сент., 1822

ДОПОЛНЕНИЯ

                              Томас де Квинси

                          SUSPIRIA DE PROFUNDIS {*},
                     {* Воздыхания из глубины (лат.).}
                          СОСТАВЛЯЮЩИЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ
                  "ИСПОВЕДИ АНГЛИЧАНИНА, ЛЮБИТЕЛЯ ОПИУМА"


СНОВИДЕНИЕ

     В 1821 году появилась - сначала в журнале,  а  спустя  год,  в  1822-м,
вышла в свет отдельным томом  -  "Исповедь  англичанина,  любителя  опиума".
Книга эта имела  целью  показать,  хотя  бы  отчасти,  скрытые  возможности,
свойственные человеческим сновидениям. Каково бы ни было число  тех,  в  ком
таится способность видеть яркие,  необычные  сны,  -  надо  полагать,  не  у
слишком многих эта способность в достаточной мере развита. Перекупщику быков
скорее всего приснятся быки: условия жизни, ежедневно налагающие чуть ли  не
на каждого из нас ярмо впечатлений, кои несовместимы с порывами духа,  часто
приглушают и обуздывают могущественность силы, порождающей сновидения;  даже
умы,  склонные  к  кипению  возвышенных   образов,   иссушаются   скудостью.
Постоянное великолепие  картин,  созерцаемых  в  забытьи,  неизбежно  должно
подкрепляться врожденной тягой к мечтательству. Склонность к  мечтам  питает
сны в первую очередь, но даже самая пылкая  мечтательность  ослабляется  все
возрастающей суетностью современной жизни у нас в Англии {1}. К тому же взор
самого бесстрастного наблюдателя не может не  быть  обеспокоен  событиями  и
переменами, на протяжении полувека мощно сотрясавшими монархии по всей земле
{2}; не может не быть смущен непрерывным  развитием  грандиозных  физических
энергий - пара  {3},  применяемого  повсюду,  и  света  {4},  попадающего  к
человеку в рабское  услужение;  небесные  силы  содействуют  распространению
образования и ускоряют работу печатного  станка;  силы  преисподней  (адские
лишь по видимости, на деле происхождение их также  божественно)  подстрекают
усовершенствование артиллерии и прочих орудий разрушения; мозг наш словно бы