лчаса не  растянутся  на
полгода, на год, а то и больше. Полчаса или год - шансы равны. Он бы не стал
биться об заклад, что это не так.
     Но  если представить  себе,  что  ему  протянут руку помощи, то гораздо
выгоднее и дальше притворяться больным. Именно к этому  вопросу он все время
мысленно возвращался. Раз он живет в стране, где существуют закон и порядок,
то естественно надеяться на  помощь. Те  люди,  которые скрывались  в тумане
загадочности и, не подав  признаков  жизни,  попадали в  число пропавших без
вести, в большинстве  случаев сами этого хотели. Кроме того,  если ничто  не
указывает на преступление,  исчезновение рассматривается не как уголовное, а
как  гражданское дело  и полиция особенно глубоко  в него не вникает.  Но  в
случае с ним обстоятельства совсем иные. Он  жаждет помощи, он взывает о ней
ко всем - ему безразлично, откуда она придет.. Даже для человека, ни разу не
видевшего его, не слышавшего  его голоса, все станет сразу ясным, как только
тот хоть  мельком  взглянет на его дом, оставшийся без хозяина. Недочитанная
книга,  раскрытая на той  странице, как он ее оставил...  Мелочь в  карманах
костюма,  в котором  он ходил  на работу... Чековая  книжка - пусть на очень
скромную сумму, - с которой  в последнее время  не снимал  деньги... Ящик  с
недосушенными насекомыми,  еще не приведенными в порядок...  Заказ на  новые
банки  для насекомых, приготовленный к отправке, с  наклеенной маркой... Все
брошено   незаконченным  и  указывает   на   намерение   хозяина  вернуться.
Посетитель,  хочет он того или нет, не может не внять мольбе, которая  так и
слышится в этих комнатах.
     Да... Если  бы  не  было  того  письма... Если бы только  не  было того
дурацкого письма... Но оно было...  Сон оказался вещим,  а  сейчас  он снова
старается  убедить  в  чем-то  самого  себя.  Для  чего?  Довольно  уверток.
Потерянного  не вернешь.  Он  своими  собственными руками  уже давно задушил
себя.
     Все, что касалось этого отпуска, он держал в глубокой тайне и ни одному
из сослуживцев намеренно не рассказывал, куда едет. И мало того, что молчал,
он сознательно  старался окутать  свою  поездку тайной.  Прекрасный способ -
лучше не придумаешь, чтобы подразнить этих людей, которые в своей будничной,
серой  жизни  сами  с  ног до  головы  стали  серыми.  Сейчас  он  занимался
самоуничижением:  стоило  ему подумать, что среди  всей этой  серости не он,
конечно,  а  другие  могли  быть  и  другого  цвета  -  красного,  голубого,
зеленого...
     Лето,  полное  ослепительного солнца, бывает ведь только  в  романах  и
кинофильмах. А в жизни - это воскресные  дни скромного  маленького человека,
который выехал за город, где все тот же запах едкого дыма, и лежит на земле,
подстелив  газету, открытую на страницах,  посвященных политике...  Термос с
магнитным  стаканчиком  и  консервированный  сок...  взятая  напрокат  после
долгого  стояния  в очереди лодка  - пятнадцать  йен  в час... Побережье, на
которое накатывается свинцовая пена прибоя, кишащая дохлой рыбой... А  потом
электричка,  битком набитая до смерти уставшими людьми... Все всё  прекрасно
понимают,  но,  не желая прослыть  глупцами,  позволившими  одурачить  себя,
усердно  рисуют  на  сером  холсте  какое-то  подобие  празднества.  Жалкие,
небритые отцы  тормошат  своих недовольных детей,  заставляя их подтвердить,
как прекрасно прошло воскресенье... Сценки, которые каждый хоть раз да видел
в углу электрички... Почти трогательная зависть к чужому солнцу.
     Но если бы  дело  было  только в этом, особенно близко принимать все  к
сердцу он не стал бы. Если бы тот человек не реагировал на все так же, как и
остальные сослуживцы, едва ли стоило бы упрямиться.
     Только тому  он оказывал особое доверие.  Человеку с ясными, правдивыми
глазами,   с  лицом,  всегда  казавшимся   свежеумытым.  Он  был  активистом
профсоюзного движения. С этим человеком однажды он попытался даже серьезно и
искренне поделиться своими сокровенными мыслями, которые скрывал от других.
     -  Ты  как  считаешь?  Меня  вот  просто  мучит  проблема  образования,
подкрепляемого жизнью...
     - Что значит "подкрепляемого"?
     - Ну, в  общем, образование, которое  зиждется на иллюзии  и заставляет
воспринимать  несуществующее  как  существующее.  Взять  хотя бы песок  - он
представляет  собой  твердое тело,  но  в то  же время  в  значительной мере
обладает гидродинамическими свойствами. Это как раз и  привлекает к нему мой
пристальный интерес.
     Человек  оторопел. По-кошачьи  сутулый,  он ссутулился  еще больше.  Но
выражение лица, как всегда,  оставалось открытым. Он  ничем не  показал, что
идея  противна ему. Кто-то сказал  однажды, что он напоминает ленту Мебиуса.
Лента  Мебиуса -  это перекрученная один раз  и  соединенная концами полоска
бумаги,  которая превращается  таким образом в плоскость, лишенную лицевой и
оборотной стороны. Может быть,  в это прозвище вкладывали тот смысл, что он,
как  лента  Мебиуса, слил  воедино  свою  профсоюзную  деятельность и личную
жизнь? Вместе с легкой издевкой в этом прозвище звучало и одобрение.
     - Может быть, ты имеешь в виду реалистическое образование?
     -  Нет, возьми  мой пример с песком...  разве мир в  конечном счете  не
похож на песок?.. Этот самый песок, когда он в спокойном состоянии, никак не
проявляет  своего  существа... На  самом деле  не  песок  движется,  а  само
движение есть песок... Лучше мне не объяснить...
     - Я и  так  понял. Ведь в  практике  преподавания  заключены  важнейшие
элементы релятивизма.
     - Нет, не то. Я  сам стану песком...  Буду видеть все  глазами песка...
Умерев раз, нечего беспокоиться, что умрешь снова...
     -  Уж  не идеалист ли  ты,  а?..  А ты  ведь,  пожалуй,  боишься  своих
учеников, правда?
     - Да потому, что я и учеников считаю чем-то похожим на песок...
     Тот человек звонко  рассмеялся тогда, обнажив свои белые зубы, ничем не
показывая, что ему не по  душе  разговор, в котором они так и не нашли точек
соприкосновения.  И без того маленькие глаза  совсем  упрятались  в складках
лица.  Он,  помнится,  тоже  не мог  не  улыбнуться  в  ответ. Этот  человек
действительно  был  лентой  Мебиуса. И в хорошем смысле, и в  плохом. Стоило
уважать его хотя бы за хорошую его половину.
     Но  даже этот Лента Мебиуса, так  же как  и  остальные сослуживцы, явно
выказывал черную зависть  к  его  отпуску. Это уж совсем  не было  похоже на
ленту Мебиуса.  Завидуя, он в то же  время  и радовался. Ходячая добродетель
часто  вызывает  раздражение.  И  поэтому  дразнить  его доставляло огромное
удовольствие.
     И тут это письмо... Сданная карта,  которую уже не  вернешь.  Вчерашний
кошмар никак нельзя считать беспричинным.
     Было  бы ложью сказать, что между ним  и той,  другой женщиной не  было
никакой  любви.  Между  ними  были  какие-то  тусклые  и,  пожалуй,  неясные
отношения, и он никогда не знал, чего можно от нее ждать. Стоило, к примеру,
ему сказать,  что  брак, по  существу  сходен  с распашкой  целины, как  она
безапелляционно и  зло  возражала, что брак должен означать расширение дома,
который стал  тесен.  Скажи  он  наоборот -  она  бы и  на  это, безусловно,
возразила. Это  была  игра - кто кого переиграет,  которая  продолжалась без
устали уже два года и четыре месяца. Может быть, правильнее было бы сказать,
что они не столько утратили страсть,  сколько в конце концов заморозили ее,.
Потому что слишком идеализировали.
     И вот тогда-то совершенно неожиданно  и созрело решение оставить письмо
и  сообщить в нем, что на некоторое время  он  уедет один,  не указав места.
Таинственность, которой он окутал свой отпуск, так безотказно  действовавшая
на сослуживцев, не могла не подействовать на нее. Но в последнюю минуту, уже
надписав адрес  и наклеив марку, он решил,  что это  дурачество,  и  оставил
письмо на столе.
     Безобидная шутка сыграла роль автоматического замка с секретом, который
может  открыть  только  владелец   сейфа.  Письмо  обязательно  должно  было
попасться  кому-нибудь  на  глаза.   В  нем,   конечно,  усмотрели   нарочно
оставленное  доказательство  того, что  он  исчез  по  собственной  воле. Он
уподобился  неумному  преступнику,  который  с  тупым  упорством  уничтожает
отпечатки  пальцев,  хотя  его видели  на  месте преступления, и этим только
доказывает свою преступность.
     Возможность выбраться из плена отдалилась. И сейчас, хотя он все еще не
терял надежды,  надежда задыхалась от яда, которым он сам ее отравил. Теперь
у него один  путь  -  вырваться  отсюда,  пусть даже силой.  Сомнения сейчас
недопустимы.
     Перенеся всю тяжесть  тела на пальцы ног, так что они до боли врезались
в песок, он решил: сосчитаю до десяти и выскочу... Но досчитал до тринадцати
- и все не мог решиться. Наконец, отсчитав еще четыре вздоха, он вышел из-за
укрепления.

     Для того, что он  замышлял, движения его были слишком медленными. Песок
поглощал все силы. Тем временем женщина повернулась и, опершись на лопату, с
изумлением уставилась на него.
     Если бы женщина оказала сопротивление, результат был бы совсем иным. Но
его  расчет на  неожиданность  оправдался.  Правда,  он  действовал  слишком
нервозно, но и женщина была так  потрясена, что ее словно парализовало. Ей и
в голову не пришло отогнать его лопатой, которую она держала в руках.
     -  Не  поднимай  крика!.. Ничего тебе  не сделаю... Тихо!.. - шептал он
сдавленным голосом, как попало заталкивая ей  в рот полотенце.  Но она и  не
пыталась противиться этим неловким, слепым действиям.
     Почувствовав ее пассивность, мужчина взял себя в руки. Он вытащил концы
полотенца у нее изо рта, плотно обмотал ей голову  и завязал их сзади узлом.
Потом гетрой,  которую  приготовил  заранее,  крепко-накрепко связал  ей  за
спиной руки.
     - А теперь быстро в дом!
     Женщина,  совершенно   оцепеневшая,  покорно  подчинялась   не   только
действиям, но и словам. Какая уж тут враждебность - она и тени сопротивления
не  оказывала.  Видимо, впала  в  состояние, подобное  гипнозу.  Мужчина  не
задумывался над тем,  что делал, и  не знал, делает ли он то, что  нужно, но
грубое насилие, видимо, и лишило ее способности сопротивляться. Он  заставил
женщину подняться с земляного пола наверх. Второй  гетрой связал  ей  ноги у
лодыжек. Он все делал в полной тьме, на ощупь, и оставшийся  кусок гетры еще
раз обмотал для верности вокруг ног.
     - Ну вот, сиди спокойно, ясно?.. Будешь себя хорошо вести,  ничего тебе
не сделаю... Но смотри, со мной шутки плохи...
     Всматриваясь в ту  сторону, откуда слышалось  дыхание  женщины, он стал
пятиться к двери, потом быстро выскочил наружу, схватил лопату и лампу и тут
же вернулся в дом.
     Женщина  повалилась  набок. Она часто и  тяжело дышала в  такт  дыханию
поднимала и  опускала голову. При вдохе  она вытягивала челюсть  - наверное,
для того, чтобы  не вдыхать песок из циновки. А при выходе - наоборот, чтобы
воздух из ноздрей с большей силой сдувал песок с лица.
     -  Ладно, потерпишь немного. Дождись,  пока  вернутся эти, с корзинами.
После всего, что я  перенес, тебе лучше молчать. Кроме того,  я ведь заплачу
за  то  время, что  пробыл  здесь... Ну а всякие там расходы ты в общем сама
подсчитаешь... Ну а  всякие там расходы ты  в общем  сама  подсчитаешь... Не
возражаешь?..  Возражаешь?! По  правде говоря,  мне бы ничего  не  следовало
платить, но я просто люблю, чтобы  все было по честному. Поэтому, хочешь или
нет, все равно отдам эти деньги.
     Обхватив рукой шею,  точно помогая себе  дышать, мужчина напряженно,  с
беспокойством  прислушивался  к  какому-то шуму,  слышавшемуся  снаружи. Да,
лампу лучше потушить. Он поднял  стекло и уже готов был задуть огонь... Нет,
надо проверить еще разок, как там женщина. Ноги перевязаны достаточно крепко
- палец  не просунешь. С руками тоже все  в порядке  - запястья побагровели,
обломанные до мяса ногти стали цвета старых, загустевших чернил.
     Кляп отличный. Ее  и без того бесцветные  губы так растянуты, что в них
не осталось  ни кровинки -  ну  просто призрак.  Сочившаяся слюна образовала
черное пятно на циновке, как раз под щекой. Оттуда, где виднелась женщина, в
колеблющемся свете лампы, казалось, слышался беззвучный вопль.
     -  Ничего  не поделаешь.  Сама  заварила  кашу...  -  В  его  торопливо
брошенных словах  сквозила  нервозность.  - Ты меня пыталась  обмануть,  я -
тебя.  В  расчете? Я ведь все  ж таки человек, меня  нельзя  так вот  просто
посадить  на цепь, как  собаку... Любой  скажет,  что это  честная, законная
самозащита.
     Неожиданно  женщина повернула голову,  стараясь  уголком  полузакрытого
глаза поймать его взгляд.
     - Ну что?.. Хочешь что-нибудь сказать?
     Женщина   как-то   неопределенно   покачала   головой.   Вроде   бы   и
утвердительно, вроде бы  и  отрицательно.  Он  приблизил лампу  к  ее  лицу,
пытаясь  прочесть по  глазам. Сначала он даже  не поверил. В  них не было ни
злобы, ни ненависти, а лишь бесконечная печаль и, казалось, мольба о чем-то.
     Быть  не  может...   Наверное,   кажется...  "Выражение  глаз"   -  это
просто-напросто красивый  оборот...  Разве  может  быть  в  глазах  какое-то
выражение,  если  глазное  яблоко  лишено  мускулов?   Но   все  же  мужчина
заколебался и протянул было руки, чтобы ослабить кляп.
     И  тут  же  отдернул.  Торопливо  потушил  лампу.  Приближались  голоса
переносчиков корзин с  песком. Чтобы потушенную  лампу легче было  найти, он
поставил ее  на самый край  приподнятого  над землей пола  и,  вынув  из-под
умывальника котелок с водой, припал к нему и стал жадно пить. Потом, схватив
лопату, притаился у  двери. Он весь  взмок.  Вот  сейчас...  Еще пять-десять
минут терпения... Решительно подтянул к себе ящик с коллекцией насекомых.

     - Эй, - раздался хриплый голос.
     - Чего вы там делаете? - точно эхо, послышался другой, еще  сохранивший
молодые нотки.
     Яма была погружена в такой густой мрак, что  его, казалось,  можно было
почувствовать на ощупь,  а снаружи уже, наверное, взошла луна, потому что на
границе между песком и небом расплывчатым пятном темнела группа людей.
     С лопатой в правой руке мужчина пополз по дну ямы.
     Наверху  раздались  непристойные  шуточки.  Вниз  опустилась веревка  с
крюком, чтобы поднимать бидоны.
     - Тетка, давай побыстрей!
     В  ту же минуту  мужчина, напружинившись, кинулся к веревке,  подняв за
собой клубы песка.
     - Эй,  поднимай,  -  заорал  он, вцепившись  обеими  руками в  шершавую
веревку с такой силой, что, будь  это камень,  пальцы все  равно  вошли бы в
него. - Поднимай! Поднимай!  Пока не поднимете, не  отпущу... Женщина в доме
валяется связанная! Хотите помочь ей - быстрее тяните  веревку. А до тех пор
никого  не подпущу к ней!..  Если кто попробует сюда сунуться, лопатой башку
раскрою... Суд будет - я выиграю! Снисхождения не ждите!.. Ну, что мешкаете?
Если  сейчас  поднимете  меня,  не подам  в  суд,  буду  обо всем молчать...
Незаконное задержание - преступление немалое!.. Ну что там? Давайте тащите!
     Падающий песок бьет в  лицо.  Под  рубахой, от шеи вниз,  ползет что-то
неприятное, липкое. Горячее дыхание обжигает губы.
     Наверху  как будто  совещаются.  И  вдруг -  сильный  рывок, и  веревка
поползла вверх. Тяжесть его болтающегося  тела, значительно большая, чем  он
предполагал, вырывает веревку  из рук. Он  вцепился  в  нее с двойной силой.
Спазма,  точно от  сдерживаемого  смеха,  сдавила живот,  и  изо рта  веером
вырвались брызги... Продолжавшийся неделю дурной сон рассыпался и улетает...
Хорошо... Хорошо... Теперь спасен!
     Неожиданно  он  почувствовал  невесомость  и  поплыл в  пространстве...
Ощущение как при морской болезни разлилось  по всему  телу; веревка, которая
до этого чуть ли не сдирала кожу с рук, теперь бессильно лежала в ладонях.
     Эти  мерзавцы отпустили ее!.. Перевернувшись через  голову,  он неловко
упал в песок. Ящик для насекомых издал под ним противный треск. Потом что-то
пролетело,  задев щеку.  Очевидно, крюк,  привязанный  к концу  веревки. Что
делают, негодяи! Хорошо, хоть не задел. Пощупал бок, которым упал на ящик, -
кажется,  нигде  особенно  не  болит. Вскочил как подброшенный и стал искать
веревку. Ее уже подняли наверх.
     - Дурачье!
     Мужчина завопил не своим голосом.
     - Дурачье! Ведь раскаиваться-то будете вы!
     Никакой реакции. Только тихий шепот - не различишь слов - плывет, точно
дым. Что  в этом шепоте  - враждебность или насмешка, -  не разберешь. И это
невыносимо.
     Злоба и  унижение,  точно  стальными  обручами,  сковали его  тело.  Он
продолжал кричать, сжав кулаки так, что ногти впились во взмокшие ладони.
     - Еще не поняли?! Слов вы, верно, не понимаете, но ведь я сделал такое,
что  даже вы поймете!  Женщина  связана! Слышите?..  Пока не поднимете  меня
наверх или  лестницу не спустите, она так и останется связанной!.. И  некому
будет песок  отгребать... Ну как, нравится?..  Подумайте хорошенько...  Если
все здесь  засыплет песком, вам  же хуже будет,  верно?.. Песок пересыплется
через яму и начнет надвигаться на деревню!..
     Вместо ответа  они  просто ушли, слышался только скрип корзин,  которые
они волокли по песку.
     - Почему?.. Почему вы уходите, так ничего и не сказав?!
     Жалкий  вопль, который  уже  никто, кроме него,  не  слышал. Дрожа всем
телом, мужчина нагнулся и стал на ощупь  собирать содержимое разбитого ящика
для  коллекционирования  насекомых. Бутылка  со  спиртом, видимо,  треснула:
когда  он  коснулся  ее, между  пальцами  разлилась  приятная  прохлада.  Он
беззвучно заплакал.  Горевал  он не  особенно сильно. Да и казалось ему, что
плачет кто-то другой.
     Песок  полз за ним, как хитрый  зверь.  Блуждая  в кромешной  тьме, еле
передвигая ноги он  с  трудом добрался до двери. Ящик  с отломанной  крышкой
тихонько положил рядом с очагом. Рев ветра разорвал воздух. Из банки у очага
он вынул завернутые в полиэтилен спички и зажег лампу.
     Женщина лежала  все в той же позе, чуть больше наклонившись к полу. Она
слегка  повернула голову в сторону  двери,  стараясь, видимо,  выяснить, что
делается снаружи. Заморгала от света  и сразу же снова плотно закрыла глаза.
Как восприняла она  жестокость и  грубость, которую он только что испытал на
себе?.. Хочет плакать - пусть плачет, хочет смеяться -  пусть смеется... Еще
не  все  потеряно.  Я,  и никто другой,  держу  запал  к  мине  замедленного
действия.
     Мужчина опустился на колено за спиной женщины. Чуть  поколебался, потом
развязал полотенце, стягивавшее ей  рот. И не потому, что почувствовал вдруг
угрызения совести. И уж конечно, не из жалости или сочувствия.
     Он  просто  обессилел.  И  уже  не  мог  выносить  этого   бесконечного
напряжения. Кляп, в сущности, был ни к чему. Если бы тогда женщина и кричала
о  помощи,  это, может быть,  наоборот, вызвало бы  растерянность  сред  его
врагов и заставило бы их скорее решить все дело.
     Женщина, вытянув  подбородок, тяжело дышала. От ее слюны,  смешанной  с
песком, полотенце  стало серым и тяжелым, как дохлая крыса. Синие  следы  от
врезавшегося  полотенца,   казалось,  никогда  не  исчезнут.  Чтобы  размять
одеревеневшие  щеки,  ставшие  твердыми,  как вяленая рыба, она  беспрерывно
двигала нижней челюстью.
     - Уже время... - Взяв двумя пальцами полотенце, он отбросил его. - Пора
им кончить совещаться. Сейчас прибегут с веревочной лестницей. Ведь если все
останется  как  есть,  им же самим  хуже будет. Да,  это  точно... Не хотели
беспокойства - нечто было тогда заманивать меня в эту ловушку.
     Женщина проглотила слюну и облизнула губы.
     -  Но... - Язык еще плохо ее слушался,  и  она говорила  глухо, точно с
яйцом во рту. - Звезды взошли?
     - Звезды?.. При чем тут звезды?..
     - А вдруг звезды не взошли...
     - Ну и что, если не взошли?
     Женщина, обе