басами.  У  соломбальских
ребятишек шхуна вызывала восхищение и зависть.
     В мальчишестве самым закадычным моим другом был  ровесник  Володя
Охотин,  отличный  пловец и неуемный рыболов.  Во всех ребячьих смелых
предприятиях нам покровительствовал умный и мечтательный юноша  Андрей
Семенов.  Он  жил  на  нашей  улице  и пользовался у нас непререкаемым
авторитетом.  Отец Андрея - крупнейший водолазный  специалист  страны,
страстный  охотник,  настоящий следопыт и меткий стрелок - был обожаем
ребятами Соломбалы.
     Позднее у  нас  появилась  большая  и  тяжелая корабельная шлюпка
"Фрам".  На "Фраме" мы  путешествовали  по  Северной  Двине  и  по  ее
бесчисленным притокам.
     Андрей был до фанатизма влюблен в Арктику, знал имена и биографии
ее  исследователей,  мог  показать  на  карте  все  арктические земли,
острова и островки.  Он учился в мореходном  училище  и  мечтал  стать
полярным капитаном. Фритьоф Нансен был его кумиром.
     Однажды мы плыли на "Фраме" по Северной Двине. Навстречу, с моря,
шло   гидрографическое  судно  "Пахтусов".  Володя  прочитал  название
парохода и спросил у Андрея:
     - Кто такой Пахтусов?
     - Это был полярный путешественник.  Он исследовал Новую  Землю  и
умер почти сто лет назад,  - пояснил Андрей и спросил: - И знаете, где
он похоронен?
     Конечно, мы этого не знали и потому молчали.
     - Он похоронен у нас в Соломбале, - сказал Андрей.
     - У нас? В Соломбале? Где?
     Поверить было трудно.  Наша маленькая,  хотя и  древняя,  морская
слобода  Соломбала - и такой знаменитый человек,  именем которого даже
назван большой пароход.  Правда,  в  Соломбале  Петр  Первый  построил
первые морские корабли,  которые ушли под русским флагом за границу. И
все-таки...
     Вечером Андрей   потащил  нас  на  кладбище.  Оно  находилось  за
Соломбалой и было похоже на  все  другие  русские  кладбища  -  тихое,
заросшее ольхой и березой,  черемухой,  рябиной и ивовыми кустами. Тут
росли  трубчатая  бадронка,  сочная  сладкая  пучка,   дурманящая   до
головокружения  нежно-желтая  душмянка.  В  ботанике  все  эти цветы и
травы, вероятно, имеют другие названия.
     За небольшой   кладбищенской  церковью,  в  тесной  металлической
ограде,  лежал  большой  обтесанный  камень.  На  камне  -   крест   и
адмиралтейский якорь. И высечено:
     "Корпуса штурманов подпоручик и кавалер  Петр  Кузьмич  Пахтусов.
Умер  в  1835  году,  ноября  7 дня.  От роду 36 лет.  От понесенных в
походах трудов и д...о..."
     Андрей снял фуражку. Мы с Володей летом шапок не носили.
     - Тут ошибка,  - сказал Андрей.  - Когда Пахтусов умер,  ему было
тридцать пять лет.
     - А что означают буквы "и д... о..."?
     - Отец говорил, что буквы означают "и домашних огорчений".
     "И домашних  огорчений..."  В  нашем  мальчишеском  представлении
Пахтусов был счастливцем, потому что он плавал на корабле по просторам
холодного  Ледовитого  океана,  переживал  приключения  и  подвергался
опасности.
     Возвращаясь домой с кладбища,  Андрей рассказывал нам о Нансене и
Амундсене,  о  Седове  и Русанове,  о Брусилове и капитане Скотте.  Он
говорил о Новой Земле и Шпицбергене - Груманте,  о Земле Франца-Иосифа
и Гренландии. Он рассказывал горячо, вдохновенно и пространно, и можно
было подумать,  что он сам путешествовал со знаменитыми полярниками  и
сам открывал все эти арктические острова и архипелаги.
     Да, Андрей тоже был счастливцем.  У него была заветная  мечта,  у
него   была   Арктика   -  страна,  которую  он  будет  завоевывать  и
исследовать.  Он будет плавать капитаном на больших ледоколах. А у нас
с  Володей  были  только полуаршинная игрушка - шхуна,  тяжелая шлюпка
"Фрам" да старый поморский карбас,  на котором  мы  с  отцом  выезжали
рыбачить.  Эти  посудины,  как их называл мой отец,  мы считали нашими
кораблями. Пока мы еще играли. Но мы тоже мечтали о больших, настоящих
кораблях.
     Однажды вечером Володя пришел ко мне и сказал:
     - Завтра пойду чистить котлы. Буду зарабатывать деньги. Хочешь со
мной?
     - Где, какие котлы?
     - На пароходе, паровые котлы.
     - На настоящем пароходе? А как их чистить? Ты умеешь?
     - Научат.
     - Это хорошо, - сказал я Володе. - Я тоже пойду с тобой.
     На другой день мы пошли в морское пароходство,  и  там  нам  дали
бумагу  -  направление  чистить  котлы на ледоколе,  название которого
привело нас в трепетный восторг: "Георгий Седов". Тогда "Седов" еще не
участвовал  в  поисках  итальянской  экспедиции Нобиле,  не доходил до
самых  высоких  широт  Арктики  и  не  совершил  своего   героического
двухгодичного  дрейфа.  Но  он носил имя отважного русского полярника,
погибшего на пути к Северному полюсу.
     Мы поднялись  по трапу,  переживая все треволнения,  какие только
могут быть у ребят нашего возраста.
     Второй механик  дал  команду машинисту проводить нас в кочегарку.
Машинист сунул нам в руки молотки, шкрабки и щетки и, показав на лаз в
котле, равнодушно сказал:
     - Полезай и чисть!
     Все было  буднично  и  скучно.  А мы ждали...  Но главное - мы не
знали, что и как чистить.
     - А как? - залезая в котел, спросил Володя.
     - Молоток есть?  Ну и стучи по  стенкам,  да  осторожно,  отбивай
накипь  и чисть!  Потом проверю.  Да чисть так,  чтобы как чертов глаз
блестело. А потом регистр будет принимать.
     Мы отбивали   накипь   обоюдозаостренными   молотками  и  чистили
шкрабками и щетками.  Но ничего у нас не блестело.  Как блестит чертов
глаз,  мы  не  знали.  И  не знали,  кто такой регистр,  который будет
принимать нашу работу.
     Как мы перемазались, об этом мы узнали потом, на палубе, взглянув
друг на друга. Машинист потрепал Володю по чумазой щеке и сказал:
     - Молодцы!
     Грязь и мазут на наших лицах и куртках,  очевидно,  убеждали его,
что мы трудились на совесть.
     На палубе я увидел вдруг  своего  родственника.  Как  это  я  мог
забыть  о  том,  что  на  "Седове"  старшим  механиком плавает Георгий
Алексеевич!
     - Ты что, у меня котлы чистишь? - спросил он.
     Я смутился и даже забыл поздороваться.
     - Эх,  замазались-то как!  Ну ничего,  теперь чистите,  а потом и
сами будете плавать вот на  таком  ледоколе  в  Арктику,  -  подбодрил
Георгий Алексеевич. - Пойдем ко мне в каюту, я велю чайку принести.
     Каюта старшего механика была небольшая,  но уютная и веселая.  На
койке  лежал баян.  Я знал,  что Георгий Алексеевич любил музыку.  Нас
удивили в каюте манометры - приборы для измерения  давления  в  котле,
точно такие же, какие мы видели в котельном отделении. Стармеху, чтобы
знать давление в котлах, не нужно было даже выходить из своей каюты.
     Мы сидели  в  каюте у самого старшего механика,  пили с ним чай и
затаенно ликовали: будет о чем рассказать ребятам с нашей улицы.
     В дверь  постучали,  и  в каюту широко шагнул высокий и плечистый
усатый моряк.
     - Это что у тебя за гости, Алексеич?
     - Котлы  у  нас  чистят,  -  ответил  стармех.  -  Вот  этот  мне
родственником приходится. Знакомьтесь, Владимир Иванович!
     Я встал, смущенный, и протянул руку.
     - Ты  что  же,  начальник  пароходства,  что капитану первым руку
суешь? - усмехнулся моряк и отрекомендовался: - Капитан Воронин.
     Я еще  больше смутился.  Капитан?  Володя тоже вскочил.  Мы так и
стояли, немного испуганные, не веря своим глазам. Мы видели капитанов,
но ни с одним не были знакомы.
     Так я впервые увидел Владимира Ивановича  Воронина,  впоследствии
на весь мир прославившегося своими походами на ледоколах "Сибиряков" и
"Челюскин".
     Потом я чистил котлы еще на многих пароходах - на "Малыгине",  на
"Соловках", на "Софье Перовской" - и на буксирах. Все это были корабли
моего детства, и на них я впервые изучал корабельную науку. Но детство
уходило.
     Последним судном  моего  детства и первым в начинающейся взрослой
жизни был ледокол "Владимир Русанов". На него я пришел практикантом из
морской школы. И на нем в первый раз вышел в море, в свой первый рейс.
     Много было на "Русанове"  бывалых  и  опытных  моряков.  И  самым
опытным  среди  них  был ледовый капитан Борис Иванович Ерохин.  Это о
нем,  о его смелости и выдержке,  писал друг Ерохина известный детский
писатель Борис Житков.
     Своим примером капитан Ерохин воодушевил команду  на  подвиг  при
тушении  горящего  и  готового  взорваться  у  архангельского  причала
парохода, груженного бертолетовой солью. "Горел не пароход, сам Ерохин
горел, - сказал Житков. - Этим чувством был подперт его дух".
     Далеко-далеко уплыли корабли  детства.  В  жестоком  морском  бою
героически   погиб   мой   друг   Андрей  Семенов,  командир  корабля,
торпедированного фашистской подводной лодкой.  По всему свету  плавают
товарищи по морской школе, по старинной морской слободе Соломбале.
     Уплыли корабли.  Но чудесный и драгоценный груз оставили они мне.
Это  память  о  море,  о  заполярных  рейсах,  о  полуночном  солнце и
новоземельских птичьих базарах, о далеких бухтах, рейдах и причалах.
     Потому всегда   так   волнует  меня  время  навигации,  призывные
корабельные гудки, приказы капитана порта.

Евгений Степанович Коковин. Лесокат


     OCR: Андрей из Архангельска (emercom@dvinaland.ru)


                    (Сборник "Мы поднимаем якоря")

                 Северо-Западное книжное издательство
                                 1972

     Осенью 1929 года в  редакции  газеты  "Правда  Севера"  произошло
событие, взволновавшее всех сотрудников. Пропал очеркист. Он не явился
в редакцию один день, другой, третий...
     Дома его тоже не оказалось.
     Накануне исчезновения   ему   был    заказан    большой    очерк.
Обеспокоенный  секретарь  редакции  предлагал  редактору  обратиться в
больницы и в милицию.
     - Подождем,  -  неопределенно  сказал  редактор.  -  Может  быть,
найдется.
     Но прошло еще два дня, а очеркиста не было.

1

     Ребята затеяли  игру  в  "чижика".  Уже были выстроганы лопатка и
"чижик" - короткая круглая  палка  с  зачиненными,  как  у  карандаша,
концами.  На утоптанной земле вычертили "котел". Хотели начинать игру,
но в это время послышался голос Павлушкиной матери:
     - Пашка, снеси отцу обед!
     Павлушка недовольно поморщился.  Вот всегда так.  Только  начнешь
что-нибудь  делать-сейчас же:  "Пашка,  сбегай в магазин!",  "Павлуха,
принеси воды!" Как будто на всем свете он, Павлушка, один и есть.
     - А  ты пошли Катьку,  - попробовал отговориться он,  хотя хорошо
знал, что шестилетнюю Катьку мать никуда и ни за что не пошлет.
     - Иди, тебе говорят! - закричала мать. - Скоро загудит.
     Это верно,  скоро загудит  заводской  гудок.  Начнется  обеденный
перерыв. Отец будет ждать. Ничего не поделаешь, нужно идти.
     Павлушка со злостью швырнул на землю  лопатку  и  взял  у  матери
узелок: ситцевый платок с едой для отца. Он вопросительно посмотрел на
ребят: "Кто пойдет со мной?"
     Но никто  с Павлушкой идти не хотел.  Мальчик вздохнул и поплелся
на берег Северной Двины.
     Отец Павлушки Ефим Прокудин работал на выкатке леса.
     С верховьев  Северной  Двины  буксирные  пароходы   приводили   к
лесопильному  заводу  огромные  плоты  бревен.  Эти  бревна лесокаткой
поднимали на берег и укладывали в высокие штабеля. В Архангельске зима
длится долго. Для зимней работы нужен большой запас бревен-сырья.

2

     Погромыхивая и позвякивая цепями,  непрерывно работает лесокатка.
Она похожа на косую башню.  Пластинчатые цепи с крюками  выползают  из
воды, подхватывают тяжелые бревна и поднимают их на штабель.
     Задрав голову, Павлушка смотрит вверх, разыскивая среди лесокатов
отца.  Наконец  мальчик замечает его.  Отец в парусиновой рубахе,  без
шапки ловко действует багром,  раскатывая бревна  по  штабелю.  Каждый
раз, когда Павлушка смотрит на штабель, ему становится страшно. Упасть
со штабеля  -  верная  смерть.  А  мокрые,  скользкие  бревна  катятся
стремительно.  Нужно успевать через них перескакивать,  иначе собьют с
ног, задавят. Тяжелая и опасная работа у лесокатов.
     Павлушка переводит  взгляд  на  Северную  Двину.  По широкой реке
плывут большие  морские  пароходы,  рыболовные  боты,  юркие  моторные
катера. Солнце поднялось уже высоко, а гудка все нет.
     Павлушка сел на бревно и стал ждать.
     От поселка к берегу шел человек.  Павлушка присмотрелся.  Человек
был одет в  потертую  гимнастерку.  Синие  брюки  заправлены  в  узкие
голенища  сапог.  Стянутый  назад верх выцветшей кепки приоткрывал над
козырьком матерчатый ремешок.  В левой  руке  человек  держал  кожаную
полевою сумку.
     - Ты что тут  поделываешь,  гражданин?  -  спросил  он  Павлушку,
присаживаясь рядом на бревно.
     - Отцу поесть принес. Сейчас у них перерыв будет.
     - Он  там,  на  выкатке?  -  незнакомец повернул голову в сторону
штабеля.
     - Там.
     - А как тебя звать-то?
     - Павел.
     - А какой тебе годик?
     Павлушка взглянул  на  незнакомца.  В  вопросе  слышалось  что-то
веселое. Мальчик вспомнил стихи, которые учил в школе:
     "Однажды в   студеную   зимнюю  пору.."  И  тогда  он  сам  решил
разговаривать шутливо:
     - Десятый миновал.
     Незнакомец улыбнулся.  Они понимали друг друга. Получалось что-то
вроде игры.
     - Что же ты босой? - спросил незнакомец. - Холодно.
     - Старые сапоги развалились,  а новых нету.  Ничего,  пока еще не
холодно.  А к снегу  отремонтируют.
     Раздался густой продолжительный гудок лесозавода.

3

     Спустившись со  штабеля,  лесокаты молча расположились на бревнах
перекусить.  Отец  Павлушки  развязал  платок,  принесенный  сыном.  В
жестяной  миске  лежали  кусок  отварной  трески,  пяток  картофелин в
мундире и ломоть хлеба.
     Ефим выложил еду на платок, а Павлушку послал с миской на реку за
водой.
     - Как работается? - спросил у Ефима незнакомец, которого, как уже
узнал Павлушка, звали Петровичем.
     Ефим как-то безучастно взглянул на незнакомого человека.
     - Так и работается,  - сказал он,  очищая картошку,  - через пень
колоду.  Люди приходят и уходят,  не удерживаются.  Тяжело,  а порядка
никакого. И лесу - то навалом, а то лесокатка днями стоит...
     Он отщипнул звенышко трески и осторожно положил в рот.
     - А почему люди уходят? - спросил Петрович.
     - Говорю,  работа тяжелая.  Без сноровки тут нельзя. На заработок
позарятся,  а сами багра в руках не держали - не выдерживают, сбегают.
И начальник у нас хорош,  нет думушки о рабочем человеке. В газетке бы
пропесочить!
     - Значит, тяжело работать?
     - А ты попробуй, - сердито сказал Ефим. - Возьми багор, поймешь!
     Сидящие вокруг лесокаты оживились, заулыбались.
     - Вот я и думаю попробовать, - сказал Петрович.
     Опять загудел гудок.  Лесокаты поднялись и пошли к штабелю. Вслед
за Ефимом полез на штабель и Петрович.
     - Ты что же,  парень,  даром робить будешь?  - с усмешкой спросил
Ефим.
     - Зачем  даром!  - возразил Петрович.  - Завтра схожу в контору и
оформлюсь в вашу артель.
     Павлушка смотрел  на штабель,  где отец показывал Петровичу,  как
нужно действовать багром.

4

     Вечером, к удивлению Павлушки,  Петрович с  отцом  пришел  к  ним
домой.
     - Умаялся небось с непривычки-то?  -  спрашивал  отец.  -  То-то,
брат! Больше не захочешь катать?
     - Нет,  завтра оформлюсь в вашу артель.  Надо  же  заработать,  -
отвечал Петрович.
     - Ну да ты парень здоровый, сноровистый - быстро пообвыкнешь.
     Мать собрала  ужинать.  Отец и Петрович за ужином разговаривали о
выкатке леса,  о заработках,  о спецодежде  и  о  других  скучных  для
Павлушки вещах.
     После ужина Ефим спросил:
     - Ну что, на боковую?
     - Нет, - ответил Петрович. - Мы с Павлом уговорились рыбу ловить.
Пойдем, Павло?
     - Пойдем, - обрадовался Павлушка.
     Захватив удочки  и банку с червями,  они отправились на реку.  По
пути Петрович купил в ларьке  две  бутылки  лимонаду.  Устроившись  на
плотах,  рыболовы  закинули  удочки.  Ни стаканов,  ни кружек у них не
было, и потому лимонад пили прямо из бутылок.
     - Так даже вкуснее,  - сказал Павлушка.  Ему не часто приходилось
пить лимонад. - Дядя Петрович, а вы у нас будете жить?
     - Немного поживу.  Что-то нас рыба с тобой обходит. Такая река, а
рыбы нет.
     - Это потому, что ветер северный, - пояснил Павлушка. - Северного
ветра рыба ух как не любит.  Пойдемте домой.  Вы лучше мне  что-нибудь
расскажите. Вы умеете рассказывать?

5

     Каждое утро  Петрович уходил вместе с отцом на работу.  В полдень
Павлушка носил им еду все  в  той  же  миске,  завернутой  в  ситцевый
платок.
     Вечера Петрович проводил с ребятами. И взрослые дивились, как ему
не  надоест  возиться  с  мальцами:  ловить с ними рыбу,  выстругивать
какие-то ружья и стрелы, рассказывать всевозможные небылицы.
     - Чудной у нас новый лесокат,  - говорили взрослые. - Видно, нету
у него своих ребятишек, вот и тешится.
     Прошло всего пять дней,  как новый лесокат стал работать в артели
и  поселился  в  квартире  у  Прокудиных.  А  Павлушка  уже  привык  к
Петровичу,  и ему казалось,  что этот веселый человек,  сам похожий на
мальчишку, давным-давно живет в их семье.
     На шестой  день вечером Петрович присел к столу,  достал из сумки
тетрадь и стал писать. Потом он вырвал из тетради две страницы и подал
их отцу Павлушки.
     - Сегодня,  Ефим  Иваныч,  я  должен  уехать.  Вот  заявление  об
увольнении,  а  это  доверенность.  Получишь  за  меня  деньги  - купи
Павлушке сапоги. От меня подарок ему!
     - Так я и думал,  - Ефим глубоко вздохнул.  - Лес катать ты скоро
приноровился,  а только я чуял:  не долго ты  у  нас  проработаешь.  А
деньги зря. Что же ты, все это время на Павлушку робил, что ли?
     - Я еще заработаю,  - улыбнулся Петрович.  -  До  свиданья,  Ефим
Иваныч! Еще увидимся. До свиданья, Павлушка!
     Ничего не понимая,  Павлушка  стоял  и  молчал.  Петрович  так  и
недорассказал ему историю мальчишки,  который участвовал в боях против
белогвардейцев.
     - Почему же это... - дрогнувшим голосом сказал Павлушка. - Почему
вы уходите? И не все рассказали...
     - Я расскажу, обязательно расскажу, - пообещал Петрович.

x x x

     Несколько дней  спустя в архангельской газете "Правда Севера" был
напечатан очерк о лесокатах.  Этот очерк  читался  и  перечитывался  в
городе,  в тресте "Северолес",  на всех лесопильных заводах.  В очерке
слышались шум двинских волн,  звон лесокатных цепей,  песни тружеников
леса.  Автор  очерка  показывал трудовые подвиги и требовал внимания к
нуждам рабочих.
     Отец Павлушки читал газету и удивлялся. Да, этот человек, который
писал в газете,  здорово знал и  понимал  жизнь  и  работу  лесокатов.
Подпись под очерком еще больше поразила Ефима Ивановича. Ведь такая же
подпись была и в конце доверенности для получения денег, подаренных на
сапоги Павлушке.  Нет,  оказывается,  не только на Павлуху "робил" тот
странный лесокат Петрович.  Он работал и у лесокатки,  и за письменным
столом - для рабочих.
     И Ефим Иванович еще раз  громко  прочитал  подпись  под  очерком:
"Аркадий Гайдар".
     ...Свое обещание  Павлушке   Аркадий   Петрович   Гайдар   вскоре
выполнил.  Он  написал  "Школу"  -  повесть  об  участии  мальчишки  в
гражданской войне.
Евгений Степанович Коковин. Мальчик и река


     OCR: Андрей из Архангельска (emercom@dvinaland.ru)


                   (Сборник "Гостья из Заполярья")

                          Детская литература
                                Москва
                                 1980


     Характер у этой лесной реки в среднем течении  удивительно  злой,
норовистый.  Берега  густо  поросли  ивняком и ольшаником,  а короткие
плесы то тут,  то там преграждаются  грозными  каменистыми  грядами  и
надолбами порогов. Стремительное и хитросплетенное течение здесь легко
одурачивает не