тпуска. А сейчас за меня
на судне старпом.
     Я пожал капитану Краеву руку и тоже представился:
     - Вячеслав Ершов, корреспондент местной газеты.
     - Очень хорошо,  очень приятно. Так собирайтесь с нами на "Амуре"
в  следующий рейс.  Покачаетесь,  посмотрите,  и пусть будет ваш якорь
чист. - Капитан взглянул на часы и попрощался.
     Он пошел к проходным воротам, пошел не вразвалочку, не враскачку,
а спокойной походкой нормального человека.  Почему-то  считается,  что
все моряки должны ходить вразвалку.
     Я многое прочитал о море и  о  морской  практике,  и  все-таки  в
разговоре  с первым встречным моряком попал впросак "бросил" якорь,  а
его можно только отдавать.
     "Пусть будет  ваш  якорь  чист",  -  сказал  мне капитан "Амура".
Позднее я узнал:  "якорь чист" - значит,  якорная цепь свободно прошла
клюз и якорь без задержек поднят. Судно уходит в море.
     И я решил последовать совету капитана Краева.  пойти на "Амуре" в
рейс.
     Скоро мы поднимем якоря.
Евгений Степанович Коковин. Понедельник


     OCR: Андрей из Архангельска (emercom@dvinaland.ru)


                    (Сборник "Мы поднимаем якоря")

                 Северо-Западное книжное издательство
                                 1972


     Своего прадеда я никогда не видел, но много слышал о нем от деда.
Рассказывал дед, что был его отец, Иван Никанорович Куликов, человеком
словно  из дуба мореного.  Участвовал Иван Никанорович в Синопском бою
и,  по словам деда,  видел даже самого Нахимова.  Слыл  он  в  Поморье
безбожником, посмеивался над попами и монахами. Побывал прадед во всем
мире,  повидал моря и океаны,  разные города и страны. Словом, человек
бывалый, доброй морской закваски.
     Суеверий у моряков раньше было сверх ватерлинии1.  Но мой  прадед
на все поплевывал и верил только в одно:  в несчастье понедельников. В
первый день недели он не начинал никакого дела и уж,  конечно, никогда
в этот день не выходил в море. На седьмом десятке Иван Никанорович все
еще плавал шкипером. Был у него славный трехмачтовый парусник "Апостол
Павел",  а  принадлежал этот "апостол" купцу-негоцианту Курову.  Куров
любил  Ивана  Никаноровича,  ценил  его,   как   опытного,   надежного
судоводителя.  Под началом Ивана Никаноровича Куликова "Апостол Павел"
приносил Курову изрядные прибыли,  и старые моряки подшучивали: "Кулик
да кура живут душа в душу".
     1 Линия, совпадающая с уровнем воды при полной загрузке судна.
     Но вот старый купец, как говорят моряки, "отдал концы", и все его
большое торговое дело по завещанию перешло к сыну, Курову-младшему.
     И тут  началось.  Началось  с  понедельника.  А прадед мой так до
конца жизни и не понял,  приносит ли  понедельник  несчастья  или  это
такой же обычный день, как все остальные дни недели.
     Судите сами.  "Апостолу Павлу"  предстоял  длительный  и  трудный
рейс.  И отход судна хозяин,  Куров-младший,  назначил на понедельник.
Шкипер Куликов  запротестовал:  "Не  пойду  в  понедельник,  утром  во
вторник  выйду  в море".  Молодой хозяин настаивал на своем.  Хозяин и
шкипер не на шутку повздорили.
     Была раньше  у  моряков поговорка,  вроде она из песни:  "Свет не
клином сошелся на твоем корабле, дай, хозяин, расчет!" Эту поговорку в
ссоре  и  выкрикнул  мой  прадед.  Так  они  и  расстались,  так  Иван
Никанорович покинул своего любимца "Павла".
     "Апостол Павел"  с новым шкипером отплыл в море в понедельник,  а
Иван Никанорович,  хотя и крепкий был человек, загрустил, затосковал и
даже захворал,  должно быть, от обиды, от переживаний. Плавать ему уже
больше не пришлось.
     Через три  месяца  "Апостол  Павел"  вернулся в порт целехонький,
невредимый.  Не было ни одной аварии,  ни одного несчастного случая. А
бывший  его шкипер еще больше занедужил,  узнав о благополучном рейсе,
начавшемся с понедельника.  Вскоре он умер.  Кто знает, может быть, не
уйди  он с "Павла",  плавал бы Иван Никанорович счастливо и удачно еще
много лет.  Только упрямый старик перед смертью все еще твердил:  "Эх,
напрасно  я  ушел с судна в понедельник!" Вот и поймите его,  и судите
сами.
     Мой дед  и  мой отец тоже были моряками.  Море они оба любили и о
профессии своей всегда  говорили  с  гордостью.  Но,  как  я  замечал,
понедельник  был для них тоже не по душе.  Отец капитанил даже в наше,
советское,  время,  а проделывал,  говорят,  такие штуки:  если  отход
назначен  на понедельник,  отшвартуется,  выйдет на бар,  а там отдаст
якорь и ждет до полуночи, то есть до начала вторника.
     Между тем,  дед рассказывал одну,  слышанную им где-то любопытную
историю.  Молодой капитан,  противник  всяких  суеверий,  поспорил  со
старыми капитанами.  Спор происходил как раз в понедельник.  "Ладно, -
сказал молодой капитан своим противникам,  - докажу вам,  что все  это
чепуха, ваши понедельники!"
     Было дело еще в старые времена, и молодой капитан являлся, видно,
человеком  состоятельным.  Задумал  он построить судно,  и,  заметьте,
задумал в понедельник,  во время спора со старыми капитанами.  Заложил
он судно на верфи тоже нарочно в понедельник,  спустил на воду в такой
же день недели,  назвал свое новое судно "Понедельником"  и  в  первый
рейс  отправился в понедельник.  И плавал "Понедельник" много десятков
лет безаварийно,  и лишь по  ветхости  был  поставлен  на  корабельное
кладбище.
     Я, например,  как и мой прадед,  далек от всяких суеверий.  Кошка
перебегает  дорогу - иду и даже не думаю о каких-нибудь неприятностях.
Да их и в самом деле в тот день почти никогда не случается.  Женщина с
пустыми  ведрами  навстречу - я этой женщине улыбаюсь,  хотя примета и
дурная.  Левая ладонь зудит - примета хорошая,  деньги получать.  А  в
этот  день  кассиру  в  банке  в  деньгах отказывают.  Вот вам и левая
ладонь!  Все приметы и суеверия идут,  как говорят,  насмарку.  И  вот
только понедельник...
     Правда, в понедельники со мной тоже ничего дурного не  случалось.
Но как-то так,  по дедовскому обычаю,  часто я раньше побаивался этого
дня.
     А недавно со мной произошел такой случай.
     Проснулся я утром в сквернейшем настроении.  Слышу звон разбитого
стекла.  Оказывается  мой  сынишка  задумал  дома  в футбол поиграть и
угодил мячом в окно. Жена на кухне ворчит. Знаю, это ко мне относится.
Вчера  я провинился перед ней - задержался с друзьями и вернулся домой
поздно.
     День начинался   с   неприятностей.   Взглянул   я  на  настенный
календарь,  так и есть: понедельник. И все сразу стало понятно. Дальше
и худшего можно ожидать.
     Поднялся с кровати,  оделся.  Смотрю  -  на  кителе  пуговицы  не
хватает.  Порылся  в  шкатулке  -  нет  подходящей  якореной,  светлой
пуговицы.
     На улице ветер с дождем, и хлещет прямо в разбитое стекло оконной
рамы.  За новым стеклом в магазин нужно  идти,  да  и  жена  мимоходом
намекнула: булок к чаю нет. Порылся я в карманах и обнаружил несколько
копеек.  Даже выругался: проклятый день! Сегодня не жди удачи. Так оно
и получилась.
     У жены денег просить не стал.  Зашел к одному знакомому. Его дома
не оказалось.  У другого,  мало знакомого моряка все же удалось занять
три  рубля.  Зашел  в  булочную  -  булки  еще  не  привезли.  Магазин
хозяйственных   товаров   (хотел  купить  стекло)  был  закрыт.  Решил
постричься -  в  парикмахерской  очередь  часа  на  два.  Вот,  думаю,
понедельник, чертов день!
     А тут еще второй штурман  встретился  и  говорит:  "Ну,  молодцы,
премии  на  этот  раз  не  ждите,  по тоннам план не выполнен".  Все к
одному.  Эх,  был бы  сегодня  вторник  или  среда  какая-нибудь,  все
по-другому бы было!
     Проклиная понедельник  (выкинуть  бы   их   из   всех   недель!),
направился  я  домой.  По пути решил купить газету,  да,  сворачивая к
киоску,  поскользнулся и чуть было под  машину  не  попал.  И  смерть,
видно, думаю, хочет прийти в понедельник.
     - Газеты свежие, сегодняшние? - спрашиваю.
     - Только получены, - отвечает киоскерша.
     Я беру газету, читаю и возмущенно возвращаю:
     - Что   это   вы  мне  вчерашнюю  газету  подсовываете?!  Видите,
воскресная газета,  а сегодня - понедельник...
     Киоскерша смотрит на меня удивленно и говорит:
     - Вы, молодой человек, жить торопитесь. Сегодня не понедельник, а
воскресенье. По понедельникам местная газета не выходит.
     Я опешил.  Как  же  так?  Столько  неприятностей  и  вдруг  не  в
понедельник?!
     Когда я вернулся домой,  то увидел,  что жена булки уже купила  и
объяснила   не  без  ехидства:  "Сегодня  воскресенье,  думала,  опять
где-нибудь задержишься".
     - Почему же у нас на календаре понедельник? - спросил я.
     - А это ты у своего сына  спроси,  -  ответила  жена.  -  Ему  не
терпится листки обрывать, особенно красненькие. Жить торопится.
     Тут мне все стало понятно. В этот день я никуда из дому не уходил
и очень хорошо провел время с семьей. А на другой день - в понедельник
- пришел стекольщик,  вставил стекло, и опять у нас дома стало тепло и
уютно.  В  понедельник  -  уютно!  И  премию  я в тот же день получил.
Оказывается,  в пароходстве с подсчетами вначале ошиблись. А план-то у
нас был выполнен.
     Теперь судите сами о понедельниках.  Что  касается  меня,  то  я,
вспоминая прадеда,  деда и отца, завтра со спокойной душой отправляюсь
в море, в дальний рейс.
     А какой завтра будет день? - спросите вы. Взгляните на календарь,
и вы узнаете, что завтра будет хороший первый рабочий день недели:
     Понедельник!
Евгений Степанович Коковин. Путешествие на "Фраме-2"


     OCR: Андрей из Архангельска (emercom@dvinaland.ru)


                    (Сборник "Мы поднимаем якоря")

                 Северо-Западное книжное издательство
                                 1972


                                ...прочел все оказавшееся доступным
                                      о полюсах - и о Северном, и о
                                      Южном - и влюбился в Нансена.
                                                         Юхан Смуул

     Павел Владимирович  Симонов,  наш   сосед,   крупный   водолазный
специалист,   уезжая   в   очередную  экспедицию,  оставил  нам,  двум
соломбальскнм дружкам, в безвозмездную аренду свою корабельную шлюпку.
Огромная,  многовесельная и старая, чуть ли не времен парусного флота,
шлюпка носила гордое имя - "Фрам".
     - "Фрам"   в   переводе   означает   "вперед!",  -  сказал  Павел
Владимирович.  - Значит,  мои друзья,  на этом корабле поворота на сто
восемьдесят без достижения цели у вас быть не может.
     Симонов дал нам также почитать  книгу  Нансена  "На  лыжах  через
Гренландию".
     Знаменитый полярный путешественник,  владелец настоящего "Фрама",
великий  норвежец  Фритьоф  Нансен  был  кумиром  Симонова.  Для  нас,
соломбальских мальчишек, кумиром был сам Павел Владимирович, страстный
охотник и меткий стрелок,  следопыт, рыболов, один из первых кавалеров
ордена Ленина.
     Наш "Фрам 2" стоял на узкой и многолодочной речке Соломбалке.
     На этой речке мы учились плавать,  впервые брали в руки  весла  и
поднимали на лодках паруса.
     Раза три или четыре мы с моим закадычным другом Володей  Охотиным
выезжали на Северную Двину и на Кузнечиху. Потом Володя сказал:
     - "Фрам" - это  "вперед!",  это  -  дальние  путешествия.  Давай,
совершим путешествие! Большое, как в настоящей экспедиции.
     - А куда это путешествие мы совершим? - спросил я.
     - Куда? Как можно дальше от дому. Вот, например, на море.
     - На Белое?
     - Пока на Белое, - сказал Володя таким тоном, словно в будущем на
своей тихоходной и ветхой посудине мы совершим еще путешествия на море
Средиземное или в Тихий океан.
     - Экспедиция на "Фраме", - с увлечением продолжал мой приятель. -
Как у Нансена!
     Мы не  беспокоились,  что  дома  нас  в  экспедицию  не  отпустят
частенько и раньше выезжали на рыбную ловлю с ночевками.
     В книге "На лыжах через Гренландию",  которая  начиналась  главой
"План  путешествия",  мы читали:  "Как молния пронеслось в моем мозгу:
экспедиция...  Скоро  был  готов  тот  план,   который   позднее   был
осуществлен и выполнен".
     У Нансена был план путешествия.  Как же  мы  могли  обойтись  без
плана?!
     Мы имели отцовскую карту дельты  Северной  Двины  и  без  особого
труда  составили  подробнейший план и маршрут путешествия,  сокрушаясь
лишь о  том,  что  на  нашей  карте  не  было  белых  пятен,  не  было
неисследованных  мест.  Мы  мечтали,  жаждали открывать,  исследовать,
искать.
     Карта изучена  до  мельчайших  речушек  и островков,  и мы знали,
какими путями поплывем.  Наша экспедиция была обеспечена  всевозможным
снаряжением и продовольствием. На "Фрам-2" мы погрузили, кроме весел и
старенького  паруса,  топор,   лопату   (а   вдруг   найдем   полезные
ископаемые!),   веревку,  чтобы  при  случае  тянуть  шлюпку  бечевой,
рыболовные снасти,  котелок и даже подсадную утку (неизвестно для чего
-  ружья  не  было  да  и охота в это время запрещена).  Не было у нас
теодолита и секстана,  как у Нансена, не было вяленого и соленого мяса
и кофе.  Но это нас не смущало: секстаном мы все равно пользоваться не
умели, а кофе не пили и дома.
     Драночная корзина  была  заполнена сухарями,  которые мы сушили и
копили две недели (а вдруг зимовка!).  Там же уместились  два  десятка
картофелин  и  кулек  пшена,  кусок  соленой  трески,  банка с солью и
ученическая тетрадь для ведения судового журнала и путевого дневника.
     Словом, в подготовке экспедиции все шло отлично,  кроме...  кроме
того, что мы не знали, что будем открывать и исследовать.
     - Не унывай,  - после некоторого раздумья бодро сказал Володя,  -
что-нибудь откроем.
     А я  и  не  унывал.  Просто  мне  хотелось поскорее отправиться в
экспедицию.  А откроем или не  откроем  что-нибудь  -  я  об  этом  не
беспокоился.
     Итак, ранним  июльским  утром  мы  погрузили  все  снаряжение  на
"Фрам-2"  и  отплыли.  Банки  на шлюпке отсырели - ночью была обильная
роса. Бледное утреннее небо и неяркое, подернутое легкой дымкой солнце
предвещали  добрую погоду.  Взмывая в розоватую высь,  ведро обещали и
ласточки,  и качающиеся на волне крепенькие, словно литые, остроглазые
чайки.
     Никакого сравнения не найти для тихого и ясного раннего  утра  на
Северной  Двине.  Большая  вода  шла от моря вверх по реке,  покрывала
левобережные отмели,  как говорят архангелогородцы, прибывала. И пахло
морем и водорослями.
     В прохладе запахи чувствительнее,  а солнце  едва  оторвалось  от
далеких прибрежных ивовых кустов.
     На рейде стояли океанские пароходы.  Они пришли в Архангельск  из
разных  стран за нашим северным лесом.  Было рано,  а на ночь кормовые
национальные флаги на судах спускаются.  Но в школе мы уже второй  год
изучали  английский  язык  и  теперь на корме пароходов кое-как читали
названия портов их приписки.
     -Ли-вер-пуль... Значит, англичанин, - сказал Володя.
     - А это датское. Видишь, написано: Ко-пен-га-ген.
     - И еще из Осло, из Норвегии. Это там, где жил Нансен.
     Мы были  довольны  своими  познаниями  в   английском   языке   и
географии.  А  между  тем в школе отличных оценок по этим предметам мы
почему-то не получали,  и преподаватели совсем не  восхищались  нашими
успехами.
     Наш "Фрам" должен был плыть вниз по Северной Двине, к морю. Но мы
излишне  занялись международными делами и не заметили,  как наше судно
сильным приливным течением снесло далеко вверх.
     Против течения выгребать было трудно,  почти невозможно, и потому
мы решили пересечь реку в  надежде,  что  у  низкого  противоположного
берега вода идет тише.
     А между тем солнце неторопливо, но упорно поднималось. От судна к
судну побежала звонкая скляночная эстафета,  что означало: время 8 00.
Наступило настоящее полное утро.
     - Часа  через  два  вода пойдет на убыль,  - сказал Володя.  - Не
пристать ли пока к  берегу?..  Разведем  костер,  поедим,  а  потом  и
дальше, к морю.
     Я охотно поддержал предложение друга:  утомился на веслах,  да  и
уже почувствовался голод.
     Мы пристали к песчаному берегу, вбили кол и пришвартовали "Фрам".
Прибывающая  вода  могла  легко  его поднять,  унести,  и нам угрожала
участь Робинзона. Нет, мы были опытные и предусмотрительные мореходы.
     - Оставалось  только  разбить  палатку  и ждать,  - подозрительно
торжественно сказал Володя.
     Это были слова из книги Нансена.
     Палаткой нам послужил парус. Мы его и "разбили", хотя, откровенно
говоря, в этом не было никакой необходимости. Погода стояла чудесная.
     Ловить рыбу было бы напрасно:  на большой воде рыбалка плохая, да
и времени у нас оставалось в обрез.  Потому мы принялись варить уху из
трески.
     Пока разжигали  костер,  готовили  еду  и завтракали,  наше судно
развернуло кормой к северу.  Значит, вода пошла вниз, на убыль. Теперь
мы уже могли плыть к морю по течению.
     Отплывая, Володя сказал:
     - Мы  должны  достигнуть цели,  открыть,  или великое море станет
нашей могилой.
     Я знал,  что  мой  приятель  пользуется словами из книги Нансена.
Тогда я не остался в долгу и отвечал:
     - Было бы неправильно, если бы мы вернулись обратно.
     Слова мы  использовали  бездумно,  не   разобравшись,   что   они
принадлежали не Нансену, а сопровождавшим его спутникам - туземцам.
     Но в этом многозначительном разговоре  мы  утверждались  в  своей
мысли достигнуть цели и что-нибудь открыть.
     Гребли мы легонько,  потому что  течение  все  набирало  силу,  и
"Фрам"  шел  хорошо.  Мы проплывали мимо островков,  поросших ольхой и
ивняком.  Потом  потянулись  штабели  бревен,  лесопильные  заводы   и
лесобиржи,  похожие на миниатюрные города с небоскребами.  Но здесь-то
уж,  конечно, открывать было нечего. Отовсюду слышался шум лесокаток и
лесопильных  рам  - больших станков для распиловки бревен на доски.  И
кругом  было  множество  людей  -  лесокатов,  погрузчиков,  речников,
катерников,  женщин,  полощущих белье, и купающихся ребятишек. Словом,
все здесь было давным-давно открыто и обжито.  Нет, нам нужно поскорее
к морю, в далекие края...
     - Володя, - сказал я, - пожалуй, дальше Белого моря нам никуда не
доплыть.
     Я уже опять чувствовал усталость от весел.  Шлюпка все-таки  была
тяжела.
     - Посмотрим,  - отозвался мой приятель. - Вот откроем что-нибудь,
тогда и увидим...
     Левый, островной берег закончился.  Мыс  острова  остался  у  нас
позади,  и река необъятно расширилась, словно по-богатырски расправила
плечи,  задышала  свободно,  могуче.  Берега  ее  расступились,  стали
далекими,  а  лес  и  кусты  на  них слились в сплошные полосы.  Вдали
виднелся последний лесопильный завод.
     Я оглянулся,  чтобы  прикинуть,  сколько  же  проплыли  от  нашей
Соломбалы, и вдруг заметил чуть повыше мыса небольшую избушку.
     - Володя, - сказал я, - давай пристанем, передохнем. Вон избушка,
она, наверное, рыбацкая. А потом уже и дальше.
     - Давай, - согласился Володя.
     Мы повернули свое судно и вскоре подошли  к  берегу,  на  котором
стояло   старенькое   крошечное  строение,  прокопченное  и  замшелое.
Поблизости горел костер.  На тагане  висел  большой  котел  и  нещадно
парил. Значит, в избушке кто-то есть.
     Неожиданно дверь избушки отворилась,  и появился старик,  на  вид
очень симпатичный и добрый.  Доброта тихо светилась в его по-странному
молодых глазах.  А лицо было в морщинах  и  почему-то  напоминало  мне
географическую карту. Эх, опять география, в которой мы с Володей были
сильны здесь и почему-то слабы в школе.
     Мы выскочили из "Фрама", честно говоря, побаиваясь.
     - Гости? Прошу к нашему шалашу! Вода кипит, рыба вычищена. Сейчас
уха будет.
     И тут же старик высыпал в котел гору на зависть крупнейших  сигов
и камбал.
     - Дедушка! - крикнул Володя. - У нас картошка есть...
     В добрых глазах стари