много. Постойте тут, я мигом на пароходе
разменяю.
     - Не  надо,  - сказал Гайдар.  - Я пошел.  До свидания,  отважный
лодочник!
     Енька долго еще стоял с рублем в руке и смотрел вслед пассажиру.
     А Гайдар поднялся на  высокий  городской  берег,  помахал  кепкой
маленькому  лодочнику  и  восхищенно  подумал:  "С  такими ребятами не
пропадешь!"


Евгений Степанович Коковин. Малый музей революции


     OCR: Андрей из Архангельска (emercom@dvinaland.ru)


                         (Повести и рассказы)

                 Северо-Западное книжное издательство
                                 1983


     Долгие годы  стоял  он  в затоне на приколе.  Давно отслужил свою
службу маленький буксирный пароходик,  ветеран речного флота. С давних
пор  в  его  однотопочном  котле  не поднимали пар и малярные кисти не
прикасались к его поржавелым бортам.  Не многие ныне плавающие речники
и работающие судоремонтники помнят те времена, когда "Геркулес" таскал
на буксире по реке баржи,  соперничал с другими пароходами в  скорости
хода, в зычности гудка и в лихости подхода к причалу.
     Стоял старик на приколе,  никому теперь уже не нужный и  забытый.
Зимой,  когда  на других судах шел горячий ремонт,  вокруг "Геркулеса"
даже не окалывали лед. С открытием навигации все пароходы, теплоходы и
катера  покидали  затон,  а  он оставался у причала,  и вид у него был
грустный, словно обиженный.
     Вспомнили о  нем  однажды  осенью,  перед ледоставом,  когда реку
заполнила шуга. Начальство решило, что напрасно старый буксир занимает
место.  Места  и  в  самом  деле  не  хватало  другим  судам,  а  флот
разрастался.  "Геркулеса" вывели из затона и поставили  у  обрывистого
берега выше затонского поселка.  "Постоит до весны,  - сказал директор
затона,  - а там..." Зазвонил телефон.  Директор не договорил, но всем
находившимся  в  кабинете  и  так  было  понято,  что ждет "Геркулеса"
весной.  Конечно,  его ожидала судьба всех старых, непригодных судов -
на слом, на резку, в металлолом.
     В полном одиночестве дремал обреченный старый труженик,  прижатый
нарастающим льдом к берегу. Обильный снег, словно тентом, покрывал его
палубу, рубку, машинный кап.
     Несколько дней поселковые ребята катались на коньках по замерзшей
реке. Но скоро снег толстым слоем покрыл и лед.
     В воскресенье мальчики вышли на реку с лопатами и метлами,  чтобы
устроить каток - расчистить ледяную площадку.
     - Смотрите,  ребята,  -  сказал Костя Глушков,  - какой-то буксир
прибило...
     - Это  "Геркулес".  Его не прибило,  а привели сюда из затона,  -
отозвался всеведущий Рудик Карельский, сын главного механика. - Весной
резать будут, старый потому что...
     - Пойдем  посмотрим.  Может  быть,  там  пока  теплушку  сделаем.
Греться будем и лопаты хранить.
     Костя взвалил лопату и метлу на плечо.
     Спустя минут  десять  шумная толпа уже хозяйничала на заброшенном
пароходе.  Ничего заслуживающего внимания  ребята  на  "Геркулесе"  не
нашли.
     - Котел под давление не годится,  вся арматура снята,  - деловито
сказал Рудик. - Машину тоже обобрали.
     - А в каюте хорошо.  Если  времянку  поставить,  будет  тепло!  -
сказал Володя.
     - А нам больше ничего и не нужно,  - заметил Костя.  -  У  нас  в
сарае есть старая печка.
     Ребята очистили палубу  от  снега,  в  каюту  притащили  железную
печку-времянку и фонарь "летучая мышь".
     Печка нещадно дымила. Приходилось открывать иллюминатор.
     Однажды, когда  мальчики  грелись  у  печки,  а  в  иллюминатор с
посвистом задувал ветер,  послышался скрип сходни,  потом  хрипловатый
голос:
     - Эй, на "Геркулесе"! Кто тут живой?
     Самозваная команда притихла.  Костя предупредительно поднял руку:
"Тише!"
     - Что, уже резать пришли? - снова послышался тот же голос.
     Костя поднялся по трапу и приоткрыл дверь. На палубе, сняв ушанку
и  отряхивая  ее  от  снежных  хлопьев,  стоял  похожий на Деда Мороза
затонский старожил Мигалкин,  судоремонтник-пенсионер.  В  бороде  его
искрились снежинки.
     - Ты чего тут? - удивленно спросил Мигалкин.
     - Да так, ничего, - смущенно замялся Костя. - Здравствуйте!
     - Коли не шутишь,  здорово!  А я уж подумал,  не  автогенщики  ли
явились.  Будто  рановато,  да и резать тут не с руки.  Кран сейчас не
подведешь, да и вообще...
     Старик неторопливо надел шапку,  расстегнул полушубок и,  вытащив
пачку "Прибоя", огляделся. Должно быть, его удивил порядок на палубе.
     - Так что же ты тут делаешь?  Вижу, и камелек горит. По-хозяйски.
Только вот дым из двери валит. Почему так?
     - А мы тут греемся. Каток расчищаем и греемся.
     Старик спустился в каюту, осмотрел камелек и сказал:
     - Нет,  не по-хозяйски.  Тяги нету,  труба низко выведена.  Глаза
ест. Ух, сколько тут вас! А обогрев-то плохой!
     - А что нужно сделать?  - спросил Рудик. - Вы нам только скажите,
мы и сделаем.
     - Говорю, труба очень низко. Наращивать трубу надо.
     - А у нас больше трубы нету, - пожаловался Рудик.
     - Трубу  найдем,  -  сказал  Мигалкин.  Он  помолчал,  закуривая,
вздохнул, словно вспомнил что-то. - А я даже испугался было. Что такое
-  у "Геркулеса" дым?  Пожар не пожар,  а резать не время Весной будут
резать. А жалко!
     - Он  же  старый,  -  сказал  Рудик  Карельский,  - никуда уже не
годен...
     - Это  верно,  старый,  -  согласился  Мигалкин.  - Старый,  зато
заслуженный.  Пароход,  можно скачать,  геройский.  Он,  может, ордена
боевого Красного Знамени достойный!
     - Ордена? - удивились ребята. - За что?..
     - То-то  и  оно - за что?  - Мигалкин снял ушанку,  присел.  - Вы
думаете,  "Геркулес" только баржи таскал?  А вот и не только. Он, если
хотите знать, в гражданской участвовал, воевал против белогвардейцев и
интервентов. На нем орудие и пулеметы были. Когда белые на своих судах
вверх  по  реке  хотели  прорваться,  "Геркулес"  им дорогу преградил.
Больше двух часов шел бой на реке - не пропустили  белых  и  англичан.
Были  в  этом  бою  на  "Геркулесе" убитые и раненые.  Потом к нашим в
подкрепление  прибыли  балтийские  моряки  и  путиловские  рабочие  из
Петрограда.  Еще  и  другие  бои вел этот пароходик...  А один раз под
огнем белых  доставил  на  наши  позиции  боеприпасы.  Как  раз  успел
вовремя, когда стрелять уже было нечем и наши отходить собирались. Вот
тогда осколком снаряда убило капитана "Геркулеса" Василия  Гавриловича
Прилуцкого. Понятно вам, какой это буксир?..
     Молча слушали мальчики старика.
     - А потом что? - спросил Костя.
     - Потом  залатали  пробоины,  что  от  белогвардейских   снарядов
остались. Это уже когда Советская власть у нас полностью установилась.
Плавал  "Геркулес"  еще  лет  тридцать,  баржи  буксировал.  Еще  и  в
Отечественную войну трудился.
     Мигалкин рылся в карманах полушубка и  пиджака  и  никак  не  мог
отыскать спички. Костя подал ему свою коробку.
     - Так зачем же его резать? - спросил он.
     - Затем,  что  бесполезный  стал.  На металл,  - сказал Рудик.  -
Знаешь, сколько металла нужно!
     Мигалкин молчал, о чем-то раздумывая.
     - Он же революционный пароход, - сказал Костя.
     - Все равно как броненосец "Потемкин", - добавил Володя.
     - Как "Аврора"! - закричали другие ребята.
     - Сказали тоже, как "Аврора"! - засмеялся Рудик
     - А и верно,  как "Аврора",  - сказал Мигалкин.  - Наша маленькая
"Аврора".  Моя  воля,  я  бы  не  стал  "Геркулеса" на металл сдавать.
Сохранил бы для тех,  кто революции  и  гражданской  войны  не  видел.
Сохранил  бы  для  закалки революционного металла в душе человеческой.
Такой металл нам тоже нужен!
     Старик даже сам удивился,  как это у него такие слова нашлись.  А
ребята не заметили его смущения, загалдели:
     - Его бы в музей превратить.
     - Сюда бы экскурсии стали ходить,  как  на  "Аврору"  и  в  Музей
Революции.
     - Директор не разрешит,  - сказал Рудик. - В затоне план по сдаче
металлолома.
     - План-то оно,  конечно, план... - раздумчиво заметил Мигалкин. -
А вот,  может,  этот буксир не только металлолома,  а и всякого золота
нам дороже.  Вы ко мне,  ребята,  за трубой приходите.  До  весны  еще
далеко. Обогреем пароход, тогда каюту помоете.
     - Хорошо бы здесь повесить портрет капитана, который погиб...
     Косте Глушкову "Геркулес" уже виделся настоящим музеем.
     - У Василия Гавриловича дочь жива, - вспомнил Мигалкин. - Если ей
написать, может быть, карточку пришлет.
     - А карточку увеличить или перерисовать,  -  сказал  Костя.  -  И
назовем буксир Малым музеем Революции!
     - Ребята, пойдем к директору школы, расскажем о "Геркулесе", а он
директору затона позвонит.
     - Лучше прямо самим к директору затона.
     - В  случае  чего,  вы,  парни,  в  райком партии,  - посоветовал
Мигалкин и подмигнул:  - Вас там раньше всех других примут.  И я  тоже
слово скажу: не годится, мол, заслуженное судно на слом.
     Мигалкин ушел, напомнив ребятам, чтобы приходили за трубой.
     Когда возвращались домой, уже темнело.
     - Рудик, а твой батя не поможет? - спросил Костя.
     - Что ты!  - отмахнулся Рудик. - Отец матери сказал: "Геркулес" -
это наше спасение! По металлолому..."
     - А матери-то почему? Она ведь не в затоне работает.
     - Он маме все говорит.  Что-то на работе не получается - он  дома
сердится и говорит.  Я-то все слышу.  Знаешь,  Костя,  другой раз даже
жалко его.
     - А чего жалко? Он на доске Почета!
     - Ох, Костя, Костя!.. Ничего ты не понимаешь! Тебе легко - у тебя
батька только слесарь...  А мой отец говорит, сам слышал: "К черту это
главное механичество!  Пойду токарить.  Или стармехом на судно. У меня
инженерного образования нет. А с меня требуют, чтобы все механизмы..."
Вот тебе и доска Почета!
     По просьбе ребят директор школы позвонил директору затона.
     - Да,  -  сказал  директор  после  телефонного  разговора,  -   к
сожалению,  ничего не получается. План по сдаче металлолома - это раз;
где стоять пароходу  -  вопрос,  это  два;  кто  его  будет  охранять,
отапливать, нужны штатные единицы - это три... И вообще...
     - Да...  - сказал Костя,  когда ребята в растерянности  стояли  у
школы. - И вообще...
     - Мигалкин сказал, что нужно в райком.
     - Пойдемте сначала к Мигалкину. Он живет рядом с нами.
     Старик сидел на кухне и чистил картошку.
     - Здравствуй,  пионерия!  -  приветствовал  Мигалкин ребят.  - За
трубой?  Сейчас,  сейчас...  Есть у меня кусок, все равно выбрасывать,
все равно в металлолом.
     - Товарищ Мигалкин,  - в замешательстве начал Костя,  - мы не  за
трубой. "Геркулеса" не разрешают... резать будут.
     - Значит, резать... А трубу в металлолом вместе с "Геркулесом". -
Старик  стоял,  держа в руке нож,  которым чистил картошку.  - А может
быть,  и этот нож в металлолом?.. И все металлическое. Нож переплавим,
сделаем ложку.  А картошку чем чистить? Нет, трубу в металлолом можно,
а нож и "Геркулеса" нельзя. Тут думать надо. Что можно и что нельзя...
     Стояли в   маленькой   кухоньке   пятеро   мальчишек   и   старый
судоремонтник-пенсионер, стояли и молчали, не зная, что делать.
     - А  если  трубу  в  металлолом и еще что-нибудь в металлолом,  -
сказал Рудик, - тогда и буксир не нужно резать.
     - А  что  еще?  Труба  да  у  нас  две старые кровати в сарае,  -
вспомнил Костя. - А еще что?
     - А сколько весит "Геркулес"?
     Мигалкин взял у Кости шапку.
     - Садись, пиши! Вот бумага.
     В тот же день ребята принесли директору загона письмо. Они сидели
в   кабинете   притихшие   и  ждали  решения  директора.  А  он,  чуть
нахмурившись, читал:
     "..."Геркулес" - заслуженный,  революционный пароход. Мы, ученики
средней школы, просим его не резать и сохранить в память о героической
борьбе  наших отцов и дедов за Советскую власть,  превратить пароход в
Музей Революции.  А мы всей школой обязуемся собрать  для  государства
столько металлолома, сколько весит "Геркулес"..."
     Директор отложил письмо и с улыбкой  оглядел  мальчишек,  сидящих
около него полукругом. Он был молод и тоже не участвовал в гражданской
войне.
     - Значит, музей...
     - Ну да, Малый музей Революции, - сказал Костя.
     - Так что, ребята, добро! Два хороших дела. Судно, конечно, нужно
подновить.  Поможем.  А экспонаты для музея -  дело  ваше.  По  рукам,
действуйте!
     И директор на прощание пожал руки маленьким делегатам.
     Я мог бы рассказать, как ребята собирают металлолом, как любовно,
по-следопытски разыскивают старые фотографии,  письма и газеты  времен
гражданской войны.  Это лишь удлинит рассказ.  Но я уже вижу, как наши
мальчишки поднимают на маленьком заслуженном кораблике красный флаг  -
флаг с серпом и молотом на Малом музее Революции.
Евгений Степанович Коковин. Мы поднимаем якоря


     OCR: Андрей из Архангельска (emercom@dvinaland.ru)


                    (Сборник "Мы поднимаем якоря")

                 Северо-Западное книжное издательство
                                 1972


     - А вы знаете, что такое якорь?..
     Этот вопрос даже обидел меня.
     Подумаешь, якорь!  Да  это  известно  каждому  мальчишке,  каждой
девчонке,  хотя бы они и жили за тысячу миль  от  моря  и  никогда  не
видели судна. А я за последнее время перечитал уйму морской литературы
-  штормовых  романов,  штилевых  повестей,   рейдовых   рассказов   и
всевозможных абордажно-яхтенных учебников, словарей и справочников. Но
я мог и не читать всех этих книг, чтобы ответить, что такое якорь.
     Весной я закончил десятилетку,  получил аттестат зрелости и летом
решил временно поработать в редакции местной газеты.
     Несколько дней  назад  меня  вызвал  заведующий  нашим  отделом и
сказал:
     - Слушай,  Ершов, есть возможность отличиться! Блистательная тема
-  море!  Передовой  теплоход  "Амур"  в  прошлую  навигацию   получил
переходящий  вымпел.  Капитан  на  нем опытный моряк.  Команде "Амура"
скоро присвоят звание экипажа коммунистического труда. Как, по-твоему,
это тема?..
     - Тема, - согласился я и загорелся: - Напишу очерк на подвал.
     - Если  хорошо,  то  можешь писать на два подвала,  - расщедрился
заведующий.  - Недавно "Амур" ушел в первый рейс.  Вернется - сразу же
отправляйся на него.  А в эти дни почитай что-нибудь такое,  о морях и
океанах. Настройся, понимаешь, настройся!
     Я понимал. Когда рабочий день в редакции закончился, я поспешил в
библиотеку.
     В тишайшем  читальном  зале  я  боролся  со штормами,  сражался с
пиратами,  гарпунировал  китов.  Я  поднимался  по  трапам  на  палубы
фрегатов,  бригов,  шхун,  яхт, пароходов и теплоходов, заходил во все
портовые города,  на необитаемые острова, в гавани, бухты и лагуны. Из
морских  словарей  я  узнал,  что  флаг  "А"  по  международному своду
сигналов означает:  "Произвожу испытание скорости", а ящичные суда (на
последнюю  букву  в  алфавите)  служили для перевозки сыпучих грузов и
теперь они не строятся.
     Если эти  ящичные суда больше не строятся,  то зачем они мне?  Ну
пусть,  на  всякий  случай.  А   вдруг   после   очерка   об   экипаже
коммунистического труда я надумаю написать исторический морской роман!
     Словом, я  перегрузился  морскими  знаниями  и  романтикой  сверх
ватерлинии  и  эти знания взвивались над моим клотиком.  Выражать свои
мысли иначе я уже не мог.
     Вопрос о  якоре  мне  задал  на  причале  моряк.  Я  пришел  сюда
встречать теплоход "Амур",  чтобы  побеседовать  с  командой  и  потом
писать  очерк.  С  виду  моряк  мне  понравился - высокий,  плечистый,
блондинистый, с открытым добрым взглядом. Было ему лет сорок.
     - Скажите,   пожалуйста,   -   обратился   я  к  нему,  -  "Амур"
пришвартуется к причалу или бросит якорь на рейде?
     "Пришвартуется", "причал",  "на  рейде"  -  эти слова должны были
свидетельствовать о немалых моих морских познаниях.
     Моряк чуть заметно поморщился,  а потом загадочно усмехнулся,  но
ответил тоже вежливо хрипловатым, но приятным баском:
     - "Амур"   -   теплоход   грузо-пассажирский.  На  нем  находятся
пассажиры, и он, конечно, подойдет к причалу.
     Затем последовал  этот  странный - глупый или каверзный - вопрос:
"А вы знаете, что такое якорь?"
     Придав себе  вид  обиженного,  я  ничего  не  ответил.  Я  уже не
школьник,  чтобы меня экзаменовать.  Пусть не думает,  что я уж совсем
ничего не смыслю в морском деле.
     Правда, я не моряк,  и мне никогда не приходилось бывать в  море.
Я,  как уже говорил, только собирался написать о моряках "Амура" очерк
для нашей газеты.  Для этого и штудировал  произведения  маринистов  и
учебники морской практики.
     А может быть,  моряк хотел посмеяться, разыграть меня? Я знал, за
моряками такое водится.  Любят подшутить над невеждами и новичками. Но
хотя я не бывал в море,  хотя вид  у  меня  был  совсем  не  моряцкий,
невеждой  я  все же себя не считал.  Во всяком случае драить наждачной
шкуркой тот же якорь или колосники меня никто бы не заставил.
     Мы стояли   на   причале,   к   которому  прижимались  каботажные
теплоходы, неуклюжие лихтеры и грязноватые работяги-буксиры. Нежнейший
юго-западныи   ветерок   чуть  заметно  шевелил  флаги  и  вымпелы  на
бесчисленных мачтах и флагштоках.  Он  был  бессилен  приподнять  даже
легкую  сухую  материю.  Безмятежная  вода гавани была неопределенного
цвета,  и  я,  забыв  о  моряке,  раздумывал,  как  буду  такую   воду
изображать.  В  голову лезли тысячу раз использованные "плавные воды",
"зеркальная гладь",  "чистые  струи",  "отраженные  облака"  и  прочий
словесный балласт.
     Не знаю,  что в эти минуты выражало мое  лицо,  но  только  моряк
сказал тем же хрипловато-мягким баском:
     - Вы,  я вижу,  обиделись.  Но в  самом  деле  нехорошо  говорить
"бросить якорь". Якорь - это символ! Как чудесно сказал один писатель:
"Якорь - символ надежды".  От якоря очень часто зависит участь  судна,
хотя  он  и небольшой по сравнению с самим судном.  И ни один корабль,
заметьте,  без  якорей  в  море  не  выйдет.  Кроме  того,   якорь   -
материальная  ценность,  он  стоит  не  так  уж  дешево.  Зачем же его
"бросать"?  Якоря бросают только в романах и нередко  даже  в  морских
газетах. А моряки якоря отдают.
     Я внимательно слушал незнакомца.  Вот это здорово, черт возьми! Я
бы,  наверное,  в  своем  очерке  тоже  "бросил  якорь" или наплел еще
какую-нибудь околесицу,  а потом моряки надо мной потешались бы. Книги
- дело хорошее,  но,  оказывается,  чтобы писать,  нужно,  кроме книг,
знать еще и кое-что другое.
     - Скажите,  а  какой  писатель  назвал якорь символом надежды?  -
спросил я.
     - О,  это отличный писатель-маринист,  - ответил моряк.  - Джозеф
Конрад.  Читали?..  Это   не   якоребросатель.   Конрад   сам   моряк,
судоводитель и хорошо знает жизнь моряков.
     Оказывается, этот моряк не профан и в литераторе.  Совсем неплохо
бы познакомиться с ним поближе.
     - Вы интересовались "Амуром".  Вы,  вероятно, из редакции? Хотите
что-нибудь написать?
     Удивительно, как  он  угадал?  Неужели  по   моему   виду   можно
заключить,  что  я из редакции?  Кроме того,  он раскусил мой замысел,
вернее - задание, которое мне дали в редакции
     - Вообще-то  я  работаю  в  редакции,  -  уклончиво  ответил  я и
стыдливо соврал:  - Но здесь по другому делу... встречаю знакомого, он
приезжает  на "Амуре"...  А писать о моряках не собираюсь.  Я и в море
никогда не бывал.
     Последние слова были святой правдой.
     Моряк оживился.
     - А вы сходите в море,  ну хотя бы на один рейс.  Тогда напишите.
Может быть,  станете нашим советским Станюковичем.  - Он протянул  мне
руку: - Капитан "Амура" Краев.
     Капитан "Амура"?..  Я стоял пораженный,  даже забыв  протянуть  в
ответ свою руку.
     - Как же так?..  "Амур"  идет  с  моря,  а  капитан...  а  вы  на
берегу...
     - Ничего особенного. Только вернулся из о