Васька.
   - А у тебя бензин кончится...
   - Ну и что? Пусть кончится, - сказал легкомысленный Васька.
   - А без бензина летать нельзя, - наставительно произнес Сергей.
   - Нет, можно!
   - Нет, нельзя!
   - Это тебе нельзя, а мне можно!.. -  сказал  Васька  и  опять  стал
рычать.
   - Ну и летай себе на здоровье, - махнул рукой Сергей.
   - Завтра пойдем купаться? - спросил Васька.
   - Нет, Васька, не пойдем...
   - А почему? - плаксиво спросил Васька.
   - А потому, что завтра, брат Васька, у меня первый  самостоятельный
вылет!
   Васька ничего не понял. Сергей взял Ваську  за  уши  и  притянул  к
себе.
   - Понимаешь, Васька, завтра я полечу совсем, совсем один!  Понятно?
- сказал Сергей и чмокнул Ваську в нос. И Васька расхохотался...
   Это был последний день без войны.

   Первый  самостоятельный  вылет  оттянулся  почти  на  год   и   был
произведен Сергеем Архипцевым  не  на  легком,  послушном  У-2,  а  на
тяжелом, строгом, двухмоторном  военном  самолете,  пушки  и  пулеметы
которого весили почти столько же, сколько весил У-2...


                       ...МЫ-ТО ПРИДЕМ НА БАЗУ!

   Они медленно шли  через  все  поле.  Застегивая  на  ходу  парашют,
Архипцев сказал Гуревичу:
   - Ты знаешь, Веня, по-моему, разведка  что-то  путает...  Немцы  не
могли поставить там аэродром...
   - Почему, командир? - спросил Гуревич.
   Несколько шагов Архипцев прошел молча, глядя себе под  ноги,  затем
поднял глаза и задумчиво посмотрел на Гуревича:
   - Почему? Понимаешь, Веня,  это  задача  с  одним  неизвестным.  Мы
знаем,  что  крейсерская  скорость  "фоккера"  четыреста  -  четыреста
пятьдесят километров в  час.  Если  принять  во  внимание,  что  запас
горючего у него на пятьдесят минут, да еще долой пятнадцать  процентов
на случай, если он ввяжется в драку, а они, сволочи, осторожные, они в
обрез не летают, сколько километров они могут пройти без посадки?
   Гуревич потер лоб и зашевелил губами.
   - Триста семнадцать... - наконец сказал он.
   - Так, - кивнул головой Архипцев. - Теперь дели пополам.
   - Почему пополам? - удивился Соболевский.
   - Туда и обратно, - объяснил ему Гуревич  и,  обращаясь  к  Сергею,
сказал: - Сто пятьдесят восемь... Я понимаю, о чем  ты,  Сережа...  Ты
думаешь, что если они дальше кирпичного завода не  летают,  то  это  и
есть крайняя точка их возможной дальности? Да?
   - Да.
   - Значит, ты считаешь,  что  он  должен  быть  где-то...  здесь?  -
Гуревич поднял планшет и обвел пальцем кружок на карте.
   - Возможно, - сказал Архипцев.
   Соболевский глянул на планшет Гуревича и возмутился:
   - Тогда какого же черта мы должны искать этот кочующий аэродром  на
сто двадцать километров западнее?
   - Так я же и говорю, что разведка что-то путает... Для этого нас  и
послали, чудак, - спокойно сказал Архипцев.
   Около  сто  пятнадцатого  стояла   машина-бензозаправщик,   а   под
центропланом  самолета  возились  мотористы   и   оружейники.   Убирая
тормозные колодки от колес шасси, Кузмичов увидел  идущих  к  самолету
Архипцева, Гуревича и Соболевского. Впереди  шел  Женька  Соболевский,
перекинув парашют через плечо, как мешок с тряпьем. Гуревич все  время
тыкал в планшет  пальцем,  что-то  показывая  Архипцеву.  Архипцев  то
соглашался с ним, то отрицательно покачивал головой.
   Когда они  подошли  совсем  близко,  Кузмичов  вылез  из-под  брюха
самолета и крикнул:
   - Становись! Смирно!
   Мотористы и оружейники выстроились у правой плоскости.  Соболевский
пропустил Архипцева вперед и положил парашют на землю.
   Кузмичов подошел к Архипцеву и откозырял ему по всей форме:
   _ Товарищ лейтенант! Машина к полету  готова!  Докладывает  механик
самолета старшина Кузмичов!
   - Вольно, - сказал Архипцев.
   - Вольно! - бросил Кузмичов мотористам.
   Архипцев подошел к Кузмичову и тихо спросил:
   - Баки полные?
   - Так точно, товарищ лейтенант!
   - Боекомплект?
   - В норме.
   - Спасибо, Кузмич, - сказал Архипцев.
   - Да брось ты!.. - сказал Кузмичов.
   Архипцев улыбнулся и полез в кабину пилота. Соболевский  и  Гуревич
разом оглянулись, не видит ли  их  Архипцев,  и  прижали  Кузмичова  к
фюзеляжу.
   - Ты знал, что мы пойдем на задание? - делая страшное лицо,  грозно
спросил Гуревич.
   - Ну, знал... - нехотя ответил Кузмичов.
   - Откуда? - спросил Соболевский.
   - Откуда, откуда!.. - разозлился Кузмичов. - Что ж,  я  маленький?!
Догадаться нетрудно!..
   Гуревич отпустил Кузмичова и внимательно и очень тепло поглядел  на
него.
   - Знаешь, Кузмич, - задумчиво сказал он, - тебе бы повитухой  быть,
прелесть ты наша...
   - Ничего, я еще и  в  механиках  пригожусь,  -  сказал  Кузмичов  и
отпихнул Соболевского.
   Гуревич застегнул под подбородком шлемофон, помахал Кузмичову рукой
и полез в кабину. Соболевский,  надевая  парашют,  критически  оглядел
Кузмичова.
   - Нет, Кузмич, ты скучный, примитивный человек, - сокрушенно сказал
он. - С тобой неинтересно... Тебя ничем не удивишь! Ты  все  знаешь...
Я, как стрелок-радист этой машины, обязан...
   - Ты не стрелок-радист, а трепач, и обязан ты уже  давно  сидеть  в
машине! Давай, Женька, давай, не  доводи  до  греха!..  -  рассердился
Кузмичов.
   Через астролюк Соболевский до половины  влез  в  кабину  и  крикнул
Кузмичову:
   - Не грусти, Кузмич! Скоро буду! Целую нежно, твой Евгений!
   Он послал воздушный поцелуй Кузмичову и захлопнул люк.
   Чихнули моторы. Сверкающие диски винтов  вдруг  странно  заворожили
Кузмичова. Он смотрел так, будто видел это впервые.  Еле  оторвавшись,
Кузмичов удивленно сплюнул,  повернулся  к  шоферу  бензозаправщика  и
крикнул ему в ухо:
   - А ну давай шпарь отсюда! Сейчас выруливать будем!!!
   Бензозаправщик рывком тронулся с места и  умчался,  увозя  с  собой
оружейников и мотористов.
   Кузмичов повернулся лицом к самолету.  Приоткрыв  створку  "фонаря"
кабины, Архипцев выжидательно смотрел на Кузмичова.
   - Давай!!! -  беззвучно  крикнул  Кузмичов  Архипцеву  и,  отступая
назад, сделал жест обеими руками на себя.
   Архипцев  понимающе  кивнул,  и  огромная  боевая  машина  послушно
двинулась туда, куда повел ее Кузмичов. Продолжая манить ее,  Кузмичов
одобрительно кивал головой, как  ребенку,  делающему  первые  шаги,  и
"пешка" доверчиво катилась к нему. А он все отступал,  отступал,  пока
не вывел ее на взлетную полосу... Тогда он отошел в сторону и встал  у
правой плоскости.
   Архипцев высунул из кабины руку, поднял ее и  подмигнул  Кузмичову.
Кузмичов кивнул ему головой и махнул рукой вперед. Задвинулась створка
"фонаря"  кабины.  Мгновение  постояла  огромная  птица,  рванулась  и
помчалась по взлетной полосе, с каждой секундой увеличивая скорость.
   Прищурив  один  глаз,  Кузмичов  смотрел  ей  вслед.  Вот  она  уже
оторвалась от земли, начала набирать высоту, а Кузмичов  все  стоял  и
стоял, медленно опуская руку...

   Сто пятнадцатый шел вслепую, в сплошной облачности, не видя  концов
своих крыльев.
   Сидя за штурвалом,  строго  глядя  перед  собой,  Архипцев  спросил
Гуревича:
   - Что тебе сказали синоптики? Когда кончится эта мура?
   Он показал на облачность.
   Гуревич  оторвался  от  карты,  щелкнул  навигационной  линейкой  и
ответил:
   - Они сказали, чтобы мы на  это  не  очень  рассчитывали.  Обложило
почти весь район полета...
   Архипцев  потихоньку  начал  выбирать  штурвал  на  себя.   Стрелка
высотомера поползла вверх.
   - Когда мы должны быть над расчетным местом? - спросил он.
   Гуревич посмотрел на часы и перевел взгляд на карту.
   - Через двадцать шесть минут, командир...
   - Через двадцать минут будем пробивать облачность.
   - Очень низкая облачность, - осторожно сказал Гуревич.
   - Значит, пойдем бреющим,  иначе  игра  не  стоит  свеч,  -  жестко
проговорил Архипцев. - Курс?
   - Сто тридцать. - Гуревич посмотрел на компас. - Прибавь четыре.
   Архипцев чуть довернул влево,
   - Хорош? - спросил он.
   Гуревич опять посмотрел на компас.
   - Хорош, - ответил он.
   - Проклятое молоко! - сказал Архипцев.
   При слове "молоко" Гуревич посмотрел на правый мотор и улыбнулся.
   - Ты чего?.. - спросил Архипцев.
   - Ничего... - ответил Гуревич. - Деда вспомнил.

   ...До войны Венька жил с дедом в большом  южном  городе,  где  люди
мягко  произносили  букву  "г"  и,  повышая  голос  в   конце   фразы,
разговаривали певуче и иронично. Венька учился в музыкальной школе  по
классу скрипки. Каждое утро его будил дед.  Он  подходил  к  Венькиной
кровати  и,  осторожно  стягивая  с  него  одеяло,  начинал  монотонно
бубнить:
   - Веня, вставай, Веня... Веня, ты опоздаешь в школу,  что  из  тебя
будет? Веня, последний раз я тебе говорю, Веня... Или ты встанешь, или
я тебя будить больше никогда не  буду,  одно  из  четырех...  Вставай,
петлюровец! - взвизгивал дед и сдергивал с Веньки одеяло.
   Венька садился на кровати и, не  открывая  глаз,  старался  попасть
ногами в обе штанины сразу.
   - Почему "одно из четырех"? - зевая, спрашивал Венька.
   - Не морочь дедушке голову. Иди умывайся, байстрюк, - говорил дед и
уходил на кухню готовить Веньке завтрак.
   На кухне дед подавал завтрак на стол и, нарезая  хлеб,  пел  бывшим
тенором:

                      Я помню чудное мгновенье,
                      Передо мной явилась ты...

   Рядом умывался Венька.
   - Ты так безбожно врешь, дедушка...
   - Кстати, - говорил дед. -  Когда  я  тебя  отдавал  в  музыкальную
школу, так я думал, что ты научишься только на скрипке  врать.  Но  ты
талантливый ребенок... Ты вундеркинд! Ты  не  ограничился  скрипкой  и
теперь врешь по любому поводу. Где ты шлялся вчера до двенадцати часов
ночи, мерзавец?!
   - Но я же был...
   - Довольно! - говорил дед. - Завтракай и убирайся в школу. Вот тебе
деньги, - дед  отсчитывал  несколько  монет.  -  На  большой  перемене
выпьешь стакан молока. Понял?
   Каждый день дед повторял эту фразу. Каждый день Венька брал  деньги
и обещал пить молоко. И ни разу не  истратил  эти  деньги  на  молоко.
Молоко он терпеть не мог.
   Не успевал Венька отойти нескольких шагов от дома, как дед открывал
форточку и, высунув полбороды на улицу, кричал на весь квартал:
   - Веня! Веня, стой, тебе говорят!..
   - Ну что тебе? - останавливался Венька.
   Дед критически оглядывал Веньку с головы до ног,
   - Ты все взял, ты ничего не забыл? - вполголоса говорил дед.
   - Все, дедушка, все!
   - Так что ты стоишь столбом? Беги немедленно в школу! Попробуй  мне
только опоздать, босяк! - кричал дед и с треском захлопывал форточку.
   Венька уходил, а через несколько минут из  ворот  появлялся  дед  в
домашних туфлях.  Он  церемонно  здоровался  с  дворником,  и  дворник
начинал жаловаться на  качество  метлы.  Дед  придирчиво  рассматривал
метлу и возвращал ее  дворнику.  Потом  дворник  уходил  за  ворота  и
появлялся уже без метлы и фартука. Они переходили улицу  и  спускались
вниз, за угол. Останавливались они  у  трехэтажного  длинного  дома  с
надписью "Городское музыкальное  училище".  Дед  медленно  продвигался
вперед, заглядывая в каждое  окно  первого  этажа.  Дворник  осторожно
ступал за ним. Вдруг дед останавливался и  жестом  приглашал  дворника
последовать его примеру. Они становились  на  цыпочки  и,  держась  за
подоконник, заглядывали в класс,  откуда  доносилась  быстрая  веселая
мелодия. У рояля стоял Венька и играл на скрипке. Дед поворачивался  к
дворнику и через плечо большим пальцем показывал на окно.
   - Ммм? - гордо спрашивал дед.
   - Мда!.. - с уважением говорил дворник.
   Обычно  Венька  замечал  деда  и  делал  ему  страшные  глаза.  Дед
отшатывался от окна и виновато брал дворника под руку.
   - Идемте, Степа, - смущенно говорил дед.
   Они шли вверх по улице, и до самого поворота  дед  что-то  объяснял
дворнику, отчаянно жестикулируя руками, и  дворник  смотрел  на  него,
кивая головой в такт каждому взмаху...

   - Курс, Веня? - раздался голос Архипцева.
   Гуревич сверил показания компаса с  картой  и  сделал  поправку  на
магнитное склонение.
   - Минус шесть, командир, - ответил он.

   ...Этот страшный, сжимающий сердце звук сирены запомнился Веньке на
всю жизнь... Взвыл выходящий из пике невидимый  самолет,  и  сразу  же
вслед за этим раздались два взрыва. Вздрогнул весь квартал. Ничего  не
понимая, Венька прижался к стене дома.  Он  не  испугался,  он  просто
ничего не понял. Оборвалась сирена, и только  звон  сыплющихся  стекол
нарушал внезапную тишину. Мелодично, как  весенний  ручей,  звенели  и
переливались осколки. И вдруг крик!.. Одинокий женский крик!
   Венька рванулся и побежал к своему дому. Обогнув угол, он  выскочил
на свою улицу и  остановился  как  вкопанный.  Потом  медленным  шагом
направился к тому месту, где был его дом. Дома не было...
   Лежали исковерканные ворота.
   Виднелась рука дворника, сжимающая метлу. И  рядом,  совсем  рядом,
ноги дедушки в домашних туфлях...
   Небритый, измученный военкоматчик устало возразил Веньке:
   - Музыканты нужны и в дни войны.
   - Я не хочу играть на скрипке, - сказал Венька. -  Я  хочу  бросать
бомбы...
   - Мы не можем считаться с желанием каждого...
   - Я не каждый, - сказал Венька. - Я хочу бросать бомбы!
   - Поймите...
   - Я хочу бросать бомбы!.. - крикнул Венька.

   ...Сто пятнадцатый заканчивал облет  того  места,  где,  по  данным
разведотдела, должен был находиться аэродром немцев.
   - Я так и думал, - сказал Архипцев. -  Здесь  ни  черта  нет,  одна
бутафория...
   Он показал вниз на фальшивый аэродром с макетами самолетов.
   - Ты знаешь, командир, -  сказал  Гуревич,  -  это  напоминает  мне
витрину  "Гастронома":  консервные  банки  из  дерева  и  колбаса   из
папье-маше...
   Архипцев выровнял машину и лег на обратный курс...
   - Веня, надо искать там, где мы думали...
   - Здесь? - показал каргу Гуревич.
   - Да. Рассчитай.
   Гуревич взялся за карандаш и транспортир. Архипцев потянул  штурвал
на себя и, переходя в набор высоты, стал пробивать облачность.
   - Соболевский! - сказал он спокойно. - Передай домой  обстановку  и
скажи, что мы продолжаем поиск!
   - Есть, командир! - ответил Соболевский, включил передатчик и начал
стучать ключом.
   Работая на рации, Женька все время зорко  поглядывал  по  сторонам.
Кончив передавать, он переключил рацию на прием  и  взял  карандаш.  В
течение нескольких секунд молчания он успел посмотреть  на  фотографию
миловидной девушки,  улыбнуться  ей,  подмигнуть  и  сесть  как  можно
удобнее. Тоненькая морзянка пропищала три буквы "ж" и знак  раздела  -
вхождение в связь. Женька начал строчить карандашом. Когда поток точек
и тире прекратился, Женька бросил  карандаш,  огляделся  по  сторонам,
опять, но уже строго, подмигнул девушке и сказал, безразлично уставясь
на "Голубых танцовщиц":
   -  Командир!  Штаб  получил  новые  данные  разведки.  Есть  приказ
вернуться на базу. Что ответить?
   Архипцев посмотрел на приборную доску, заглянул в карту Гуревича и,
поймав его взгляд, произнес;
   - Интересно, что это за новые данные? Может быть, они  совпадают  с
нашими предположениями? Женька, отвечай...
   Он поднял глаза на горизонт и вдруг  увидел  два  идущих  наперерез
"фокке-вульфа".
   - Внимание! Слева спереди "фоккеры"! - крикнул он.
   Мгновенно куда-то исчезли линейка, транспортир, карта  -  все,  что
держал в руках Гуревич. Венька прирос к пулемету, зачем-то  расстегнул
шлемофон...
   Архипцев отвалил машину вправо и перешел в резкий набор высоты.
   Один из немцев вошел в пологое пикирование, другой попытался  снизу
зайти в хвост сто пятнадцатому.
   Оглянулся Архипцев:
   - Веня, бей!!! Женька, смотри!!!
   Сто пятнадцатый сделал разворот и сам пошел в атаку. Немец,  идущий
сверху, длинной очередью вспорол  левую  плоскость  сто  пятнадцатого.
Машину затрясло.
   Короткими очередями стреляет Гуревич. Архипцев  бросает  машину  то
вниз, то  вверх...  Остервенело  бьет  из  крупнокалиберного  пулемета
Венька Гуревич.
   - Мы-то придем на базу, - сквозь зубы говорит он. - А вот вы-то что
будете делать?
   В своей кабине крутится Женька. "Фоккер" заходит сбоку в хвост  сто
пятнадцатого и не попадает в сектор обстрела Женькиного пулемета.
   -  Серега!  Дай  ручку  вправо,  я  его  плохо   вижу!   -   кричит
Соболевский.
   Архипцев заваливает машину вправо.
   - Хорош?
   Женька ловит в прицел немца. Поймал!
   - Хорош! -  кричит  он  и  дает  длинную  очередь.  -  Хо-рош!!!  -
исступленно кричит Женька и видит, как "фокке-вульф"  переворачивается
через крыло и падает, оставляя за собой столб черного дыма.
   - Красавец!.. - восхищенно говорит ему вслед Женька.
   Второй немец заходит спереди снизу.
   - А, сволочь!!! - говорит  Архипцев  и  пикирует  на  немца,  нажав
гашетки пушек и пулеметов.
   "Фокке-вульф" не выдерживает и уходит в  сторону.  Сто  пятнадцатый
входит в облака.
   Гуревич посмотрел на пробитую левую плоскость.
   - Дойдем? - спросил он Архипцева.
   - Дойдем помаленьку, - отвечает Архипцев, пытаясь  сдержать  тряску
самолета. Он тоже взглянул на  левую  плоскость  и  спокойно  приказал
Соболевскому: - Женя, передай, что мы идем домой.
   - Есть, командир!  -  улыбнулся  Соболевский  и  раскланялся  перед
"Голубыми танцовщицами".

   На стоянке все блестело от мелкого сыпучего  дождя.  Тонкая  пленка
воды покрывала металл, дерево, землю. Блестели даже стеганые  моторные
чехлы, под которыми, накрывшись, как палаткой, сидели Кузмичов  и  два
его моториста.  Они  смотрели  на  пустынную  посадочную   полосу,   и
тоненькие струйки воды, стекающие  с  чехлов,  отделяли  их  от  всего
аэродрома, образуя призрачную стену и вызывая ощущение тепла и уюта.
   - У вас  закурить  нема,  товарищ  старшина?  -  спросил  худенький
моторист.
   Кузмичов протянул ему пачку папирос:
   - Кури, только чехол не прожги. Что на обед было?
   - Борщ с рыбой и перловка с гуляшом, - ответил ему второй моторист.
Худенький прикурил и возвратил пачку Кузмичову.
   - Кажный день  перловка,  перловка,  перловка...  Усю  зиму  пшеном
душили, весной капустой...
   Кузмичов усмехнулся.
   - Не, шо вы смеетесь? Як вам подадуть на первое капусту с водой, на
второе капусту без воды, а на третье воду без капусты,  дак  вона  вам
ночью сниться будеть!.. А зараз на нас с перловкой набросились!..
   - Однако ты эту перловку за милую душу  лопаешь!  -  сказал  второй
моторист.
   - А шо же мини, голодным сидеть,  чи  шо?  -  возмутился  худенький
моторист. - Военнослужащий обязан уси трудности превозмогать! Перловка
дак перловка!..
   - Постой, не галди... - остановил его Кузмичов.
   Он прислушался, откинул чехол и встал.
   - Идут... - сказал он, улыбаясь.
   Где-то далеко еле слышно пели моторы.
   - Ну и что? - Кузмичов повернулся к маленькому мотористу.
   - Шо? - удивленно посмотрел тот на Кузмичова.
   - Ты чего-то про капусту говорил?..
   - Та ни, про перловку!..
   - А... Ну,  вылезайте,  пошли  встречать...  -  сказал  Кузмичов  и
направился к посадочной полосе.
   Гул моторов все нарастал и нарастал, потом  Кузмичов  услышал,  как
уменьшились обороты двигателей, и из пелены дождя показался силуэт сто
пятнадцатого. Он вырастал с каждой секундой  и  все  больше  и  больше
принимал реальные очертания.
   Наконец он коснулся колесами земли и покатился  мимо  Кузмичова  по
посадочной полосе. В конце полосы он остановился и,  развернувшись  на
одном месте, запрыгал к месту стоянки.
   Точно и расчетливо зарулив на стоянку, сто пятнадцатый  занял  свое
место в привычном строю мокрых "пешек". Один  за  другим  остановились
винты.  Открылся  люк  кабины  стрелка-радиста,  и   появился   Женька
Соболевский.
   - Привет, Кузмич! - крикнул он.
   - А, Женечка! - сказал Кузмичов. -  Сегодня  у  нас  в  клубе  кино
"Тетка Чарлея".
   - Ты пойдешь? - крикнул Соболевский, снимая с себя парашют.
   - Если управлюсь... - оглядывая машину, ответил Кузмичов