ь...
   Женька с нескрываемым интересом  посмотрел  на  руку,  лежавшую  на
спинке стула.
   - Простите, пожалуйста! - смутилась девушка.
   - Охотно, - улыбнулся ей Женька.
   Девушка подошла к скульптуре. Экскурсанты  заглядывали  Женьке  под
руку. Женька недовольно морщился и, отойдя на шаг от рисунка, небрежно
сделал несколько штрихов карандашом. И, уж совсем театрально приставив
к глазу кулак, профессионально разглядывал одному ему ведомые детали.
   Женька посмотрел сквозь кулак на Мефистофеля, слегка перевел руку и
совершенно нахально стал разглядывать девушку, стоящую  у  скульптуры.
Взгляд Женьки сквозь кулак проскользил по фигуре девушки и остановился
на ее ногах. Затем медленно возвратился на  лицо  девушки.  Девушка  в
упор смотрела на Женьку. Он смутился и  начал  преувеличенно  серьезно
работать над рисунком.
   - Продолжая разговор о творчестве Антокольского, - сказала девушка,
- следует заметить, что в годы пребывания в Риме  и  Париже  во  время
тяжелой болезни Антокольский обращается к темам  морально-философского
содержания...
   Соболевский с интересом посмотрел на  девушку.  Она  демонстративно
отвернулась и продолжала:
   - Уйдя на время от русской исторической темы, в которой он не  знал
себе равных, в 1883 году Антокольский создает Мефистофеля,  тем  самым
сбивается   на   путь   беспочвенной   идеализации   или   абстрактной
"всечеловеческой" скорби по поводу "зла мира".
   Женька ошеломленно покачал головой. Девушка зло поглядела на него и
закончила почти в упор:
   - В период этого времени почти на всех произведениях  Антокольского
отпечатан ложный оттенок сентиментальной покорности.
   Женька обессиленно плюхнулся на стул.
   - А теперь, товарищи, - победно произнесла девушка, -  пройдемте  в
другой зал.
   На следующий день Женька примчался в академию и завопил:
   - Братцы! Какую я вчера прелесть в Русском видел!  Блеск!  Сижу  я,
значит, братцы,  в  зале  Антокольского  и  царапаю  Мефистофеля,  как
вдруг... входит ангел, братцы! Этакое неземное создание во главе толпы
любознательных... И подходит этот ангел к моему Мефистофелю и начинает
шпарить Малую энциклопедию от буквы "А" до буквы "Я"...
   - Подожди, Женька, - перебил его один парень. - Ангел - блондинка?
   - Да... - растерянно подтвердил Женька.
   - У неземного создания серые глаза?
   - Серые...
   - А... Ну, ну...
   - Что "ну, ну"?.. - заволновался Женька.
   - Ничего, - сказал парень. - Не выйдет ничего. И не такие, как  ты,
пытались, и то ничего...
   - Ну, ну... - сказал Женька.
   Через два дня, получив стипендию, Женька стоял в  Русском  музее  у
кассовых окошек с надписью "Прием  заявок  на  коллективные  посещения
музея".
   Он наклонился к окошечку и вежливо сказал;
   - Здравствуйте. Мне нужно организовать экскурсию.
   - Меньше тридцати человек  в  заявке  не  принимается,  -  ответило
окошко.
   - А сколько это будет стоить? - поинтересовался Женька.
   - Наличными или перечислением?
   - Что? - не понял Женька.
   - Как оплачивать будете? - разозлилось окошко.
   - А... Наличными, наличными...
   - Тридцать рублей!
   Женька полез в карман, вытащил деньги и отсчитал их под окошком. Он
оставил себе пять рублей и робко спросил:
   - А человек двадцать пять можно?
   - Нет, - молвило окошко. - Только тридцать!
   Женька вздохнул, доложил пятерку и протянул деньги. На  секунду  он
задержал руку с деньгами и сказал:
   - Только нам нужен экскурсовод, этот... ну, который... блондинка...
Ратцева...
   - Елена Дмитриевна?
   - Да...
   - Пожалуйста. От какой организации экскурсия?
   - Василеостровский кооператив извозчиков.
   Еще когда Лена спускалась с лестницы, она увидела  стоявшего  внизу
Женьку и сразу узнала его. Лена остановилась на  последнем  лестничном
пролете и громко спросила Женьку:
   - Товарищ! Вы не от кооператива извозчиков?
   - От кооператива... - ответил Женька.
   - Где же ваши люди?
   - Люди?.. Дело в том, что... - И тут Женька решился: - Дело в  том,
что люди... это я!
   - Позвольте вашу квитанцию, - сухо сказала Лена.
   Женька протянул ей  квитанцию.  Она  мельком  взглянула  на  нее  и
сказала спокойным лекторским голосом:
   - Ну что ж... Раз вы все в сборе, мы можем начать экскурсию.  Прошу
вас, товарищи извозчики!
   Они шли зал за залом. Не обращая внимания на совершенно измученного
Женьку, Лена вела себя так, как если  бы  вокруг  нее  стояли  человек
пятьдесят экскурсантов.  Она  задерживалась  у  каждого  экспоната,  у
каждой картины. Она обращалась к Женьке, как  к  большой  группе,  все
время говоря ему "товарищи".
   - Проходите, товарищи, не задерживайтесь!
   - Извините, - отвечал Женька.
   И  в  это  время  из  зала  Антокольского  донесся  голос   старика
экскурсовода:
   - После продолжительной болезни  Антокольский  обращается  к  темам
морально-философского содержания...
   Женька с интересом посмотрел  на  Лену.  Она  остановилась  и  тоже
прислушалась.
   - ...На всех произведениях того времени  отпечатан  ложный  оттенок
сентиментальной покорности...
   Женька откровенно улыбнулся. Лена  даже  поежилась.  Голос  старика
экскурсовода затих, и Лена впервые посмотрела на Женьку.
   -  Вы  знаете,  -  сказала  она  виновато,  -  мы  очень  устаем...
Шесть-семь экскурсий за день...  Конспекты  лекций  утверждены  раз  и
навсегда, и поэтому...
   Но Женька не дал ей договорить.
   - Сколько времени занимает одна экскурсия? - деловито спросил он.
   - Пятьдесят пять минут...
   Женька посмотрел на часы.
   - У нас еще есть двадцать три минуты, - сказал он.  -  Пойдемте  на
лестницу, посидим на ступеньках, товарищ экскурсовод.
   - Пойдемте, товарищ извозчик! Посидим на ступеньках.
   Последний раз  они  виделись  на  Витебском  вокзале.  Даже  не  на
вокзале, а где-то совсем за вокзалом,  там,  где  приходящие  со  всех
сторон  рельсы  начинают   свиваться   в   предвокзальный   клубок   и
распутываться только у пассажирских перронов.
   Оркестр играл;  "Вставай,  страна  огромная,  вставай  на  смертный
бой..." Неподалеку стоял состав, около которого было очень много людей
в военной форме. Они прощались с родными,  смеялись,  плакали  и  пели
песни. И сквозь  весь  этот  разнохарактерный  гул  прорывались  слова
команд, повторяемые из конца в конец  состава,  постепенно  затихая  и
исчезая у последнего вагона.
   У штабелей ящиков с надписями  "Осторожно!  Не  кантовать!"  стояли
Лена и Женька. Женька был  в  военной  форме,  и  в  петлицах  у  него
блестели новенькие "птички".
   - Я люблю тебя, Женька, - очень серьезно сказала Лена. - Скажи  мне
что-нибудь...
   Женька обнял Лену, прижал ее голову к своей груди.
   - Аленушка, -  нежно  сказал  он.  -  Родная  моя,  милая,  хорошая
девочка... Все будет в порядке. Я скоро вернусь, наверное.
   - Наверное... - как эхо, повторила Лена.
   Она поцеловала пуговичку на Женькиной гимнастерке.
   - Я очень люблю тебя, Женька! Я хочу знать все,  понимаешь,  родной
мой, все!
   - Ты знаешь все.
   - Нет. Не все! Я хочу знать, куда тебя посылают... И насколько  это
опасно?..
   - Ну что ты волнуешься, Аленушка? Ничего страшного... Я буду сидеть
в редакции какой-нибудь армейской газеты и рисовать заставки,  буквицы
и заголовки...
   Издалека  донеслась  команда:  "По  вагонам!",  и  тотчас   приказ,
подхваченный несколькими голосами, покатился вдоль всего состава:  "По
вагонам, по вагонам, по вагонам..."
   - Береги себя там... в редакции... - с трудом проговорила  Лена  и,
погладив эмблемы авиации в Женькиных  петлицах,  осторожно  поцеловала
Женьку в уголок рта.
   - Хорошо... - тихо ответил Женька. Он взял  ее  руку,  поцеловал  в
ладонь, повернулся и побежал туда, откуда все громче и громче звучало:
"...Идет война народная, священная война..."


                        ГОД 1944-й, 7 АВГУСТА

   Раскаленный воздух, смешиваясь с испарениями бензина, окутывал весь
аэродром. Не было ни одного уголка, где можно было  бы  спрятаться  от
этой давящей духоты. Комбинезоны, надетые на голое тело, стягивались с
плеч и завязывались на поясе рукавами.  На  блестящих  от  пота  телах
механиков и мотористов  причудливо  расползались  пятна  отработанного
масла. Выгоревшие пилотки снизу были окаймлены белой волнистой  линией
проступившей насквозь соли.
   Архипцев лежал на спине и смотрел  в  небо.  Соболевский  лежал  на
животе, головой  к  нему  и,  покусывая  травинку,  от  нечего  делать
привязывался к Архипцеву:
   - Командир! А командир! Вот объясни  мне,  почему  мы  до  сих  пор
орденов  не  имеем?  Нет,  правда,  какого  черта  все  ходят,  звенят
медалями, как шпорами, а мы уже скоро год как воюем, и  хоть  бы  тебе
что... А? Почему?
   - А за что нам давать-то? - лениво спросил Архипцев.
   - Как то есть "за что"? Воюем ведь!
   - А сейчас все воюют...
   - Но мы же летаем, бомбим!.. - возмутился Женька.  -  Вот  "фоккер"
сбили... Все-таки...
   Архипцев перевернулся на живот и в упор посмотрел на Соболевского.
   - Женька, давай рассуждать так: летать мы обязаны? Обязаны. Бомбить
обязаны? Обязаны. "Фоккер" сбить были обязаны?  Обязаны.  Мы,  Женька,
все это обязаны делать... Профессия у нас сейчас такая, понимаешь?
   Женька выплюнул травинку и приподнялся на локтях.
   - Это я понимаю. Я за справедливость... Заслужили - получите!
   - Ну, а раз ты за справедливость, - сказал Архипцев,  -  ты  должен
понять сам, что мы-то как раз и не заслужили!
   - Это еще почему? - удивился Женька.
   - А потому, что мы четыре раза  вылетали  искать  этот  аэродром  и
ничего, кроме дырок в плоскости, не привезли.
   - Привезем!
   - Должны привезти, -  задумчиво  сказал  Архипцев.  -  Вот  Гуревич
придет, узнаем, что штурман полка про его расчеты скажет...
   Соболевский посмотрел в сторону штабных бараков и сказал!
   - А Гуревич уже идет...
   Архипцев повернул голову  и  тоже  увидел  приближающегося  Веньку.
Веньке жарко, он совсем мокрый, еле идет. Глядя на  него,  Соболевский
опять сунул травинку в рот и продекламировал:

                     Вечер был, сверкали звезды,
                     На дворе мороз трещал...
                     Шел по улице малютка,
                     Посинел и весь дрожал...

   Наконец Гуревич доплелся до Архипцева и Соболевского и плюхнулся  в
траву.
   - Ну, "малютка", говори, - сказал Архипцев.
   - Порядок... - отдуваясь, ответил Гуревич.
   - Что "порядок"? - спросил Соболевский.
   - Наши расчеты почти совпадают с  последними  данными  разведотдела
армии, - пояснил Гуревич. - Да, Женька, тебе письмо...
   Он  вынул  из  кармана  гимнастерки  смятое  письмо  и  подал   его
Соболевскому. Женька  вскрыл  конверт,  перевернулся  на  спину,  стал
читать письмо, держа его над лицом.
   Пока Женька читал, Архипцев и  Гуревич  деликатно  молчали.  Женька
дочитал, чему-то улыбнулся в небо и перевернулся опять на живот.
   - М-да-а-а... - протянул он. Лицо  у  него  было  такое,  будто  он
только что вернулся откуда-то издалека.
   - От Лены? - спросил Гуревич.
   Женька кивнул головой,
   - Женька, - сказал Архипцев, - она до сих  пор  не  знает,  чем  ты
занимаешься в действительности?
   - Знает...
   - Ну и как?
   - Никак. Она знала об этом с самого начала...
   Головами друг к другу они лежали, раскинув ноги в разные стороны, и
изнемогали от жары.
   - Ах, братцы! - мечтательно произнес Сергей. - Скорей бы  кончилась
вся эта петрушка!..
   - И тогда?.. - спросил Гуревич.
   - И тогда, - подхватил Соболевский, -  Архипцев  сядет  за  штурвал
какой-нибудь  тихоходной  лайбы  и  в  будние  дни  будет  опрыскивать
совхозные овсы и возить почту, а по  воскресеньям  катать  детишек  по
кругу. "Контакт! Есть контакт! От винта!.." Чух-чух-чух, взлет,  круг,
посадка... "Кто следующий? Мамаш-ши и папаш-ши! Отойдите от аэроплана!
Папрашу не волноваться! В  дни  суровых  военных  будней  и  не  такое
делали!"
   - Слушай, а чего это ты хихикаешь, мне не ясно? - улыбаясь, спросил
Архипцев.
   - А я не хихикаю, я предсказываю...
   Сергей всплеснул руками и умиленно посмотрел на Женьку.
   - Вот спасибо! Вот уважил!  Пристроил  все-таки.  Значит,  что  там
будет? Овес, почта и детишки? Так это же действительно хорошо, дурень!
Это же просто здорово!
   Гуревич посмотрел на Женьку и весело рассмеялся.
   - Серега! - сказал он. - И ты знаешь, что самое смешное? Что в  тот
будний день, когда ты привезешь почту, из  большого  количества  чужих
писем одно будет адресовано тебе. Командир, даю слово, что,  когда  ты
вскроешь конверт, увидишь плохой почерк Женьки Соболевского!
   - Ну что ты треплешься? -  не  выдержал  Женька.  -  У  меня  очень
приличный почерк!
   Но Гуревич не обратил на Женьку внимания и продолжал:
   - И знаешь, что он тебе напишет, этот Ванька  Жуков?  "Возьми  меня
отседова. Сейчас мирное время, и стрелки-радисты вовсе не нужны.  А  я
буду тебе помогать овсы опрыскивать и сгружать почту... А еще  я  умею
рисовать вывески..." И мой тебе совет, Сережа, не обращай внимания  на
орфографические ошибки и, если сможешь, помоги. Он  не  всегда  хорошо
острил, но это не его вина, а его беда. Парнем он был приличным...
   - Успокойтесь, штурман, - холодно проговорил Соболевский. -  Такого
письма никто из вас  не  получит.  Вам  принесут  кусок  бристольского
картона с золотым обрезом, на  котором  будет  напечатано  приглашение
посетить выставку одного из лучших художников современности -  Евгения
Александровича Соболевского. Приходите. Я буду вас встречать в  первом
зале. Вы меня узнаете по бархатной  куртке  и  большому  банту.  Рядом
будет стоять лучшая девушка в мире...
   Гуревич посмотрел на Архипцева и презрительно спросил:
   - И мы пойдем на выставку этого бархатного пижона?
   - Боже нас сохрани! - в ужасе ответил Сергей. - Ни в  коем  случае!
Стать свидетелями его позора? Это жестоко!..
   - Не выдумывайте, - спокойно сказал Соболевский. -  Вас  просто  не
пустят жены.
   - Какие жены?!
   Соболевский с жалостью поглядел на Архипцева и Гуревича.
   - Как только кончится война, Сергей женится на маленькой  худенькой
блондинке, которой обязательно захочется пойти  в  оперетту  именно  в
день моей выставки. И Серега не сможет ей отказать...
   - Конечно, - сказал Гуревич. - Больше одного дня  его  выставка  не
продержится, и смотреть ее нужно будет только в день открытия...
   Соболевский моментально повернулся к Веньке:
   - А ты, Венька, сдохнуть мне  на  этом  самом  месте,  женишься  на
первой же женщине, которая  отнесется  к  тебе  участливо!  Это  будет
большая и строгая женщина. Она раздавит тебя  семейным  счастьем.  Она
создаст тебе диету и уют и заставит пилить на скрипке по десять  часов
в день. Она добьется, что ты будешь играть в самом большом  кинотеатре
города! Перед сеансом...
   - Заткнись, оракул! - прервал его Гуревич. - Во-первых, пока  я  не
кончу  консерваторию,  я  не  женюсь,  а  во-вторых,  я   хотел   тебя
предупредить, что когда ты захочешь  послушать  мой  сольный  концерт,
чтобы ты ни на какие контрамарки не рассчитывал! Стой в  очереди,  как
все люди, и покупай билет на вырученные с  трудом  деньги  от  продажи
какого-нибудь паршивого этюда "Вид на море и обратно"!
   Неслышно подошел Кузмичов. Он сел на корточки, закурил  и  спокойно
оглядел лежащих ребят.
   - Кузмич! - обрадовался Женька. - Святой ты человек! Скажи  честно;
когда кончится война, ты куда сперва пойдешь, слушать Венькин  концерт
или же, конечно, смотреть мои работы на выставке?
   Конец фразы Женька произнес с нажимом. Кузмичов помолчал,  поглядел
на Веньку и Соболевского и, наконец, ответил:
   - Перво-наперво, ребятки, я посмотрю, как Сергей обучать  мальчишек
будет... А уж потом куда хочешь!
   Гуревич повернулся к Архипцеву:
   - Ты что, действительно вернешься в школу?
   - Да, а что?
   - Ничего, непонятно только, почему ты молчал, - сказал Соболевский.
   - А я и не молчал. Вон Кузмич же знает, - рассмеялся Архипцев.
   - Кузмич всегда все знает, - улыбнулся Гуревич.
   Женька перевернулся на спину и протянул Кузмичову ладонь.
   - Бабушка Кузя! Погадай мне, что со  мной  будет  через  пятнадцать
минут...
   Кузмичов взял в руки Женькину ладонь и, внимательно разглядывая ее,
спокойно сказал:
   - Через пятнадцать минут, внучек, будет у тебя  дальняя  дорога  на
высоте три тысячи метров, со скоростью четыреста верст в час...
   Он повернулся к Архипцеву.
   - Сережа, сходи-ка в штаб, командир полка  тебя  вызывает.  Видать,
опять пойдете искать этот чертов аэродром...
   Все трое моментально вскочили на ноги. Кузмичов медленно поднялся и
затоптал окурок.
   - Как машина? - спросил Сергей.
   - Готова, - ответил Кузмичов.

   На ступеньках штабного барака сидел солдат-посыльный и что-то писал
в тетради, изредка поглядывая в лежавшую рядом книгу.
   Застегнутый на  все  пуговицы,  подтянутый  и  серьезный,  Архипцев
взбежал по ступенькам и  взялся  за  ручку  двери.  Солдат  вскочил  и
откозырял. Архипцев  хлопнул  его  по  плечу  и  случайно  заглянул  в
тетрадь. Он  удивленно  посмотрел  на  солдата,  нагнулся  и  взял  со
ступенек книжку. Это был сборник алгебраических задач. Архипцев  опять
посмотрел в тетрадь и сказал:
   - Вот здесь ты напутал... Здесь должен быть не  минус,  а  плюс,  и
скобки эти можно было давно раскрыть...
   Он подал солдату задачник.
   - Соображай, соображай... - сказал он и открыл дверь штаба.
   Солдат посмотрел в тетрадку, присел и снова начал что-то писать.
   Через десять минут из дверей штаба вышел пожилой ефрейтор в очках и
сказал:
   - Будьте любезны,  вызовите  в  штаб  командиров  первой  и  второй
эскадрилий и командира отряда "охотников"  майора  Кошечкина.  И  если
можно, побыстрей, - вежливо добавил ефрейтор.
   Посыльный засунул тетрадь  и  учебник  под  гимнастерку,  затянулся
ремнем и побежал выполнять приказание.

   В кабине сто пятнадцатого на месте пилота  сидел  Кузмичов.  Моторы
работали на малых  оборотах,  и  Кузмичов  регулировал  подачу  смеси,
внимательно прислушиваясь к  выхлопам.  Он  проверил  давление  масла,
температуру воды, заглушил двигатели и стал  неуклюже  вылезать  через
нижний люк. Оказавшись под фюзеляжем, он оглядел машину со всех сторон
и пошел к хвосту. Снимая струбцины с рулей поворотов, Кузмичов  увидел
проходящего мимо техника-лейтенанта. Техник тоже  увидел  Кузмичова  и
смутился, не зная, как себя вести. Отступать было  некуда,  и  технику
волей-неволей пришлось пройти в двух шагах от того  места,  где  стоял
Кузмичов. Техник глупо посмотрел в другую сторону, но, поравнявшись  с
Кузмичовым, вдруг  неожиданно  для  самого  себя  первый  отдал  честь
Кузмичову. Кузмичов выпрямился и  козырнул.  Техник  трусливо  шмыгнул
носом, а Кузмичов усмехнулся, посмотрел ему вслед и  опять  полез  под
фюзеляж.
   Сыто урча,  подъехал  тягач  с  бомбами  и  остановился  около  сто
пятнадцатого.
   - Старшина! - крикнул оружейник, сидевший на бомбах. - Кузмичов!..
   Кузмичов вылез из-под самолета и махнул рукой.
   - Проезжай, проезжай, - сказал он. - Бог подаст...
   Оружейник удивился:
   - А чего, разве сто пятнадцатый на задание не пойдет?
   - Пойдет. Только налегке пойдет. Без этого... - Кузмичов кивнул  на
бомбы.
   - На прогулочку,  значит,  -  усмехнулся  парень.  -  Ну,  валяйте,
валяйте!..
   Он по-извозчичьи чмокнул губами:
   - Но, трогай, родимая!..
   Тягач пополз дальше, а парень-оружейник лег на бомбы и запел.


        7 АВГУСТА. 12 ЧАСОВ 00 МИНУТ

   - ...Вот предварительный розыгрыш полета, - сказал начальник штаба.
- Если расчеты Архипцева верны,  то  сто  пятнадцатый  обнаружит  базу
"фоккеров" через тридцать пять минут после взлета. В этом  случае  сто
пятнадцатый сразу же радирует координаты немцев... Одновременно с этим
по тревоге двумя эшелонами поднимаются первая и  вторая  эскадрильи  и
отряд "охотников". Архипцев уходит, ломая курс. Ясно?
   - Ясн