ровавых  битвах
с настырным советом директоров. Возвращение  Вернона  на  родину  совпало  с
внезапной  перегруппировкой  имущественных  интересов.  Сцена  была   усеяна
конечностями и торсами укрощенных титанов. Джек  Моуби,  ставленник  совета,
оказался неспособен продвинуть почтенное издание  к  массовому  потребителю.
Оставался только Вернон.
   Теперь он  сидел  за  своим  столом  и  неуверенно  массировал  череп.  В
последнее время он понял, что  учится  жить  в  небытии.  Он  не  мог  долго
горевать об исчезновении чего-то такого - себя, - чего уж и вспомнить толком
не мог. Все это тревожило - но уже не первый день. А  вот  сегодня  появился
физический симптом. Он затронул всю правую сторону головы - и череп и как-то
даже мозг, - ощущение, для которого и слова не подберешь. А может, наоборот,
исчезло какое-то ощущение, настолько привычное  и  постоянное,  что  он  его
прежде не замечал - вроде того, как шум становится слышным в тот миг,  когда
смолкнет. Он точно знал, когда это началось: вчера вечером, когда  он  встал
из-за  ужина.  И  утром  не   прошло,   когда   он   проснулся:   постоянное
неопределенное ощущение - ни  холода,  ни  сжатости,  ни  пустоты,  а  нечто
среднее. Возможно, самое правильное слово - омертвение. Его правое полушарие
умерло. Уже столько его знакомых умерло,  что  в  нынешнем  своем  состоянии
распыленности он мог рассматривать собственный конец  как  событие  рядовое:
суета похорон или кремации, вспухший  рубец  траура,  постепенно  опадающий:
жизнь летит дальше. Возможно, он уже мертв. А может быть - и ему очень этого
хотелось, -единственное, что требуется, - раза два стукнуть сбоку по  голове
молотком среднего размера. Он  выдвинул  ящик  стола.  Там  лежала  стальная
линейка, наследство от Моуби, четвертого в череде  редакторов,  не  сумевших
справиться с падением тиража. Вернон Холлидей старался не  оказаться  пятым.
Он занес линейку над правым ухом, но тут в открытую дверь  постучали,  вошла
его секретарша Джин, и вместо удара пришлось линейкой задумчиво почесаться.
   - Повестка дня.  Двадцать  минут.  -  Она  дала  ему  верхний  листок,  а
остальные, выходя, положила на стол для совещаний.
   Он просмотрел списки.  В  международном  Диббен  писал  о  "Вашингтонском
триумфе Гармони". Статья  должна  быть  скептической  или  враждебной.  Если
правда  триумф  -  загнать  на  четвертую  полосу.  Во  внутренних  новостях
наконец-то  материал  научного  редактора   об   антигравитационной   машине
Валлийского университета. Материал  броский,  и  Вернон  настаивал  на  нем,
воображая штуковину, которая пристегивается к подметкам. Оказалось,  аппарат
весит четыре тонны, требует девяти миллионов вольт и не работает. Но  статью
дадут все равно - подвал на первой полосе. В том же разделе -  "Фортепьянный
квартет"  -  у  пианистки  родилась  четверня.  Его  заместитель  вместе   с
"Очерками" и всем внутренним  отделом  сопротивлялись  этому,  выдавая  свою
привередливость  за  здравый  смысл.  Четверня  по   нынешним   временам   -
недостаточно, доказывали они, да и о матери никто не слышал; к  тому  же  не
красавица и не хочет  говорить  с  прессой.  Вернон  настоял  на  своем.  По
официальным данным Реестра национальной тиражной  службы,  тираж  в  прошлом
месяце уменьшился на семь тысяч по сравнению с позапрошлым.  Время  "Джаджа"
шло к концу. Вер-нон еще раздумывал, дать ли статью  о  сиамских  близнецах,
сросшихся бедрами, - у одного слабое сердце, так что  разделить  их  нельзя.
Они получили должность  в  местной  администрации.  "Если  мы  хотим  спасти
газету, - твердил Вернон на утренних совещаниях, - вам всем придется пачкать
руки".  Все  кивали,  никто  не  соглашался.   Что   до   мнения   стариков,
"грамматиков",  то  "Джадж"  должен  стоять  -  пусть  даже  насмерть  -  за
интеллектуальную честность. Позиция их была  безопасная,  поскольку  никого,
кроме предшественников Вернона, из газеты никогда не увольняли.
   Когда Джин помахала ему от двери, чтобы он поднял трубку, в  кабинет  уже
входили редакторы отделов с заместителями. Звонок, очевидно,  был  важный  -
она губами складывала имя. Джордж Лейн, прочел он.
   Вернон повернулся спиной к пришедшим и вспомнил,  как  избегал  Лейна  на
похоронах.
   - Джордж. Все было очень трогательно. Я как раз собирался...
   - Да, да. Кое-что возникло. Вам стоит это посмотреть.
   - Что именно?
   - Фотографии.
   - Можете их прислать?
   - Исключено, Вернон. Очень, очень острое блюдо. Можете сейчас приехать?
   Вернон презирал Джорджа Лейна не только из-за Молли. Лейн владел полутора
процентами  "Джаджа"  и  вложил  деньги  в  реорганизацию,  ознаменовавшуюся
падением Джека Моуби и возвышением Вернона. Джордж думал, что Вернон у  него
в долгу. Кроме того, Джордж ничего не понимал в газетах -  почему  и  решил,
что  редактор  национального  ежедневного  издания  может   прокатиться   до
Холланд-Парк, через весь Лондон, в одиннадцать тридцать утра.
   - Я сейчас несколько занят, - сказал Вернон.
   - Я оказываю вам большую услугу. Ради такого "Ньюз оф де уорлд" пошла  бы
на убийство.
   - Могу быть у вас после девяти вечера.
   - Очень хорошо. До встречи, - раздраженно бросил Лейн и  повесил  трубку.
Все места за столом совещаний, кроме  одного,  были  уже  заняты,  и,  когда
Вернон опустился в кресло,  разговоры  смолкли.  Он  дотронулся  до  головы.
Теперь, когда он снова был с людьми, за работой, внутреннее  отсутствие  уже
не воспринималось как недуг. Перед ним лежала вчерашняя газета. Он спросил у
тишины:
   - Кто подписал передовицу по экологии?
   - Пат Редпат.
   - В этой газете  "груз"  не  "довлеет"  и  никогда  не  будет  "довлеть",
особенно, черт возьми, в  передовице.  И  "никто"...  -  для  драматизма  он
выдержал паузу, делая вид, будто пробегает статью. - "Никто" обычно  требует
глагола в единственном числе. Эти две мысли мы можем усвоить?
   Вернон  почувствовал  одобрение  за  столом.  Грамматикам  приятно  такое
услышать. Они предпочтут похоронить газету - но в чистом синтаксисе.
   Покончив с популистскими жестами, он продолжал в быстром темпе. Одним  из
его немногих удачных нововведений - возможно, пока единственным -  было  то,
что он сократил ежедневные совещания с сорока  до  пятнадцати  минут,  мягко
установив несколько правил: не больше пяти минут на упражнения заднего ума -
что сделано, то сделано; никаких шуток за столом и в особенности  анекдотов;
он их не рассказывает, и другие  не  будут.  Он  обратился  к  международным
страницам.
   - Выставка черепков в Анкаре? Это - новость? Восемьсот слов? Я просто  не
понимаю, Фрэнк.
   Фрэнк Диббен,  заместитель  редактора  международного  отдела,  объяснил,
возможно, не без насмешки:
   - Понимаете, Вернон, это подразумевает  кардинальную  смену  парадигмы  в
наших воззрениях на влияние ранней Персидской империи на...
   - Смены парадигмы в черепках -  это  не  новости,  Фрэнк.  Тут  осторожно
вмешался сидевший рядом с  Верноном  заместитель  главного  редактора  Грант
Макдональд.
   -  Дело  в  том,  что  Джули  не  прислала  материал  из  Рима.  Пришлось
заполнить...
   - Опять? Что на этот раз?
   - Гепатит С.
   - А из "Ассошиэйтед пресс"?
   - Наш был интереснее, - сказал Диббен.
   - Ошибаетесь. Это совершенный мусор. Его не дала бы даже "Тайме  литерари
сапплемент".
   Перешли к сегодняшнему номеру. Редакторы по  очереди  дали  резюме  своих
материалов. Когда дошло до Фрэнка, он предложил в качестве  передовицы  свой
материал о Гармони. Вернон выслушал его и ответил:
   - Он в Вашингтоне, хотя должен  быть  в  Брюсселе.  Устраивает  сделку  с
американцами за спиной у немцев. Сиюминутная выгода  -  с  катастрофическими
последствиями.  Он  был  ужасным  министром  внутренних  дел;  как   министр
иностранных дел он еще хуже, а став премьером, к чему, похоже, дело и  идет,
он станет нашей погибелью.
   - Все так, - согласился Фрэнк, за мирным тоном  пряча  ярость  по  поводу
зарубленной статьи об Анкаре. - Все это  вы  изложили  в  своей  передовице,
Вернон. Но суть не в том, согласны ли мы со сделкой, а в том, важна ли она.
   Вернон спрашивал себя, в силах ли он оставить Фрэнка в покое. Что он  там
- серьгу носит?
   - Вот именно,  Фрэнк,  -  сердечно  произнес  Вернон.  -  Мыв  Европе.  И
американцы хотят, чтоб мы  были  в  Европе.  Особые  отношения  -  достояние
истории. Сделка не важна. Сообщение о ней пойдет на внутренних страницах.  А
Гармони между тем мы по-прежнему будем делать неприятно.
   Они выслушали спортивного редактора, чей раздел Вернон  недавно  увеличил
вдвое,  за  счет  искусства  и  литературы.  Настал  черед  Леттис   О'Хары,
заведующей отделом очерков.
   - Я хочу знать: мы даем о детском доме в Уэльсе? Вернон сказал:
   - Я видел список гостей. Много  важных  шишек.  Суды  нас  разорят,  если
что-то будет не так.
   На лице Леттис выразилось облегчение, и она перешла к организованному  ею
журналистскому расследованию медицинского скандала в Голландии.
   - По-видимому, есть врачи, пользующиеся законами об эвтаназии для...
   Вернон перебил ее:
   - Сиамских близнецов надо будет дать в пятницу. Послышались стоны. Но кто
возразит первым? Леттис:
   - У нас даже нет фото.
   - Так пошлите кого-нибудь в Миддлсбро сегодня  же.  -  Наступило  угрюмое
молчание, и Вернон продолжал: - Слушайте, они работают в местном  санитарном
управлении, в отделе перспективного планирования. Мечта редактора.
   Редактор внутренних новостей Джереми Болл сказал:
   - Мы договорились на прошлой неделе, и все было в  порядке.  А  вчера  он
звонит. То есть другая половина.  Другая  голова.  Разговаривать  не  хочет.
Фотографироваться не хочет.
   - О Господи! - воскликнул Вернон. - Неужели не  ясно?  Как  раз  то,  что
надо. Они рассорились. Ведь первым делом  каждому  хочется  знать:  как  они
улаживают споры?
   Леттис смотрела хмуро.
   - Кажется, есть следы укусов, - сказала она. - На обоих лицах.
   - Великолепно! - закричал Вернон. - До  них  еще  никто  не  добрался.  В
пятницу, пожалуйста. Третья полоса. Продолжим. Леттис. Шахматное  приложение
на восьмой странице. Честно говоря, не убежден.
 
 
 
 
   2
 
   Прошло еще три часа, прежде чем Вернон снова остался наедине с собой.  Он
был в туалете; глядя в зеркало, мыл руки. Отражение было  на  месте,  но  не
вполне убеждало. Ощущение - или неощутимость - по-прежнему справа, как тугая
шапка. Проводя пальцем по черепу, он мог определить границу,  разделительную
линию, где ощущение в  левой  части  головы  сменялось  не  то  чтобы  своей
противоположностью, но своей тенью - или своим призраком.
   Пока он держал руки под сушилкой, вошел Фрэнк Диббен. Вернон  понял,  что
молодой человек явился сюда поговорить, ибо по опыту всей  жизни  знал,  что
мужчине-журналисту нелегко и нежелательно мочиться при главном редакторе.
   - Послушайте, Вернон, - сказал  Фрэнк,  став  перед  писсуаром.  -  Прошу
извинить  за  утреннее.  Вы  совершенно  правы  в  отношении  Гармони.   Моя
оплошность.
   Чтобы  не  оглядываться  и  не  наблюдать  за  отправлениями  заместителя
международного редактора, Вернон еще раз включил горячий  воздух.  Диббен  в
самом деле облегчался обильно, даже оглушительно. Да,  если  Вернон  кого  и
уволит, то Фрэнка, который энергично между тем отряхивался, чуть дольше, чем
следовало, и продолжал свою апологию.
   - Да, вы были совершенно правы - не надо уделять ему слишком много места.
   Голодный блеск у Кассия  в  глазах(1),  подумал  Вернон.  Возглавит  свой
отдел, потом захочет на мое место.
   Диббен подошел к умывальнику. Вернон тронул его за плечо - прощая.
   -  Ничего,  Фрэнк.  Предпочитаю  выслушать  противоположное   мнение   на
совещании. В этом весь смысл.
   - Очень мило с вашей стороны, Вернон. Не  подумайте,  пожалуйста,  что  я
собирался миндальничать с Гармони.
   Этот фестиваль обращений друг к другу по имени знаменовал конец беседы. С
коротким ободряющим смешком Вернон вышел в  коридор.  Прямо  за  дверью  его
дожидалась Джин с пачкой писем на подпись. За ней стоял Джереми Болл, за ним
- Тони Монтано, директор-распорядитель. Кого-то еще, подошедшего  к  очереди
сзади, Вернон не разглядел. Главный редактор двинулся к  кабинету,  на  ходу
подписывая письма, а  Джин  перечисляла  ему  встречи,  назначенные  на  эту
неделю. Все двигались вместе с ним. Болл говорил:
   - С этим фото из Миддлсбро. Я не хотел бы таких же неприятностей,  как  с
Олимпиадой инвалидов. Я думаю, нужно фото без затей...
   - Мне нужен будоражащий снимок, Джереми. Джин, я не  могу  встретиться  с
обоими в одну неделю. Это будет плохо выглядеть. Скажите ему - в четверг.
   - Мне виделось строгое, в викторианском  духе.  Портрет  с  достоинством.
---------------------------------------(1) "А Кассий тощ, в глазах  холодный
блеск" Шекспир, "Юлий Цезарь" Пер М.Зенкевича
   - Он улетает в Анголу. Предполагалось, что поедет в  Хитроу  прямо  после
встречи с вами.
   - Мистер Холлидей?
   - Мне не нужны портреты с достоинством, даже в некрологах. Пусть  покажут
нам, откуда у них укусы на лицах. Ладно,  встречусь  с  ним  перед  отлетом.
Тони, вы насчет стоянки?
   - Боюсь, что видел черновик его заявления об уходе.
   - Неужели нельзя найти место для одной машины?
   - Мы все испробовали. Заведующий хозяйством предлагает  продать  свое  за
три тысячи фунтов.
   - Не рискуем ли мы впасть в сенсационность?
   - Подпишите в двух местах, и, где я отметила, - инициалами.
   - Это не риск, Джереми. Это обещание. Подождите, Тони: у заведующего даже
нет машины.
   - Мистер Холлидей?
   - Но место - его законное.
   - Предложите ему пятьсот. Это все, Джин?
   - Я не готов к этому.
   - Письмо с благодарностями епископам сейчас печатается.
   - А что, если такой: оба говорят по телефону?
   - Прошу прощения. Мистер Холлидей...
   - Слабо. Мне нужно красноречивое фото. Пачкать руки -  помните?  Выкиньте
заведующего со стоянки, раз он не пользуется.
   - Забастуют, как в прошлый раз. Выключились все терминалы.
   - Прекрасно. На ваш выбор. Тони. Пятьсот фунтов или терминалы.
   - Я попрошу зайти кого-нибудь из фотоотдела и...
   - Не затрудняйтесь. Просто пошлите в Миддлсбро фотографа.
   - Мистер Холлидей? Вы - мистер Вернон Холлидей?
   - А ВЫ КТО?
   Группа остановилась и умолкла,  сквозь  нее  протолкался  худой  плешивый
мужчина в черном костюме, туго застегнутом на все пуговицы, постучал Вернона
по локтю конвертом и вручил конверт. Затем, широко расставив  ноги  и  держа
перед собой обеими руками листок, монотонно продекламировал напечатанный  на
нем текст. "Властью, возложенной на меня означенным  выше  Судом  в  Главной
канцелярии, довожу  до  вас.  Вернон  Теобальд  Холлидей,  следующий  приказ
названного Суда:  Вернону  Теобальду  Холлидею,  главному  редактору  газеты
"Джадж",  проживающему  по  адресу:  Рукc,  13,  Лондон   С31,   запрещается
публиковать  или  побуждать  к  публикации,  а  также   распространять   или
размножать электронными или какими-либо иными средствами, а также  описывать
в печати  или  побуждать  к  таковым  его  описаниям  запрещенный  материал,
именуемый в дальнейшем "Материалом", а также  описывать  характер  и  детали
данного приказа. Названным Материалом являются..."
   Тощий судебный пристав  перевернул  лист,  а  редактор,  его  секретарша,
редактор местных новостей, заместитель заведующего международным  отделом  и
технический директор склонились к нему, ожидая продолжения.
   "...все фотографические изображения, а также  гравированные,  рисованные,
выполненные  в  красках  или  какими-либо   иными   средствами   репродукции
фотографических изображений мистера Джона Джулиана Гармони, проживающего  по
адресу: Карлтон-Гарденс, 1..."
   - Гармони!
   Все заговорили разом, и последние канцелярские фиоритуры тощего утонули в
гаме. Вернон направился к своему кабинету. Постановление всеобъемлющее. Но у
них ничего нет  на  Гармони,  совсем  ничего.  Он  вошел  в  кабинет,  ногой
захлопнул дверь и набрал номер.
   - Джордж. Это фотографии Гармони?
   - Ничего не скажу, пока не приедете.
   - Он уже вручил судебный запрет.
   - Я же сказал - острое блюдо. Думаю, аргументация интересами общества суд
убедит.
   Едва Вернон положил трубку, как зазвонил его личный телефон. Клайв Линли.
Вернон не видел его со дня похорон.
   - Мне надо кое о чем с тобой поговорить.
   - Клайв, сейчас не самая удобная минута.
   - Ну конечно. Мне надо тебя видеть. Это важно. Может быть, вечером  после
работы?
   В голосе старого друга звучала хмурая настойчивость,  и  Вернону  неловко
было ему отказывать. Все же он попытался, хотя и нерешительно.
   - Довольно суматошный день.
   - Ненадолго. Это важно - в самом деле, важно.
   - Хорошо. Вечером мне надо быть у Джорджа. Может быть, загляну к тебе  по
дороге.
   - Вернон, я тебе очень признателен.
   После звонка у него еще оставалось несколько  секунд,  чтобы  подумать  о
непривычном тоне друга. Настойчивый,  с  печалью  и  несколько  официальный.
Ясно, случилось что-то ужасное; Вернону стало стыдно за свою неотзывчивость.
Клайв показал себя настоящим другом, когда  распался  второй  брак  Вернона;
Клайв благословлял Вернона на борьбу за редакторский пост, когда все думали,
что это пустая трата времени. Четыре года назад, когда Вернон слег с  редкой
инфекцией позвоночника, Клайв навещал его почти каждый день, приносил книги,
музыку, видео и шампанское. А в 1987-м, когда Вернон несколько  месяцев  был
без работы, Клайв одолжил ему десять тысяч фунтов.  Через  два  года  Вернон
случайно выяснил, что эти деньги Клайв занял у своего банка. А теперь, когда
друг нуждается в нем, он повел себя как свинья.
   Он набрал номер Клайва; никто не ответил. Он хотел набрать  еще  раз,  но
тут вошел директор-распорядитель с юристом газеты.
   - У вас есть что-то на Гармони, а вы нам не говорите.
   - Ничего нет. Тони. Видимо, что-то всплыло, и  он  запаниковал.  Надо  бы
проверить, послан ли запрет еще кому-нибудь.
   - Проверили, - сказал юрист. - Никому.
   Тони смотрел недоверчиво.
   - И вы ничего не знаете?
   - Абсолютно. Как гром среди ясного неба.
   Подозрительные расспросы  продолжились,  Вернон  продолжал  отказываться.
Перед уходом Тони сказал:
   - Вы ведь ничего не станете предпринимать без нас, правда, Вернон?
   - Вы меня знаете, - ответил он и подмигнул. Как только они вышли, он взял
трубку и стал набирать номер Клай-ва, но в это время  за  дверью  послышался
шум. Дверь распахнули ногой, вбежала женщина и по пятам за ней-Джин, закатив
глаза, чтобы видно было  начальнику.  Женщина  стояла  перед  его  столом  и
плакала. В руке  у  нее  было  скомканное  письмо.  Это  была  малограмотная
литсотрудница. Понять, что она говорит, было трудно, но  одну  повторяющуюся
фразу Вернон разобрал.
   - Вы сказали, что не сдадите меня. Вы обещали!
   Он еще не знал этого, но несколько секунд, предшествовавших ее появлению,
были последними, когда он оставался наедине с  собой,  -  вплоть  до  самого
ухода в половине десятого вечера.
 
 
 
 
   3
 
   Молли не раз говорила, что больше всего ей нравится в доме Клайва то, что
он так долго в нем прожил. В 1970 году, когда  большинство  его  сверстников
снимали комнаты и до покупки первых сырых  квартир  в  цокольных  этажах  им
оставалось еще  несколько  лет,  Клайв  получил  в  наследство  от  богатого
бездетного дяди гигантскую оштукатуренную виллу с двухэтажной художественной
мастерской на третьем и  четвертом  этажах,  чьи  громадные  сводчатые  окна
глядели на север, на чащу островерхих крыш. В духе времени  и  по  молодости
лет - ему был двадцать один год - он покрасил дом снаружи в пурпурный  цвет,
а внутренность заполнил друзьями, по большей части  музыкантами.  Через  дом
прошли кое-какие знаменитости. Тут прожили неделю Джон Леннон  и  Йоко  Оно.
Джимми  Хендрикс  провел  ночь  и,  по-видимому,  был   вино