сноровкой. Постепенно все хозяйство легло на ее плечи.
     Тетя Веся работала  ретушером в  цеху глубокой печати, а  это означало,
что ее  не бывает дома с утра до обеда или  с обеда до вечера, в зависимости
от смены. Поселившись в доме с башенкой, она сразу же до собственному почину
взяла на себя  часть домашних обязанностей. Однако в  силу  обстоятельств ее
помощь  была  несистематической.  Так  или  иначе,  Цеся  осталась  кухонной
кариатидой семейства Жак.
     Вот и сейчас она поднялась со своего места и направилась к двери. Нужно
было  помочь  тете Весе,  на чью долю сегодня, вне  всяких  сомнений, выпали
тяжкие  переживания.   По  дороге  Цеся  еще  услышала,  как   представитель
Госстраха,  упорно отказывавшийся нарушить служебный  долг,  был  подвергнут
испытанию подкупом. А именно: мама предложила ему взятку в виде керамической
настольной скульптуры под названием "Фрина Ш".
11
     По прошествии  получаса  семейство Жак  стало  собираться за  обеденным
столом. Никто  уже  не  помнил о страховом агенте, который ушел побежденным,
унося керамическую взятку. Тетя Веся оторвалась от плиты. Бобик, как будущая
надежда  нации,  был удостоен  котлетки с морковкой. Остальные  члены  семьи
получили пельмени из  пачки и капусту.  Блюда  эти были  встречены с  шумным
неудовольствием. За  столом недоставало только дедушки,  который после ухода
агента удалился в свою комнату  и погрузился  в чтение, не  внемля сигналам,
доносящимся из внешнего мира.
     Дедушка вот уже два  трудных для  него года был  на пенсии. До того он,
инженер  с  довоенным дипломом,  о чем любил  упоминать,  вел активный образ
жизни.  Когда же его вынудили бросить работу и  за ничегонеделание брать  из
государственной  казны деньги, он воспринял это очень болезненно.  Одно лишь
его  несколько  утешало:  к нему постоянно  обращались за  профессиональными
консультациями. Кроме  того,  он  нашел для себя увлекательнейшее занятие, а
именно: решил  восполнить пробелы в  своем знании  литературы, во  множестве
накопившиеся за его долгую жизнь, поскольку прежде у него никогда не хватало
времени  для неторопливого,  со  смаком,  вдумчивого  чтения  художественных
произведений.  Будучи человеком  обстоятельным  и внутренне  организованным,
дедушка разработал  простую  систему:  записавшись  в близлежащую  публичную
библиотеку,  он брал там  в  алфавитном порядке  все книги, которые  еще  не
читал.  Из  патриотических соображений дедушка начал со стеллажа с  польской
литературой.  В  конце  второго года  пенсионерской  жизни  в  книге  одного
известного польского автора он и нашел подходящий псевдоним для Целестины.
     Телятинка, поминутно спотыкаясь о разбросанные повсюду  игрушки Бобика,
разносила тарелки с пельменями. Она как раз ставила на стол последнюю, когда
в передней раздался звонок.
     -- Это наш друг из  Госстраха. Единственно и исключительно,  --  сказал
Жачек, подмигивая жене, -- Рассмотрел "Фрину" и торопится вернуть обратно.
     Однако  на  пороге появилась  тетя  Беся,  ведущая за  собой  бледную и
озябшую Данку Филипяк. Цесю пригвоздило к месту.
     -- Здравствуйте, -- страдальческим голосом произнесла Данка. -- Цеся, я
не помешаю? Мне нужно с тобой поговорить...
     Больше Данке не дали произнести ни слова. Папа Жак усадил  ее за стол и
положил на чистую тарелку изрядную порцию пельменей.
     Как-никак  первая подруга с  тех пор,  как  Телятинка, бедняжка, начала
учиться в лицее. Такого гостя надлежало принять достойно.
     -- Пельмешек? -- искушающе спросил Жачек.
     Данка охотно согласилась, улыбнувшись через стол Целестине. "О господи,
-- молилась Цеся, -- лишь бы только родственнички не качали свои штучки! "
     -- Я не голоден!  -- возвестил миру Бобик, тараща глазенки и  складывая
трубочкой розовые губки, -- Я поем только немножко морковки, в морковке есть
витамин "эм".
     А в  котлете витамин "ка", -- слукавила тетя Веся. Бобик был помешан на
витаминах, и это следовало использовать с умом,
     Тоже  мне мания, -- издевательски  заметил  Цесин  отец, --  Кто-нибудь
когда-нибудь видел витамин?
     Я видел! -- одернул его  Бобик, свирепо хмуря светлые бровки. -- Он был
зеленый и ползал по тарелке.
     А какого он примерно размера? -- поинтересовался Жачек, сохраняя полную
серьезность.
     Вот такой, -- показал Бобик. -- С крапинками. На вид очень здоровый.
     Не может быть.
     Он  мне сказал,  что  если  я  не  съем  салат,  то  никогда  не  стану
пожарником.
     О  господи!  --  сказал  Жачек.   --   Это  было  бы  чревато  ужасными
последствиями.
     Чревато,  -- повторил ребенок, наслаждаясь  новым  словом, --  Чревато,
черт побери.
     Сыночек!!!
     Чреватая кровяная котлета, -- отчетливо произнес Бобик.
     Цеся сидела  как на иголках. Что подумает Данка об их семейке? Пока что
ее  родные показали себя не  с наилучшей  стороны.  А ведь еще  всякое могло
случиться.
     Вошел дедушка,  уткнувшись  носом  в  книгу.  Недавно  он  приступил  к
изучению  французской  литературы,  и  занятие  это целиком  его  поглотило.
Оторвать от чтения старшего Жака мог только пожар. Глава рода машинально сел
за стол, на ощупь взял ложку и отведал капусты, не переставая читать.
     -- Дедушка, -- чуть ли не простонала Целестина, -- у нас гости.
     Дедушка как будто очнулся.
     Ах,  да, -- рассеянно  пробормотал он, едва поглядев в Данкину сторону,
-- Простите, что я читаю, но этот Барбюс мне смертельно наскучил.
     Чреватый кровяной барбюс, -- сказал Бобик, нехотя засовывая в рот ложку
тушеной морковки.
     Цеся боялась  даже взглянуть на свою ослепительную одноклассницу. А тем
временем  собравшиеся за столом обращались с гостьей запросто, словно она не
была обладательницей одухотворенного лица  и загадочного взгляда. И, о стыд,
отец даже позволил  себе  отпустить грубоватую  шуточку насчет миндалевидных
Данкиных глаз: он сказал, что, по всей вероятности, у нее есть еще одна пара
миндалин, притом увеличенных...
     Ох, как было бы здорово, если б можно было повернуть время вспять!..
     Не  намного,  минут на десять:  звонок бы раздался,  когда Цеся  была в
кухне, -- она бы  сама открыла  дверь и  увела  Данку куда-нибудь в укромный
уголок. А так...
     В  конце  концов  Цеся отважилась поднять глаза на Данку, ожидая самого
плохого.  Однако  на русалочьем лице гостьи  играла  снисходительная улыбка:
кажется, ей было весело. Она с аппетитом поглощала пельмени и даже как будто
стала   чуть   менее   одухотворенной.   "Это   под   влиянием   моих  милых
родственничков, -- подумала Цеся, -- Они так безнадежно прозаичны".
     Наконец можно было встать из-за стола.
     --  Идите,  девочки, --  проникновенно сказала  тетя Веся,  -- Я  помою
посуду. Я все понимаю, сама когда-то была молода. Идите, идите к
     себе.
     "К себе".  Легко  сказать.  У самой  двери  Цеся  сообразила,  в  каком
состоянии  оставила  утром  комнатушку,  где  жили  они с  Юлией.  Позор.  К
сожалению, в квартире  не  было другого  уголка, где  две полувзрослые особы
женского  пола могли  бы  углубиться в интеллектуальную беседу.  В кухне все
вверх дном. К  дедушке в комнату нельзя: надо же ему где-то единоборствовать
с Барбюсом, да и  вообще  такого в  заводе не  было,  дедушкина комната  ---
святыня.  У родителей все завалено  глиной и гипсом, в углах, словно пугала,
торчат обрубки незаконченных скульптур  для индивидуальной маминой выставки;
исключение  составлял уголок за  книжным стеллажом, где  отец  устроил  свой
кабинет,  который со свойственной ему  педантичностью  содержал в  идеальном
порядке. Однако там он сам любил вздремнуть после обеда.
     Цеся вздохнула. Увы, ничего не поделаешь...
     Предупредив Данку,  что в комнате  немного  не прибрано, она  с опаской
приоткрыла дверь.
     О чудо! Юлия убрала комнату!
     Это был верный  признак того, что сестра  работала. Всегда,  прежде чем
окунуться  в  стихию   творчества,  Юлия   мыла  пол,  а  иногда,  в  случае
необходимости, даже окна. В комнате все сверкало,  воздух был напоен запахом
свежевыстиранных занавесок и дождя. Легкий диссонанс в эту  симфонию чистоты
вносил огромный  стол  сестры, заваленный изрезанной  бумагой,  заставленный
незакрытыми бутылочками с плакатной  тушью  и множеством сосудов  с  грязной
водой от кистей. Посреди забрызганного красками и клеем листа картона  белел
большой  прямоугольник  -- след  от произведения искусства,  с которым Юлия,
очевидно, умчалась на занятия в Академию.
     Цеся усадила Данку па диван.
     -- Здорово, что ты наконец зашла, -- сказала она, преодолевая робость.
     Я  должна  была тебя поблагодарить.  Такая  у меня возникла  внутренняя
потребность,  --   ответила   Данка.   Слова   ее   прозвучали   красиво   и
многозначительно.
     Не  за что, -- простодушно ответила Цеся и тут же засомневалась, стоило
ли так отвечать.
     Павел поступил отвратительно. Никто не сделал для меня столько, сколько
ты.  И так  бескорыстно, --  продолжала  Данка,  полузакрыв свои  подернутые
туманом глаза.
     Не о чем говорить. -- Цеся погрязла в банальностях.
     Я  очень  одинока,  -- сказала Дайка печально и посмотрела Цесе прямо в
глаза.
     Целестина набрала воздуху в легкие. Одинока. О господи!
     Да? -- задала она идиотский вопрос.
     Бесконечно одинока, -- повторила Данка.
     А... Павел? -- отважилась спросить Цеся.
     Павел  не считает меня человеком. Моя внутренняя жизнь его абсолютно не
интересует.
     Цеся сочувственно вздохнула.
     Он только  и знает, что спрашивает, почему я от  всего прячусь!  А  как
можно это объяснить? Я боюсь жизни. Ты тоже боишься жизни?
     Кто не боится.
     Мир такой чужой и неприветливый...
     Это  верно, --  согласилась Цеся,  -- Стоит  выйти  за порог, и  у меня
появляется  ощущение,  будто  я прыгнула в  ледяную воду...  Ой  нет,  это я
глупости говорю...
     Наоборот,  это очень интересно, --  сказала Данка без всякого интереса,
--  А мне  ничего  не  хочется... из школы  меня,  наверно, выгонят.. я ведь
совсем не занимаюсь. Только  целыми часами кручу пластинки. Смотрю в стенку,
слушаю музыку, и мне становится спокойно.
     Хандра у тебя, что ли?
     Она у меня всегда, -- простонала Данка, -- Знаешь, я просто не  вижу  в
нашей жизни смысла. Зачем учиться? Зачем мучиться? Все равно умрем.
     Это просто хандра,  -- заявила Цеся, наконец почувствовав себя уверенно
на знакомой почве,  --  От  нее можно избавиться. Я  знаю  несколько хороших
способов. В зависимости от степени нужно...
     Я одинока, -- перебила ее Данка, с тоской глядя в потолок.
     Если хочешь, -- вырвалось у  Цеси из глубины души, -- я могу быть твоей
подругой. Давай с завтрашнего дня заниматься вместе. Договорились?
     Ты  это предлагаешь  из жалости, --  вздохнула Данка, -- А я и  того не
стою. Я слабая, безвольная курица...
     А ты не  будь курицей, -- лаконично  посоветовала ей Цеся, которой  эта
волынка постепенно начинала  надоедать.  -- Возьми себя в руки. От депрессии
лучшее средство  --  напряженная  работа.  Такая,  чтобы сразу были  заметны
результаты.
     Наоборот... когда много работы, я совсем скисаю.
     Лень,  -- коротко сформулировала Цеся, -- Самое  простое -- махнуть  на
все  рукой. Моя мама всегда говорит,  что работать над собой нужно  до конца
жизни, так как никогда не поздно еще что-то исправить.
     Раздался смешок.
     -- Я  бы  этого  не  сказал, --  произнес  Целестинин  отец. Он  стоял,
прислонившись к дверному косяку, и преспокойно подслушивал.
     Цеся даже вскрикнула от негодования:
     Подслушиваешь?
     Ни в  коем разе,  --  возразил отец,  -- Я  только пришел спросить,  не
хотите ли компоту. Тетя Веся меня прислала.
     --  Ты  не  мог  хотя  бы  кашлянуть?  Или  постучать!  --  Цеся   едва
сдерживалась, чтоб не расплакаться.
     Как не стыдно, в самом  деле! Подслушивают, вмешиваются  в  разговор...
Нет, это невыносимо!
     Дверь  была  открыта, --  оправдывался  Жачек, -- Ну,  так  как  насчет
компота?
     Мы не хотим! -- со злостью отрезала Цеся.
     Я бы выпила... -- Данка робко улыбнулась Жачеку.
     Извини меня за папу, -- сказала Цеся, как только отец скрылся за дверью
кухни.
     Ты  что?   У  тебя  ужасно  симпатичные  родственники!   --   убежденно
воскликнула Данка. -- Послушай, а как они относятся к твоему мальчику?
     Никак  не  относятся,  потому  что  у  меня  его  нет,  --  мужественно
призналась Целестина.
     Шутишь! Как это -- нет?
     Очень просто. Никому мало-мальски интересному я не приглянулась.
     Потрясающе! У тебя хватает смелости быть одной!
     Просто я никому не нужна. -- Цеся печально усмехнулась.
     Да  ведь   ты  очень  красивая!  --  воскликнула  Данка,  непроизвольно
перенимая роль утешительницы.
     Какое там, -- сказала Цеся еще печальнее.
     Хорошенькая!
     Это ты хорошенькая... -- Цеся с завистью поглядела на Данусю.
     Ненавижу свою физиономию, -- угрюмо призналась Данка.
     Ты  что,  с ума  сошла?!  --  изумилась  Цеся,  --  Подойди к  зеркалу,
посмотри,  какое   у   тебя  выразительное  лицо,  а  у  меня  что?  Розовая
картофелина. Телятина.
     Да  нет,  это  как  раз  у тебя  выразительное  лицо! --  из вежливости
упорствовала Данка.
     Ничего подобного! У тебя!
     Нет, не у меня! У тебя!
     А я говорю, что у тебя, и не спорь!
     О господи! -- простонала вдруг Данка.
     Девочки  отвернулись  от  зеркала  и, поглядев  друг на дружку,  бешено
расхохотались.
     Приятно такое слушать, а?
     Тщеславные идиотки.
     Нам только об этом и тверди -- какие мы хорошенькие.
     Мальчишкам нравятся хорошенькие.
     Вот  именно. Ты читала в "Филиппинке"?  Девочки  больше  всего  ценят в
мальчиках ум и чувство юмора.
     А мальчики?
     Ты  еще спрашиваешь!  Конечно,  им  нужно, чтоб была  смазливая и умела
вкусно готовить.
     Не может быть.
     Представь себе.
     Вот дураки.
     -- Не дождется он, чтобы я ему готовила и стирала носки.
     Это еще кто же?
     Хотя бы Павел.  Этот  человек меня  раздражает.  Вчера  устроил ужасную
сцену ревности, а сегодня написал для меня сонет.
     Шутишь.
     -- Нисколько.  Настоящий  сонет,  по всем правилам. Я была  в восторге,
пока мама не сказала, что все от начала до конца содрано у Шекспира.
     Наверно, у него самого не получалось, -- великодушно сказала Цеся.
     Похоже на то, -- пискнула Данка.
     И  девочки,  переглянувшись,  в  приступе  смеха  повалились  на диван.
Смеялись до полного изнеможения.
     С  завтрашнего дня, -- проговорила наконец Цеся,  отсмеявшись и вытирая
слезы, -- с завтрашнего дня будем заниматься вместе, хорошо?
     Ладно. Ты молоток.
     Я  тебе  помогу: по  математике и  вообще  но  всем предметам. В  конце
концов, невелика наука.
     Да уж наверно.  Если какая-то  там Ковальчук может получать  четверки и
пятерки...
     Вот именно. Будешь приходить каждый день, ладно?
     Ну... не знаю, что скажет Павел...
     -- Как хочешь, -- уже суше произнесла Цеся и переменила тему.
     Жачек был так напуган, что высунул нос из кухни, только когда
     услышал, как за Данкой захлопнулась входная дверь.
     -- В Телятинку при посторонних вселяется дьявол, -- заявил он.
     -- Оставь ее, -- попыталась умиротворить  его тетя Веся, --  Ей  ужасно
хотелось, чтобы подружке все понравилось.
     -- Так стараться ради какой-то бледной немочи?! -- вспылил Жачек.
     Именно в эту минуту в комнату вошла Цеся.
     Бледной  немочи!  --  крикнула она.  -- Данка красотка! А ты, папа, без
очков уже вообще ничего не видишь!
     Без очков  я только  увидел, что  у нее  постоянно  приоткрыт  рот,  --
Огрызнулся уязвленный Жачек. -- Потому и позволил себе тонкий намек
     насчет  миндалин. А вообще, можете считать  меня самонадеянным глупцом,
но больше всего мне  нравятся собственные дети. -- Он с восхищением поглядел
на  Целестину,  -- Просто кровь с молоком: мордашка красная, глазки блестят,
здоровая, упитанная, аж лоснится. Разве сравнишь с  этой  подружкой твоей...
да она  же, с  позволения сказать, ни  рыба пи  мясо. "Упитанная"! "Мордашка
красная"! Знал бы Жачек, как больно задел свою младшую дочь, он бы, наверно,
предпочел помалкивать целую неделю.

Глава II

1
     Совершенно  неожиданно  выпал  снег. В  этом, правда,  не  было  ничего
противоестественного -- на дворе стояла  зима. Но декабрь в  том году больше
смахивал на дождливый ноябрь, и никто из жителей Познани даже не мечтал, что
на рождество выпадет  снег. И  тем не менее перед самыми  праздниками первые
утренние прохожие с изумлением увидели мир преображенным, идиллически тихим,
сверкающим невинной белизной.
     Ежи  Гайдук  стоял  у открытого  окна и  жадно  вдыхал  пахнущий снегом
воздух. Улица Сенкевича была еще пуста, кое-какое движение началось только в
продовольственном,  магазине на  первом  этаже. Было  холодно, но  на  такие
мелочи Ежи Гайдук не  обращал внимания.  Он стоял в пижаме у  окна и смотрел
поверх крыш  домов  на  макушку  желтой башенки,  освещенную  слабым  светом
уличного люминесцентного фонаря. Ничего  больше увидеть  он бы не смог, даже
наполовину высунувшись наружу. И  все-таки вот уже три месяца по утрам, едва
открыв глаза, подходил к окну и смотрел в сторону дома, где жила Целестина.
     Ежи Гайдук  был человеком одиноким.  С раннего детства его  воспитывала
бабушка, так как родители давно  умерли. В  маленьком городке, где они жили,
не было средней школы, а поскольку бабушка решила дать внуку образование, он
был  отправлен  в  лицей  в Познань. Комнату  сняли  у  пани Пюрек,  которая
заслуживала доверия  хотя бы по одной  причине: она  была  родом из того  же
города, что и Гайдуки. Кроме того, что было весьма существенно, сия  пожилая
дама не  требовала за  комнату  оплаты  вперед.  Ежи  у  нее жилось  хорошо,
завтраками и ужинами она его кормила, а обедать можно было в кафе-молочной.
     Ежи  Гайдук  был неразговорчивый,  застенчивый,  чертовски способный  и
начитанный подросток.  Два последних свойства в школе пока не были замечены,
ибо этому препятствовали два первых. Однако отсутствие
     общественного признания Ежи не волновало. Он был всецело поглощен
     изучением университетских учебников физики, а также "Размышлений" Марка
Аврелия. Это  до такой  степени  его  занимало,  что  позаботиться  о  своей
внешности времени уже не  оставалось, поэтому выглядел он  -- с точки зрения
ровесниц -- весьма непрезентабельно. Впрочем, на ровесниц он тоже не обращал
внимания. За исключением Целестины.
     Но Целестина в самом деле была исключением.
     Ему нравилось на нее смотреть. Вот и все.
     Ему вообще  нравилось все, что имело к ней хоть какое-нибудь отношение.
Например, ее дом,  ее улица,  ее  сапожки, ее  отец и  велькопольский  хлеб,
который она  покупала каждый  день, из чего можно было  заключить,  что этот
сорт ей особенно по вкусу. Все, что  касалось Целестины, было таинственным и
исключительным, окрашенным неизъяснимой прелестью, удивительным и волшебным.
     Гайдуку было очень интересно, как там, в этом странном доме, внутри. Он
пытался представить себе  его обитателей: симпатичных, уравновешенных -- так
ему  казалось  --  родителей и утонченную элегантную Цесину  сестру, которую
однажды  видел   издалека.  И  ее  саму  --  всегда  надменную,  прелестную,
загадочную,  зеленоглазую Цесю, которая  с начала учебного года  от силы три
раза удостоила его взглядом. Что она теперь делает?
     В воображении промелькнула  картина: красиво накрытый стол, за которым,
негромко  переговариваясь, сидят Цесины родные, отщипывая  кончиками пальцев
крошечные кусочки от каких-то воздушных булочек.
     Ежи  посмотрел на  часы. Нужно  торопиться.  Чтобы занять  свое место в
укрытии  перед Цесиным домом и ждать. Сегодня она наверняка будет  в хорошем
настроении. Она наверняка любит снег.
2
     Первым  проснулс