поступают  в  вашу юрисдикцию". Мои амбиции  ограничились  44
этажом.
     Мой  пересмотр  жизненных  ценностей  не  прошел  даром.  Фубуки   была
оскорблена тем, что, вероятно,  сочла проявлением инертности с моей стороны.
Было ясно, что  она рассчитывала на мое увольнение. Оставшись, я спутала  ей
карты. Бесчестие пало на нее самое.
     Естественно,  ее  поражение ни разу не  воплотилось в  слова, но у меня
были и другие тому доказательства.
     Так,  однажды,  мне  пришлось  столкнуться в мужском  туалете  с  самим
господином Ганедой. Эта встреча произвела на нас  обоих сильное впечатление.
На меня потому, что я не представляла себе Бога в подобном месте. А на  него
потому, что он не был в курсе моего продвижения по службе.
     Мгновение  спустя  он  улыбнулся, полагая,  что  из-за  моей  известной
рассеянности, я ошиблась уборной. Он перестал улыбаться, когда увидел, как я
сняла мокрое и грязное полотенце и  заменила его новым. Тогда он все понял и
больше не осмелился взглянуть на меня. Вид у него был весьма сконфуженный.
     Я не  ждала, что этот  эпизод изменит  мою судьбу. Господин  Ганеда был
слишком хорошим президентом, чтобы пересматривать приказы своих подчиненных,
тем  более,  если они исходили от  единственного на  предприятии  начальника
женского пола. Однако,  у меня есть причины полагать,  что  Фубуки  пришлось
объясняться с ним по поводу моего назначения.
     В самом деле, на следующий день она зашла  в женскую  уборную и сказала
мне с важным видом:
     - Если у вас есть жалобы, вы должны с ними обращаться ко мне.
     - Я никому не жаловалась.
     - Вы хорошо понимаете, что я имею в виду.
     Я не так уж хорошо это понимала. Что мне нужно делать, чтобы не думали,
что я жалуюсь. Выбегать из мужского туалета, будто я зашла туда по ошибке?
     Меня умилила фраза моей начальницы "если у вас есть жалобы..." Особенно
в данной  формулировке мне  понравилось  слово "если":  предполагалось,  что
жаловаться мне не на что.
     Согласно действующей  служебной иерархии  существовало  два человека, в
чьей власти было вызволить меня оттуда: господин Омоши и господин Саито.
     Само собой, вице-президента не заботила моя судьба. Напротив, он принял
мое продвижение с  большим  энтузиазмом. Столкнувшись со мной в  уборной, он
весело воскликнул:
     - Ну что, хорошо иметь работу?
     Он говорил  это  без  всякой  иронии.  Возможно, подобное  занятие было
необходимо для моего развития,  а развивает только труд. Тот  факт, что  для
столь   никчемного  существа,  как  я,  нашлось,  наконец,  свое   место  на
предприятии, был в его глазах безусловно положительным.  Впрочем,  он должен
был быть также доволен и тем, что я теперь не зря получала свои деньги.
     Если бы  кто-нибудь сказал ему, что подобная работа меня унижает, он бы
воскликнул:
     - Еще чего! Это ниже ее достоинства? Она должна быть счастлива уже тем,
что может работать на нас.
     В случае  с  господином Саито все было иначе. Казалось, вся эта история
была  ему крайне  неприятна.  Я заметила,  что  он  очень  боится Фубуки, от
которой  исходило в 40 раз больше силы и авторитета,  чем от него. Ни за что
на свете он не осмелился бы вмешаться.
     Когда он встречался со мной в уборной, на его тщедушном лице появлялась
нервная гримаса. Моя начальница была  права, говоря о человечности господина
Саито. Он был добр, но малодушен.
     Самой неприятной была моя  встреча с господином Тенси. Он вошел, увидел
меня  и  изменился  в  лице.  Когда прошло первое  удивление, лицо его стало
оранжевым. Он пробормотал:
     - Амели-сан...
     Тут он  умолк, понимая, что сказать больше нечего. Тогда он повел  себя
странным образом: он  тут  же  вышел,  не осуществив  ни  одну  из  функций,
предусмотренных в этом месте.
     Я так  и не узнала, то  ли  нужда его исчезла, то  ли он воспользовался
туалетом  на  другом  этаже. Я узнала,  что господин  Тенси  нашел  наиболее
благородный способ решения проблемы: его манерой осуждения начальства за мое
унижение стал  бойкот уборной на 44  этаже. Я  больше никогда не видела  его
там,  а  каким бы ангельским не был его  характер,  он  все  же  не мог быть
бесплотным духом.
     Я быстро  поняла,  что он проповедовал  такую манеру поведения и  среди
своих подчиненных.  Вскоре все работники отдела молочных продуктов перестали
появляться в моем логове. Мало-помалу я констатировала охлаждение к мужскому
туалету и со стороны работников других отделов.
     Я благословила господина Тенси. Более того, этот  бойкот стал настоящей
местью  Юмимото. Служащие,  предпочитающие  пользоваться туалетами на других
этажах,  тратили  время  на  ожидание  лифта, в  то  время,  как  они  могли
употребить его с пользой для предприятия. В Японии это называется саботажем.
Это одно из тягчайших  преступлений, настолько отвратительное, что  для  его
обозначения   употребляют   французское   слово.   Потому  что   нужно  быть
иностранцем, чтобы вообразить подобную низость.
     Такая солидарность  тронула меня и всколыхнула мою страсть к филологии:
если слово "бойкот" происходит  от имени ирландского помещика Бойкота, можно
предположить, что в  этимологии  его  фамилии  есть  намек  на мальчика*.  И
действительно, мое министерство игнорировали исключительно мужчины.
     Гелкота*   не  существовало.   Зато  Фубуки  стала  как  никогда  часто
появляться  в  уборной.  Она даже  взяла в привычку  чистить  зубы  утром  и
вечером. Кто бы мог подумать, что ее  ненависть  так благотворно повлияет на
гигиену ротовой полости.
     Она  так злилась на  меня  за  то,  что  я не уволилась, что под  любым
предлогом приходила поиздеваться надо мной.
     Такое поведение  смешило меня. Фубуки  думала, что досаждает  мне, в то
время, как напротив, я была счастлива так часто созерцать ее грозную красоту
в нашем гинекее*.  Ни один будуар в  мире не был таким  интимным местом, как
женский  туалет на 44 этаже. Когда открывалась дверь,  я заранее  знала, что
это моя начальница, поскольку другие женщины работали на другом этаже. Таким
образом,  это было заповедным расиновским местом,  где две героини  трагедии
встречались  по  несколько  раз  в  день,  чтобы написать  очередной  эпизод
яростного побоища.


     Мало-помалу  игнорирование  мужского туалета на 44 этаже стало  слишком
очевидным. Теперь я встречала  там лишь двух трех  удивленных  коллег да еще
вице-президента. Думаю, что это он возмутился таким положением дел и доложил
начальству.
     Таким  образом,  возникла  настоящая  тактическая  проблема.  Какой  бы
властью  ни  обладало  руководство  компании, оно не  могло приказать  своим
служащим отправлять их надобности  на своем этаже, а не  на  чужом. В то  же
время подобный акт  саботажа был абсолютно нетерпим. Нужно было реагировать.
Но как?
     Само собой, ответственность  за весь  этот  позор легла на меня. Фубуки
вошла в гинекей и сказала мне с ужасным видом:
     - Так  дальше продолжаться не  может. Вы  опять  ставите  окружающих  в
неловкое положение.
     - В чем я снова провинилась?
     - Вам это прекрасно известно.
     - Я вам клянусь, что нет.
     - Вы не заметили,  что мужчины  не решаются пользоваться туалетом на 44
этаже? Они тратят время на то, чтобы ходить на другой этаж. Ваше присутствие
их стесняет.
     - Понимаю. Но не я выбрала себе это занятие, и вам это известно.
     - Нахалка! Если бы вы были способны вести себя с достоинством, этого бы
не случилось.
     Я нахмурила брови.
     - Не понимаю, при чем здесь мое достоинство.
     - Если  вы смотрите на мужчин так  же, как на меня, их поведение  легко
объяснить.
     Я рассмеялась.
     - Не волнуйтесь, я на них вовсе не смотрю.
     - Почему же они чувствуют себя неловко?
     - Это естественно. Их смущает присутствие лица противоположного пола.
     - И почему же вы не делаете из этого никаких выводов?
     - Какой вывод я должна сделать?
     - Вы не должны там больше находиться!
     - Я освобождена от работы в мужском туалете? О, спасибо!
     - Я этого не говорила!
     - Тогда я не понимаю.
     - Когда мужчина входит, вы должны  выйти  и дождаться  его ухода, чтобы
снова зайти.
     - Хорошо. Но  когда  я в  женском туалете,  я  не могу  знать, есть  ли
кто-нибудь в мужском. Если только...
     - Что?
     - У меня идея! Достаточно установить камеру в мужском туалете с экраном
наблюдения в женском. Так я всегда буду знать, могу ли я туда зайти!
     Фубуки посмотрела на меня с ужасом:
     - Камера в мужском туалете? Вы иногда думаете, о чем говорите?
     - Мужчины не будут об этом знать! -- продолжала я с невинным видом.
     - Замолчите! Вы просто дурочка!
     -  Надо думать.  Представьте себе,  если  бы  вы  поручили такую работу
кому-то умному.
     - По какому праву вы мне отвечаете?
     - А чем я рискую? Вы не можете меня больше понизить в должности.
     Здесь я  зашла  слишком далеко.  Я думала  у  моей  начальницы случится
инфаркт. Она пронзила меня взглядом.
     - Будьте осторожны! Вы не знаете, что с вами еще может случиться.
     - Скажите мне, что.
     - Берегитесь! И постарайтесь не  показываться  в мужском туалете, когда
там кто-нибудь есть.
     Она  вышла.  Я спросила себя, была  ли эта  угроза настоящей,  или  она
блефовала.


     Я  подчинилась новому предписанию, радуясь возможности реже посещать то
место, где я  имела тягостную привилегию узнать о том,  что японский мужчина
отнюдь не обладал изысканными манерами.  Насколько японка боялась  малейшего
шума, производимого  собственной персоной, настолько же  мало  это  заботило
японца самца.
     Не смотря на то, что я теперь реже бывала в мужской  уборной,  служащие
отдела молочных продуктов продолжали избегать посещения туалета на 44 этаже.
     Под  давлением их шефа, бойкот  продолжался. Да  снизойдет на господина
Тенси вечная благодать.
     По правде говоря, со времени моего назначения на  этот  пост, посещение
туалетов на предприятии превратилось в политический акт.
     Мужчина, который продолжал посещать уборную на 44 этаже, рассуждал так:
"Я  во  всем подчиняюсь начальству, и меня не  интересует, унижают  ли здесь
иностранцев. Впрочем, им нечего делать в Юмимото."
     Тот, кто отказывался  посещать родной туалет,  выражал  следующую точку
зрения: "При  всем  моем уважении к начальству, я  позволяю себе  критически
относиться к  некоторым его  решениям. Я  также думаю, что было бы  выгоднее
использовать иностранцев на более ответственных  постах, там, где они  могли
бы приносить пользу".
     Никогда еще  отхожее  место  не  становилось ареной столь  ожесточенных
идеологических споров.


     У  каждого в жизни  однажды случается  первый шок,  который потом делит
жизнь  на  "до"  и  "после",  и  одного  мимолетного воспоминания о  котором
достаточно, чтобы снова испытать безотчетный и неизлечимый животный ужас.
     Женский  туалет компании  Юмимото был замечателен  тем, что  в нем было
большое застекленное окно.  В  моей  жизни  оно занимало огромное  место,  я
часами  простаивала,  прислонившись лбом  к стеклу, бросаясь  в  пустоту.  Я
видела, как  падает мое тело, ощущение этого падения было  так сильно, что у
меня  кружилась  голова. Именно по этой причине я утверждаю, что никогда  не
скучала на своем рабочем месте.
     Я  была полностью  поглощена  дефенестрацией*, когда разразилась  новая
драма. Я услышала, как позади меня  отворилась дверь.  Это могла быть только
Фубуки, однако, это был не  тот быстрый и  отчетливый  звук,  с  которым моя
начальница толкала  калитку.  И  шаги, которые  затем  последовали,  не были
шагами туфель. Это был тяжелый топот снежного человека в период гона.
     Все произошло очень быстро, и я едва успела  повернуться, чтобы увидеть
нависшую надо мной тушу вице-президента.
     На мгновение я  была ошеломлена ("Боже!  Мужчина --  если  этот  жирный
кусок  сала  можно  назвать мужчиной  -- в дамской  комнате!"),  затем  меня
охватила паника.
     Он  схватил  меня,  как Кинг-Конг  блондинку, и выволок наружу. Я  была
игрушкой в  его  руках. Мой страх достиг  предела, когда я  увидела,  что он
тащит меня в мужской туалет.
     Я  вспомнила  угрозу  Фубуки:  "Вы  еще  не знаете,  что с  вами  может
случиться". Она не блефовала. Настал  час расплаты  за мои грехи. Мое сердце
замерло. Мой мозг составил завещание.
     Помню, я  подумала:  "Он  изнасилует  тебя  и  убьет.  Да,  но  в какой
последовательности? Хорошо бы сначала убил!"
     Какой-то мужчина  мыл руки. Увы, его присутствие  ничего не изменило  в
намерениях господина Омоши. Он открыл дверь одной из кабинок и  толкнул меня
к унитазу.
     "Твой час настал", - подумала я.
     А  он  принялся  конвульсивно выкрикивать три слога. Мой ужас  был  так
велик,  что я его не понимала, но, должно  быть, это было нечто  вроде крика
"банзай" для камикадзе во время сексуального насилия.
     В безумной ярости он продолжал выкрикивать эти три  звука. Внезапно, на
меня снизошло просветление, и я смогла расшифровать это урчание:
     - Но пепа! Но пепа!
     На японо-американском это означало:
     - No paper! No paper!
     Такую  деликатную манеру избрал вице-президент, чтобы оповестить меня о
том, что в кабинке не было бумаги.
     Я  без лишних слов побежала к чуланчику, ключи от  которого хранились у
меня,  и  бегом вернулась  обратно.  Ноги  мои  дрожали, руки  были  увешаны
рулонами  туалетной бумаги. Господин Омоши наблюдал  за тем, как я ее вешаю,
затем прорычал что-то не очень лестное, вытолкнул меня наружу и уединился во
вновь оборудованной кабинке.
     В совершенно растрепанных чувствах я скрылась в женской уборной. Там  я
присела на корточки в уголке и залилась горькими слезами.
     Как нарочно, Фубуки выбрала именно этот момент, чтобы почистить зубы. Я
увидела в зеркало, как она с  полным пастой ртом смотрела на мои рыдания.  В
глазах ее светилось ликование.
     На одно мгновение я так возненавидела свою начальницу,  что пожелала ей
смерти. Внезапно  подумав о  созвучии  ее  фамилии  с  подходящим  латинским
словом, я чуть не крикнула ей: "Memento mori!"*


     Шесть  лет   назад  я  смотрела  японский  фильм,   который  мне  очень
понравился.  Назывался он  "Фурио",  а в английском варианте "С  рождеством,
мистер  Лоуренс".  Действие разворачивалось во  время войны в Тихом океане в
1944 году.  Отряд английских  солдат содержался  в плену в  японском лагере.
Между  англичанином  (Дэвидом Боуи) и  японским командиром  (Рюиши Сакамото)
завязывались  отношения,   которые   некоторые  школьные  учебники  называют
"парадоксальными".
     Может  быть потому,  что  я  была тогда  очень  юной, фильм Осимы очень
взволновал меня, особенно волнующие сцены очных ставок между  двумя героями.
В конце японец выносит англичанину смертный приговор.
     Самой потрясающей  сценой в фильме была концовка, когда японец приходит
посмотреть  на свою полумертвую  жертву. Тело заключенного  было  закопано в
землю так,  что на  поверхности  оставалась только голова,  выставленная  на
солнце. Столь изощренная казнь умерщвляла пленника тремя способами: голодом,
жаждой и жарой.
     Это  было  тем  эффективнее,  что  цвет  кожи   англичанина  был  очень
чувствителен к загару. И когда гордый  и непреклонный военачальник приходил,
чтобы   предаться   самосозерцанию   над   объектом   своих  "парадоксальных
отношений", лицо умирающего имело черноватый цвет подгорелого ростбифа.  Мне
было шестнадцать лет, и такая смерть казалась мне прекрасным доказательством
любви.
     Я  не   могла  не  увидеть  сходства  между  этой   историей  и   моими
злоключениями в компании  Юмимото.  Конечно, мое наказание  была иным.  Но я
все-таки была  пленницей в японском лагере, а красота моей мучительницы была
подобна красоте Рюиши Сакамото.
     Однажды, когда она  мыла руки, я спросила ее, видела ли она этот фильм.
Она кивнула. Должно быть, в этот день у меня был прилив смелости, потому что
я продолжила:
     - Вам понравилось?
     - Музыка хорошая. Жаль, что история лживая.
     (Сама  того не  зная, Фубуки  была сторонницей умеренного ревизионизма,
как   и  многие  молодые  люди   сейчас  в  стране  Восходящего  Солнца.  Ее
соотечественникам не  в чем было себя  упрекнуть во время последней войны, а
их  вторжения в Азию имели  целью  защитить  бедняков  от  нацистов.  Мне не
хотелось с ней спорить.)
     Я ограничилась замечанием:
     - Я думаю, что в этом можно увидеть метафору.
     - Какую метафору?
     - Метафору отношений. Например, между вами и мной.
     Она озадаченно посмотрела на  меня, словно спрашивая себя, что  там еще
выдумала эта умственно-отсталая.
     - Да, -  продолжала я, - между вами и  мной та же разница, что  и между
Рюиши Сакамото  и Дэвидом Боуи. Восток и Запад.  За внешним конфликтом то же
взаимное  любопытство,  то  же недопонимание,  скрывающее искреннее  желание
найти общий язык.
     Несмотря  на мои старания подбирать наиболее  нейтральные  сравнения, я
чувствовала, что зашла слишком далеко.
     - Нет, - сдержанно ответила моя начальница.
     - Почему?
     Что она возразит?  Выбор был большой:  "Я  не испытываю к  вам никакого
любопытства", или "у меня нет никакого желания найти с вами общий язык", или
"какая  наглость сравнивать ваше  положение с участью  военнопленного!", или
"между этими двумя персонажами были неоднозначные отношения, а такого я ни в
коем случае не приму на свой счет".
     Но  нет. Фубуки  была слишком хитра. Бесстрастным вежливым  голосом она
дала потрясающий по своей учтивости ответ:
     - Я нахожу, что вы не похожи на Дэвида Боуи.
     Приходилось признать ее правоту.


     Я  очень редко пускалась в разговоры на  своем новом посту. Это не было
запрещено, но неписаное правило удерживало меня от этого. Странно, но  когда
занимаешься столь малопривлекательным делом, единственным способом сохранить
достоинство является молчание.
     В самом деле,  если  мойщица унитазов болтлива, можно подумать, что  ей
нравится  ее  работа, что  здесь  она на  своем месте, и  что эта  должность
придает ей веселый вид и заставляет без умолку щебетать.
     Если же она молчит, это значит, что ее  работа для нее то же самое, что
умерщвление  плоти для монаха. Незаметная в своей немоте, она исполняет свою
миссию во  искупление  грехов человечества. Бернанос* говорит  об удручающей
банальности   зла;   мойщице   унитазов   знакома   удручающая   банальность
испражнений,  всегда  одних  и  тех  же,   несмотря  на  их   отвратительные
диспропорции.
     Ее молчание говорит о ее подавленности. Она кармелитка отхожих мест.
     Таким образом, я молчала и размышляла. Например, несмотря на отсутствие
сходства  с  Дэвидом  Боуи,  я  находила мое сравнение  уместным.  Оба  наши
положения были сродни друг  другу. Фубуки  не  могла бы обречь меня на столь
грязную работу, если бы ее чувства ко мне были абсолютно нейтральными.
     У нее были другие подчиненные  кроме меня. Я была не единственной, кого
она  ненавидела  и  презирала.  Она  могла  мучить  и  других.  Однако,  она
упражнялась  в  своем жестокости  только  на мне.  Должно  быть, в этом была
привилегия.
     Я сочла себя избранной.


     Эти страницы могут  внушить мысль, что у  меня не  было иной  жизни вне
стен Юмимото. Это не так. Моя жизнь вне компании была очень содержательной.
     Однако, я решила не рассказывать здесь о ней. Прежде всего, потому  что
речь  не об этом. И потом, учитывая количество моих рабочих  часов, время на
эту личную жизнь было достаточно ограничено.
     Но основной шизофренической причиной была  следующая: когда я, пребывая
на  своем  посту в  туалетах  44 этажа, убирала  нечистоты  после  посещения
какого-нибудь служащего, я не  могла  представить  себе, что где-то там, вне
этого здания, через 11 остановок метро, было место, где меня любили, уважали
и не видели никакой связи между мной и