не
держу.
   "А хотелось бы..." - чуть не вырвалось у меня.
   - И потом, почему именно она? Ты мне про  свое алиби расскажи. А ты где
был, когда девочек  убивали? В койке? А кто об этом знает? - Глинский смял в
руке пластмассовый стаканчик.
   - Да что ты на меня нападаешь? - возмутился Костя Блюм. -  Это ты к ней
неровно дышишь, а не я, а она... Если бы ты знал!..
   - А что он должен знать? - встрепенулся Генрих.
   - Это не  для  печати! - важно ответил  пьяный  Костя, отводя в сторону
протянутую руку с блокнотом толстого журналиста.
   - Расскажи, раз уж начал, - попросила я.
   - Ей уже двадцать семь  лет, - начал Костя, как-то сразу посерьезнев. -
Она уже была замужем, у нее родилась девочка, которая сейчас у бабушки.
   - А муж? Где муж? - спросил Глинский.
   - Муж, объелся груш.... Муж - это я... - он ткнул себя  пальцем в грудь
и тут  же  скривился в подобии  скорбного  всхлипа. -  И  я  ее  предал.  Мы
познакомились в студенческом театре. В Одессе. Уже тогда  было  видно, какая
она талантливая  девочка.  Я потерял голову. Ходил  за ней как собачонка  на
привязи,  умолял,  ревновал,  в  общем,  вел   себя  как  последний  кретин,
начиненный под самую завязку гормонами.
   - И она мне отдалась... - мрачно  констатировал Глинский, опрокидывая в
себя еще один стаканчик. - Бедна сакля моя... В смысле, твоя...
   - Вот-вот. Бедна сакля  моя. Мы поженились  и  снимали какую-то  халупу
около  Привоза. Я  уже тогда  считал себя гением  в фотографии,  тратил  все
деньги на оборудование, а она тяжело работала. Потом я  погнался в Москву за
птицей счастья,  а  она  осталась  в  Одессе.  Я и  не  знал тогда,  что она
беременна.
   Водка  как-то  странно  на  меня подействовала.  Или  это  был  крепкий
коктейль, смешанный из  алкоголя,  морского йода,  криков чаек  и  атмосферы
латиноамериканского сериала. Во всяком случае, от Костиного рассказа  у меня
щипало в носу, а на ресницах повисли вполне натуральные слезы.
   - Дальше, - всхлипнула я. - Душа жаждет!
   - О том, что у меня родилась дочь, я узнал только здесь. Как ей удалось
приехать без  моего  разрешения,  остается  только  гадать.  Я  ее  случайно
встретил на одном из показов. Выглядела Александра великолепно, держалась на
подиуме мастерски, а  в глазах была такая усталость, что  я не мог дождаться
конца представления.
   - Кто такая Александра? - спросил Генрих.
   - Шурочка, Шарон. Она здесь поменяла имя. И стала совсем чужой. Сколько
я потом  просил ее  показать  мне  дочь, она  не согласилась. Она не прощает
ошибок.
   -  Как   "Тетрис"  на   девятой   скорости,  -   зачем-то  вспомнила  я
интернетовскую шутку.
   -  Потом прошло  несколько  лет. Я уже работал  в одном журнале, иногда
видел  ее на различных тусовках, которые фотографировал.  И однажды она сама
подошла ко мне и спросила: "Костя,  ты можешь мне помочь?" Конечно,  я сразу
же  согласился.  Я  должен  был проследить  за  Шуманом  и  Мири  и  сделать
компрометирующие снимки. За это она обещала показать мне дочь.
   - И  ты  согласился?  - на Глинского  было больно  смотреть.  Его  лицо
перекосила гримаса.  Правда я  не могла понять, что именно она означала, но,
смотреть на Мишу было грустно.
   - А что мне оставалось  делать? Конечно, согласился! Сфотографировал их
выходящих вместе  из  "Зеленой  лагуны" -  это  подозрительная  гостиница  в
Бат-Яме. Потом на набережной  как он ухватил  ее  за попку -  классный  кадр
получился. Но вершина моего "творчества" - вот это, - Костя  полез в сумку с
фотопринадлежностями и достал оттуда помятый снимок. - Любуйтесь!
   На фото  Шуман и Мири  сидели в каком-то полутемном ресторанчике.  Мири
томно  улыбалась, а Шуман надевал ей на палец кольцо с огромным бриллиантом.
Бриллиант получился особенно хорошо,  а лица любовников  расплывчаты, хотя и
узнаваемы.
   Глинский долго рассматривал фотографию.
   -  Пленка  "Кодак-800",  длиннофокусный  объектив? -  спросил он  после
продолжительного молчания.
   - Хорош  камушек, - восхитился Генрих,  глянув на  фото. -  Блестит как
настоящий!
   -  Он  настоящий,  -  подтвердил Костя.  -  Мири  с  тех  пор с  ним не
расставалась.  Просто  иногда  носила  как кулон -  прятала на  груди. Между
прочим, среди ее вещей перстня не оказалось.
   - Может, его Линда взяла,  а  ее за это и убили? -  вдруг  вырвалось  у
меня.
   - Все может быть... - покачал головой Генрих. Глинский и Блюм удрученно
молчали.
   - Смотрите, берег! - закричала я. - Пошли собираться.

x x x
   Прощание затянулось.  Теперь  вместо  роскошных лимузинов  на  пристань
прибыли две  машины скорой помощи, полиция  и еще целая куча журналистов  со
вспышками. Теперь участники этого трагического  круиза  не  позировали перед
объективами, а пытались отвернуться и закрыть лица.
   Расставание с девушками оставило какую-то щемящую  ноту. Ширли  плакала
навзрыд, не стесняясь окружающих. А когда мы увидели, что в скорую загружают
завернутые тела, к ней присоединились и остальные девочки.
   К нам подошел Элиэзер Гарвиц.
   - Валерия, можно вас на минутку,  - он отвел меня  в сторону и, понизив
голос, произнес: - Вы, конечно,  понимаете, что  в наших интересах  было  бы
хранить полную конфиденциальность.  Вы не  пожалеете, администрация  добавит
вам к вашей зарплате существенный бонус.
   - Прекрасно вас понимаю, господин Гарвиц, - официально ответила я, - но
как  добропорядочная  гражданка,  я  не  вправе  буду  утаивать  от  полиции
известные мне факты.
   - Ни  в  коем случае! - он протестующе  замахал  руками. - Следователям
надо  говорить  обо  всем! Просто не  нужно  выносить сор из избы.  Вы  меня
понимаете... Список участников турне я отдал в полицию. С вами свяжутся.
   И отвесив церемонный поклон, Элиэзер Гарвиц удалился.
   В спешке  я собрала свои дорожные сумки и  спустилась на нижнюю палубу,
попрощавшись  со всеми, вышла на пристань,  поймала такси и  через  неполных
сорок минут оказалась дома.
   Дом,  как  и следовало ожидать,  был  пуст. Поморщившись от  вида пыли,
украшавшей крышку телевизора, я сняла туфли и принялась распаковывать вещи.
   В дверь позвонили. На пороге стоял Денис.
   - Откуда ты узнал?
   - Позвонил в порт, и  там сказали, что корабль уже прибыл.  Иди ко мне,
моя дорогая, я так соскучился!
   Сумки на время остались нераспакованными.
   Когда   мы   почувствовали,  что   пришло   время  поесть,  то   плавно
переместились на кухню.
   - Рассказывай, что там у тебя приключилось.
   И  я принялась  говорить,  между  делом  наливая  Денису чай и  нарезая
бутерброды.
   Когда рассказ дошел до нападения киношных янычар, пришла моя дочь.
   -  Мамулечка, ты вернулась!  -  бросилась  она мне на шею. - Что ты мне
привезла?
   И, не дожидаясь ответа, стала копаться в моей дорожной сумке.
   -  Ура!  Это  мне? Спасибо,  мамочка!  - Дарья протягивала  мне красный
купальник, украшенный стеклярусом.
   - Ч-черт! - вырвалось у меня. - Совсем забыла о нем!
   - Что такое? - спросил Денис.
   -  Это  один  из  тех  купальников,  в  которых девушки  позировали  на
водопадах. Я же тебе рассказывала.
   Дашка тут же начала клянчить:
   - Мам,  ну,  ты же мне его привезла,  правда?  Тебе  он не  пойдет,  он
маленький на тебя, а мне в самый раз.
   - Дарья,  уймись! -  сказала я, строго глядя на  нее, хотя  у  меня это
плохо получалось. - Это купальник одной девушки, и  ты его взяла без спросу.
Ведешь себя как маленькая.
   - Вот такая  ты мама!  - с обидой  в  голосе сказала моя  дочь. -  Сама
уехала, а мне ничего не привезла!
   - Дарья! - я строго сдвинула брови. -  Перестань хныкать. Я  еще ничего
не решила. И вообще, срам один, а не квартира - все пылью заросло.
   - Ладно, вы тут работайте, а мне на работу пора.
   Поцеловав  меня на прощанье, Денис вышел  из дома, и  запер дверь своим
ключом.  Дашка  тоже намылилась  увильнуть от  генеральной уборки, которую я
собиралась  начать. И исчезла с  такой скоростью, что я не успела ей сказать
ни слова.
   Я чертыхнулась. Вот тебе и встреча с дорогими и любимыми! Иди, Валерия,
мой полы, вытирай пыль и расставляй мебель!
   Что я и принялась делать,  вслух сетуя  на тяжкую  бабью долю. Когда  в
носу засвербило от пыли, а поясница готова была переломиться от усталости, я
плюнула на чистоту и порядок и плююхнулась на диван.  Имею я право отдохнуть
или не имею?
   Злосчастный  купальник  лежал рядышком  и  я, взяв его  в  руки,  стала
поглаживать гладкие стеклышки.
   Говорят,  блеск  ярких предметов  может  ввести  человека  в  состояние
гипноза. В моем  случае  и  яркости-то особой  не  требовалось.  Так  что  я
задремала почти мгновенно.  Даже не задремала, а словно провалилась в сон. И
представали  глазам моим  в этом сне  странные картины, в которых бедная моя
голова  с  трудом  узнавала  странным  образом  исказившиеся и  перепутанные
эпизоды недавнего  круиза. То  Глинский с  фотоаппаратом в руках  гонялся за
ухмыляющимся очкастым янычаром, то Шуман размахивал купальниками, пускавшими
во  все  стороны  блики, то  из  коробки  с ананасным  мороженым выскакивала
горничная. В довершение ко всему привиделось мне мертвое лицо Мири, и во лбу
у нее горел огромный бриллиант, подаренный Шуманом...
   И тут  меня  словно вытолкнуло  из моего  собственного сна. В считанные
секунды, отделявшие дрему от бодрствования я вдруг поняла, что мучило меня в
последнее время.
   Уж очень  походил  тот самый подаренный  камешек на стекляшки, которыми
были обшиты купальники наших девочек.
   Я помотала головой,  пытаясь избавиться от  наваждения.  Но  ничего  не
получилось, напротив - все вдруг сформулировалось четко и однозначно.
   Хотя   и  невероятно.  Но  ведь  говаривал  мой  любимый  джентльмен  с
Бейкер-стрит: "Если после того, как вы отбросите все неправильные решения, у
вас останется одно, самое невероятное, именно оно и будет верным."
   Тем не  менее  любое, даже  верное решение  нуждается в  проверке. И  я
решила действовать. Маленьким позолоченным пинцетом из маникюрного  набора я
осторожно отодрала  один камешек, чуть помельче перечного горошка, завернула
его в салфетку и положила в сумочку.
   Нельзя   сказать,  что  ювелирные  лавочки  являлись  для  меня  местом
постоянного гуляния, но одну, находившуюся не так далеко от  дома я пару раз
навещала,  так что ее  хозяин, маленький лысый  старичок меня знал. При моем
появлении он  отложил механизм старинных  часов, который до того внимательно
рассматривал сквозь специальную лупу.
   - Чем  могу служить, мадам? -  он привычным  движением  сдвинул лупу на
лоб.
   - У меня  остался камешек от бабушки, - робко сказала я, - и я хочу его
оценить.
   -  Посмотрим,  посмотрим, - пробормотал он,  и снова лупа  оказалась на
своем привычном месте.
   Он рассматривал камень пару минут, показавшихся мне вечностью. Наконец,
он оторвался от созерцания, и сказал:
   -  У  вас очень молодая бабушка, мадам,  примите мои  поздравления. Она
завещала вам камень современной огранки.
   -  Д-да,  я  у  нее была  внучкой  от  четвертого  брака,  бабуля  была
ветренницей...  -  сейчас  мне  хотелось  только  побыстрей  покинуть  лавку
ювелира.
   Дома я стала рассуждать. Как такая вещь могла попасть к Линде, которая,
естественно, не  знала о  его стоимости. Иначе она  бы не  подарила его мне.
Если  только...  Если  только она просто не  хотела поскорее  отделаться  от
опасного дара!
   -  Бойтесь данайцев,  алмазы  дарящих... - пробормотала я,  лихорадочно
соображая, во-первых, что делать и, во-вторых, с чего начать.
   Тут до меня дошло, что в данную минуту я мучаюсь над вечными вопросами,
беспокоившими русских революционеров начала ХХ века. Я  с  искренней злостью
швырнула чертову шмотку в сумку.
   -  Позвоню-ка я  господину Борнштейну, -  громко  сказала я, как  будто
кто-нибудь мог меня слышать. - Чем наша полиция лучше  Ленина? Пусть-ка  они
поломают голову.
   Я сняла трубку и снова положила ее.  Позвонить,  конечно,  надо. Но вот
кому -  это еще вопрос.  Что я могла  сказать  Борнштейну? Что купальник мне
подарила  перед  смертью Линда,  которая, в  свою  очередь, получила его как
компенсацию за налет янычаров, которые, в свою очередь, были не янычарами, а
артистами,   которые...   Мне   самой   все   эти    объяснения   напоминали
шизофренический бред. Если ко всему добавить мексиканский сериал, поведанный
Костей Блюмом, а также историю женитьбы господина Шумана ради наследства, то
ничего  больше  и  придумывать  не  надо  было. Добавить только в  конце, на
вопрос:  "Кто  говорит?" - "Говорит московское  радио, наше  время  истекло,
ту-ту-ту..." - и можно  спокойно отправляться в  уютное лечебное заведение к
старому знакомому психиатру с простой русской фамилией Рабинович.
   Я  уселась  на  диван. Проклятый  купальник  соблазнительно поблескивал
бриллиантиками. Мол, чего беспокоиться? Никуда  не звони, никому  не говори.
Раз  в месяц  выковыривай камешек, продавай старику-ювелиру.  И живи  в свое
удовольствие.
   Мысль не вполне честная, но  в  принципе неплохая.  Кончатся камешки на
одном купальнике,  купить  следующий.  Интересно, а на  остальных? Тоже были
нашиты не  стекляшки, а самые что ни на есть  подлинные бриллианты?  В таком
случае, к  доктору  Рабиновичу  следует  отправлять  не  меня,  а  господина
Шумана...
   Нет, конечно  же нет. Мороженщик обещал девушкам ценные призы, но не до
такой  же  степени! А  значит,  девочкам  звонить  не надо.  Одним адресатом
меньше. Так. Борнштейну -  не надо, девушкам - не  надо, Рабинович никуда не
денется, все пути ведут в желтый дом. Кто у нас остается? Денис? Нет, начнет
читать мораль и запугивать.
   Шуману звонить  нельзя.  Подумает,  что я его  шантажирую.  Вообще, где
гарантия,  что брюлики  нашил именно он?  А нету  такой гарантии.  Я закрыла
глаза и  попыталась еще раз представить  весь идиотский эпизод с  нападением
киношных  разбойников.  Так.  Купальник  я  выронила,  а  потом  в  темноте,
подобрала  и  положила на место. Значит, не  исключена  вероятность,  что  я
просто спутала  две вещи, и вместо купальника,  лежащего в коробке отдельно,
положила купальник из кучи на  полу. Я наткнулась на контрабанду.  И Линду с
Мири убили из-за этого.
   Я опасливо покосилась на  купальник и  немного отодвинулась.  Его  надо
спрятать. Или вернуть, или...
   Или найти  преступников.  От  этой мысли  я почувствовала  себя  боевым
конем,  заслышавшим звук  походной трубы. Пора было начинать действовать. Но
как?  Конь нетерпеливо  бил  копытами.  В  смысле, я бестолково  носилась по
комнате, натыкаясь на стоявшие не на местах стулья и коробки.
   И вдруг  вспомнила, что  Шуман, раскрывая  коробочки, сказал,  что  эти
купальники из торгового дома его жены.
   Долой телефон, нужно брать живыми!
   - Только  чтобы не  опознали...  -  подумала  я  вслух,  накрасилась до
умопомрачения, и надев дорогой костюм цвета свежей зелени,  а на свои черные
волосы рыжий парик, вышла на улицу. Ансамбль завершали солнцезащитные очки и
белая сумочка змеиной  кожи.  Машину  я брать  не хотела,  чтобы потом ее не
опознали.
   Сказать, что  на меня  оборачивались, значит не сказать  ничего. Я была
центром внимания. Встречные женщины  кидали  оценивающие  взгляды, а мужчины
выворачивали шею.  То обстоятельство,  что ко мне ни один не  приклеился вот
так сразу на улице, я объяснила сама  себе  очень просто: они  пугались моих
ста восьмидесяти четырех сантиметров, которыми я резала толпу, как ледокол у
берегов Антарктиды.
   При этом у меня  в  голове звучала одна и та же фраза: "Штирлиц идет по
коридору".
   Идти на шпильках было нелегко,  но я не унывала  и вскоре  добралась до
внушительного магазина с надписью "Дом моделей "Ровена"".
   Ко мне плавно подкатились три продавщицы. В зале было пусто. Покупатели
не торопились осчастливить себя нарядами от "мадам Шуман".
   - Чем мы можем быть вам полезны, госпожа?
   - Даже не знаю,  - протянула  я  жеманно, не  снимая очки, - что-нибудь
такое, интересное, на лето.
   - Вот,  пожалуйста,  костюм  из шифона  и  органди,  прекрасный силуэт,
летящая юбка, - заученно сказала одна.
   Другая  принесла  несколько маечек и  вывалила  их  передо мной, третья
отошла  к  кассе и  принялась ждать,  когда я, наконец, выберу  что-нибудь и
соизволю расплатиться.
   Стеклянная дверь  раскрылась  и  в  салон вошла  невысокая дама.  Яркий
макияж  делал  ее  лицо похожим на  восковую  маску  из  музея  мадам Тюссо.
Неподвижность взгляда только добавляла сходства.
   Атмосфера тут  же изменилась,  продавщицы  стали проявлять  вокруг меня
излишнюю суетливость, и предлагать то одну, то другую аляповатую модель.
   С первого  взгляда  я  признала в ней ту  даму на  пристани, в шляпке с
вишенками. Правда, сейчас она была в другой шляпе,  которая шла ей не более,
чем  предыдущая.  Поджатые губы мадам Шуман портили  весь  имидж  элегантной
дамы, который она так тщательно строила.
   - Доброе  утро, мадам,  -  подбежали  к ней  продавщицы. - Вы прекрасно
выглядите! Как вам отдыхалось в Италии?
   - Спасибо, - коротко ответила она  и бросила  на меня быстрый взгляд. -
Вы уже обслужили покупательницу?
   - Пока нет, - ответила я за них и, упреждая ее недовольство персоналом,
добавила,  -  мне  бы  хотелось  чего-нибудь  броского, яркого, на  лето.  И
обязательно эксклюзивную модель! Мне не хотелось бы встречать на улице точно
также одетую женщину.
   -  Что бы вам  хотелось  увидеть? - спросила  хозяйка. -  У  нас есть и
эксклюзивные модели,  выполненные  в единственном экземпляре, и малые партии
отличных  нарядов. Вряд  ли вы встретите на улице женщину, одетую  как вы, -
она смерила взглядом мой салатовый костюм, привезенный Денисом из Франции, -
наши  модели  носят  на  званые вечера,  концерты  и в  прочих торжественных
случаях.
   - Мы  с  мужем едем  на  днях  во  Флориду, -  сказала я тоном светской
львицы.  -  Вы  же знаете,  какие там пляжи.  Что попало не  наденешь... Мне
хотелось бы юбку-саронг и яркий топ в стиле Гогена. Что-нибудь в этом роде.
   И я  ткнула  пальцем  в  аляповатую  майку  красного  цвета, украшенную
бусинами под хрусталь.
   Продавщицы несли ворох блестящих одежек. Я с  брезгливой миной копалась
в них, отбрасывая модели одну за другой, и удивлялась ценам, выставленным на
эту безвкусицу.
   - Нет, нет, все не то,  все слишком скромно  и блекло, - отодвинула я в
сторону одежду, от пестроты которой рябило в глазах. - Может, у вас найдется
купальник? Он тоже прекрасно смотрятся с юбкой-саронг.
   Мадам  не  успела  ничего  сказать,  как  одна  из  продавщиц  радостно
затараторила:
   -  У нас есть то, что вам  надо! Эксклюзивные купальники, -  ох и любят
они это слово! - малая партия, всего десять штук. Модель мадам Шуман. Сейчас
принесу, вот увидите, вам очень подойдет!
   Наступила пауза. Хозяйка заведения нетерпеливо стучала носком туфельки,
я лениво шарила глазами по полкам, а продавщицы все не было.
   - Вас зовут Ровена? - вежливо спросила я только  чтобы заполнить тишину
и не дать  хозяйке уйти.  С того момента, как я ее увидела, меня мучила одна
мысль: мы с этой дамой уже встречались. Но где?
   - Нет, - ответила она сухо. - Ровена - героиня  романа Вальтера  Скотта
"Айвенго".
   - Знаю, - кивнула я, - но для израильской публики гораздо более было бы
привычнее имя другой героини этого романа - еврейки Ревекки. Почему Ровена?
   - Потому что у  нас изысканная клиентура и  строгие модели,  с которыми
больше гармонирует  название "Ровена", нежели "Ревекка", -  чопорно ответила
мадам Шуман.
   Сделав  усилие  над  собой,  чтобы не  расхохотаться,  я  с облегчением
вздохнула, увидев приближающуюся продавщицу.
   Она  была  несколько  растерянной и держала в  руке купальник  красного
цвета, точь-в-точь такой, какой мне отдала Линда.
   - Там было несколько,  разных  цветов,  но  их, наверное, продали...  -
сказала  она  растерянно. -  Боюсь,  что этот размер вам  не подойдет,  да и
красн