меялся  Шариков и поехал начальствовать
дальше.
    Со дня  прибытия  в  Баку  Пухову  стало  навсегда  хорошо.
Вставал  он рано, осматривал зарю, вышки, слушал гудок парохода
и думал  кое  о  чем.  Иногда  он  вспоминал  свою  умершую  от
преждевременного износа жену и немного грустил, но напрасно.
    Однажды  он  шел  из  Баку  на  промысел.  Он  заночевал  у
Шарикова. К тому брат из плена вернулся, и было угощение.  Ночь
только  что  кончилась. Несмотря на бесконечное пространство, в
мире было уютно в  этот  ранний  чистый  час,  и  Пухов  шагал,
наливаясь  какой-то  прелестью.  Гулко  и  долго  гудел дальний
нефтеперегонный завод, распуская ночную смену.
    Весь свет переживал утро, и каждый  человек  знал  про  это
происшествие:  кто  явно  торжествуя,  кто  бурча  от  смутного
сновидения.
    Нечаянное сочувствие к  людям,  одиноко  работавшим  против
вещества всего мира, прояснялось в заросшей жизнью душе Пухова.
Революция  -- как раз лучшая судьба для людей, верней ничего не
придумаешь.  Это  было  трудно,  резко  и  сразу   легко,   как
нарождение.
    Во  второй  раз  --  после  молодости -- Пухов снова увидел
роскошь жизни  и  неистовство  смелой  природы,  неимоверной  в
тишине и в действии.
    Пухов   шел   с   удовольствием,  чувствуя,  как  и  давно,
родственность всех тел к своему телу. Он постепенно догадывался
о самом важном и  мучительном.  Он  даже  остановился,  опустив
глаза,--  нечаянное  в  душе  возвратилось  к  нему.  Отчаянная
природа перешла в людей и в смелость революции. Вот где таилось
для него сомнение.
    Душевная чужбина оставила  Пухова  на  том  месте,  где  он
стоял,  и  он  узнал  теплоту  родины, будто вернулся к детской
матери от ненужной жены. Он тронулся по своей линии  к  буровой
скважине, легко превозмогая опустевшее счастливое тело.
    Пухов сам не знал -- не то он таял, не то рождался.
    Свет  и  теплота  утра  напряглись  над  миром и постепенно
превращались в силу человека.
    В машинном сарае Пухова встретил машинист, ожидавший смены.
Он слегка подремывал и каждую минуту терял себя в дебрях сна  и
возвращался оттуда.
    Газ   двигателя  Пухов  вобрал  в  себя,  как  благоухание,
чувствуя свою жизнь во всю глубину -- до сокровенного пульса.
    -- Хорошее утро!-- сказал он машинисту.
    Тот потянулся, вышел наружу и равнодушно освидетельствовал:
    -- Революционное вполне.