по
своему обыкновению, тотчас свернулся тугим клубком, и Тимошка,
обрадовавшись, лапой откатил добычу подальше от ежа Мишки, с яростным
пыхтением, всем клубком, вслепую подпрыгивающего на месте. Зная повадки
ежа Мишки, Тимошка выждал, пока еж, развернувшись, двинется в сторону
яблока, и, подскочив, успел схватить яблоко зубами и отпрянуть с ним в
сторону. Высокомерно оглянувшись на ежа Мишку, он в несколько прыжков
достиг дома, взлетел па крыльцо и положил там яблоко, а сам вернулся в сад.
   Ежа Мишки уже не было, и Тимошка, проследив его дорогу вдоль частокола
к его родным зарослям на противоположном берегу озера, заскучал и, как
всегда в таких случаях, отправился к озеру, внимательно обнюхал любимую
скамейку и, ничего нового не обнаружив, лег на мостках. Озеро жило уже
осенней жизнью, вода стала гуще и темнее, часто дул северный ветер и
засыпал озеро желтыми, яркими листьями. В озере было по-прежнему много
всякой живности, только движения в нем заметно поубавилось, ставшие еще
больше рыбы, подплывая под мостки, подолгу стояли там, едва шевеля
плавниками, и ждали, пока Семеновна принесет им хлебных крошек или
разваренных рисовых зерен, тогда они оживали и жадно на них набрасывались.
   Тимошка не замечал ни взявшихся огнем осиновых листьев, то и дело
слетавших на воду, ни постепенного замирания жизни в саду и в озере. Вася,
с его единственным голосом и запахом, окончательно переселился в
телефонную трубку, всегда холодную и неживую. Олег рано уходил в школу, и
Тимошка обязательно провожал его до калитки (дальше идти запрещалось), и
один день был похож на другой. Семеновна, упорно борясь с обилием фруктов
в этом году, целыми днями варила разнообразные варенья, делала компоты и
соки, а Даша, объедаясь без присмотра сладким, ходила сонная и не хотела
ни играть, ни бегать. Темнеть начинало рапо, на сад и на озеро надвигались
тихие, тяжелые сумерки, выбирались из своих убежищ Чапа и еж Мишка, и в
саду везде, в кустах, и в озере начиналась скрытая ночная жизнь. Семеновна
тщательно запирала теперь двери дома и калитку. Стоило большого труда
уговорить ее открыть дверь в темную вечернюю пору еще раз. Для этого
Тимошке приходилось подолгу сидеть перед дверью и лаять, а когда и это не
помогало, он шел к Олегу, сидевшему над уроками, и начинал тихонько
повизгивать и тереться мордой о его колени, такое поведение издавна
означало, что ему совершенно необходимо немедленно выйти из дома. Олег
вставал и выпускал Тимошку в желанный мир тьмы и волнений. Скоро Семеновна
начинала беспокоиться, выходила из дому и звала Тимошку, но он делал вид,
что не слышит, Семеновна иногда так и ложилась спать, не дождавшись его, и
утром, покормив детей, подолгу его совестила. Тимошка и сам понимал, что
всякий порядочный пес обязан ночевать дома и что осенью, когда дети уже
ходят в школу, все в доме должны поддерживать рабочий режим, но каждую
ночь его тянуло куда-то бежать. Темнее и дольше становились ночи,
пронзительнее ветер, и во всем его существе разгоралось желание движения.
Ветер, плотный, густой, несущий множество неизвестных запахов, мгновенно
очищал небо от туч, и среди осенних тяжелых низких звезд проносились стаи
неведомых птиц, изредка ронявших на землю зовущий глухой крик. В такие
ночи Тимошка не мог оставаться в саду, через потаенную лазейку в заборе (о
ней не знали даже Вася с Олегом, потому что в такие ночи у Тимошки даже в
отношениях с ними устанавливалась некоторая отчужденность) он убегал в
открытое поле, окруженное со всех сторон лесами и проселками, здесь небо
становилось еще огромнее, и приходила острая, опьяняющая боль полнейшего
освобождения. Ничего не оставалось, кроме ветра, заставлявшего далекие
крупные звезды дрожать и позванивать, да тоскливых, зовущих криков
пролетающих птиц.
   Подкрался тихий субботний вечер, Олегу не нужно было сидеть над уроками
и спать можно было лечь попозже. В саду держалась сырость, на пышно
разросшихся кустах черноплодной рябины тяжело свисали черные, влажные
кисти ягод, Тимошка любил сочные, сладковато-приторные ягоды рябины, хотя
сейчас есть их не мог, в нем уже с утра зазвучала тревога, весь день он к
чему-то прислушивался, а к вечеру его неудержимо потянуло на волю, в
просторное опустевшее поле. Его состояние заметили и Семеновна, и Даша, и
конечно же Олег, выстукивающий наверху свои бесконечные скучные гаммы
перед раскрытой на самом интересном месте книгой о знаменитом сыщике
Шерлоке Холмсе. Без книги было бы играть уж совсем невыносимо скучно, а
так Семеновна, прислушиваясь к пассажам, спокойно занималась своими
делами. Каждый старался по-своему развлечь Тимошку, дети долго сидели
возле Тимошки на корточках и вполголоса совещались.
   - Он заболел, - уверенно сказала Даша, щупая Тимошкин нос, нос был
прохладный и влажный. - Нос очень горячий, - добавила Даша убежденно.
   Олег недоверчиво потрогал Тимошкин нос.
   - Да ну тебя, Дашка! Всегда у тебя все наоборот.
   - Hoc очень горячий, - упрямо повторила Даша, и лицо ее выразило
оскорбление.
   - Пойдем, Тимошка, заниматься к Васе, споем, - предложил Олег.
   Тимошка тотчас, словно ждал этих слов, встал и подошел не к лестнице, а
к выходной двери, царапнул ее лапой и требовательно оглянулся на Олега.
   - Он хочет на улицу, - сказала Даша.
   - Сам вижу, - буркнул Олег и поглядел на Семеновну, листавшую свежий
номер журнала, та в воспитательных целях сделала вид, что ничего не
заметила, Олег, по ее мнению, как будущий мужчина, уже мог и должен был
вырабатывать настоящий характер и сам принимать решения. - Ну хорошо, иди,
- обиженно хмурясь, сказал Олег и распахнул перед Тимошкой дверь.
   Тимошка выметнулся на веранду, затем на крыльцо, Олег за ним. Ветер
переменился, и небо, непривычно чистое, сияло густой россыпью звезд. Всего
на мгновение задержался на крыльце Тимошка и в один стремительный прыжок
исчез, растерявшийся Олег даже не успел его окликнуть, постоял-постоял и
вернулся в дом, необычайно молчаливый.
   В чуткие ноздри Тимошке ударил горячий, доводящий его до исступления
запах, и пес, обо всем на свете забывая, бросился к своему старому, не
известному никому лазу, обдирая бока, пролез в узкую дыру в заборе и
понесся в поле.
   Луна уже взошла и заливала землю чистым, ровным сиянием. Пьянея
окончательно, Тимошка неслышно несся наискосок ветру и, выбежав на самое
возвышенное место, на середину поля, внезапно замер, припав на задние
ноги. Луна поднималась выше, и ветер усиливался. Тимошка стал яростно
кататься по земле, и звезды с луной тоже перекатывались с одного края в
другой, Тимошка терся о землю мордой, ушами, загривком, спиной, полз на
брюхе, тесно прижимаясь к земле, - теперь наступал и его час благодарения
жизни, пришел праздник наивысшей свободы, от всего окружающего, от
дружественного и враждебного, от пищи и голода, от любви и ненависти, от
самой жизни и от самой смерти. Это был час благодарения самому началу ж и
з и и, непрерывно сеющим ее семена неведомым звездам, и если у Чапы была
своя звезда, появляющаяся в определенный день и час, у ежа Мишки своя, у
Васи или у березки над озером, у каждого своя, то теперь наступила очередь
Тимошки. Момент появления своей звезды он ощутил как толчок: первородный,
сладкий, разрывающий внутренности страх заставил его еще сильнее вжаться в
землю, он пополз, затем словно посторонняя сила оторвала его от земли. Он
был не один в этот полуночный час, стремительные, бесшумные тени исчертили
поле из конца в конец, Тимошку все сильнее захватывал и безраздельно
подчинял себе властный ритм, отдающийся дрожью во всем его существе.
Бесшумные тени все теснее сближались и стягивались к четко определившемуся
центру, и Тимошка тоже находился во власти общего движения, он все больше
отрешался от себя и подчинялся закону общей слитности и сплоченности. Он
настиг маленькую, скользящую тень, то дразнящую его своей близостью, то
отдаляющуюся от него, и изо всех сил старался не отставать, движение его
пьянило и завораживало.
   Наивысший момент наступил неожиданно, земля вырвалась из-под ног и
исчезла, и тогда и к Тимошке пришло чувство собственной силы и
бесконечности, отвечая на объявший темным огнем все его существо зов,
Тимошка вскинул острую морду к небу, он нашел и узнал свою звезду, она
плеснулась ему в глаза, и тогда то, что было больше, сильнее его, то, что
было до него и останется после, заставило его еще и еще раз бросить свое
тело навстречу ветру и бесконечному пространству.
   Нельзя соединить однажды навсегда разъятое, и Тимошка внезапно
обессилел и, высунув язык, тяжело дыша, покорно и безошибочно устремился
назад, привычная и властная тоска по знакомым рукам Васи проснулась в нем,
Вася ждал его, и нужно было торопиться. По полю из конца в конец гулял
сырой, осенний ветер, поле было совершенно пустынно, да Тимошке больше
ничего не нужно было, и он ни на что не обращал внимания. Его бег
становился размашистее и гонче, торопливо проскочив через ту же дыру в
заборе, он берегом озера, сквозь заросли бурьяна и дикого шиповника,
выбрался в сад. У Васипой скамейки Тимошка озадаченно остановился: по
озеру молчаливо плавало несколько крупных, никогда ранее не виданных
Тимошкой птиц с длинными гибкими шеями. Высунув язык, Тимошка сел и
принялся усиленно думать, у него несколько раз дернулись брови и
Шевельнулись уши. Неизвестное всегда таило в себе опасность-на всякий
случай Тимошка убрал язык и бесшумно лег, затем подполз ближе к берегу,
просунул нос сквозь жесткие былки травы, большие птицы держались на самой
середине озера, а их маленькие по-змеиному головы настороженно торчали
высоко над водой. Начинался рассвет, переполненное недавними осенними
дождями озеро было совершенно безмолвно, птицы скользили по воде бесшумно,
хотя уже заметили Тимошку. Они отдалялись к противоположному от него
берегу и затем, словно по беззвучной команде, шумно ринулись в его
сторону, вытянув шеи, шлепая ногами по воде, их сильные крылья со свистом
рассекали воздух. Ошарашенный Тимошка плотно прижался к земле, неведомые
птицы со свистом пронеслись над ним, и мгновенный ветер словно оторвал
Тимошку от земли. Он стремительно прыгнул, щелкнул зубами. С неба упал
далекий глухой крик, один, второй, и все затихло, уставший Тимошка побрел
к дому и лег на крыльце, перед дверью. Незаметно он задремал, хотя и во
сне знал все, что происходило в саду, во сне он услышал и узнал шаги
Семеновны.
   - А-а, явился, - сказала Семеновна. - Ну, здравствуй, бродяга,
пожаловал как раз вовремя, дети завтракают.
   Олег с Дашей действительно сидели за столом. Они с любопытством
уставились на Тимошку, и тот от неловкости отвернулся к окну. Он увидел
большой куст, сплошь усыпанный иссиня-черными, даже какими-то сизыми от
избытка силы гроздьями ягод.
   - Видим! Видим! - торжествующе объявила Даша. - Ему стыдно. Выходной,
семья за столом собралась, а ему стыдно!
   - Почему ему должно быть стыдно? - спросил Олег и резонно добавил:-У
него могут быть свои дела, ничего стыдного в этом нет.
   Тимошка в благодарность подошел к Олегу и сел рядом,
   Олег, точно как Вася, опустил руку ему на голову. Семеновна принесла
Тимошке чашку с едой и поставила у порога,
   хотя Тимошка при виде знакомой чашки почувствовал сильный голод, он,
как всякий хорошо воспитанный пес, помедлил.
   - Иди ешь, Тимошка, - убирая с его лохматой головы руку, ободрил Олег,
и Тимошка, по-прежнему не торопясь, прошествовал к порогу, тщательно
обнюхал чашку и стал медленно есть.
   - Он вчера свой кирпич опять по саду таскал, - вспомнила Даша.
   Еще она хотела сказать брату, чтобы он не задавался и что она сама
скоро пойдет в школу и тоже будет носить за плечами тяжелый ранец, но в
это время часто и коротко и, как всегда, неожиданно зазвонил телефон,
опережая всех, даже Дашу, Тимошка в один момент оказался в противоположном
конце дома и требовательно оглянулся, удивляясь неповоротливости людей. На
этот раз он нe ошибся, в трубку опять забрался Вася. Дети, толкаясь,
подбежали к телефону, и Даша, завладевшая трубкой, важно приложила ее к
уху, узнав далекий голос отца, она подпрыгнула от радости и едва не
отдавила Тимошке лапу.
   - Папка! Папка! Здравствуй! - закричала она. - Хорошо слышу, хорошо!
Когда вы с мамой приедете? Почему так долго? Да, да, - говорила она, опять
торопясь, - яблоки падают, целый сад насыпался, тетя Женя не знает, что с
ними делать.
   С Васей затем поговорили Олег с Семеновной, и наконец, по обыкновению,
дали трубку Тимошке. Он тотчас узнал Васю, он часто задышал в трубку,
убрал язык и тихонько взвизгнул. Забравшийся в трубку Вася почувствовал
его волнение и засмеялся.
   - Ты, Тимошка, не переживай, - посоветовал он. - Мы па той неделе
приедем с Татьяной Романовной, совсем приедем, слышишь? Можно сказать, уже
выехали, билеты в кармане. Скоро приедем, Тимошка! А вот как нам дальше
жить, ты не знаешь? Вот, вот, и я не знаю... Так-то вот, Тимошка...
   Всем сердцем одобряя слова Васи в трубке, стараясь не потерять
исчезающий голос, Тимошка негромко тявкнул, он отлично понял, что Вася
вот-вот вылезет из своей холодной и ничем не пахнущей трубки, которую
придерживал у его уха Олег, живой и необходимый, а главное, понятный, с
тяжелыми добрыми руками, опять будет сидеть на своей скамейке у озера,
хотя конечно же с ним вместе непременно появится и Татьяна Романовна, она
опять повесит тряпку на крючок возле дверей и заставит всех, в том числе и
его, Тимошку, вытирать ноги, что являлось всегда неприятным и нудным делом
- терпеливо ждать, пока тебе насухо по очереди вытрут все четыре лапы. И
все же сердце Тимошки колотилось от радости и восторга. Вася из трубки
ушел, и она назойливо гудела, Тимошка совершенно случайно глянул на
рябиновый куст за окном, теперь сплошь усеянный непрерывно и трескуче
кричавшими птицами. Это были дрозды, тучей налетевшие на сад, злейшие
Тимошкины враги, пожиравшие его самую любимую ягоду, только из-за Васи,
забравшегося в трубку, Тимошка вовремя не заметил грозной опасности. Еще
полный радости и восторга от голоса Васи, Тимошка помедлил лишь мгновение,
затем ринулся к двери, открыл ее сильным толчком лапы и в два прыжка
оказался в саду. С оглушительным лаем ринулся он и середину самого
большого куста, в самую гущу дроздов, и тотчас над садом поднялась словно
темная туча, дерзких и крикливых птиц оказалось неисчислимое множество, но
Тимошке не удалось схватить ни одну из них.
   Припавшие к окнам обитатели дома увидели невероятную картину. Над
Тимошкой, непрерывно прыгавшим вверх и щелкавшим зубами, образовалась
серая, кверху все расширявшаяся, крутящаяся воронка из птиц, и все это,
вместе с Тимошкой, казалось, приподнялось в воздух и неожиданно
стремительно унеслось в сторону озера. И там исчезло, рассыпалось, как бы
растаяло, и не было больше ни Тимошки, ни дроздов, над садом повисла
густая тишина погожего осеннего утра.
   Семеновна протерла глаза, вполне резонно полагая, что ей все
померещилось, взглянув на лицо Олега, выражающее крайнее недоумение, она
опять припала к окну. Безжалостно общипанные кусты рябины стояли, высоко
вскинув ранее отягощенные грузом ягод ветви, и больше ничего интересного в
саду не было.
   - Они его унесли, - растерянно сказала Даша, и тотчас, как по команде,
дети бросились в сад. Было пусто, тихо и грустно кругом, тяжело и редко
шлепались на землю спелые яблоки. Никто не знал, что сказать или подумать,
все растерянно стояли возле Васиной скамейки и только переглядывались. Но
вслед за тем из-под мостков послышалось недовольное сопение, а потом
обозначилась вся Тимошкина физиономия, он настороженно глянул в небо раз,
другой, глянул вокруг, увидел Семеновну, Олега с Дашей, выбрался из-под
мостков окончательно, несколько раз сильно, с заметным неудовольствием
отряхнулся, каждый раз окутываясь густым водяным облаком, несколько
смущенно улыбаясь в сторону скамьи. С совершенно независимым и гордым
видом, показывая, что не случилось ничего стоящего внимания, он деловито
побежал к кустам рябины проверить и уточнить размеры опустошения.
   Жизнь в саду продолжалась, еж Мишка с роскошными осенними бакенбардами
осторожно пробирался зарослями малины, Чапа тоже готовилась к зиме и
кое-что подправляла в своем подземном жилище. И Тимошка стал подбирать и
глотать обитую птицами ягоду, густо усыпавшую землю, потом побежал к
калитке, сел и приготовился терпеливо ждать Васю.



----------------------------------------------------------------

   Петр Лукич Проскурин

   Сборник "ЧЕРНЫЕ ПТИЦЫ"


   М., "Советский писатель", 1983. 295 стр.
   План выпуска 1983 г. ј 80
   Редактор 3. В. Одинцова
   Худож. редактор Н. С. Лаврентьев
   Техн. редактор И.М.Минская
   Корректор Т.Н.Гуляева
   ИБ ј 3757
   Сдано в набор 22.03.83. Подписано к печати 26.08.83. А 04611. Формат
84Х108 1/32. Бумага тип. N 2. Литературная гарнитура.
   Высокая печать. Усл. печ. л. 15,54. Уч. - изд. л. 17,13. Тираж 200000
экз. Заказ ј 237.
   Цена 1 р. 10 к.

   Издательство "Советский писатель", Москва, ул. Воровского, 11. Тульская
типография Союзполиграфпрома при Государственном комитете СССР по делам
издательств, полиграфии и книжной торговли, г. Тула, проспект Ленина, 109


OCR Pirat