нными запахами и шорохами, Тимошка же ничего не слышал и
спал. Не видел Тимошка и бесшумно поднявшуюся луну, и проступившие из
темноты засеребрившиеся деревья. На середине лунной дорожки выплыла Чапа и
стала беззвучно играть в воде, кувыркаться, переворачиваться вверх
светлеющим в лунном свете седым брюшком, - полнолуние всегда оказывало на
нее магическое, возбуждающее действие. Чапа скользила по поверхности воды
убыстряющимися кругами, нескончаемое количество раз выныривала столбиком,
стараясь держаться лунной дорожки, перекувыркивалась и продолжала движение
в обратную сторону. Она словно исполняла ритуальный танец. Это был танец
благодарения, исполняемый в свой час любой жизнью на земле, и зверем, и
птицей, деревом и рыбой, скромной травинкой и самым незаметным муравьем.
Чапа ничего нового не открывала, зов лунной ночи властно притягивал ее,
проникая в каждую клеточку ее тела, и, насквозь пронизанная серебристым
сиянием, охваченная со всех сторон слепящим холодным пламенем, она
растворялась в нем, став его неотъемлемой частью. Бесконечно и бесстрастно
лился лунный свет, и ничто не нарушало таинства свершаемого обряда.
   Измученный за день рухнувшими на него переживаниями, Тимошка крепко
спал. Уже перед коротким, бесшумным летним рассветом он стал повизгивать
во сне, ему приснился котенок Жужа, и Тимошка, не открывая глаз, усиленно
задвигал ноздрями, глухо заворчал от возмущения. Котенок пропал, и запах
его исчез, Тимошка успокоился, погружаясь в теплый, уютный мрак, но вскоре
опять послышалось его неспокойное повизгивание, теперь ему приснилось, что
Вася рядом, большая Васина рука у него, у Тимошки, на голове, в знак
горячей признательности Тимошка потянулся лизнуть Васе подбородок и
проснулся окончательно.
   Солнце взошло, рядом с носом Тимошки лежал заветный кирпич, Тимошка
глубоко втянул в себя несущий множество самых разных запахов и вестей
резкий утренний воздух, с удовольствием с протяжным стоном зевнул, вылез
из своего укрытия, шумно всем туловищем потянулся, встряхнулся и обмер. В
двух шагах от него нахально и совсем по-хозяйски возился в траве еж Мишка.
От вчерашних переживаний, от долгого напрасного многочасового бега в
поисках Васи, от его отсутствия, от сосущей пустоты в желудке Тимошка
проснулся в необычном для себя агрессивном и мрачном настроении. Он злобно
бросился на ежа, стараясь ухватить его за нос, но еж Мишка, отыскивающий в
раннее благодатное время вкусных червей, расползшихся в сырой траве,
молниеносно свернулся клубком, зафыркал и, подпрыгнув, в свою очередь весь
напрягся, чтобы уколоть Тимошку. В одно мгновение отпрянув, Тимошка припал
к земле и стал ждать. Еж Мишка, озадаченный необычностью неожиданного
утреннего нападения, лежал клубком, не шевелясь, терпения ему было не
занимать. Лишь минут через десять он чуть-чуть расслабился и высунул
из-под колючек кончик носика, неслышное дуновение воздуха над землей
донесло до него запах хорошего гриба, росшего где-то неподалеку, где-то
рядом с грибом затаилось и птичье гнездо. Но враг был рядом, и еж Мишка
опять замер, он давно знал, что Тимошка самый обыкновенный бездельник и
преследует его, вечно занятого и кормящегося тяжелым трудом, просто так,
от вздорности характера. Тимошка не ел ни червей, ни жуков, ни лягушек,
тем более грибов, и им, по сути дела, нечего было делить.
   Совершенно неожиданно еж Мишка, развернувшись упругой пружиной, сделал
несколько движений в сторону соблазнительного запаха и опять так же
мгновенно свернулся в тугой клубок. Тимошка приподнял голову и ошарашенно
заморгал, еж Мишка оставался, как ему показалось, неподвижен и все же
сдвинулся несколько левее.
   Опустив голову на лапы, Тимошка опять с напряжением принялся караулить
каждое движение своего врага. Через несколько минут Мишка повторил маневр:
неуловимо выбрав момент, он, просеменив с полметра, молниеносно свернулся
в клубок и замер. На этот раз Тимошка не позволил себе дремать, в ответ на
жульничество ежа угрожающе припал на лапы и ожесточенно залаял, но через
минуту еж Мишка опять передвинулся в нужном ему направлении. С подобным
коварством ежа Тимошка сталкивался впервые, уже чувствуя свое поражение,
он теперь не лаял, а лишь понуро переходил за ежом Мишкой на новое место,
ожидая, что же последует дальше. Добравшись до гриба, плотного
трехдневного боровичка, уже темноголового, с уходящей в травянистую землю
крепкой толстенькой ножкой, еж Мишка свернулся плотным клубком и,
казалось, умер, свою законную добычу, находящуюся теперь совершенно рядом,
он не уступил бы ни за что. Тимошка подождал, подождал и, не видя ничего
для себя интересного, показывая, что ему совершенно безразличен и еж
Мишка, и его пакостные проделки, равнодушно, с хрустом зевнул. Затем
привычно поднял ногу у старой березы и затрусил к дому, успевая на ходу
узнать множество новостей, хотя все они были второстепенными и не
требовали глубокого и подробного изучения. В воздухе стоял дружный гул
шмелей и пчел, над зеленым ковром травы беспорядочно мелькали разноцветные
бабочки, над озером дрожали, поджидая добычу, большие зеленокрылые
стрекозы.
   Тимошка вихрем налетел на Семеновну, отворившую дверь на маленькую
летнюю веранду, от радостного изумления она даже выронила глубокую тарелку
со взбитыми сливками для лакомого блюда, называемого кокпуфтель (даже
ученый Вася, сколько ни старался, не мог докопаться до происхождения
диковинного, на немецкий лад, слова, по уверению Семеновны, она сама
изобрела к назвала сладкое блюдо). Тарелка разлетелась вдребезги, ее
содержимое растеклось по полу веранды, но Семеновна даже не обратила на
это внимания.
   - Тимошка, негодник! - Семеновна сморщилась от переполнявших ее чувств
всем своим маленьким, похожим на печеное яблоко, лицом.
   Тимошка запрыгал вокруг нее, восторженно повторяя:
   "Ах! ах! ах! ах!", энергично пытаясь лизнуть ее в лицо: Семеновна от
подступившей слабости опустилась на ступеньку, они дружески обнялись, и
Тимошка, выражая крайнюю степень восторга, энергично облизал ей щеки и
подбородок, продолжая повторять свое "ах! ах! ах!". Несколько
успокоившись, Семеновна привстала и подложила под себя дощечку-ступенька
была холодной и сырой от росы, Тимошка не отводил глаз от ее сморщенного
лица.
   - А я стою, готовлю кокпуфтель, - сказала Семеновна, - а у самой руки
трясутся. Ну что я, думаю, Васе скажу, коли ты, Тимошка, пропадешь совсем?
   Услышав дорогое имя, Тимошка оглянулся и, не обращая внимания на
вкусные, густо растекавшиеся по полу сливки, бросился к полуоткрытой двери
в дом, и, не успела Семеновна задержать его, ударом лапы открыл дверь о
комнату-Олега и бросился к его кровати, весело помахивая хвостом. Олег
спал, лицо у него было напряженным и беспокойным, сильно хмуря брови, он
видел удивительный сон: догоняя Тимошку, он только-только выбрался из
дремучего леса с синими стволами деревьев и ярко-желтой листвой.
   Тимошка рванулся к нему поздороваться и в последнюю минуту передумал,
Олег лежал по-прежнему с закрытыми глазами, а будить детей по утрам не
разрешалось, Тимошка, высунув от волнения язык, тяжело и часто подышал и,
прежде чем успела подоспеть Семеновна, отправился проведать Дашу. Замерев
у. порога, он с грустной ненавистью смотрел на котенка Жужу, выгнувшего
спину дугой на кроватке у девочки и беззвучно шипевшего в устрашение
Тимошки, - сама Даша, так же как и ее брат, крепко спала. В порыве радости
от встречи с обожаемыми существами, ставшими еще дороже после пережитого
дня и темноты ночи, Тимошка совсем забыл о существовании отвратительного и
презираемого котенка Жужи, и вот теперь тот опять топорщился и шипел,
наглядно доказывая Тимошке коварство и неразумность жизни.
   Появилась запыхавшаяся Семеновна и трагическим шепотом позвала Тимошку
из комнаты, опустив голову и стараясь не глядеть на нее, Тимошка
повернулся, опустил хвост и понуро вышел. Семеновна не успела захлопнуть
перед ним дверь в сад. Тимошка протрусил к озеру в сопровождении
уговаривающей его Семеновны, спустился на мостки и лег, положив голову на
лапы. Семеновна на мостки не пошла, а устроилась на любимой Васиной
скамейке, сторожа каждое движение Тимошки.
   - Что же ты такой злопамятный, Тимошка? - укоризненно покачала головой
Семеновна. - Тебя любят, и ты должен других любить. Разве котенок не божья
тварь? Не капризничай, иди домой, я тебе косточек припасла с хрящиком,
сладкие... Ну, пошли, пошли, Тимошка, пошли, чего тебе тут лежать?
   Тимошка, разумеется, слышал каждое ее слово, подтверждая свое внимание
к словам Семеновны, он шевелил бровями и ушами, хотя короткий хвост,
верный признак неверия и меланхолии, оставался опущенным. Семеновна
продолжала уговаривать и звать Тимошку, но он все глубже и глубже
погружался в колдовской мир озера, где деловито сновали вверх и вниз
бесшумные рыбы и черные жуки с коричневыми подбрюшьями, ленточно
извивающиеся пиявки и прочие многочисленные водяные обитатели.
   Больше всего притягивала Тимошку четко проступившая в зеркальной воде
голова с большими висячими усами, удивительным образом похожая на такого
же, как Тимошка, черного пуделя, от которого совсем не пахло собакой и
вообще ничем не пахло, кроме тины и запахов озера. Тимошке хотелось
нырнуть в воду и потрогать странное, зыбкое существо, он даже потянулся к
своему отражению, хотел дотронуться до него, замочил лапу, вода в озере
пошла мелкой рябью, отражение раздробилось и исчезло. Это повторялось
каждый раз, и теперь опять надо было сидеть и долго ждать, когда похожее
на него существо, не пахнущее собакой, снова появится в воде и начнет
нахально дразнить Тимошку своей недосягаемостью.
   - Тимошка! Тимошка! - от дома по бетонной дорожке к озеру вихрем
промчался Олег, кубарем скатился к мосткам и, обхватив Тимошку за шею,
стал целовать его а морду, в прохладный, влажно чернеющий нос, барахтаясь,
они свалились на выбеленные солнцем, жарко нагретые доски.
   - Тимошка, а ты дулся, - пожевала губами Семеновна, глядя на их
счастливую возню. - Видишь, как все тебя любят. Вам, собака-м, сейчас
хорошо живется, не то что людям. Вон мне соседка по квартире нахамила,
вредит на каждом шагу, а я с ней здороваюсь. Боюсь, еще больше повредит.
Обивку на двери порезала, а валит на хулиганов. А я точно знаю-она! Нужна
моя дверь каким-то хулиганам, корысти для них моя дверь! А я здороваюсь...
   А тебе что? Тебе, Тимошка, хорошо, тебя любят, тебе рады, счастливый ты
пес...
   Не помня себя от восторга, Тимошка, перемахнув через Олега, вынесся в
сад и, как при Васе, сделал несколько кругов вокруг одной из яблонь,
привольно раскинувшейся неподалеку от кустов черноплодной рябины и
родившей почти каждый год вкусные краснобокие яблоки. В отличие от
остальных, эта яблоня имела собственное, уважительное имя, данное ей
Васей, в доме ее только так и называли:
   "Дарья Ивановна". "А Дарья Ивановна опять цветет!" - радовались дети
весной, а взрослые осенью говорили:
   "У Дарьи Ивановны опять полно яблок!" Тимошка с Васей раз и навсегда
избрали "Дарью Ивановну" объектом своих каждодневных игр и разминок, и вот
сейчас Олег, совсем как Вася, азартно бросился ловить Тимошку, сделав
неожиданный скачок, Тимошка ускользнул в последний миг из рук Олега,
набегавшись до черноты в глазах, оба повалились на траву. Давая понять,
что игра кончена, Тимошка примиряюще подбежал к Олегу и лег рядом, высунув
язык и тяжело дыша. А тут же вскочил, кинулся к показавшейся на крыльце
Даше, увидев мчавшегося к ней Тимошку, Даша ойкнула и остановилась,
вспомнив, что держит на руках котенка. И Тимошка остановился как вкопанный
в трех шагах от Даши, для этого ему пришлось пустить в ход все четыре
лапы, упираясь ими в землю, проехаться по зеленой траве.
   - Опять ты этого мерзкого Жужу нянчишь! - осуждающе крикнул Олег. - Иди
отнеси его в дом, скорей!
   Даша опрометью вернулась в дом, бросила котенка на кровать и метнулась
на крыльцо. Не обращая внимания на заискивающий, несчастный голос Даши,
опустив голову и хвост, Тимошка протиснулся в тень под скамейку и затих и,
сколько его ни улещали дети и Семеновна, больше не показался.
   - Мы же договорились отдать Жужу, - сказал Олег. - Бабушка Панина
берет. Почему ты опять с ним носишься?
   Тимошка совсем перестанет нам верить и уйдет. Кончай реветь, бери
котенка и уноси.
   - Я не реву, - сказала Даша, вытирая слезы. - Мне обидно. У бабушки
Паниной нос всегда красный, она вечно сморкается... Знаешь, как обидно...
И у нее всегда кислым пахнет. Жужке там плохо будет.
   - Даша! - строго сказала Семеновна. - Что такое ты говоришь? Как можно
так неуважительно говорить о старом, больном человеке? Как тебе не стыдно?
   - А это не я говорю! Это Вовка Заяц.
   - А знает твой Вовка, что у бабушки Паниной погибли на войне два сына и
муж? - совсем тихо спросила Семеновна.
   - Все равно обидно отдавать ей Жужу, - не сдавалась Даша. - Жужке там
скучно будет.
   - А Тимошке, думаешь, не обидно? - стоял на своем Олег.
   - Ладно, ладно, - примиряюще вмешалась Семеновна. - Надо Тимошку
покормить, он же со вчерашнего дня голодный. Косточку хочешь, Тимошка?
   Раньше при упоминании о косточке Тимошка всякий раз приходил в
радостное волнение, широко и вкусно облизываясь, теперь же он даже не
повернул головы.
   - Хорош гусь, а? - обиженно спросила Семеновна неизвестно у кого. -
Сахарной косточкой его не уговоришь.
   Характер как у отставного генерала!
   Взяв Тимошку за ошейник, Олег потянул его из-под скамейки, Даша изо
всех сил подталкивала сзади, Семеновна поставила перед Тимошкой еду в
миске, там действительно красовалась свежайшая мозговая косточка, говяжья
с розоватыми остатками мяса. Тимошка не выдержал и незаметно, как ему
показалось, самым кончиком языка облизнулся.
   - Ешь, ешь, Тимошка! - елейно уговаривала Даша, присев на корточки и
преданно заглядывая Тимошке в самые глаза.
   Каким-то неуловимым образом, как умел только он, Тимошка грустно скосил
черный глаз на Олега, тот стоял в стороне, хмурился и молчал. Отвернувшись
от миски с едой, Тимошка лег и положил голову на лапы. Даша вытащила
косточку из миски и подложила ему под самый нос, чуть отвернув голову в
сторону, Тимошка продолжал лежать, но Даша упрямо, по-взрослому сжав губы,
опять подтолкнула ему косточку к носу.
   - А ну, ешь немедленно! Противный пес! Вот я тебе! Ешь! - крикнула она
сердито и топнула ногой.
   Затравленно глянув на Олега и тяжело вздохнув, Тимошка ползком
перебрался на другое место, Даша опять подвинула к нему косточку.
   - Сейчас же перестань мучить животное! - не выдержал Олег, ударом ноги
вышибая косточку из-под Тимошкиного носа, она отлетела и упала в траву
далеко от крыльца.
   Тимошка с благодарностью слабо вильнул хвостом и затих.
   - А, так вы сговорились? Ты, Тимошка, всегда за Олега! Я сама не буду с
вами больше разговаривать. Вот! - решила Даша и в подтверждение своих слов
запрыгала на одной ноге, норовя топать громче возле самого носа Тимошки.
   Не вмешиваясь в перепалку детей и нс говоря никому ни слова, Семеновна
незаметно вошла в дом, взяла котенка, завернула его в фартук и вышла
другим ходом из дома за калитку. Вернувшись через четверть часа назад, как
ни в чем не бывало она принялась хлопотать на кухонной веранде и позвала
детей завтракать.
   - Я тоже не буду есть! - спохватившись, сказала Даша. - Тимошка не
будет, и я не буду... вот пусть, возьму и ему назло умру от голода... Я
даже за стол не сяду!
   Насмешливо хмыкнув, Олег набрал себе полную тарелку пышных горячих
оладий, полил их распущенным сливочным маслом. Глядя на быстро исчезающие
оладьи, Даша от обиды прерывающимся голосом заявила, что раз се никто не
любит, то и она никого не любит, она, как Тимошка, тоже уйдет из дому.
Семеновна покачала головой, подошла к ней и прижала к себе, Даша
сопротивлялась лишь для виду и уткнулась в теплую грудь Семеновны.
   - Маленькая ты глупышка, - ласково сказала Семеновна. - Как это тебя не
любят? Тебя здесь любят. И братик, и я, и Тимошка. А котеночка бабушка
Инна уже унесла. пришла и унесла, мы же так вчера решили. Ты, Дашенька,
всегда можешь пойти и поиграть с Жужей. Теперь Тимошке и совсем незачем на
нас дуться... Давай кушать оладьи, пока горячие.
   После такой новости Олег и Даша, вскочив из-за стола, бросились искать
котенка, забегали по дому, захлопали дверями, Даша не знала, плакать ей
или радоваться, Олег же стал звонко звать Тимошку. Тот нехотя появился в
дверях, и Олег строго сказал ему:
   - Нет больше никакого котенка, ясно? Ищи где хочешь и прекрати
голодовку! Ясно? Ищи, если не веришь! Ищи! Ищи!
   Отлично поняв, что от него хотят, Тимошка поднял голову и посмотрел на
корзинку на шкафу, Олег быстро вскочил на кресло и сбросил корзинку на пол.
Тимошка вначале принюхался, затем издали внимательно обнюхал ее. Ему было
неловко от всеобщего внимания, он не слышал больше ненавистного запаха и
знал, что котенка в доме нет, но из вежливости ходил из комнаты в комнату и
проверял, от него ни на шаг не отставали Даша с Олегом. Семеновна, уставшая
от кутерьмы, вышла посидеть на крыльцо, глядя на сверкающие под солнцем
просветы воды в яркой зелени, она задумалась, греясь на солнышке, о своих
годах, об оставшихся в живых подругах... Тоже ведь время надо выбрать
навестить, а много ли его осталось, времени? Да и дети теперь пошли
какие-то странные, и собаки... Тот же Тимошка, порой так и мерещится,
словно не пес это, а тоскующий дух, так и рвется из своей лохматой шкуры
что-то высказать, и хотя все это, надо полагать, старческая ересь, а иногда
думать дальше и страшно, и боязно, и сердце заходится.
   Прерывая мысли Семеновны, из дома выкатилась шумная компания: и Олег, и
Даша, и Тимошка - все в чудесном настроении. Почувствовав, что напекло
голову, Семеновна пошла в дом за соломенной шляпой. В этот момент часто
зазвонил телефон, Семеновна взяла трубку и обрадовалась-звонил Вася.
Позвав детей, Семеновна дала им поздороваться с отцом, - у Васи с Татьяной
Романовной все шло отлично, по бодрому голосу Васи это было понятно.
Сказав Васе, что и с детьми, и дома все в полном порядке и чтобы Вася с
Татьяной Романовной хорошенько отдыхали, Семеновна увидела Тимошку, широко
и сладко облизывавшегося после сытной еды.
   - И Тимошка вам кланяется, - весело сказала Семеновна, дурного
настроения у нее как не бывало.
   - Как он,.Тимошка? - спросил Вася далеким, непривычным голосом.
   - Хорошо, - слукавила Семеновна. - Хочешь с ним поговорить?
   - Давай, давай, - потребовал Вася, и Семеновна приложила трубку Тимошке
к уху.
   - Здравствуй, Тимошка, - сказал Вася, - ты меня слышишь?
   Вначале Тимошка опешил. Сидел неподвижно, что-то смутное и знакомое уже
подступало к нему.
   - Ох ты дуралей, дуралей! - ласково сказала Семеновна. - Это же Вася,
слышишь, Вася!
   Тут все засмеялись, Тимошка завертел хвостом, быстро глядя на
Семеновну, понюхал трубку и слабо лизнул ее.
   Теперь он узнал, хотя и сильно измененный, Васин голос.
   Вася и раньше не раз вот так забирался в трубку, в эту холодную и
неприятную штуку, - и говорил из нее не своим, далеким голосом, но Тимошка
все равно узнавал его и любил, он и сейчас даже вздрагивал лапами от
напряжения, заставил себя сосредоточиться, вслушиваясь в далекий, странный
Васин голос, здоровающийся с Тимошкой, и, безмерно радуясь тому, что
слышит наконец его, на всякий случай несколько раз неуверенно тявкнул.
   Даша от восторга захлопала в ладоши, а Олег нахмурился, сдерживая
улыбку.


                                     7

   Случилось это в самую жаркую пору лета, во второй половине июля.
Вначале установилась необычайно жаркая погода, а затем пришла большая
гроза, и после нее почти неделю, с редкими, душными от испарения
просветами, лил небывалый дождь. Вода бежала по всему саду и лесу, улицы
поселка превратились в речки, а озеро в конце недели приподняло любимые
Тимошкины мостки, вышло из берегов и затопило сад и часть оврага, березы
теперь ст