стин произнес следующую
речь:

	- Дорогие мои соотечественники, все вы еще знали старую
монархию, свое старое отечество. Оно уже давно мертво, и, сознаюсь,
нет больше смысла не признаваться себе в его смерти. Возможно, когда-
нибудь оно воскреснет - мы, старики, не доживем до этого. Нам
приказано как можно скорее убрать бюст Его Покойнейшего Величества
императора Франца Иосифа I.

	Мы не желаем этого делать, друзья мои!

	Если старое время умерло, мы должны поступить с ним так, как
поступают с мертвыми: мы похороним его.

	В этой связи, друзья мои, я прошу вас оказать мне помощь и в
течение трех дней, начиная с сегодняшнего, похоронить на кладбище
мертвого императора, то есть его бюст, с той торжественностью и
почестями, которые подобают покойному монарху.

	VI

	Украинский столяр Никита Колохин сколотил великолепный
дубовый гроб. В нем нашлось бы место и для трех мертвых императоров.

	Польский кузнец Ярослав Войцеховский выковал из латуни
огромного двуглавого орла, которого приклепали к крышке гроба.

	Переписчик Торы еврей Нухим Каптурак вывел гусиным пером на
маленьком пергаментном свитке благословение, обряд которого
набожные евреи совершают при виде коронованной особы, обернул его
кованой жестью и положил в гроб.

	Выдался жаркий летний день, ранним утром - когда бесчисленные
стаи неразличимых в высоте жаворонков пускали в небе свои трели и
такие же бесчисленные стаи невидимых сверчков стрекотали им в ответ
из травы - жители деревни Лопатины собрались у памятника Францу
Иосифу I. Граф Морстин и бургомистр уложили бюст в большой
великолепный гроб. Все три священнослужителя стали во главе
похоронной процессии. Четверо пожилых, но сильных крестьян подняли
гроб на плечи. Позади него, нацепив саблю, в сером шлеме драгуна шел
граф Франц Ксавер Морстин, самый близкий к мертвому императору
человек, одинокий тем одиночеством, какого требует траур, а за ним в
круглой черной ермолке - еврей Соломон Пиниовский, в правой руке он
держал черно-желтый флаг с двуглавым орлом, в левой - круглую
бархатную шляпу. За ним шествовала вся деревня, мужчины и женщины.

	Гремели церковные колокола, пели жаворонки, не переставая
трещали сверчки.

	Могила была готова. Гроб опустили, над ним развернули флаг - и
Франц Ксавер Морстин в последний раз отдал саблей честь императору.
Тогда в толпе послышались рыдания, словно только сейчас хоронили
императора Франца Иосифа, старую монархию и былое отечество. Три
священнослужителя молились.

	Так старого императора похоронили во второй раз в деревне
Лопатины, что в бывшей Галиции.

	Спустя две недели известие об этом случае попало в газеты. Те
писали о событии в шутливых выражениях под рубрикой “анекдоты”.

	VII

	Граф Морстин снова уехал из страны. Теперь он живет на Ривьере,
дряхлый, изможденный человек, который по вечерам играет в шахматы
или скат со старыми русскими генералами. Несколько часов в день он
пишет воспоминания. Вероятно, они не будут иметь особой
литературной ценности: ведь граф Морстин не обладает литературными
навыками, равно как и писательским честолюбием. Однако граф -
человек особого звания и сорта, и поэтому иногда ему удаются такие
знаменательные фразы, как, например, те, которые я с его разрешения
здесь привожу:

	“Я понял, - пишет граф, - что умные на поверку могут оказаться
глупцами, мудрецы - безумцами, истинные пророки - лжецами,
правдолюбцы - лицемерами. В этом мире нет такой человеческой
добродетели, которая была бы постоянной, кроме одной - настоящего
благочестия. Вера не может нас разочаровать, так как ничего не обещает
на земле. Истинный верующий не обманывает наших надежд, потому что
не ищет выгоды в этом мире. Применительно к жизни народов это
означает, что напрасно надеяться на так называемые национальные
добродетели, еще более сомнительные, чем добродетели личные.
Поэтому я ненавижу нации и национальные государства. И только одна
монархия, моя старая родина, была большим домом со множеством
дверей и комнат для всех людей. Дом разделили, разбили и разрушили. В
нем больше нет места для меня. Я привык жить в доме, а не в
клетушках”.

	С такой гордостью и скорбью пишет старый граф. С готовностью и
умиротворением ждет он своей смерти. Возможно, даже тоскует по ней.
Ведь в завещании граф распорядился похоронить его в деревне
Лопатины - и не в фамильном склепе, а возле могилы, где лежит
император Франц Иосиф, бюст императора.



	Л е в и а ф а н

	I

	Когда-то в местечке Прогроды жил торговец кораллами, во всей
округе снискавший известность своей честностью и добротным,
надежным товаром. Из дальних деревень шли к нему крестьянки,
которым к какому-нибудь особенному случаю нужны были украшения.
Разумеется, торговцы кораллами нашлись бы и поближе, но женщины
знали, что там им смогут предложить лишь дешевые побрякушки. Вот
поэтому и прокладывали они подчас многие версты в своих маленьких
грохочущих тележках, чтобы попасть в Прогроды, к знаменитому
торговцу кораллами Ниссену Пиченику. Приезжали они обыкновенно в
ярмарочные дни. По понедельникам на продажу выставлялись лошади,
по четвергам - свиньи. Мужчины разглядывали животных и
приценивались, женщины, босые, с перекинутыми через плечи сапогами
и в пестрых, даже в ненастные дни ярких косынках, гурьбой
направлялись к дому Ниссена Пиченика. Глухой и веселый топот их
задубелых пяток по деревянной мостовой раздавался и в просторных
прохладных сенях старого дома, в котором жил торговец. Из сводчатых
сеней они попадали в тихий дворик, где между беспорядочно
разбросанными булыжниками пушился мягкий мох, а в теплую пору
пробивались одинокие былинки. Здесь навстречу крестьянкам
приветливо вышагивали куры Пиченика, впереди них - гордые петухи с
гребешками краснее самых алых кораллов.

	Нужно было трижды постучать в железную дверь, на которой
висела колотушка. Только тогда Пиченик открывал маленькое окошечко,
вырезанное в двери, оглядывал пришедших, отодвигал засов и пропускал
крестьянок. Нищим, бродячим певцам, цыганам и мужикам с
танцующими медведями он имел обыкновение подавать через это
окошко милостыню. Торговцу приходилось всегда держать ухо востро,
ведь в просторной кухне, а также в комнате на столах лежали большие,
маленькие, средние горки драгоценных кораллов - различных рас и
народностей, перемешанные или уже рассортированные по качеству и
цвету. У Пиченика не десять глаз, чтобы следить за каждым нищим, а он-
то знает, что бедность - неотвратимая соблазнительница, вовлекающая во
грех. Правда, случалось, крали и зажиточные крестьянки; ведь женщины
частенько не способны устоять перед желанием обзавестись, тайком и с
риском для себя, тем украшением, которое легко могли бы купить. Но
все же Пиченик закрывал одно свое недремлющее око на покупателей,
заранее включая несколько краж в цены, которые требовал за свой товар.

	У него всегда работало не меньше десяти низальщиц, молодых и
хорошеньких девушек с верным наметанным глазом и чуткими руками. В
два ряда сидели они за длинным столом и тонкими иголками выуживали
из горок кораллы. Так рождались прекрасные правильные нити, по краям
которых были нанизаны самые маленькие, а в центре - самые крупные и
блестящие кораллы. За этим занятием девушки хором пели. А летом в
жаркие и безоблачные дни длинный стол, за которым сидели
низальщицы, выносили во двор, и пение их звонкой приметой лета
разносилось по всему местечку, заглушая трели жаворонков в небе и
стрекот кузнечиков в садах.

	На свете куда больше пород кораллов, чем думают простые люди,
которые знают их лишь по витринам да лавкам. Прежде всего -
шлифованные и нешлифованные кораллы; затем - плоские, резные или
круглые по краям; шиповидные и продолговатые, похожие на колючую
проволоку; с желтым отливом, бело-розовые, словно ободок лепестка
чайной розы, желто-розовые, розовые, морковно-красные, карминные,
цвета киновари и, наконец, кораллы, напоминающие застывшие круглые
капли крови. Есть кораллы круглые и полукруглые; одни имеют вид
маленьких бочоночков, другие - цилиндриков; есть прямые,
искривленные и даже горбатые кораллы. Есть звезды, колючки, зубцы,
цветки. Ибо кораллы - самые благородные растения океанической
преисподней, розы для капризных морских богинь, столь же
прихотливые и переменчивые, сколь и настроения самих богинь.

	Как видите, настоящей лавки у Ниссена Пиченика не было. Он вел
дело в своем доме, а значит, он жил с кораллами, день и ночь, лето и
зиму напролет, а так как окна его комнаты и кухни выходили во двор и
вдобавок были защищены частой железной решеткой, под этой крышей
царили прекрасные таинственные сумерки, напоминающие морское дно,
и казалось, кораллы здесь вовсе не для продажи, а просто растут. К тому
же, по странному, прямо-таки умышленному капризу природы, Ниссен
Пиченик, торговец кораллами, был рыжим евреем, и его козлиная
бородка цвета меди походила на одну из разновидностей красноватых
водорослей, придавая всему его облику удивительное сходство с
морским царем. Казалось, будто он сам создает, сажает и собирает
кораллы, которыми торгует. И связь между внешностью Пиченика и его
товаром была настолько сильна, что в местечке Прогроды его звали не по
имени, которое со временем даже забылось, а исключительно по
ремеслу, которым он занимался. Говорили, к примеру, так: “А вот идет
торговец кораллами” - словно во всем мире, кроме него, другого не было.

	Ниссен Пиченик и на самом деле питал родственную приязнь к
кораллам. Не зная естественных наук, не умея читать и писать - он
никогда не ходил в школу и мог только неуклюже вывести свое имя, -
Ниссен жил в твердом убеждении, что кораллы не столько растения,
сколько животные, что-то вроде крохотных красных морских животных;
и ни один профессор океанографии не смог бы его переубедить. Да, для
Ниссена Пиченика кораллы продолжали жить и после того, как их
спилили, разрезали, рассортировали и нанизали. И возможно, он был
прав. Ибо не раз собственными глазами наблюдал, как его самые яркие, с
красным отливом коралловые ожерелья начинали постепенно блекнуть
на груди больных и слабых женщин, на груди же здоровых, напротив, -
сохраняли свой блеск. За долгие годы торговли кораллами Ниссен часто
замечал, как бесцветные - несмотря на свою красноту - кораллы
становились в шкафах все бледнее, а когда их вешали на шею красивой,
молодой и здоровой крестьянки, вдруг начинали светиться, словно
напитывались молодой женской кровью. Иногда торговцу приносили
коралловые бусы на выкуп, он узнавал их, сокровища, которые сам
когда-то нанизывал и оберегал, - и сразу определял, здоровые или
больные женщины их носили.

	У него сложилось свое, совсем особенное учение о кораллах. По
его мнению, они, как уже говорилось, были морскими животными,
которые отчасти лишь из благоразумной скромности притворялись
деревьями и растениями, дабы на них не покушались акулы. Страстное
желание кораллов заключалось в том, чтобы их сперва собрали
ныряльщики и вынесли на поверхность земли, а уж потом, разрезанные,
отшлифованные и нанизанные, они наконец-таки могли служить
истинному призванию в жизни: а именно стать украшением прекрасных
крестьянок. Лишь здесь, на белой крепкой женской шее, в ближайшем
соседстве с живой артерией, сестрой женских сердец, оживали они,
обретая красоту и блеск и источая данную с рождения волшебную силу
притягивать мужчин и пробуждать в них страсть. Конечно, старый Бог
Иегова создал все сам: землю и ее тварей, моря и их обитателей. Но
Левиафану, который извивался кольцами на дне всех вод, Бог на
некоторое время, до пришествия Мессии, доверил управление морскими
животными и растениями, и перво-наперво кораллами.

	После всего сказанного, возможно, создается впечатление, что
торговец Ниссен Пиченик приобрел известность в некотором роде
чудака. Но это совершенно не так. В местечке Прогроды Пиченик вел
жизнь человека незаметного, скромного, чьи рассказы о кораллах и
Левиафане принимали всерьез, ведь то были сообщения мастера своего
дела, знающего свое ремесло, подобно тому как продавец сукна отличает
манчестерские ткани от немецкого тика, а продавец чая - русский чай
известной фирмы Попова от английского, который поставляет столь же
знаменитый “Липтон” из Лондона. Все жители Прогрод и окрестностей
были убеждены, что кораллы - это живые звери, чей рост и поведение
под водой охраняет прарыба Левиафан. Чего же было сомневаться, коли
сам Ниссен Пиченик так говорит.

	Прекрасные низальщицы в доме Ниссена Пиченика часто работали
до глубокого вечера, порой и до полуночи. А когда они уходили,
торговец начинал заниматься своими камнями - чтобы не сказать:
зверями. Сначала придирчиво перебирал ожерелья, сделанные
девушками, затем подсчитывал горки разобранных и не разобранных по
породам и размерам кораллов, после чего начинал раскладывать сам,
ощупывая красными волосатыми пальцами каждый коралл по
отдельности, поглаживая и лаская. Попадались и червивые камни. У
таких были дырки в местах, где им никоим образом быть не надлежало.
Выходит, беспечный Левиафан когда-то не уследил. И чтобы загладить
его ошибку, Ниссен Пиченик зажигал свечу, держал над пламенем
кусочек красной ваксы, пока тот не становился горячим и тягучим, и при
помощи тонкой иголки, острие которой погружал в ваксу, затыкал
червоточинки. При этом он покачивал головой, словно недоумевая,
почему такой могучий Бог, как Иегова, мог отдать кораллы на попечение
такой легкомысленной рыбе, как Левиафан.

	Иногда, вкушая радость от одного только вида камней, торговец
сам нанизывал кораллы, пока не наступал рассвет, а вместе с ним и
время утренней молитвы. Работа ничуть не утомляла Ниссена, он
никогда не чувствовал слабости. Жена его еще дрыхла под одеялом.
Торговец бросал на нее беглый равнодушный взгляд. Ненависти Пиченик
к ней не питал, но и любви не испытывал. Для него она была одной из
многих низальщиц, работавших у него, правда не такая хорошенькая и
привлекательная, как большинство. Ниссен был женат на ней уже десять
лет, она не одарила его детьми - а ведь только это и требовалось от нее.
Ему бы иметь плодовитую женщину, плодовитую, как море, на дне
которого так много кораллов. Но его жена словно высохший пруд. Так
что пусть спит одна сколько влезет! Закон позволил бы торговцу
развестись. Но женщины и дети тем временем стали ему безразличны.
Ниссен любил кораллы. Сердце его снедала смутная тоска по родине, он
не осмелился бы назвать ее имя: Ниссен Пиченик, рожденный и
выросший на суше, в глубине континента, тосковал по морю.

	Да, он тосковал по морю, на дне которого произрастали - нет,
резвились - кораллы, в это торговец верил свято. Во всей округе не
существовало человека, с которым он мог бы поговорить о своей тоске, а
потому был вынужден носить ее в себе, как море вынашивает кораллы.
Ниссен Пиченик слышал о кораблях, о ныряльщиках, о капитанах, о
матросах. Его кораллы привозились в аккуратно упакованных ящиках,
внутри которых еще сохранился запах моря: из Одессы, Гамбурга или
Триеста. Писарь на почте вел деловую корреспонденцию торговца
кораллами. Прежде чем вскрыть конверт, Ниссен Пиченик подробно
рассматривал пестрые марки на письмах от далеких поставщиков.
Никогда в жизни не покидал он Прогроды. В этом маленьком городишке
не было реки, даже пруда, кругом - одни болота, и каждый отчетливо
слышал, как под зеленым покровом бурлит вода, но никто этого не
видел. Ниссен Пиченик воображал себе, что существует тайная связь
между невидимыми водами болот и могущественными течениями
больших морей и что даже глубоко внизу, в болотах, могли бы
существовать кораллы. Он знал, что станет посмешищем для всего
городка, если хоть раз заикнется об этом. Вот почему Ниссен Пиченик
молчал и никогда не выдавал своих мыслей. Иногда торговец кораллами
мечтал, как большое море - какое, он не знал, ибо никогда не видел
географической карты и все моря мира просто сливались для него в одно
великое море, - затопит Россию, и именно ту ее половину, где он жил. И
тогда море, к которому он не надеялся попасть, явилось бы к нему -
могучее неведомое море с неизмеримым Левиафаном на дне и всеми
своими сладкими, и терпкими, и солеными тайнами.

	Дорога от городка Прогроды до маленького вокзала, куда поезда
приходили лишь три раза в неделю, пролегала между болотами. И всегда,
даже не ожидая посылок с кораллами и даже в те дни, когда поезда не
ходили, Ниссен Пиченик направлялся к вокзалу, а это значит - к болотам.
Он стоял на краю болота час и дольше, с благоговением слушая кваканье
лягушек, словно те могли поведать о жизни на дне, и порой он на самом
деле верил, что получал разные известия. Зимой, когда болота замерзали,
Ниссен даже отваживался ступать на лед одной ногой, что доставляло
ему необыкновенное удовольствие. В гнилом запахе болот он, полный
предчувствий, узнавал могущественно-терпкий аромат великого моря, и
тихое жалкое клокотание подземных вод в его чутких ушах
превращалось в гигантское сине-зеленое волнение. Но ни один человек в
городишке не знал, что происходило в душе торговца кораллами. Все
евреи считали Ниссена своим. Кто-то из них торговал тканями, кто-то
керосином; один продавал молитвенные плащи, другой - восковые свечи
и мыло, третий - косынки для крестьянок и перочинные ножи; этот учил
детей молиться, тот считать, а еще кто-то торговал квасом, кукурузой и
вареными бобами. И всем казалось, что Ниссен Пиченик им равный - но
только продает он кораллы.

	Между тем он, как видно, был совсем другой.

	II

	Покупатели Пиченика делились на бедных и богатых, постоянных
и случайных. К богатым клиентам он причислял двух крестьян из
окрестностей, один из которых, по имени Тимон Семенович, выращивал
хмель и каждый год, когда из Нюрнберга, Зааца и Юденбурга прибывали
комиссионеры, заключал немало удачных сделок. Другого крестьянина
звали Никита Иванович. Тот породил на свет не меньше восьми дочерей,
которые одна за другой выходили замуж, и каждой нужны были кораллы.
Замужние дочери - пока их было четверо - рожали через два месяца
после свадьбы, и снова дочерей, которым также требовались кораллы -
уже грудным, дабы отвращать злые взоры. В доме Ниссена Пиченика
члены этих двух семей считались самыми уважаемыми гостями. Для
дочерей обоих крестьян, их дедушек и зятьев торговец всегда держал
наготове отменный шнапс, который хранился в ящике, самогон,
приправленный муравьями, сухой пробкой, петрушкой и
золототысячником. Все остальные, обыкновенные клиенты
довольствовались обыкновенной покупной водкой. В этих краях нельзя
было и помыслить о настоящей сделке без выпивки. Продавец и
покупатель пропускали по маленькой, чтобы торговля приносила обоим
прибыль и счастье. В квартире торговца кораллами лежали еще и кучки
табака на окне, прикрытые, дабы не потеряли свежесть, влажной
промокательной бумагой. Ведь к Ниссену Пиченику клиенты приходили
не так, как люди приходят обычно в магазин, просто чтобы купить товар,
заплатить и опять уйти. Большинство проделывали путь во много верст.
И считались не только покупателями, но и гостями Ниссена Пиченика.
Он предлагал им выпить, покурить, а иногда даже и поесть. Жена
торговца готовила кашу с луком, борщ со сметаной, запекала на решетке
яблоки, картошку, а осенью - каштаны. Вот так покупатели становились
не просто покупателями, но и гостями в доме Ниссена Пиченика. Иногда
в поисках подходящих кораллов крестьянки присоединялись к пению
низальщиц; все пели хором, и даже Ниссен Пиченик напевал себе под
нос; а его жена, стоя за плитой, мешала ложкой в такт. После этого с
ярмарки или же из трактира приходили крестьяне, чтобы забрать жен и
оплатить покупки, и тогда торговец кораллами выпивал с ними шнапса
или чаю и выкуривал папиросу. И каждый давнишний покупатель
целовался с Ниссеном, как с братом.

	Ведь стоит нам чуточку выпить, как все хорошие и честные
мужчины становятся нашими братьями, а все милые женщины -
сестрами, и нет разницы между крестьянином и торговцем, евреем и
христиани