переулки городишка Прогроды. Жители нащупывали путь окованными
железом палками. Но даже несмотря на это, многие падали и ломали шеи
и ноги.

	Как-то вечером упала и жена Ниссена Пиченика. Она долго лежала
без сознания, пока сострадательные соседи не подняли ее и не отнесли в
дом. Вскоре ее начало тошнить, фельдшер из Прогрод сказал, что у нее
сотрясение мозга.

	Женщину привезли в госпиталь, и доктор подтвердил диагноз.

	Каждое утро торговец кораллами ходил в больницу. Он
присаживался на кровать своей супруги, по полчаса слушал ее
нечленораздельные речи, смотрел в ее лихорадочные глаза, на ее редкие
волосы, вспоминал о тех немногих часах ласки, которые он ей подарил,
вдыхал резкий запах камфары и йодоформа и снова возвращался домой,
становился у плиты, и сам себе отрезал хлеб, и сам себе чистил редьку, и
сам себе готовил чай, и сам себе растапливал печь. Потом он высыпал на
один из столов все кораллы из многочисленных мешочков и начинал их
разбирать. Целлулоидные кораллы господина Лакатоша лежали отдельно
в шкафу. Настоящие кораллы уже давно не казались Ниссену Пиченику
живыми. С тех пор как Лакатош пришел в эти края и сам он, торговец
кораллами Ниссен Пиченик, стал подмешивать легкие вещицы из
целлулоида к тяжелым настоящим камням, хранившиеся в его доме
кораллы постепенно угасали. Теперь кораллы делались из целлулоида!
Кораллы, которые выглядели как живые и были еще прекраснее и
совершеннее, чем настоящие и полные жизни камни, делались из
мертвого вещества! Что в сравнении с этим сотрясение мозга?

	Через восемь дней она скончалась, разумеется из-за сотрясения
мозга! Но не так уж не прав оказался Ниссен Пиченик, говоря себе, что
его жена умерла не от одного сотрясения мозга, а и оттого, что жизнь ее
не была нужна ни одной другой человеческой жизни на этом свете. Ни
один человек не хотел, чтобы она осталась в живых, вот она и умерла.

	Теперь торговец кораллами Ниссен Пиченик был вдовец. Он
оплакивал жену, как полагалось. Приобрел для нее одно из самых
добротных надгробий и велел высечь на нем добрые слова. Утром и
вечером он читал по ней заупокойную молитву. Но ничуть не жалел об ее
отсутствии. Готовить пищу и чай он мог и сам. Он не чувствовал себя
одиноким, пока был наедине с кораллами. И его огорчал лишь тот факт,
что он предал их, променял на фальшивых братьев, на кораллы из
целлулоида, променял сам себя на торговца Лакатоша.

	Он тосковал по весне. А когда та наконец пришла, Ниссен Пиченик
понял, что напрасно скучал по ней. Каждый год, еще до наступления
Пасхи, когда в обеденный час начинали таять сосульки, покупатели
обыкновенно старались приехать в скрипучих телегах или звенящих
санях. На Пасху им нужны были кораллы. Но теперь весна наступила, все
сильнее пригревало солнце, с каждым днем сосульки становились все
короче и тающие сугробы на обочине дороги - все меньше, а покупатели
не шли к Ниссену Пиченику. В дубовом шкафу, в чемодане, который
стоял возле печки на четырех колесиках, туго затянутый железными
ремнями, лежали в кучках, связках и бусах драгоценнейшие кораллы. Но
ни один покупатель не приходил. Становилось все теплее, снег исчез,
шел мягкий дождь, фиалки в лесах расцветали, и на болотах квакали
лягушки; но ни один покупатель не приходил.

	Примерно в то же время в Прогродах впервые заметили некоторые
удивительные перемены в поведении и характере Ниссена Пиченика. Да,
жители Прогрод впервые стали подозревать, что торговец кораллами -
чудак, даже оригинал; кое-кто потерял обычное уважение к нему, а кое-
кто даже открыто высмеивал. Люди в Прогродах больше не говорили:
“Вот идет торговец кораллами”, они просто замечали: “А вон Ниссен
Пиченик - раньше он был известным торговцем кораллами”.

	Он сам виноват в этом. Ведь он вел себя отнюдь не так, как
предписывали вдовцу законы и обстоятельства траура. Если на странную
дружбу с матросом Комровером и посещение трактира Подгорцева,
пользующегося дурной славой, еще и смотрели сквозь пальцы, то теперь
посещения трактира уже не могли не навлечь глубокого осуждения. Ведь
после смерти жены Ниссен Пиченик почти каждый день ходил в трактир
Подгорцева. Он пристрастился к медовухе. И так как со временем мед
стал для него слишком сладок, велел мешать его с водкой. Иногда одна
из девиц подсаживалась к нему. Пиченик, за всю свою жизнь не знавший
других женщин, кроме своей, теперь уже мертвой, супруги, он, никогда
не жаждавший ничего другого, кроме как ласкать, раскладывать и
нанизывать своих настоящих женщин, то есть кораллы, в трактире
Подгорцева порой чувствовал, что стал жертвой дешевой белой женской
плоти и собственной крови, которая глумилась над его достоинством,
жертвой небывалого жаркого дурмана, который источали тела девочек. И
он пил, и он ласкал девочек, которые сидели с ним рядом, а иногда
устраивались и на его коленях. Ниссен Пиченик испытывал наслаждение,
похожее на то, которое испытывал, когда играл с кораллами. И своими
сильными, покрытыми рыжими волосами пальцами он менее искусно,
даже до смешного неловко, щупал девичьи соски, такие же красные, как
некоторые кораллы. И он, как принято говорить, терял силы с каждым
днем, едва ли не с каждым часом. Он сам чувствовал это. Его лицо все
больше худело, сутулая спина горбилась, он больше не чистил платье и
сапоги, не расчесывал бороду. Каждое утро и вечер он механически
исполнял молитвы. Он и сам сознавал: он просто не был больше
торговцем кораллами, он был Ниссеном Пичеником, в прошлом
знаменитым торговцем кораллами.

	Он чувствовал, что еще через год, еще через полгода превратится в
посмешище для городишка - а какое, собственно, ему до этого дело? Не
Прогроды - океан был его родиной.

	Вот так Ниссен Пиченик принял роковое для своей жизни решение.

	Но прежде всего он отправился в Сучки - и что открылось ему там:
в магазине Енё Лакатоша из Будапешта он увидел всех своих старых
покупателей, и они с благоговением слушали изрыгаемые фонографом
песни и покупали целлулоидные кораллы, по пятьдесят копеек за
цепочку.

	- Ну, что я вам говорил год назад? - крикнул Ниссену Пиченику
Лакатош. - Вы хотите еще десять фунтов, двадцать, тридцать?

	Ниссен Пиченик ответил:

	- Мне больше не нужны фальшивые кораллы. Что касается меня, то
я торгую исключительно настоящими.

	VIII

	И он уехал домой, в Прогроды, и тайком, втихомолку отправился к
Беньямину Брошзинеру, который владел пароходной компанией в
Гамбурге и продавал для переселенцев билеты. Это были в основном
дезертиры и совсем бедные евреи, которые уезжали в Канаду и Америку
и на чьи деньги Брошзинер жил. В Прогродах он управлял ее
представительством.

	- Я хочу поехать в Канаду! - сказал торговец кораллами Ниссен
Пиченик. - И как можно скорее.

	- Ближайший корабль называется “Феникс” и отплывает из
Гамбурга через четырнадцать дней. За это время мы раздобудем вам
бумаги, - ответил Брошзинер.

	- Хорошо, хорошо! - произнес Пиченик. - Но никому ничего об
этом не говорите.

	Он пошел домой и упаковал все кораллы, настоящие кораллы, в
дорожный чемодан на колесиках.

	Целлулоидные же кораллы положил на медную подставку
самовара, зажег и наблюдал, как они сгорают, источая зловоние и
синеватый свет. Это продолжалось долго, ведь у Ниссена оставалось
больше пятнадцати фунтов искусственных кораллов. После них
образовалась внушительная куча черно-серого пепла. А вокруг
керосиновой лампы вился серо-голубой дым целлулоида. Так прощался
Ниссен Пиченик со своей родиной. Двадцать первого апреля в Гамбурге
он, пассажир средней палубы, взошел на пароход “Феникс”.

	Когда произошла катастрофа, корабль находился в пути четыре
дня, быть может, некоторые еще помнят о ней.

	Больше двухсот пассажиров вместе с “Фениксом” пошли ко дну.
Конечно, они утонули.

	Что касается Ниссена Пиченика, то он тоже оказался в воде, но
нельзя сказать, что он просто утонул, как все остальные. Напротив, он - и
об этом можно заявить совершенно уверенно - возвратился домой, к
кораллам, на дно океана, где завивается кольцами могучий Левиафан.

	Поверив словам человека, который, как говорится, чудом избежал
тогда смерти, мы должны сообщить вам, что Ниссен Пиченик, задолго до
того как спасательные лодки наполнились людьми, бросился за борт в
воду к своим кораллам, к своим настоящим кораллам.

	Что до меня, то я охотно этому верю. Я знал Ниссена Пиченика и
ручаюсь, что место его было среди кораллов и что дно океана было его
единственной родиной.

	Да покоится он в мире там, подле Левиафана, до пришествия
Мессии.



   ЙОЗЕФ РОТ
   ЛЕГЕНДА О СВЯТОМ ПРОПОЙЦЕ

   Повесть

   Перевод с немецкого С. ШЛАПОБЕРСКОЙ

   I
   В один весенний вечер 1934 года некий господин в летах спускался  с
моста  через  Сену по каменным ступеням,  ведущим вниз к берегам реки.
Там,  под мостами,  имеют обыкновение ночевать,  или,  вернее сказать,
квартировать,  парижские бездомные, что известно едва ли не всему све-
ту, но о чем все-таки, пользуясь случаем, стоило бы напомнить людям.
   Один из таких бездомных ненароком встретился сейчас господину в ле-
тах последний,  между прочим, был хорошо одет и производил впечатление
туриста,  который намерен осмотреть достопримечательности чужих  горо-
дов.  Что до бездомного,  то, хоть он и выглядел таким же оборванным и
жалким, как все остальные, чью судьбу он разделял, хорошо одетому гос-
подину  в летах он показался достойным особого внимания;  почему мы не
знаем.
   Как уже говорилось,  наступил вечер,  и под мостами на берегах реки
темнота была гуще,  чем наверху на набережных и на мостах.  Бездомный,
человек явно опустившийся, слегка пошатывался. Он, по-видимому, не за-
метил пожилого, хорошо одетого господина. Тот же ничуть не шатался, а,
напротив,  ступал твердым, уверенным шагом и, очевидно, еще издали за-
метил шаткую фигуру. Господин в летах прямо-таки заступил дорогу обор-
ванцу. Оба остановились, один против другого.
   Куда вы идете, брат мой? спросил пожилой, хорошо одетый господин.
   Другой секунду смотрел на него, потом сказал:
   Не знал, что у меня есть брат, и не знаю, куда ведет меня дорога.
   Дорогу я попытаюсь вам указать,  сказал пожилой господин.  Но вы не
должны на меня сердиться, если я попрошу вас о необычном одолжении.
   Готов оказать вам любую услугу, ответил оборванец.
   Я, правда,  вижу,  что вы подвержены некоторым порокам.  Но Господь
поставил вас у меня на пути. Вам, конечно, нужны деньги, не обижайтесь
на меня за этот разговор.  У меня их слишком много. Можете вы мне отк-
ровенно сказать, сколько вам нужно? По крайней мере, в настоящую мину-
ту?
   Бездомный секунду-другую подумал, потом сказал:
   Двадцать франков.
   Этого, конечно, мало, возразил господин в летах. Вам наверняка нуж-
но двести.
   Оборванец отступил на шаг,  казалось,  он вот-вот упадет, однако он
устоял на ногах, хотя и шатался. Потом сказал:
   Конечно, двести франков меня бы больше устроили, чем двадцать, но я
человек чести.  Вы, похоже, во мне ошиблись. Я не могу принять деньги,
которые вы мне предлагаете,  и вот по каким причинам:  во-первых, я не
имею удовольствия вас знать;  во-вторых,  я не знаю, как и когда я мог
бы вам их вернуть;  в-третьих,  у вас даже не будет возможности с меня
их потребовать. У меня ведь нет адреса. Я чуть ли не каждый день меняю
место  и живу под другим мостом.  Тем не менее,  как я уже дал вам по-
нять, я человек чести, хоть и без адреса.
   У меня тоже нет адреса,  отвечал господин в летах,  я  тоже  каждый
день  живу под другим мостом,  и все-таки я вас прошу по-дружески при-
нять эти двести франков смехотворную,  впрочем, сумму для такого чело-
века,  как вы.  Что же касается возврата долга, то мне придется начать
издалека, дабы вы уяснили себе, почему я не могу указать вам банк, ку-
да бы вы могли вернуть деньги. Дело в том, что я обратился в христиан-
ство после того,  как прочел историю маленькой Святой Терезы из Лизье.
И теперь я особенно почитаю маленькую статую этой святой,  которая на-
ходится в часовне Святой Марии Батиньольской и которую  вы  там  сразу
увидите. Стало быть, как только у вас появятся эти жалкие двести фран-
ков и ваша совесть будет принуждать вас погасить  долг  и  отдать  эту
смехотворную сумму,  то пойдите,  пожалуйста, в церковь Святой Марии в
Батиньоле и после мессы вручите деньги священнику,  который только что
ее  отслужил.  Если  вы вообще их кому-то и должны,  то лишь маленькой
Святой Терезе. Но не забудьте: в церкви Святой Марии Батиньольской.
   Я вижу,  сказал бездомный, вы поняли, что я человек порядочный. Даю
вам  слово,  и  слово свое сдержу.  Но к мессе я могу ходить только по
воскресеньям.
   Пожалуйста, пусть будет по воскресеньям,  согласился пожилой госпо-
дин.  Он достал из бумажника двести франков, дал их нетвердо стоявшему
на ногах человеку и сказал: Благодарю вас!
   Мне было очень приятно,  ответил тот и мгновенно скрылся в глубокой
тьме.
   Ибо внизу тем временем воцарился мрак, тогда как наверху, на мостах
и набережных,  зажглись серебряные фонари, дабы возвестить наступление
веселой ночи в Париже.
   II
   Хорошо одетый  господин  тоже  скрылся во мраке.  Он и в самом деле
сподобился чуда обращения.  И решил теперь вести жизнь  беднейшего  из
бедных. И потому он жил под мостами.
   Но что касается другого,  то это был выпивоха, прямо-таки пропойца.
Звали его Андреас.  И жил он,  как многие  пьяницы,  милостью  случая.
Двести  франков  таких денег у него давно уже не водилось.  И наверно,
потому,  что их не водилось так давно,  он вытащил при  тусклом  свете
одинокого фонаря под одним из мостов клочок бумаги и огрызок карандаша
и записал адрес маленькой Святой Терезы и сумму в двести франков,  ко-
торую  отныне  был ей должен.  Затем поднялся по одной из тех лестниц,
что ведут с берегов Сены на ее набережные.  Там,  он знал, есть ресто-
ран.  И  он  туда зашел,  ел и пил вволю,  истратил много денег да еще
прихватил с собой целую бутылку на ночь, которую, как обычно, собирал-
ся провести под мостом. Даже вытащил из мусорной корзины газету. Но не
для того,  чтобы читать, а для того, чтобы укрыться. Газеты ведь удер-
живают тепло, это все бездомные знают.
   III
   На следующее утро Андреас встал раньше обычного, так как удивитель-
но хорошо спал.  Призадумавшись,  он вспомнил, что вчера пережил чудо,
чудо  да и только.  И раз у него было ощущение,  что в минувшую теплую
ночь, укрывшись газетой, он спал особенно хорошо, как ему давно уже не
спалось, то он решил еще и помыться, чего не делал уже несколько меся-
цев, то есть все холодное время года. Однако, прежде чем раздеться, он
еще раз полез в левый внутренний карман пиджака,  где,  как ему помни-
лось, должен был лежать осязаемый остаток чуда. Потом стал искать мес-
течко поукромней,  где-нибудь за выступом берега, чтобы помыть хотя бы
лицо и шею.  Но ему казалось,  что за его мытьем везде будут наблюдать
люди,  жалкие люди вроде него самого (пропащие, как он вдруг назвал их
про себя),  так что от этого своего намерения он в конце концов  отка-
зался и удовольствовался тем, что просто окунул в воду руки. После че-
го опять надел пиджак,  проверил еще раз, целы ли деньги в левом внут-
реннем кармане, и почувствовал себя совершенно очищенным и даже преоб-
разившимся.
   Он начал новый день один из тех дней,  какие он с незапамятных вре-
мен  привык растрачивать попусту,  в решимости и сегодня тоже пойти на
исхоженную им улицу Четырех  Ветров,  где  находился  русско-армянский
ресторан "Тары-бары" и где он проматывал на дешевые напитки те скудные
деньги, которые дарил ему прихотливый случай.
   Однако у первого же газетного киоска,  мимо которого  он  проходил,
Андреас  остановился,  привлеченный пестрыми обложками еженедельников.
Ему вдруг все стало интересно:  захотелось узнать, какой сегодня день,
какое  число и чье имя этот день носит.  С этой целью он купил газету,
увидел,  что сегодня четверг,  и вдруг вспомнил, что родился он тоже в
четверг.  Тогда,  не  обращая внимания на число,  он решил именно этот
четверг считать своим днем  рождения.  Его  охватило  детски-радостное
ощущение праздника,  и он, ни секунды не медля, поддался доброму, даже
благородному побуждению не заходить в "Тары-бары", но с газетой в руке
завернуть в заведение получше, чтобы там выпить кофе, непременно с ро-
мом, и съесть бутерброд.
   Итак, уверенный в себе,  несмотря на свою оборванную одежду, он за-
шел в бистро поприличней и сел за столик, это он-то, давно уже привык-
ший только стоять у стойки,  вернее, на нее опираться. Итак, он сел. А
поскольку напротив его места висело зеркало, то он не мог не взглянуть
на свое отражение,  и у него возникло чувство,  будто он заново знако-
мится с самим собой.  Но тут он все-таки испугался. И сразу понял, по-
чему в последние годы так боялся зеркал.  Неприятно было  собственными
глазами видеть собственный упадок. А пока видеть не приходилось, могло
казаться,  что у тебя либо вообще нет лица,  либо оно  все  еще  твое,
прежнее, доупадочных времен.
   Однако сейчас он,  как уже говорилось, испугался, в особенности по-
тому, что сравнил свою физиономию с лицами благопристойных мужчин, си-
девших  по  соседству.  Неделю  назад Андреаса с грехом пополам в меру
своего умения побрил один его товарищ по несчастью,  один из тех,  кто
готов иногда побрить собрата за небольшую мзду.  Теперь же,  поскольку
было решено начать новую жизнь, пришла пора побриться по-настоящему. И
пока он еще ничего не заказал,  Андреас решил пойти в хорошую парикма-
херскую.
   Сказано сделано, и он отправился в парикмахерскую.
   Когда он вернулся в таверну, место, где он сидел раньше, было заня-
то,  и  теперь он мог видеть себя в зеркале только издали.  Но и этого
оказалось вполне достаточно, чтобы удостовериться: он изменился, помо-
лодел и похорошел.  Да,  ему казалось, будто от его лица исходило сия-
ние,  оставлявшее в тени обтрепанность его костюма,  прохудившуюся  на
груди рубашку, галстук в красно-белую полоску, завязанный под воротни-
ком с драными краями.
   Итак, наш Андреас сел и,  в сознании своего обновления, твердым го-
лосом,  который когда-то был ему свойствен и теперь,  казалось, к нему
вернулся, как старый добрый друг, заказал cafй, arrosй rhum. Что и бы-
ло  ему подано,  притом,  как он вроде бы заметил,  со всей подобающей
почтительностью, которую официанты обычно выказывают гостям, достойным
уважения.  Это  особенно  польстило  нашему Андреасу,  возвысило его в
собственных глазах и подтвердило его догадку, что день рождения у него
именно сегодня.
   Какой-то господин, сидевший в одиночестве поблизости от бездомного,
долго присматривался к нему, потом повернулся и сказал:
   Хотите заработать немного денег?  Можете наняться ко мне. Я, видите
ли, завтра переезжаю. Вы могли бы помочь моей жене, а заодно и грузчи-
кам. Мне кажется, человек вы довольно сильный. Ведь вы можете? Ведь вы
хотите?
   Конечно хочу, ответил Андреас.
   И сколько вы возьмете,  спросил незнакомый господин, за два дня ра-
боты? Завтра и в субботу? У меня, должен вам сказать, довольно большая
квартира, а переезжаю я в еще большую. И мебели у меня тоже порядочно.
А сам я буду занят у себя в магазине.
   Пожалуйста, я помогу! сказал бездомный.
   Выпьете со мной? спросил незнакомый господин.
   Он заказал два перно, и они чокнулись, этот господин и Андреас, и о
плате за работу они сговорились тоже она составляла двести франков.
   Еще по стаканчику? спросил новый знакомый, выпив первую порцию пер-
но.
   Но только платить теперь буду я,  сказал бездомный Андреас. Ведь вы
меня не знаете: я человек чести. Честный рабочий. Взгляните на мои ру-
ки! И он показал их. Грязные, мозолистые, но честные рабочие руки.
   Вот это я люблю! заявил его собеседник. У него были сверкающие гла-
за,  розовое детское лицо,  и в аккурат посредине лица черные усики. В
общем, это был довольно симпатичный человек, и Андреасу он понравился.
   Итак