ном; и жаль того, кто утверждает обратное!

	III

	С каждым новым годом недовольство Ниссена Пиченика своей
спокойной жизнью нарастало, но в городке Прогроды этого никто не
замечал. Как и все евреи, торговец кораллами дважды в день, утром и
вечером, ходил в синагогу, отмечал праздники, постился в дни поста,
надевал молитвенные ремешки и плащ, молился, раскачиваясь всем
телом, беседовал с людьми, говорил о политике, о русско-японской
войне и вообще обо всем, что появлялось в газетах и двигало миром. Но
тоску по морю, родине кораллов, нес Ниссен в своем сердце, и из газет,
что приходили в Прогроды два раза в неделю, он первым делом просил
читать вслух всевозможные морские новости, ибо сам не мог ничего в
них разобрать. О море Ниссен имел совсем особое представление, схожее
с его представлениями о кораллах. Правда, он знал, что в мире много
морей, но подлинным и настоящим морем было то, которое требовалось
пересечь, чтобы попасть в Америку.

	В один прекрасный день сын торговца бумазеей Александр
Комровер, который три года назад ушел в армию и подался на флот,
получив короткий отпуск, вернулся домой. Едва торговец кораллами
услышал о возвращении молодого Комровера, как сам явился в его дом и
начал расспрашивать того о всех тайнах кораблей, вод и ветров. Если все
Прогроды были убеждены в том, что молодого Комровера занесло в
опасные океаны только по собственной глупости, то торговец кораллами
видел в матросе богоизбранного юношу, которому оказана честь и
счастье стать в каком-то смысле доверенным лицом кораллов и даже их
близким. И люди наблюдали за сорокапятилетним Ниссеном Пичеником,
часами бродившим по городской рыночной площади под руку с
двадцатидвухлетним Комровером. “Что хочет он от Комровера?” -
задавались они вопросом. “Что ему, собственно, от меня надо?” -
спрашивал себя юноша.

	За все время, которое молодому человеку было отпущено на отпуск
в Прогродах, торговец кораллами почти не отходил от него. Вопросы
пожилого человека казались ему странными, вот, например, такой:

	- Можно ли увидеть морское дно в подзорную трубу?

	- Нет, - отвечал матрос, - через подзорную трубу смотрят вдаль, а
не вглубь.

	- А можно, - продолжал интересоваться Ниссен Пиченик, - будучи
матросом, опуститься на дно моря?

	- Нет, - говорил молодой Комровер, - но если тонешь, то, пожалуй,
и погрузишься на дно.

	- И капитан не может?

	- И капитан.

	- Ты уже видел ныряльщиков?

	- Редко, - следовал ответ.

	- А морские звери и растения выплывают когда-нибудь на
поверхность?

	- Только рыбы и киты, которые, собственно, не рыбы вовсе.

	- Опиши мне, как выглядит море, - продолжал Ниссен Пиченик.

	- Оно полно воды, - молвил матрос Комровер.

	- И такое большое, как большая земля, как, например, широкая
равнина, где нет ни одного дома?

	- Оно такое - и еще больше! - слышался ответ молодого матроса. -
Оно такое, как вы говорите: широкая равнина, и то тут, то там
встречается дом, правда, очень редко, и это вовсе не дом, а корабль.

	- Где ты видел ныряльщиков?

	- Ныряльщики есть у нас, на военном флоте, - рассказывал молодой
человек, - но они ныряют не затем, чтобы выловить жемчуг, устриц или
кораллы, а во время учений или, например, если утонуло какое-нибудь
военное судно и из него нужно достать ценные инструменты или оружие.

	- Сколько в мире морей?

	- Не могу вам сказать, - ответил матрос Комровер, - мы как раз
учили это на инструктаже, но я не запомнил. Мне известны только
Балтийское, Северное, Черное и Тихий океан.

	- Какое море самое глубокое?

	- Не знаю.

	- А где больше всего кораллов?

	- Тоже не знаю.

	- Гм-гм, - мычал торговец кораллами Пиченик, - жаль, что ты не
знаешь этого.

	На краю городка, там, где домики Прогрод становились все беднее,
пока не исчезали совсем, и за ними начиналась широкая ухабистая улица,
ведущая к вокзалу, там располагался трактир Подгорцева, о котором шла
дурная слава и где околачивались крестьяне, поденные рабочие, солдаты,
девицы легкого поведения и прочий сброд. И вот однажды многие
увидели, как туда вошел торговец кораллами Пиченик с матросом
Комровером. Им подали крепкую темно-красную медовуху и соленую
фасоль.

	- Пей, мальчик мой! Пей и ешь, мальчик мой! - по-отечески
обратился Ниссен Пиченик к матросу. И тот прилежно пил и ел, ведь,
несмотря на свою молодость, юноша уже кое-чему научился в портах, и
после медовухи ему подали дешевое кислое вино, а после вина -
девяностоградусный шнапс. Пока молодой человек пил медовуху, он был
так молчалив, что торговец кораллами испугался, подумав, что больше
никогда ничего не услышит от матроса о море и его знания исчерпаны.
Но после вина младший Комровер завел разговор с трактирщиком
Подгорцевым, а когда подошла очередь девяностоградусной, он, как
заправский матрос, стал горланить песни.

	- Ты из нашего любимого городка? - спросил хозяин.

	- Разумеется, я из вашего городишка... моего, нашего родного
городка, - ответил матрос так, словно был не сыном зажиточного еврея
Комровера, а настоящим деревенским парнем. Какие-то проходимцы
подсели за стол к Ниссену Пиченику и матросу. Увидев публику,
молодой человек преисполнился непривычным для него чувством
собственного достоинства, того достоинства, которым, по его мнению,
могли обладать только морские офицеры. И Комровер ободрил
окружающих:

	- Ну, ребята, спрашивайте, спрашивайте! Я в состоянии ответить на
все. Глядите, вот этому дорогому дядюшке, вы наверняка его хорошо
знаете, он лучший торговец кораллами во всей губернии, ему я уже
многое нарассказывал!

	Ниссен Пиченик кивнул. И, чувствуя себя неловко в столь
странном для честного человека обществе, выпил еще меда, и еще.
Постепенно все эти подозрительные физиономии, которые он раньше
видел только через дверное окошко, стали приобретать черты
порядочности, что делало их похожими на лицо Пиченика. Но оттого что
осторожность и недоверие пустили в душе торговца глубокие корни, он
вышел во двор и спрятал мешочек с серебром в шапку. И лишь несколько
монет оставил валяться в кармане. Довольный своей выдумкой и
успокаивающим ощущением тяжести на голове, которую вызывал
лежащий под шапкой мешочек с деньгами, Ниссен вернулся к столу.

	Правда, он признался себе, что, в сущности, сам не знал, зачем и
почему сидел здесь, в трактире, с матросом и этими жуткими парнями.
Всю жизнь он прожил ровно и незаметно, и его тайная любовь к
кораллам и к их родине, океану, до прибытия матроса и, собственно, до
этого часа никогда и ни перед кем себя не обнаруживала. Но тут
случилось и еще одно, что напугало Ниссена Пиченика до глубины души.
Он, который отнюдь не привык мыслить образами, в этот час испытал
такое чувство, будто тайная тоска по воде и тому, что жило и
происходило на ее поверхности и в глубине, вдруг всплыла на
поверхность его собственной жизни, как иногда по неизвестным
причинам всплывает со дна редкое и диковинное животное, обитающее
на дне моря. Возможно, этот образ разбудили в Ниссене непривычная
для него медовуха и оплодотворенная рассказами матроса фантазия.
Конечно, торговец кораллами может сидеть в кабаке за одним столом с
недостойными типами, но то, что в голову лезут подобные сумасбродные
мысли, испугало и удивило его.

	Это удивление и этот испуг прошли сами собой, как бы в
подсознании. Между тем Ниссен Пиченик с большой охотой и
удовольствием прислушивался к сказочным историям матроса
Комровера.

	- На каком корабле ты служишь? - спросили молодого человека
собутыльники.

	Тот некоторое время раздумывал (корабль его носил имя
известного адмирала девятнадцатого века, но сейчас оно показалось
матросу таким обыкновенным, что тот решился придать ему больше
веса) и ответил так:

	- Мой крейсер называется “Мамаша Катарина”. А знаете ли вы, кто
она такая? Конечно же, не знаете, и поэтому я вам расскажу. Так вот,
Катарина была самая красивая и богатая женщина в России, и потому
однажды царь женился на ней в московском Кремле и сразу увез на
санях, запряженных шестеркой лошадей, в Царское Село - тогда стоял
мороз в сорок градусов. А позади ехала на санях вся свита - и людей
было так много, что они на три дня и три ночи запрудили дорогу. Через
неделю после пышной свадьбы в порт Петербурга прибыл жестокий и
несправедливый король Швеции со своими смешными деревянными
суденышками, на которых, правда, стояло много солдат - на суше-то
шведы очень храбрые, - а этот хотел ни много ни мало как захватить всю
Россию. Но царица Катарина немедленно поднялась на корабль, тот
самый крейсер, на котором я служу, и собственноручно расстреляла
дурацкие суда шведского короля, и они утонули. Ему самому Катарина
бросила спасательный пояс, а потом взяла в плен. Она приказала
выколоть королю глаза, съела их и стала умнее прежнего. Безглазого же
шведа отправила в Сибирь.

	- Ах, - произнес тут один из слушателей и почесал в затылке, - при
самом большом желании я не могу в такое поверить.

	- Если ты еще хоть раз это скажешь, - возразил матрос Комровер, -
то нанесешь оскорбление русскому императорскому флоту, и я должен
буду убить тебя. Знай же, всю эту историю я заучил на инструктаже, а
нам ее рассказывал его высокоблагородие сам капитан Ворошенко.

	Хватили еще меда и еще шнапса, а заплатил торговец кораллами.
Он тоже пил, хотя и не так много, как остальные. Но когда Пиченик рука
об руку с молодым Комровером вышел на улицу, ее середина показалась
торговцу рекой: волны опускались и поднимались, тусклые газовые
фонари превратились в маяки, а он сам должен был держаться с краю,
дабы не упасть в воду. Юноша сильно качался. Всю жизнь, почти с
самого детства, Ниссен Пиченик каждый вечер читал предписанные
молитвы, одну - с наступлением сумерек, другая же приветствовала
наступление темноты. Сегодня он впервые пропустил их. Звезды на небе
с упреком глядели на торговца, он не отваживался поднять глаза. Дома
его ждала жена и обычная вечерняя трапеза: редька с огурцами и
луковицей и хлеб со смальцем, кружка кваса и горячий чай. Перед
людьми Ниссену Пиченику было не так стыдно, как перед самим собой.
Время от времени, пока он шел под руку с молодым человеком, едва
держащимся на ногах, ему казалось, что он встречал самого себя -
торговец кораллами Ниссен Пиченик встречался с торговцем кораллами
Ниссеном Пичеником - и один насмехался над другим. Кроме того, он
старался избегать встречи с прохожими. И это ему удалось. Ниссен
проводил молодого Комровера домой, привел в комнату, где сидели
старики Комроверы, и сказал:

	- Не сердитесь на него, я был с ним в кабаке, он немного выпил.

	- Вы, Ниссен Пиченик, торговец кораллами, были с ним в кабаке? -
cпросил старый Комровер.

	- Да, я! - отвечал Пиченик. - Доброй ночи! - И пошел домой. Все
его прекрасные низальщицы еще сидели за четырьмя длинными столами,
пели и вылавливали кораллы тонкими иголками, которые держали в
нежных руках.

	- Сейчас же подай мне чаю, - сказал Ниссен своей жене, - я должен
работать.

	И торговец прихлебывал чай, а когда его горячие пальцы
погружались в большие, еще не рассортированные горсти кораллов и
копались в благотворной прохладе, бедная душа его бродила по широким
и бурлящим дорогам могущественного океана.

	И все в его голове пылало и клокотало. Пиченик, правда,
благоразумно снял шапку, достал мешочек с деньгами и снова спрятал
его на груди.

	IV

	Приближался день, когда матрос Комровер должен был
возвращаться на свой крейсер, а именно в Одессу, - и на сердце у
торговца кораллами стало тяжело и тревожно. На все Прогроды
Комровер был единственным моряком, и одному Богу известно, когда он
опять получит отпуск. Стоит ему уехать, и во всей округе больше не
услышишь о мировых океанах, пока что-то случайно не появится в
газетах.

	Стояло позднее лето, впрочем ясное, безоблачное и сухое, и
неизменно мягкий ветер с волынской равнины придавал ему свежесть и
прохладу. Еще две недели - и начнется сбор урожая, и крестьяне из
деревень не придут больше на ярмарку, чтобы купить кораллы у Ниссена
Пиченика. А пока сезон кораллов был в разгаре. В последние недели
покупательницы приходили толпами, низальщицы не справлялись с
работой, даже если нанизывали и разбирали кораллы ночи напролет.
Дивными вечерами, когда заходящее солнце посылало через
зарешеченные окна свое прощальное приветствие, а коралловые горсти
всевозможных форм и расцветок, оживленные щемящим и одновременно
успокаивающим блеском, начинали светиться, как будто каждый
отдельный камешек нес в своей нежной полости толику света, тогда
приходили крестьяне, веселые и подвыпившие, в тяжелых, подбитых
гвоздями сапогах, которые скрежетали по каменному полу двора,
приходили, чтобы забрать своих жен, синие и рыжеватые носовые платки
мужчин были полны серебряных и медных монет. Они здоровались с
Ниссеном Пичеником, обнимая и целуя его, смеясь и плача, словно
опять, спустя десятилетия, обрели в нем друга, которого так долго не
видели и в котором так давно нуждались. Крестьяне благоволили к
Пиченику, они даже любили его, тихого долговязого рыжего еврея с
невинными, порой мечтательными фарфорово-голубыми глазками, в
которых жила честность, добросовестность торговца, ум знатока и
одновременно сумасбродство человека, никогда не покидавшего
местечка Прогроды. Договориться с крестьянами было нелегко. Ведь те,
хотя и знали Пиченика как одного из немногих честных торговцев в
округе, все-таки никогда не забывали о том, что он еврей. Ко всему
прочему, торг доставлял им некоторое удовольствие. Перво-наперво
крестьяне устраивались на стульях, диване и двух широких деревянных
супружеских кроватях, обложенных высокими подушками. Некоторые
располагались на кроватях, софе и даже на полу прямо в сапогах, на
подошвах которых красовалась серебристо-серая грязь. Из глубоких
карманов своих холщовых штанов или же из запасов на подоконнике они
брали табак, отрывали белые поля от старых газет, кругом разбросанных
по комнате, и скручивали папиросы, так как даже у самых состоятельных
папиросная бумага считалась роскошью. Квартиру торговца заволакивал
плотный голубой дым дешевого табака и грубой бумаги, золотистый,
пронизанный солнцем голубой дым, который медленно, маленькими
облачками тянулся через квадраты открытых зарешеченных окон на
улицу. В двух медных самоварах - даже в них отражалось заходящее
солнце - кипела горячая вода, и за столом посередине комнаты не менее
пятидесяти дешевых стаканов из зеленого стекла с двойным дном,
наполненных дымящимся золотисто-коричневым чаем или шнапсом,
переходили из рук в руки. Уже давно, еще до обеда, крестьянки за
несколько часов выторговали себе коралловые цепочки. Но теперь их
мужьям украшение казалось слишком дорогим, и торг начинался
сначала. Это была ожесточенная схватка, которую приходилось
выдерживать бедному еврею, одному против могущественного
большинства жадных и недоверчивых, здоровенных и иногда в большом
подпитии мужиков. Из-под черной шелковой ермолки, которую Ниссен
Пиченик обыкновенно носил дома, в рыжую козлиную бородку стекали
по веснушчатым с редкой щетиной щекам капли пота, так что волоски
склеивались и вечером после боя он должен был расчесывать их
железной расческой. Но в конце концов Ниссен брал верх над всеми
покупателями, несмотря на свою доброту. Ведь из всего многообразия
мира он знал только кораллы и крестьян своей родины - и ему было
известно, как нанизывать и отбирать одни и как убеждать других.
Слишком настойчивым он жаловал так называемый “довесок”, а именно:
после того как покупатели выкладывали не сразу Ниссеном названную,
но втайне желаемую сумму, он давал им с собой забавную коралловую
ниточку из дешевых камней, которая предназначалась детям, чтобы
носить ее на ручках или шейках, - верное средство от злых взглядов
завистливых соседей и страшных ведьм. При этом торговец должен был
все внимание обращать на руки клиентов и постоянно отмечать высоту и
объем коралловых горок. Ах, то была нелегкая борьба!

	Но на исходе этого лета Ниссен Пиченик превратился в
рассеянного, чуть ли не беспечного человека, потерявшего интерес к
покупателям и магазину. Его достославная супруга, привыкнув за много
лет к молчаливости и странному поведению мужа, заметив его
рассеянность, стала его попрекать. То он слишком дешево продал связку
кораллов, то не заметил маленькую кражу, сегодня не подарил старому
клиенту “довесок”, вчера, напротив, пожаловал новому и ни на что не
притязающему покупателю довольно дорогую цепочку. Никогда в доме
Пиченика не было ссор. Но теперь покой покинул торговца кораллами, а
сам он почувствовал, как равнодушие, привычное равнодушие к жене
стремительно перерастает в отвращение. Он, не способный убить
собственной рукой даже мыши из тех легионов, что каждую ночь
попадались в его ловушки, - как это делали поголовно все в Прогродах, -
он же за чаевые отдавал попавшихся зверюшек для окончательного
уничтожения водоносу Саулу, да - именно он, миролюбивый Ниссен
Пиченик, в один из таких дней, когда жена осыпала его привычными
упреками, запустил ей в голову тяжелую связку кораллов, хлопнул
дверью, вышел из дому и направился к большому болоту, дальнему
родственнику великого океана.

	Чуть ли не за два дня до отъезда матроса у торговца кораллами
внезапно появилось желание проводить юного Комровера до Одессы.
Желание, с которым не сравнится даже обыкновенная молния, рождается
вдруг и разит точно в тот уголок, откуда исходит, а именно в
человеческое сердце. Оно, так сказать, бьет в корень. Вот нечто похожее
было и у Ниссена Пиченика. И не далек путь от подобного желания до
его претворения.

	Утром того дня, когда молодой матрос Комровер должен был
отправиться в путь, Ниссен Пиченик сказал жене:

	- Мне нужно уехать на несколько дней.

	Она еще лежала в кровати. Было восемь часов утра, торговец
кораллами только вернулся с утренней молитвы из синагоги.

	Жена села. Спутанные редкие волосы, без парика, желтоватые
остатки сна в уголках глаз - она показалась торговцу чужой и даже
враждебной. Вид ее, ее удивление, ее испуг, похоже, окончательно
закрепили его решение, которое он сам еще считал отчаянным.

	- Я еду в Одессу! - заявил Ниссен с откровенной неприязнью. -
Вернусь через неделю. Такова воля Божья.

	- Сейчас? Сейчас? - пролепетала женщина в подушках. - Сейчас,
когда столько покупателей?

	- Именно сейчас, - ответил торговец кораллами, - у меня важные
дела. Собери мои вещи!

	И со злобным и язвительным наслаждением, которого он никогда
раньше не знал, Ниссен смотрел, как поднимается с постели его жена,
смотрел на ее уродливые пальцы, на ее толстые ноги, торчащие из-под
длинной рубашки, крапленной беспорядочными черными точками -
блошиными отметинами, и слышал давно знакомый вздох - избитую,
неизменную заутреню этой женщины, с которой его ничего не связывало,
кроме далекого воспоминания о нескольких ночных часах ласки и
постоянного страха перед разводом.

	Но в душе Ниссена Пиченика торжествовал чужой и одновременно
хорошо знакомый голос: Пиченик отправляется к кораллам! Он едет к
кораллам! На родину кораллов едет Ниссен Пиченик!..

	V

	Итак, он вместе с матросом Комровером сел в поезд и отправился в
Одессу. Это было довольно накладное и длительное путешествие с
пересадкой в Киеве. Торговец кораллами впервые в жизни сидел в
поезде, но чувствовал себя не так, как многие другие, которые в первый
раз едут по железной дороге. Локомотивы, семафоры, гудки,
телеграфные столбы, рельсы, кондукторы и мелькающие пейзажи за
окном не занимали его. Ниссена интересовали вода и порт, навстречу
которым он двигался, а если он вообще обращал внимание на какие-то
особенности и сопутствующие железной дороге явления, то
исключительно с оглядкой на еще неизвестные ему особенности и
сопутствующие явления судоходства.

	- И у вас есть гудки? И у вас так же, - спрашивал он матроса, - дают
три звонка перед отплытием корабля? Так же ли свистят и работают
корабли, как локомотивы? Нужно