- Это бунт. Ты бунтуешь, сын.
     - Отец, я не понимаю. Женитьба на  красивой, умной девушке из Рэдклиффа
- это бунт? Ведь она не какая-нибудь чокнутая хипповка!
     - Да, она не хиппи, но она и не... Ага, начинается. Цирлих-манирлих.
     - Да, она не протестантка, и она не богата. Так что же тебя отталкивает
больше, отец?
     Он ответил шепотом, слегка подавшись ко мне:
     - А  что больше  привлекает тебя? Мне  захотелось встать  и  уйти.  И я
сказал ему об этом.
     - Ты останешься и будешь вести себя, как мужчина.
     А как веду себя я? Как  мальчик?  Как девочка?  Как мышь? И я  не ушел.
Наверное, Сукин Сын получил от этого  огромное  удовлетворение. Еще  бы,  он
опять - в который раз! - побеждал меня.
     - Я только прошу тебя немного подождать,- сказал Оливер Бэрретт III.
     - Что значит "немного"?
     - Окончи школу Права. Истинное чувство выдержит испытание временем.
     - Конечно, выдержит, но какого черта я должен его испытывать?
     Думаю,  он понял  меня. Да, я сопротивлялся.  Сопротивлялся этой пытке:
его праву судить, его манере владеть и распоряжаться моей жизнью.
     - Оливер...- Он начал новый раунд.- Ты еще несовершеннолетний.
     -  Что значит "несовершеннолетний"? - Я  уже  терял  терпение.- В каком
смысле?
     - Тебе нет двадцати одного года, и с точки зрения закона ты еще не стал
взрослым.
     -  Да  я  в гробу  видал  твои  вшивые законы!  Возможно,  сидевшие  за
соседними  столиками услышали это мое высказывание. И, словно  в  противовес
моему крику, Оливер III произнес язвящим шепотом:
     - Повторяю - жениться  тебе не время. Если ты это сделаешь,  можешь  ко
мне не обращаться. Я даже не отвечу тебе, который час.
     Ну и плевать, если кто-нибудь нас услышит.
     - Да что ты можешь  знать о времени, отец?! Так я  ушел  из его жизни и
начал свою.

Глава 9

     Оставалась  еще  проблема  Крэнстона  (Род-Айленд)  -   этот  городишко
расположен немного дальше от Бостона,  чем Ипсвич, с той  лишь разницей, что
Ипсвич находится на севере, а Крэнстон - на юге.  После того, как знакомство
Дженнифер   с   ее  потенциальными   законными   родственниками  закончилось
катастрофой ("Как же мне их теперь называть  - внезаконными родственниками?"
- спросила она), я ожидал встречи с ее отцом без всякого энтузиазма. Я готов
был  мужественно  выдержать  шквал  любвеобильного  итало-средиземноморского
синдрома, осложненного еще и тем, что Дженни - единственный ребенок и к тому
же выросла без матери, а, следовательно, узы, связывающие ее с отцом, прочны
и  аномальны.  Я  готовился противостоять  любому  комплексу,  описанному  в
книжках по психологии.
     И, помимо всего  прочего, я был без денег.  В  самом  деле, представьте
себе на секунду некоего Оливеро Барретто, приятного итальянского мальчугана,
живущего   в  одном   из  кварталов  Крэнстона  (Род-Айленд).  Вот  он  идет
знакомиться  с  мистером  Кавиллери, который  добывает  свой  хлеб насущный,
работая городским шеф-пекарем, и вот он говорит:
     - Я хочу жениться на вашей единственной дочери Дженнифер.
     О чем  спросит  этот старик в первую очередь? Конечно, он не подвергнет
сомнению  любовь  Барретто  к  Дженнифер,  ибо знать Дженни  - значит любить
Дженни:  это  непреложная истина.  Нет,  мистер Кавиллери скажет  что-нибудь
вроде:
     - Барретто, а на что ты собираешься кормить мою дочь?
     Теперь  представьте  себе,   как  отреагирует  добропорядочный   мистер
Кавиллери, если Барретто проинформирует его о том, что все как раз  наоборот
и по крайней мере в течение  трех ближайших  лет  его дочь будет кормить его
зятя! После всего этого  любой на месте  добропорядочного мистера  Кавиллери
укажет  Барретто на  дверь  или  даже  выкинет  его  вон - разумеется,  если
Барретто не будет обладать моими габаритами...
     Ставлю на кон свою задницу, так и случится.
     Вот почему в тот воскресный майский день, когда мы ехали на юг по шоссе
95,  я  подчинялся каждому  ограничительному  знаку.  Дженни,  которая  уже
привыкла к  обычным  темпам  моей  езды,  пожаловалась, что  даже  там,  где
разрешено делать сорок пять миль в час, я ползу со скоростью сорок. Я сказал
ей, что машина барахлит, но она этому не поверила.
     - Расскажи мне об этом еще раз, Дженни. Терпеливость не входила в число
ее  добродетелей,  и  она   не   собиралась  крепить  мою  веру  в  себя  до
бесконечности, повторяя ответы на мои дурацкие вопросы.
     - Дженни, ну еще один раз, пожалуйста.
     - Я ему позвонила. Я ему все сказала. Он ответил "о'кэй". По-английски.
Можешь  не верить, но  я тебе уже говорила  и повторяю:  по-итальянски он не
знает ни черта, за исключением нескольких ругательств.
     - Допустим, но что тогда означает "о'кэй"?
     -  Ты хочешь сказать,  что в Гарвардскую Школу Права приняли  человека,
который не понимает, что такое "о'кэй"?
     -  Это  не юридический термин, Дженни.  Она  дотронулась до моей  руки.
Слава Богу, хоть это я еще понимал. Но мне все-таки требовались разъяснения.
Я должен знать, что меня ждет.
     - "О'кэй" можно понять и по-другому: "Ладно, так уж и быть, стерплю".
     В ее  сердце все  же нашлось место для сострадания, и  она повторила  в
энный  раз подробности  разговора с отцом. Он был  счастлив. На  самом деле.
Посылая ее в Рэдклифф, он и не ждал, что она вернется в Крэнстон и выйдет за
какого-нибудь соседского парня (который, между прочим, звал Дженни замуж как
раз перед ее отъездом). Сначала Фил  даже не поверил, что ее суженого  зовут
Оливер Бэрретт IV, и обратился к дочери с  убедительной просьбой не нарушать
Одиннадцатую Заповедь.
     - Это какую же? - спросил я ее.
     - Не дури отца своего! - О!
     - Вот и все, Оливер. Правда.
     - А он знает, что я бедный?
     - Да.
     - И его это не смущает?
     - Теперь по крайней мере у тебя с ним есть что-то общее.
     - Но ведь  он  бы  наверняка порадовался, если б у  меня  нашлась  пара
долларов, верно?
     - А ты бы не порадовался?
     Я заткнулся и всю оставшуюся дорогу молчал.
     Дженни  жила  на  улице  под названием  Гамильтон авеню, представлявшей
собой  ряд  деревянных  домов, перед  которыми  можно было  видеть множество
играющих детей и  несколько  чахлых  деревьев. Я медленно ехал вдоль  улицы,
выбирая место  для стоянки, и  чувствовал себя  так, как  будто находился  в
другой  стране. Прежде всего,  здесь  было очень много людей. Целые  семьи в
полном составе сидели  на  крылечках своих домов и  наблюдали, как я пытаюсь
припарковать свой  "эм-джи". Очевидно,  никакого  другого  более интересного
занятия в этот воскресный день после полудня у них не намечалось.
     Дженни выпрыгнула  из машины первой. В Крэнстоне  у  Дженни  проявились
какие-то  странные  инстинкты,  и  она  стала похожа на маленького  прыткого
кузнечика.  Когда  же  на  крылечках поняли,  кто  моя пассажирка,  раздался
единодушный  приветственный клич.  Услышав  эти  крики  восторга  по  поводу
прибытия Дженни, я засмущался и чуть было не остался в автомобиле. Увы, ведь
я даже отдаленно не напоминал гипотетического Оливеро Барретто!
     - Эй, Дженни! - смачно крикнула какая-то матрона.
     - Эй, миссис Каподилупо! - завопила в ответ Дженни.
     Я выкарабкался из машины, и все тут же уставились на меня.
     -  Эй,  а  это  кто?  -  заорала миссис  Каподилупо.  Не  очень-то  тут
церемонятся...
     - Да так, кое-кто!  - прокричала  Дженни  в  ответ. И это  удивительным
образом повлияло на мою уверенность в себе.
     - Ну  и ладно! - взревела  миссис Каподилупо.- Но вот девчонка  рядом с
ним - это кое-что!
     -   Он   знает,-  ответила   Дженни.   Затем  она  повернулась,   чтобы
удовлетворить  любопытство соседей  по  другую сторону  улицы.-  Он  знает,-
сообщила она целой ораве своих вновь прибывших болельщиков.
     Она  взяла меня за руку и, словно вводя в рай, повлекла по ступенькам к
дому номер 189-а по улице под названием Гамильтон Авеню.
     ...Момент был неловкий.
     Я просто стоял, а Дженни сказала:
     - Это мой отец.
     И Фил Кавиллери, крепко сбитый (приблизительно: рост 5 футов 9  дюймов,
вес 165 фунтов) пятидесятилетний обитатель Род-Айленда,  протянул мне  руку.
Рукопожатие у него было сильное.
     - Здравствуйте, сэр.
     - Фил,- поправил он меня.- Меня зовут Фил.
     - Фил, сэр,- повторил я, продолжая сжимать ему руку.
     Момент  был  ужасный.  Потому  что,  едва  отпустив  мою  руку,  мистер
Кавиллери повернулся к своей дочери и завопил:
     - Дженнифер!
     Какую-то  долю  секунды  ничего  не  происходило.  А  потом  они начали
обниматься. Крепко. Очень крепко.  Раскачиваясь  туда-сюда. Все, что  мистер
Кавиллери говорил далее, сводилось к повторению (теперь очень  тихому) имени
дочери: "Дженнифер". А все, что могла сказать в ответ его дочь, оканчивающая
с отличием Рэдклифф, составляло тоже одно слово: "Фил".
     Несомненно, я был здесь третьим лишним.
     В  тот  день меня  выручило  мое приличное  воспитание. Сколько раз мне
читали лекции о  том, что  нехорошо  разговаривать с набитым ртом. Фил и его
дочка  прямо-таки сговорились держать мое  ротовое  отверстие набитым, и я в
полном  молчании  поглотил  рекордное количество итальянских пирожных. После
этого я  пустился в  долгие рассуждения, подвергая  съеденное сравнительному
анализу  (а  съел я, боясь  обидеть хозяев,  по две штуки каждого  сорта - к
восторгу обоих Кавиллери).
     - С ним все о'кэй,- сказал Фил Кавиллери своей дочери.
     Что  бы  это  могло значить на этот раз?  Мне не  нужно было  объяснять
значение   слова   "о'кэй",   я  просто   хотел   знать:  которое   из  моих
немногочисленных  и  тщательно   продуманных   действий  снискало  мне   эту
вожделенную оценку?
     Может,  я  удачно  похвалил  пирожные?  А может  быть, понравилось  мое
рукопожатие? Что именно?
     - Я же  говорила тебе, что с  ним все о'кэй. Фил,- сказала дочь мистера
Кавиллери.
     - О'кэй-то о'кэй,- произнес ее отец,- но я должен был убедиться в этом.
И я убедился. Оливер?.. Теперь он обращался ко мне.
     - Да, сэр?
     - Фил.
     - Да, Фил, сэр?
     - С тобой все о'кэй.
     - Спасибо, сэр.  Я очень тронут.  Честное  слово. Вы же  знаете, как  я
отношусь к вашей дочери, сэр. И к вам, сэр...
     -  Оливер,-  перебила   меня  Дженни,-  да  кончай   ты   лепетать  как
недоделанный...
     - Дженнифер,- оборвал ее мистер Кавиллери,- ты могла бы воздержаться от
сквернословия! Все-таки этот сукин сын - наш гость!
     За обедом  (оказалось,  что пирожные  - всего лишь закуска) Фил всерьез
пытался поговорить со мной сами-знаете-о-чем. Ему в голову пришла совершенно
сумасшедшая мысль: способствовать  урегулированию отношений между  Оливерами
III и IV.
     - Давай я ему позвоню и поговорю с  ним, как отец с  отцом,- просил  он
меня.
     - Ну, Фил, это же бесполезная трата времени.
     - Но я не могу спокойно видеть, как родитель отрекается от собственного
ребенка, не могу!
     - Да, но ведь я тоже отрекаюсь от него, Фил.
     -  Чтобы  я больше  от  тебя  этого  не  слышал.- Он  начинал сердиться
по-настоящему.-  Отцовскую  любовь  надо  беречь  и  уважать.  Это   большая
редкость.
     -  Особенно  в  моем семействе,- заметил  я.  Дженнифер  хлопотала,  то
подавая, то унося  что-нибудь со стола, и поэтому в нашем разговоре почти не
участвовала.
     - Ну-ка, набери его номер,- повторил Фил.- Сейчас я этим займусь.
     - Нет, Фил. Между мной и моим отцом полное охлаждение.
     - Э, Оливер, он  оттает, можешь  мне поверить,  как только придет время
идти в церковь...
     В  эту минуту  Дженни,  расставлявшая  десертные тарелочки,  произнесла
коротко и зловеще:
     - Фил...
     - Да, Джен?
     - Насчет церкви...
     - Да?
     - М-м... мы к этому не очень-то хорошо относимся, Фил.
     -  Да  ну?  -  удивился мистер Кавиллери. И  затем, вероятно,  придя  к
неправильному выводу,  он начал извиняться  передо  мной.- Я... хм-хм...  не
имею в виду  обязательно католическую церковь, Оливер. Я имею в виду, что мы
католики,- Дженнифер, конечно, говорила тебе. Но я имею в виду твою церковь,
Оливер.  Могу поклясться, что  Господь  Бог  благословит  ваш союз  в  любой
церкви.
     Я  посмотрел  на Дженни,  которая,  по-видимому,  не  смогла разъяснить
своему отцу по телефону нашу точку зрения на этот жизненно важный вопрос.
     - Оливер,- объяснила она,- я не могла вывалить на него еще и это.
     -  Вы о чем? - спросил  неизменно  любезный мистер  Кавиллери.- Валите,
детки, валите. Валите на меня все, что у вас в голове.
     - Речь идет о  Божьем  благословении,  Фил,-  пояснила  Дженни,  отводя
взгляд.
     - Ну, Джен, дальше?..- произнес Фил, опасаясь худшего.
     - Ну,  понимаешь,  Фил,  мы  относимся к  этому  вроде как  негативно,-
объяснила Дженни и с мольбой посмотрела на меня.
     Я постарался приободрить ее взглядом.
     - К Богу? К Богу вообще? Дженни кивнула.
     - Можно, я объясню, Фил? - спросил я.
     - Пожалуйста, Оливер.
     -  Никто из нас двоих  не верит в Бога,  Фил. А лицемерами мы  быть  не
хотим. Я думаю, он принял сказанное только потому, что оно исходило от меня.
Дженни он мог бы, наверное,  ударить. Но теперь он был третьим лишним и даже
не решался поднять на нас глаза.
     - Хорошо,- проговорил он после  довольно долгого молчания,- могу я хотя
бы узнать, кто совершит этот обряд?
     - Мы сами,- ответил я.
     После новой длинной паузы он повторил: "Хорошо",-  и  обратился ко мне,
поскольку я собирался сделать карьеру в области юриспруденции, с вопросом: а
будет ли  такой брак - как бы  это выразиться -  законным? Дженни рассказала
ему,  что тот  обряд,  о котором идет речь,  будет  совершен  под присмотром
капеллана унитарной церкви колледжа ("А-а, капеллана",- пробормотал Фил), но
суть церемонии заключается в том, что мужчина и женщина сами обращаются друг
к другу.
     - Неужели и невеста говорит? - Почему-то именно это окончательно добило
его.
     -  Филипп,-  поинтересовалась его  дочь,- а  ты себе можешь представить
ситуацию, в которой я бы промолчала?
     -  Нет, детка,- ответил он,  с  трудом улыбнувшись.-  Думаю,  ты всегда
найдешь, что сказать.
     Когда мы возвращались  в Кембридж, я спросил Дженни, как, по ее мнению,
прошла встреча.
     - О'кэй,- сказала она.

Глава 10

     Мистер Уилльям Ф.  Томсон,  заместитель декана Гарвардской Школы Права,
не мог поверить своим ушам.
     - Я правильно вас понял, мистер Бэрретт?
     -  Да, сэр.- Мне было трудно в первый  раз произнести это.  И повторить
тоже было не легче.- В следующем году мне нужна стипендия, сэр.
     - Неужели?
     - Именно  поэтому  я  здесь,  сэр. Ведь вы же распоряжаетесь финансовой
помощью, не так ли, декан Томсон?
     - Да, но все это так странно... Ваш отец...
     - Он здесь ни при чем, сэр.
     -  Простите? -  Декан Томсон  снял  очки  и  начал протирать  их  своим
галстуком.
     - Между мной и моим отцом возникли некоторые разногласия.
     Декан снова  надел  очки  и  посмотрел  на  меня с  тем невыразительным
выражением, которому можно научиться, только став деканом.
     - Это весьма прискорбно, мистер Бэрретт,- произнес он.
     "Для  кого"?  -  хотелось  мне спросить.  Этот  парень, судя по  всему,
собирался отделаться от меня.
     - Да, сэр. Весьма  прискорбно. Но именно поэтому и пришел к вам, сэр. В
следующем месяце моя  свадьба. Все лето мы оба  собираемся  работать. Затем,
Дженни - это  моя  жена -  начнет преподавать в частной  школе. На жизнь нам
хватит, но на мое образование - нет. А плата у вас высокая, декан Томсон.
     -  М-да...- протянул  он и замолчал. Ему что, непонятно, куда  я клоню?
Тогда на кой черт я здесь?
     - Декан  Томсон,  мне нужна стипендия,-  повторил я. В третий  раз.- На
моем счете нет ни цента, а меня уже зачислили к вам в Школу.
     - А, да,- сказал мистер Томсон, пытаясь отвязаться от  меня  при помощи
бюрократических отговорок,-  срок для подачи  заявлений на финансовую помощь
уже давно истек...
     Чего  же еще хочет этот  ублюдок?  Скандальных подробностей? Или, может
быть, скандала?
     - Декан Томсон, когда  я просил зачислить меня в Школу,  я еще не знал,
что так случится.
     -  Совершенно верно,  мистер Бэрретт,  но должен сказать вам,  что,  по
моему  мнению, нашей администрации не пристало вмешиваться в семейную ссору.
Притом весьма прискорбную.
     - О'кэй, декан,-  проговорил я,  вставая.- Я вижу, на что вы намекаете.
Но  я не  собираюсь целовать задницу моему  отцу  для  того,  чтобы вы могли
получить для вашей Школы что-нибудь наподобие Бэрретт Холла.
     Уходя, я слышал, как декан Томсон пробормотал:
     - Это несправедливо.
     И я был с ним полностью согласен.

Глава 11

     Дженнифер получила свой  диплом в среду. Многочисленные родственники из
Крэнстона, Фолл Ривера и даже  одна тетка из Кливленда съехались в Кембридж,
чтобы присутствовать на церемонии. Мы  заранее договорились,  что  Дженни не
будет надевать  кольцо  и представлять меня  в качестве своего жениха, чтобы
никто не обиделся, не получив приглашения на нашу скорую свадьбу.
     -  Тетя  Клара,  это  мой  друг  Оливер,-  говорила  Дженни,  неизменно
добавляя: - Он еще не окончил колледж.
     Родственники могли  сколько угодно шептаться, пихать друг друга локтями
и тайно сплетничать, но им так и не удалось выпытать  никакой  специфической
информации  ни у меня, ни у Дженни, ни  у Фила  (который, как я догадываюсь,
был счастлив избежать дискуссии на тему о любви двух атеистов).
     В четверг я  все-таки догнал Дженни,  получив свой диплом  об окончании
Гарварда "с отличием", так же, как и она...
     Мне ничего не было известно о присутствии на церемонии Оливера Бэрретта
III.  Утром Актового Дня [9] более семнадцати тысяч запрудили Гарвард
Ярд,  а   я,   естественно,   не   разглядывал  толпу  в   бинокль.  Билеты,
предназначенные для  родителей,  я отдал Филу и  Дженни. Конечно, как бывший
гарвардец,  Камнелицый   мог  пройти  без  приглашения   и  сесть  вместе  с
выпускниками 1926 года. Но, впрочем, зачем ему  все это? Разве  что  банки в
этот день были закрыты?
     Мы поженились в воскресенье. Никто из  родственников Дженни приглашения
не  получил  -  для  них,  истовых  католиков, наш  отказ  от  традиционного
благословения  во имя Отца,  и  Сына, и Святого  Духа  было бы  мучительным.
Бракосочетание  происходило  в  Филлипс  Брукс  Хаус   -  старинном  здании,
расположенном в северной части Гарвард Ярда, а вел церемонию Тимоти Бловелт,
капеллан  унитарной церкви колледжа.  Присутствовал  Рэй  Стрэттон, и еще  я
пригласил моего старого школьного друга  Джереми Нэйхема - в  свое время  он
предпочел Амхерст  Гарварду. Дженни попросила прийти свою подружку из Бриггс
Холла, а также - может быть,  по какой-то сентиментальной прихоти - ту самую
здоровенную  нескладную  девицу,  которая дежурила с  ней  в библиотеке день
нашего  знакомства.  И, конечно. Фила.  Я  поручил  Фила Рэю Стрэттону - ну,
чтобы он  особо не дергался, если это вообще возможно  в такой момент. Хотя,
надо  сказать, и сам Стрэттон не был воплощенным спокойствием! Эти двое явно
чувствовали себя  неуютно, и  каждый из них молчаливо усиливал предубеждение
другого,  что эта свадьба, устроенная на манер  "сделай  сам" (как выразился
Фил),  должна  вылиться  (как предсказывал  Стрэттон)  в  "чудовищный  фильм
ужасов".  И все  это лишь  потому, что я  и Дженни хотели сказать друг другу
несколько слов!
     - Готовы ли вы? - спросил мистер Бловелт.
     - Да,- ответил я за нас обоих.
     - Друзья,- обратился мистер  Бловелт ко всем остальным.-  Мы  собрались
здесь,  чтобы  стать  свидетелями  того, как две жизни соединятся в  брачном
союзе. Давайте вслушаемся в те слова, которые они решили прочесть друг другу
в  этот  священный  миг.  Сначала  невеста.  Дженни  повернулась  ко  мне  и
продекламировала заранее выбранное е