рхней ступеньке лестницы  кто-то сидит. Наверное,  это
галлюцинации, подумал я, ведь фигура не двигается.
     Но это была Дженни.
     Это она сидела на верхней ступеньке.
     Я  слишком  устал,  чтобы  паниковать,  и  чувствовал  слишком  большое
облегчение, чтобы радоваться...
     - Джен?
     - Олли?
     Мы  оба говорили так тихо и спокойно, что было невозможно понять, какие
чувства скрываются за нашими словами.
     -  Я  забыла ключ,- сказала Дженни. Я  стоял у подножия лестницы, боясь
спросить, сколько времени она уже здесь сидит. Я только знал, что я поступил
с ней ужасно.
     - Дженни, прости меня...
     - Замолчи.- Она прервала мои извинения, а потом произнесла  очень тихо:
- Любовь - это когда не нужно говорить "прости".
     Я помчался вверх по ступенькам - туда, где она сидела.
     - Я хочу лечь спать. О'кэй? - сказала она.
     - О'кэй.
     Мы пошли к себе  в квартиру. Когда мы  раздевались, она подняла глаза и
сказала, успокаивая меня:
     - Я говорила правду, Оливер.

Глава 14

     Письмо пришло в июле. Оно было отправлено из Кембриджа в Деннис Порт, и
поэтому  я  узнал обо  всем  с  опозданием  приблизительно  на один день.  Я
бросился  туда, где Дженни присматривала за детьми, игравшими в футбол  (или
еще во  что-то), и  сказал в  своей обычной манере, подражая  Богарту
[14]:
     - А ну пошли.
     - Что?
     - А ну  пошли,- повторил я приказным тоном  и направился к воде. Дженни
последовала за мной.
     - Что происходит, Оливер? Объясни, пожалуйста. Ну, ради Бога!
     - В лодку, Дженнифер! - повелел я, простирая вперед руку. В кулаке было
зажато письмо, но Дженни его не заметила.
     -  Оливер, я же не  могу  оставить детей  без присмотра,-  протестовала
Дженни, послушно ступая  на борт.- Черт  возьми, Оливер, да объясни, в конце
концов, в чем дело!
     Мы были уже в нескольких сотнях ярдов от берега.
     - Мне надо тебе кое-что сказать,- сообщил я.
     - А что, ты не мог сказать мне об этом на берегу? - завопила она.
     - Нет, черт побери!  - проорал я  в ответ. Никто из нас не сердился, но
было  ветрено, и приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга.- Я  хотел
остаться с  тобой наедине. Посмотри, что у меня есть.- Я взмахнул конвертом,
и она тут же узнала фирменный знак.
     - О, Гарвардская Школа Права! Тебе что, дали пинка под зад?
     - Думай еще, жизнерадостная сучка! - рявкнул я.
     - Тебя признали первым среди выпускников! - осенило ее.
     Мне стало неловко.
     - Почти. Третьим.
     - О-о,- протянула она.- Всего лишь третьим?
     -  Послушай, но  это значит, что  моя фамилия все равно попадает в этот
недоделанный "Юридический Вестник"! - прокричал я.
     Она сидела с абсолютно ничего не выражающим лицом.
     - Господи Иисусе, Дженни,- захныкал я,- ну скажи хоть что-нибудь!
     - Не раньше, чем я узнаю, кто стал первым и вторым,- процедила она.
     Я надеялся обнаружить на ее лице хоть  тень улыбки, которую пока еще ей
удавалось сдержать.
     - Ну, Дженни...- молил я.
     - Мне пора. До свидания,- сказала она и тут же прыгнула в воду.
     Я нырнул за ней, и в  следующий миг мы оба хихикали, уцепившись за борт
лодки.
     - Эй! -  Мне захотелось поделиться с ней одним остроумным наблюдением.-
Из-за меня ты бросилась за борт.
     - Не выпендривайся,- ответила она.- Третий - это всего лишь третий.
     - Знаешь что, стерва?
     - Что, недоносок?
     - Я чертовски многим обязан тебе,- серьезно закончил я.
     - А вот и неправда, ублюдок, неправда,- отозвалась она.
     - Неправда? - переспросил я, несколько озадаченный.
     - Ты обязан мне всем,- сказала она. В ту ночь мы просадили двадцать три
доллара, объевшись  омарами в одном модном ресторане в Ярмуте. Однако Дженни
отложила вынесение  окончательного приговора до  тех пор, пока не выяснится,
кто те  два джентльмена,  которые, как  она выразилась,  "положили  меня  на
лопатки".
     Как это ни глупо звучит, но я был настолько в нее влюблен, что, едва мы
вернулись  в Кембридж, я  тут же кинулся  выяснять, кто они - те  два парня,
обошедшие  меня. Я почувствовал облегчение,  когда обнаружил,  что первым  в
списке шел Эрвин Блэсбенд, выпускник Сити Колледж 1964 года, дохлый очкастый
книгоед,  совершенно  не  в  ее  вкусе,  а  парнем номер два оказалась Белла
Ландау,  выпускница Брин Мор 1964 года. Все складывалось к лучшему. Особенно
то, что  Белла  Ландау была  довольно-таки фактурна  (насколько вообще может
быть  фактурна  правоведка).  Теперь  я   мог  немножко  подразнить   Дженни
подробностями того,  что творится  вечерами  в  Гэннетт Хаус  - здании,  где
размещался  "Юридический  Вестник".  А  ведь  и  в  самом  деле  мы  нередко
засиживались допоздна. Сколько раз я приходил домой в два или три часа ночи!
Подумайте только: шесть лекций плюс редактирование в "Юридическом Вестнике",
да плюс еще тот факт, что я писал  статью для  одного из  номеров "Вестника"
(Оливер   Бэрретт  IV.  "Юридическая  помощь   беднейшим   слоям  городского
населения: на материале исследования района Роксбери, г. Бостон"; ГЮВ
[15], март, 1966 г., стр. 861-908).
     -  Хорошая   статья.  Действительно,  хорошая  статья,-  несколько  раз
повторил старший редактор Джоэл Флейшман.
     По совести  говоря,  я  ожидал  более  членораздельного комплимента  от
парня, собирающегося в следующем году стать помощником судьи Дугласа, но это
единственное,  что  он  смог выдавить  из  себя,  просматривая окончательный
вариант моей статьи. Господи, а Дженни уверяла меня, что вещь "острая, умная
и  действительно  хорошо  написана".  Неужели  Флейшман  не мог  сказать мне
что-нибудь в этом роде?
     - Флейшман считает, что это хорошая статья, Джен.
     - Боже,  неужели  я прождала тебя почти до утра, чтобы услышать  ЭТО? -
возмутилась она.- Разве он не стал комментировать твою методику, стиль - или
еще что-нибудь?
     - Нет, Джен. Он просто назвал статью хорошей.
     - В таком случае, почему тебя так долго не было? Я подмигнул ей.
     - Никак не мог закончить одно дельце с Беллой Ландау.
     - Да ну?
     Тона я не уловил.
     - Ты что, ревнуешь? - спросил я с надеждой.
     - Нет, ноги у меня гораздо лучше,- ответила она.
     - А ты умеешь составлять исковые заявления?
     - А она умеет готовить спагетти?
     - Да. Между  прочим, именно спагетти она и  принесла сегодня  вечером в
Гэннетт Хаус. Все сказали, что ее спагетти так же хороши, как твои ноги.
     Дженни кивнула:
     - Еще бы!
     - Ну, и что ты на это скажешь? - поинтересовался я.
     - Скажу: "А кто платит за квартиру - Белла Ландау?"
     - Вот черт! -  воскликнул я.- Ну  почему я никогда не могу остановиться
именно в тот момент, когда я впереди?
     -  Потому что  ты  никогда не бываешь впереди,  Преппи,-  ответила  моя
любящая жена.

Глава 15

     Так мы закончили Школу Права.
     Эрвин, Белла и я были названы лучшими  выпускниками Школы. Пришло время
нашего  триумфа.  Тесты,  серьезные  деловые  предложения.  Встречные  иски.
Надувание щек.  Куча  работы.  Повсюду  мне  мерещились  призывные  надписи:
"Поработай у нас, Бэрретт!"
     Но я  твердо  следовал вдоль линии, отмеченной "зелененькими". Не такой
уж  я болван, чтобы согласиться на престижное место клерка при  каком-нибудь
судье  или пойти в  государственное учреждение  типа Министерства юстиции. Я
искал денежную работу, которая раз и навсегда исключила бы из нашего чертова
лексикона эту подлую фразу: "Где бы перехватить?"
     ...Особо   интригующее   предложение  поступило  от   одной   фирмы  из
Лос-Анджелеса.  Посредник,  назовем его  некто  Мистер  Х (так  спокойнее!),
твердил мне:
     - Слушай, Бэрретт, мой мальчик,  с  ЭТИМ у нас все в  порядке. В  любое
время суток. Если захочешь, доставят прямо в контору.
     И  не то  чтобы нас  очень  тянуло  в Калифорнию, но  хотелось все-таки
знать, что  Мистер  Х подразумевает под  "ЭТИМ". У меня  с  Дженни появилась
целая масса  совершенно  безумных  догадок  на  этот счет, но,  видимо,  для
Лос-Анджелеса они были недостаточно безумны. (В конце концов, я отделался от
Мистера  X,  сказав  ему,  что  "ЭТО" меня  абсолютно  не  волнует.  Он  был
ошеломлен.)
     На самом деле мы уже приняли решение остаться на Восточном побережье: у
нас  было  предостаточно  заманчивых  предложений  из Бостона,  Нью-Йорка  и
Вашингтона. Одно  время  Дженни думала, что нам подойдет округ Колумбия ("Ты
можешь попасть  в Белый дом, Ол"),  но  меня больше  тянуло  в  Нью-Йорк.  И
посему, с благословения моей  жены, я наконец  сказал "да" конторе Джонса  и
Марша   -  престижной  фирме  (Марш  некогда  был  генеральным  прокурором),
специализирующейся на защите гражданских свобод ("Надо же, ты сможешь делать
добро и  карьеру  одновременно",-  сказала Дженни). К  тому же они  прилично
попыхтели, чтобы уболтать меня: старик Джонас прикатил в Бостон, потащил нас
обедать в Пьер Фор, а потом прислал Дженни цветы.
     Целую  неделю  Дженни  ходила, распевая  куплет,  начинавшийся  словами
"Джонас,  Марш  и Бэрретт".  Я посоветовал ей  не  опережать события, а  она
посоветовала мне не  выпендриваться,  потому что, по ее  мнению,  у  меня  в
голове крутился тот же самый мотив. Должен признаться, что она была права.
     Впрочем,  позвольте  довести  до  вашего  сведения, что  Джонас и  Марш
положили  Оливеру  Бэрретту  IV 11  800  долларов  в  год  - никто из  наших
выпускников не получил такого головокружительного жалованья.
     Как  видите, третьим я  оказался только  с  точки  зрения успеваемости.


Глава 16

     ИЗМЕНЕНИЕ АДРЕСА:
     С 1-го июля 1967 года
     мистер и миссис Оливер Бэрретт IV
     проживают по адресу:
     263, 63-я Ист Стрит, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк 10021.

     - Это звучит так, будто мы с тобой нувориши,- огорчилась Дженни.
     - Но мы  ведь и есть нувориши,- настаивал я. И еще один  факт  усиливал
мою  эйфорию:  сумма, которую мы ежемесячно выкладывали за мою новую машину,
была - черт подери - почти равна  той, что мы платили за всю нашу квартиру в
Кембридже!  От нас  до конторы Джонаса и  Марша идти было минут десять,  или
точнее шествовать, ибо я предпочитал  именно эту разновидность передвижения.
На таком же расстоянии от нашего  дома  находились  шикарные магазины  вроде
Бонвита, и я потребовал, чтобы моя жена, паршивка этакая, немедленно открыла
счет и начала тратить деньги.
     - Ну для чего, Оливер?
     -  Для  того,  черт  возьми,  Дженни,   что  я  хочу,  чтобы  ты   меня
использовала!
     В Нью-Йорке  я  вступил в Гарвардский  Клуб по рекомендации  - Рэймонда
Стрэттона, выпускника 1964 года,  только что  вернувшегося к цивильной жизни
после того, как он вроде бы подстрелил вьетнамца. ("Вообще-то не уверен, что
это был вьет. Я просто услышал шум и пальнул по кустам".) Мы с Рэем играли в
сквош, по крайней мере, три раза в неделю, и я дал себе слово через три года
стать чемпионом  Клуба.  Мы  перебрались  в  Нью-Йорк  летом (перед этим мне
пришлось  зубрить, как  проклятому,  чтобы сдать экзамены  для вступления  в
адвокатуру Нью-Йорка). Нас начали приглашать на уик-энды.
     -  Пошли их на хрен, Оливер. Я не хочу тратить целых два дня в  неделю,
чтобы канителиться с этими занудными полудурками.
     - О'кэй, Джен, но что я должен им сказать?
     - Ну скажи, например, что я беременна.
     - Правда? - спросил я.
     - Нет, но если на  уик-энд мы останемся дома,  это, может быть,  станет
правдой.
     Мы  даже  выбрали имя. То есть выбрал я, и Дженни, в конце  концов,  со
мной согласилась.
     - Эй, а ты не будешь смеяться? - спросил ее я,  впервые коснувшись этой
темы.
     В  этот момент она возилась на нашей  кухне, выдержанной  в  изысканных
желтых тонах и оснащенной даже посудомоечной машиной.
     - Над чем? - поинтересовалась она, не прекращая резать помидоры.
     - Я пришел к выводу, что мне нравится имя Бозо,- ответил я.
     - Ты что, серьезно? - спросила она.
     - Серьезно. Классное имя.
     - Ты хочешь назвать нашего ребенка Бозо? - переспросила она.
     -  Да.  Хочу.  Честное  слово,  Дженни.  Знаешь,  это отличное имя  для
будущего чемпиона.
     - Бозо Бэрретт.- Она как бы попробовала это имя на вкус.
     -  Господи Боже мой,  он  будет невероятным  громилой,- продолжал я,  с
каждым словом  все  больше  убеждая  в  этом  самого  себя.-  Бозо  Бэрретт.
Непрошибаемый полузащитник непобедимой Гарвардской сборной.
     -  Да...  Но,  Оливер, предположим -  ну,  просто  предположим,-  что у
ребенка будет неважно с координацией движений?
     - Это невозможно, Джен, у нас слишком хорошие гены. Правда.
     Я  действительно не шутил. И даже важно шествуя на  работу, я продолжал
грезить о нашем будущем Бозо.
     За обедом я снова вернулся к этой теме. Кстати, мы  купили великолепный
сервиз из датского фарфора.
     - Бозо вырастет громилой с прекрасной координацией,- сообщил я Дженни.-
А  если  у него будут твои руки,  мы  сделаем  из него  не  полузащитника, а
защитника.
     На лице Дженни появилась усмешка, извещавшая о том, что она подыскивает
какое-нибудь ехидное словечко, чтобы  разрушить мою идиллию. Но,  видимо, не
придумав  никакого  по-настоящему   убийственного   аргумента,  она   просто
разрезала пирог и положила мне кусочек. И стала слушать дальше.
     -  Ты только подумай, Дженни,- продолжал я даже с набитым ртом.- Двести
сорок фунтов виртуозного мордоворотства.
     -  Двести  сорок  фунтов? - сказала она.-  В наших  генах не обнаружено
ничего такого, что говорило бы о двухстах сорока фунтах, Оливер.
     -  А мы  его  будем  откармливать, Джен.  "Хай-Протин",  "Нутрамент"  -
запихнем в него все витамины, которые только известны науке.
     - Ну да? А если он не захочет их есть, Оливер?
     - Он будет их есть, черт его побери! - Я уже начал слегка заводиться, и
во мне поднималось раздражение на этого парня, который скоро усядется за наш
стол и не захочет поработать на мою мечту и  стать триумфом мускулатуры.- Он
будет есть, иначе я набью ему морду.
     Тут Дженни посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась.
     -  Не набьешь,  если в нем  будет  двести  сорок фунтов, ни  за что  не
набьешь.
     -  М-да.-  Это  на  мгновение  слегка  охладило  мой  пыл, но  я быстро
нашелся.- Постой, он же не сразу наберет двести сорок фунтов!
     - Разумеется,- согласилась  Дженни и погрозила мне ложкой,- но когда он
наберет  их -  тогда беги без  оглядки,  Преппи!  -  И  она  засмеялась, как
сумасшедшая.
     Это было действительно забавно,  и в моем мозгу возникла такая картина:
этакий  младенец, двести сорок фунтов весом,  путаясь в пеленках, гонится за
мной по Центральному Парку и орет:
     - Не груби моей мамочке,  Преппи! Господи, одна надежда на Дженни - она
не позволит Бозо размазать меня по стенке!

Глава 17

     Сделать ребенка, оказывается, не так-то просто.
     Вот  ирония  судьбы:  в  первые  годы  своей  сексуальной  жизни  парни
озабочены исключительно тем, как бы их  подружки не залетели (в свое время я
тоже поваландался с презервативами), а потом все  наоборот - на них  находит
какое-то маниакальное желание зачать потомство.
     Да,   это   желание  может  стать  навязчивой  идеей,   и  тогда  самый
замечательный аспект  вашей счастливой  семейной жизни лишается  главного  -
внезапной естественности. То  есть, я хочу сказать, что программирование (на
ум  сразу  приходит какая-то  машина) - так вот,  мысленное программирование
будущего  акта любви в  соответствии с правилами, календарями,  определенной
стратегией  ("Наверное,  лучше завтра утром,  Ол?") может  стать  источником
дискомфорта, отвращения и ужаса, в конце концов...
     ...Когда видишь,  что твоя любительская  квалификация и здоровые (будем
надеяться!)  усилия  не решают  проблем  "плодитесь  и размножайтесь", то  в
голову лезут самые чудовищные мысли.
     - Я надеюсь, Оливер, вы понимаете, что  "бесплодие" и "бессилие" - вещи
совершенно  разные,- так  успокоил  меня  доктор Мортимор  Шеппард  во время
нашего  первого  разговора, когда  мы с Дженни, наконец,  решили  показаться
специалисту.
     -  Он  понимает это,  доктор,- ответила за меня Дженни,  прекрасно зная
(хотя  я  даже никогда не  упоминал  об  этой проблеме),  что мысль  о  моем
бесплодии  - вероятном  бесплодии - может меня доконать. И в  голосе ее даже
послышалась надежда  на то, что если и  обнаружится какое-то отклонение, то,
вероятно, у нее самой.
     Но  доктор, просветив нас на предмет самого худшего, затем сообщил, что
скорей  всего мы в  порядке  и  что,  очевидно,  в  ближайшее  время  станем
счастливыми   родителями.   Но,  разумеется,   нам   придется   пройти  кучу
обследований. Сдать все анализы. И так далее - просто не хочется перечислять
все неприятные подробности такого рода обследований.
     Нас обследовали  в понедельник.  Дженни -  днем,  а меня - после работы
(дел в конторе было невпроворот). Доктор Шеппард пригласил Дженни еще раз  в
пятницу  на той  же  неделе, объяснив, что  его  медсестра,  кажется, что-то
перепутала, и он  должен перепроверить кое-что. Когда Дженни  рассказала мне
об этом повторном визите, я заподозрил, что отклонение от нормы нашли у нее.
Наверное, она думала о том же. Вся эта история с невнимательной сестрой была
слишком примитивна.
     Когда доктор Шеппард  позвонил мне в контору Джонаса и Марша, я был уже
почти уверен в этом.
     -  Пожалуйста, зайдите ко мне по дороге домой. Услышав, что говорить мы
будем  вдвоем, без Дженни ("Я  уже  сегодня  беседовал с миссис Бэрретт"), я
укрепился в своих подозрениях.  У  Дженни не будет детей.  Впрочем, не делай
преждевременных  выводов,  Оливер,  не  забывай, что Шеппард  рассказывал  о
разных   методах   лечения,   например,   о   хирургической   коррекции.  Но
сосредоточиться я не мог, и  ждать до пяти часов казалось глупостью. Поэтому
я позвонил Шеппарду и попросил принять меня пораньше. Он ответил о'кэй.
     - Ну и чья это вина? - спросил я напрямик.
     - Я бы не сказал, что это "вина", Оливер,- ответил он.
     - Ну хорошо, тогда у кого из нас, в таком случае, нарушены функции?
     - У Дженни.
     Я  был более или менее  готов  к такому  ответу, но категоричность тона
доктора поразила меня. Он больше ничего не стал говорить, и я  решил, что он
хочет послушать меня.
     -  Ладно, тогда мы кого-нибудь  усыновим. Ведь главное -  что мы  любим
друг друга, верно? И тогда он сказал мне:
     - Оливер, все гораздо серьезнее. Дженни тяжело больна.
     - Объясните мне, пожалуйста, что значит "тяжело" больна?
     - Она умирает.
     - Но это невозможно,- сказал  я. Я ждал - вот сейчас доктор признается,
что все это просто-напросто шутка.
     - Она умирает, Оливер,- повторил он.-  Мне жаль, но  я вынужден сказать
об этом.
     Я  начал  убеждать его,  что  это  какая-то ошибка,  возможно,  идиотка
медсестра  снова  что-нибудь  перепутала  и  дала  ему  не тот рентгеновский
снимок.  Он  отвечал мне со  всем сочувствием, на какое только был способен,
что трижды посылал кровь Дженни на анализ. Так что диагноз абсолютно точный.
Впрочем,  он может направить нас  -  меня  и  Дженни  -  на  консультацию  к
гематологу. Порекомендовать...
     Я  поднял  руку, и он остановился. Мне хотелось  посидеть молча минуту.
Просто помолчать и окончательно осознать,  что случилось.  И вдруг я подумал
вот о чем.
     - А что вы сказали Дженни, доктор?
     - Что у вас обоих все в порядке.
     - И она поверила?
     - Думаю, да.
     - Но ведь ей придется об этом сказать? Когда?
     - Это зависит только от вас.
     Только от меня... Боже, в тот миг мне не хотелось жить!
     Врач объяснил мне, что терапевтическое лечение при  той форме лейкемии,
которая обнаружена у Дженни,- всего лишь временное облегчение страданий. Да,
можно уменьшить боль, замедлить развитие недуга, но повернуть болезнь вспять
нельзя.  Так  что  решать мне.  Впрочем,  он  не  настаивает  на нем