му  в
глаза, был курс акций Миссисипской  стальной  компании:  они  котировались
вечером почти на двадцать пунктов ниже, чем утром!
   Даже голые цифры говорили ему о многих трагедиях: он  представлял  себе
торжествующих  и  отчаявшихся  пайщиков.  Казалось,  титаны  развоевались.
Оливер сумел вовремя сориентироваться. А Прайс и Райдер? Монтегю знал, что
большая часть акций Прайса была заложена в Готтамском тресте.  Что  теперь
будет с ним и с Северной Миссисипской железной дорогой?
   Столбцы вечерних газет были полны сенсациями. Они сообщали о  том,  что
почва   ускользала   из-под   ног    Миссисипской    стальной    компании.
Распространялись самые невероятные слухи. Компания  значительно  превысила
свои  финансовые  возможности;  говорили,  что  ее  служащие  погрязли   в
спекуляциях, что компания не будет  в  состоянии  выплатить  причитающиеся
держателям акций за четверть года проценты  и  необходимо  будет  учредить
опеку. Намекали, что компания перейдет в  руки  Стального  треста.  Однако
такого рода слухи энергично опровергались служащими треста.
   Все произошло так внезапно, словно разразилась гроза среди ясного неба.
Монтегю был потрясен. Для него мало значило, что сам  он  был  теперь  вне
поля боя и что лично ничего не теряет. Он походил  на  человека  во  время
землетрясения, который внезапно увидел перед собой разверзнувшуюся  землю.
Хотя Аллан и чувствовал себя в безопасности, он не мог уйти от того факта,
что трещину дала та самая земля, на которой ему придется провести  остаток
жизни, и что новая пропасть может разверзнуться как раз под его ногами.
   Монтегю не видел ни малейшего шанса спасения для Прайса и  Райдера;  он
считал их совершенно уничтоженными и не удивился, если бы прочел, что  они
обанкротились.  Но  эти  люди,  видимо,  выдержали  не  одну   бурю.   Все
ограничилось только слухами. Акции Миссисипской стальной компании  тем  не
менее больше не поднимались. Аллан заметил, впрочем, что и акции  Северной
Миссисипской железной дороги понизились на восемь - десять пунктов.
   Это было время великого волнения в финансовом мире. Все  лето  фондовую
биржу трясло как в лихорадке. Казалось, что финансовые тузы и  управляющие
железными дорогами взяли за правило предсказывать общее  разорение  каждый
раз, когда им приходилось произносить спичи на банкетах.
   Никто, однако, не мог понять причин кризиса. Одни утверждали, что виной
всему речи президента страны, его атаки на  крупных  капиталистов.  Другие
считали,  что  мировой   капитал   был   истощен   непрерывными   войнами,
землетрясениями и пожарами. Третьи  жаловались  на  недостаток  средств  у
правительства. Неоднократно среди общего  шума  раздавался  трезвый  голос
какого-нибудь  радикала,  заявлявшего,  что   падение   курса   вызывалось
преднамеренно, но подобное мнение казалось до того нелепым,  что  его  или
встречали насмешками, или вовсе не обращали на него внимания. Что касается
Монтегю, то мысль о том, что в стране  имеются  люди,  способные  изменить
положение на рынке и беззастенчиво  использующие  колебания  цен  в  своих
целях, казалась ему совершенно абсурдной.
   Как-то раз вечером он разговорился об этом  с  майором  Винейблом.  Тот
просто посмеялся над ним. Майор назвал десять - двенадцать лиц - среди них
Уотермана, Дюваля, Уаймана, - которые заправляли большей частью  банков  в
столице. Им были также подвластны  три  крупнейших  страховых  общества  с
капиталом  в  четыреста  или  пятьсот  миллионов  долларов;  один  из  них
контролировал  крупную  трансконтинентальную  железную   дорогу,   которая
придерживала двадцать - тридцать миллионов для спекуляций с акциями.
   - Если двое или трое из этих господ захотят, - заявил майор, - то они в
один день затормозят всю финансовую деятельность страны. Если они  поведут
наступление на какие-либо фонды, то  могут  понизить  стоимость  акций  до
любых пределов.
   - Но как же они могут это сделать? - поинтересовался Монтегю.
   - Таких возможностей у них  более  чем  достаточно.  Вы  заметили,  что
последний крупный кризис начался при  крайней  нехватке  денег,  какой  уж
много лет не видели на  Уолл-стрите.  Теперь  представьте  себе,  что  эти
господа сосредоточили большие финансовые  средства  и  договорились  между
собой изъять их из оборота в условленное время. Представьте себе, что и их
собственные банки, и банки, директора которых подкуплены ими, и  страховые
общества, которыми они  заправляют,  сделают  то  же  самое!  Можете  себе
вообразить, как все бросятся добывать деньги, искать займы.  И  при  такой
нервозной обстановке, при почти  полном  отсутствии  кредита.  Причем  это
вспыхивает в массовом масштабе, - разве вам не ясно, к чему все это  может
привести?
   - Это похоже на игру с огнем, - заметил Монтегю.
   - Опасность, однако, не так велика, как можно предположить,  -  ответил
майор. - Наше спасение в том, что крупные  финансовые  воротилы  не  могут
поладить между собой. Уотерман, например, добился займа в десять миллионов
от казначейства. Уайман, напротив, добивается повышенных цен  и  берет  на
Уолл-стрите  ссуду  в  пятнадцать  миллионов.  Здесь  в  городе  не  менее
двенадцати крупных банковских трестов.
   - И они соперничают друг с другом? - спросил Монтегю.
   - Конечно, -  отвечал  майор,  -  например,  борются  за  контроль  над
иногородними банками. Все банки страны отправляют избыточную  часть  своих
капиталов в Нью-Йорк, что составляет около четырехсот - пятисот  миллионов
долларов, то есть огромную сумму. Многие крупные банки финансируют до двух
тысяч различных учреждений, и на этой  почве  процветает  самая  отчаянная
конкуренция. Короче, происходит ожесточенная схватка.
   - Все ясно, - сказал Монтегю.
   - Только на одном все банки сошлись, - продолжал Винейбл,  -  на  своей
ненависти к независимым банкам. Дело в  том,  что  крупные  банки  обязаны
иметь в наличии двадцать пять процентов своего капитала, в  то  время  как
независимые - только пять, благодаря  этому  оборот  средств  у  последних
быстрее,  они  выплачивают  четыре  процента  по  вкладам,   широко   себя
рекламируют  и  вытесняют  монополистов.  Их  около  пятидесяти  в   одном
Нью-Йорке, и в их руках  сосредоточивается  около  миллиарда  долларов.  И
прошу вас запомнить мои слова: из-за этого вскоре прольется кровь.
   Монтегю было суждено вспомнить это пророчество.
   Через несколько дней произошел случай, который  пролил  новый  свет  на
положение вещей. Однажды после обеда к Аллану пришел Оливер. Он  принес  с
собой письмо.
   - Аллан, - сказал он, - что ты об этом думаешь?
   Монтегю взглянул на письмо. Оно было от Люси Дюпре.
   "Мой  дорогой  Олли,  -  прочитал  он,   -   я   оказалась   в   весьма
затруднительном положении, так как одна денежная операция,  на  которую  я
рассчитывала, не удалась. Все средства, с которыми я приехала в  Нью-Йорк,
на исходе. Теперь мое положение довольно тяжелое. У меня  имеется  вексель
на сто сорок тысяч долларов, выданный мне  Стенли  Райдером  в  уплату  за
акции. Он подлежит оплате через три месяца. Мне пришло в голову,  что  вы,
быть может, знаете кого-нибудь,  кто  мог  бы  учесть  или  выкупить  этот
вексель. Я была бы очень рада отдать его за сто тридцать тысяч. Прошу вас,
сохраните все это между нами".
   - Как ты думаешь, что все это значит? - спросил Оливер.
   Аллан пристально посмотрел на него.
   - Право, мне нечего сказать.
   - Много ли было у Люси денег, когда она приехала сюда?
   - Три или четыре тысячи долларов. А затем она получила еще десять тысяч
от Стенли Райдера при продаже своих акций.
   - Не могла же она так много израсходовать! - воскликнул Оливер.
   - Она  могла  куда-нибудь  поместить  свои  деньги,  -  сказал  Монтегю
задумчиво.
   - Да никуда она их не помещала! - воскликнул Оливер.
   - Но не это меня смущает, - заметил  Монтегю.  -  Я  не  пойму,  почему
Райдер сам не учтет этот вексель?
   - Вот именно! Почему он разрешил Люси пустить его вексель в продажу?
   - Возможно, он об этом даже не знает. По-видимому, она держит свои дела
в тайне от него.
   - Чепуха, - возразил Оливер. - Я ничему этому не верю. Я думаю, все это
происки самого Райдера!
   Монтегю в недоумении пожал плечами.
   - Я полагаю, он пытается учесть свой собственный вексель,  -  продолжал
Оливер, - я не верю, чтобы Люси решилась обратиться к нам ради себя самой.
Скорее, она согласилась бы умереть с голода. Она слишком горда.
   - Однако Стенли Райдер, - возразил  Монтегю,  -  президент  Готтамского
треста...
   - Это ничего не значит. Это его собственный вексель, а  не  треста,  и,
уверяю тебя, ему неоткуда взять денег. Несколько дней назад  одна  крупная
компания приостановила платежи, а я знаю, что Райдер  входил  в  число  ее
пайщиков. Он  пострадал  также  при  понижении  курса  акций  Миссисипской
стальной компании, и я готов побиться  об  заклад,  что  он  рыщет  теперь
повсюду в поисках денег. Тут-то он и решил использовать Люси. Чтобы  выйти
из положения, он не остановится перед тем, чтобы забрать у  нее  последний
доллар.
   Монтегю некоторое время хранил молчание. Потом он крепко стиснул пальцы
и проговорил:
   - Я должен увидеть ее.


   Люси выехала из дорогого отеля, в котором устроил ее  Оливер,  и  сняла
квартиру на Ривер-Сайд. На следующее утро Монтегю отправился туда.
   Она встретила его в дверях гостиной. Аллан заметил,  что  Люси  бледнее
обычного. Ее лицо отражало следы пережитых волнений.
   - Аллан! - воскликнула она. - Я знала, что вы придете. Как вы могли так
долго не появляться?
   - Я не думал, что вы хотите меня видеть, - сказал он.
   Она ничего не ответила и села,  не  спуская  с  него  глаз,  в  которых
сквозил испуг.
   Внезапно он почувствовал, что в душе его что-то оборвалось.
   - Люси! - воскликнул он. - Не хотите ли вы уехать отсюда? Уехать,  пока
еще не поздно?
   - Куда? - спросила она.
   - Куда-нибудь! Поезжайте обратно домой.
   - У меня нет дома, - ответила Люси.
   - Уходите от Райдера, - сказал Монтегю. - Он же губит вас!
   - Никто не руководит моими поступками, Аллан, - сказала Люси. -  Вы  не
должны винить Стенли, мне неприятно это слышать.
   Она замолчала.
   - Люси! - сказал  Монтегю.  -  Я  читал  письмо,  которое  вы  написали
Оливеру.
   - Я так и подумала. Просила же его этого не делать.
   - Послушайте, может быть, вы скажете, что все это  значит?  Только  всю
правду.
   - Скажу, - проговорила она тихо.
   - Я помогу вам, если вы оказались в затруднительных обстоятельствах, но
не Райдеру. Если вы разрешаете ему эксплуатировать вас...
   - Аллан! - воскликнула она, вспыхнув. - Неужели вы думаете, что он знал
о моем письме?
   - Да, я так думаю.
   - Как вы можете!
   - Я знаю, что ему угрожает банкротство.
   - Да, и я хочу помочь Стенли, чем могу. Это безумная мысль, но это все,
что я могла придумать.
   - Ясно, - сказал Монтегю.
   - Неужели вы не понимаете, что я не могу его  оставить?  -  воскликнула
Люси. - Теперь больше, чем когда-либо, он нуждается в помощи.  Все  друзья
оставили его, и я единственный человек, который о нем заботится... который
действительно его понимает...
   Монтегю не знал, что сказать.
   - Я, конечно, причиняю вам боль, - сказала Люси, - но  думаю,  вы  меня
когда-нибудь поймете, а что касается всех  остальных  -  мне  до  них  нет
никакого дела.
   - Хорошо, Люси, - произнес Аллан с грустью. - К сожалению, я  ничем  не
могу вам помочь и не стану вас больше беспокоить.



18

   Прошел месяц. Монтегю был погружен в  работу,  до  него  доходило  лишь
слабое эхо бури, бушевавшей в финансовом мире.  Впоследствии  он  часто  с
удивлением вспоминал, какое слабое представление имел о происходившем.  Он
сравнивал себя с крестьянином, который, не  поднимая  головы,  копался  на
своем поле, в то время как целые армии  готовились  к  бою,  и  неожиданно
очнулся  от  шума  завязавшегося  сражения  и  рвущихся  над  его  головой
снарядов.
   Новое потрясение охватило фондовую биржу. Стюарт, молодой лохинварец  с
запада,  попытался  нанести  удар  по  торговле  медью.   Распространились
фантастические слухи  о  новом  кризисе.  Одни  утверждали,  что  какой-то
спекулянт  скупил  всю  медь,  другие  -   что   произошла   ссора   между
конкурентами. Как бы то ни было, цена на медь упала. Финансовый мир  вновь
испытал сильнейшее потрясение.
   Молниеносно разнеслась весть,  что  крупные  банкиры  решили  вытеснить
молодого лохинварца из нью-йоркских банков. Говорили также, что  и  другие
банки замешаны в этом деле и ожидаются совещания монополистов.
   Прошло еще несколько дней, и новые события потрясли Нью-Йорк.
   Все банки короля льда оказались близки к краху, а сам  он  -  на  грани
банкротства.
   Монтегю никогда не видел подобной паники на Уолл-стрите. Кого бы он  ни
встречал,  все  спешили  сообщить  какие-либо  новости,  одни  невероятнее
других.  Казалось,  что  перед  финансовыми  тузами  внезапно  разверзлась
пропасть. Однако в то  время  Монтегю  был  настолько  поглощен  тяжбой  с
табачным трестом, что его не особенно  трогало  все  происходящее  вокруг.
Газеты отчаянно пытались прекратить панику, сообщая, что  все  затруднения
улажены и Дан Уотерман пришел на помощь терпящим крах  компаниям.  Монтегю
верил этому и занимался своим делом.
   На третий или четвертый день  после  того,  как  кризис  достиг  своего
апогея, Аллан был приглашен на обед к своему другу  Гарви.  Монтегю  устал
после долгого дня, проведенного в суде. Ему не хотелось  переодеваться,  и
он отправился из своей конторы прямо в фешенебельный отель  к  Гарви,  где
собирались представители светского общества. Гарви отделал по своему вкусу
личные апартаменты, занимающие целый этаж.
   - Добрый день, мистер Монтегю, - приветствовал его портье, когда  Аллан
вошел в вестибюль отеля. - Мистер Гарви оставил для вас записку.
   Монтегю разорвал конверт и прочел  поспешно  набросанный  текст.  Гарви
только что получил известие, что банк, в правлении  которого  он  состоял,
готовится прекратить платежи и ему необходимо в этот вечер  присутствовать
на экстренном совещании. Он дважды звонил Монтегю в контору и в отель,  но
его не заставал.
   Монтегю вышел. Родных его не было в городе, и ему ничего не оставалось,
как пообедать одному. После обеда Аллан купил в вестибюле отеля  несколько
газет и сел их просматривать.
   Входная дверь отворилась. Взглянув поверх газеты, Монтегю узнал банкира
Уинтона Дюваля. Он не видел его  со  времени  встречи  в  гостиной  миссис
Уинни. Банкир не заметил Монтегю и, нахмурив брови, прошел мимо  к  одному
из лифтов.
   В этот момент Монтегю услышал голос за своей спиной.
   - Добрый день, мистер Монтегю.
   Аллан обернулся. Перед ним стоял мистер  Лион,  управляющий  отелем,  с
которым как-то познакомил его Гарви.
   - Вы пришли на конференцию? - спросил он.
   - Какая конференция?
   -  Сегодня  вечером  здесь  собираются  банкиры,  -  заметил   тот.   -
Конференция закрытая, не говорите об  этом  никому.  Добрый  день,  мистер
Уорд, - обратился Лион к проходившему мимо  господину.  -  Дэвид  Уорд,  -
объяснил он Монтегю.
   - А, - сказал Аллан, - знаю.
   На  Уолл-стрите  Уорду  дали  прозвище   уотермановского   "конторского
мальчишки". Однако он получал огромное жалованье, как управляющий  крупным
страховым обществом. Уотерман платил ему сто тысяч долларов в год.
   - Так и сам здесь? - спросил Монтегю.
   - Да, Уотерман здесь, - ответил Лион. - Он прошел через служебный вход.
Я полагаю, конференция весьма секретная. Они сняли наверху  подряд  восемь
номеров. Уотерман пройдет туда с одного  конца  коридора,  а  Дюваль  -  с
другого. Репортеры не будут знать, что они встретятся.
   - Ловко они все придумали! - засмеялся Монтегю.
   - Я смотрю, не появились ли репортеры, - прибавил Лион, - но  они,  как
видите, ничего не пронюхали.
   Монтегю стал теперь внимательно наблюдать за входившими в вестибюль. Он
увидел, как появился Джим Хиган вместе с  пожилым  господином,  в  котором
Аллан узнал  Бэскома,  председателя  Федерального  банка,  принадлежавшего
Уотерману. Двух других господ Монтегю знал как крупных банкиров,  и  когда
он взглянул в сторону, то  увидел  около  стойки  высокого,  широкоплечего
господина, беседующего с портье. Когда тот обернулся, Аллан узнал его. Это
был Бейтс из "Экспресса".
   "Ага, - подумал Монтегю, - репортеры все-таки кое-что пронюхали!"
   Он заметил, что Бейтс задержал на нем свой взгляд. Монтегю поднял  руку
в знак приветствия, но Бейтс сделал вид, что не заметил его. Он, не  глядя
на Аллана, прошел мимо него и быстро прошептал:
   - Пройдите в холл.
   Монтегю на мгновение оторопел, а затем последовал за ним. Бейтс  отошел
в угол комнаты и сел в кресло. Монтегю подошел к нему.
   Репортер быстро огляделся и затем торопливо заговорил:
   - Простите меня, мистер Монтегю. Я не хочу, чтобы нас видели вместе.  Я
хотел попросить вас об одном одолжении.
   - В чем дело?
   - Я собираю материал для статьи. Нечто крайне важное. Я не могу  сейчас
вам всего объяснить, но мне необходимо получить номер в  этом  отеле.  Вам
представляется случай оказать мне услугу, которой  я  никогда  не  забуду.
Поясню все позднее, как только мы останемся наедине.
   - Что вы хотите от меня? - спросил Монтегю.
   - Мне надо снять номер четыреста седьмой, - ответил Бейтс.  -  Если  не
четыреста седьмой, то пусть будет пятьсот седьмой или шестьсот седьмой.  Я
не могу снять его сам, - портье меня знает. Но вам он его сдаст.
   - Не представляю себе, как это сделать?
   - Только попросите, - сказал Бейтс, - и все будет в порядке.
   Монтегю взглянул на него. Его знакомый едва сдерживал волнение.
   - Ну, пожалуйста, - прошептал он, положив руку на плечо Аллана.
   Монтегю вышел в вестибюль и направился к стойке.
   - Добрый вечер, мистер Монтегю! - приветствовал его  портье.  -  Мистер
Гарви еще не вернулся.
   - Знаю, - сказал Монтегю. - Я бы хотел снять  комнату  на  этот  вечер,
рядом с одним моим другом. Это на четвертом этаже.
   - На четвертом? - спросил портье и обернулся, чтобы взглянуть на ключи,
развешанные на стенке. - Какой номер? Окнами на улицу или во двор?
   - Четыреста пятый у вас свободен?
   - Четыреста пятый? Нет, этот номер занят.  Свободны  четыреста  первый,
четыреста шестой, с другой стороны - четыреста седьмой.
   - Я беру четыреста седьмой, - сказал Монтегю.
   - Четыре доллара в сутки, - произнес портье, снимая ключ.
   Монтегю заплатил вперед и пошел за мальчиком к лифту. За ним последовал
Бейтс и  еще  один  джентльмен,  маленький  подвижный  человек  с  плоским
чемоданом, в каких обычно носят костюмы; все поднялись на четвертый этаж.
   Посыльный открыл комнату. Все трое вошли в нее. Включив свет и  опустив
шторы, мальчик вышел, притворив за собой дверь.
   Бейтс опустился на кровать, схватился за голову и воскликнул:
   - О, бог мой!
   Сопровождавший его молодой человек  поставил  свой  чемодан,  уселся  в
кресло и, откинувшись на спинку, принялся весело хохотать.
   Монтегю изумленно глядел то на одного, то на другого.
   - О, боже! боже! - повторял Бейтс. - Надеюсь, больше  мне  не  придется
вытворять ничего подобного! К утру у меня волосы поседеют!
   - Вы забываете, что даже не сказали мне, в чем дело, - заметил Монтегю.
   - О, да, - сказал Бейтс. Он неожиданно поднялся и пристально  посмотрел
на Аллана.
   - Мистер Монтегю! - воскликнул он, - не подведите нас.  Вы  не  знаете,
как мне сейчас трудно. Но это будет самая крупная сенсация в  моей  жизни!
Обещайте, что вы нас не выдадите!
   -  Я  ничего  не  могу  вам  обещать,  -   сказал   Монтегю,   невольно
рассмеявшись, - пока вы мне не скажете, в чем дело.
   - Я боюсь, что вам это не понравится, - сказал Бейтс. - Это  не  совсем
красиво по отношению к вам, но я был  в  отчаянном  положении.  Я  не  мог
рисковать, а Родни был одет несоответственно.
   - В