них есть все.
     - Что ж, счастливой ночи, - пожелал я ему и направился в бар.
     - Спасибо, - отвечал он, краснея.
     Сам не знаю, что это я вздумал играть в знатока жизни; видать, старел. Таиландочка внушала мне некоторые опасения: эти девчонки с севера нередко очень красивы, но, к сожалению, слишком хорошо понимают это сами. Проводят целые дни перед зеркалом с полным сознанием того, что их красота сама по себе представляет материальную ценность, и в результате становятся капризными и никчемными. С другой стороны, в отличие от европейской модницы, Ким не могла знать, что Лионель отнюдь не супермен. Основные критерии красоты универсальны - это молодость, отсутствие увечий и общее соответствие нормам данного вида. Критерии дополнительные расплывчаты и относительны; девушке другой культуры в них трудно разобраться. Экзотическая девушка - хороший выбор для Лионеля; пожалуй, наилучший. Короче, я сделал для него что мог.
     Я сел на скамейку с бокалом "Сент-Эстефа" в руке и стал смотреть на звезды. 2002 год ознаменуется вхождением Франции в европейский валютный союз, а кроме того, чемпионатом мира по футболу, президентскими выборами и другими событиями, широко распропагандированными в средствах массовой информации. Скалы вокруг бухты подсвечивались луной; в полночь, я знал, ожидается фейерверк. Через несколько минут ко мне подошла Валери, села рядом. Я обнял ее и положил голову ей на плечо; я почти не видел ее лица, но ощущал ее запах, осязал кожу. Когда вспыхнул первый залп фейерверка, я разглядел на ней зеленое полупрозрачное платье, то самое, которое она надевала год назад на Кох Пхи-Пхи; она поцеловала меня в губы; я испытал такое чувство, будто мир перевернулся. Чудесным образом и совершенно незаслуженно мне предоставлялась возможность начать сначала. В жизни крайне редко нам дается шанс исправить прошлое - это противоречит всем законам. Я сжал Валери в объятьях, и мне захотелось плакать.

14

     Если не властвует любовь, то как же может править разум? На практике главенствует действие.
     Огюст Конт

     Лодка скользила по бирюзовым просторам, и мне не нужно было беспокоиться о том, что я сделаю в следующую минуту. Мы выехали очень рано и направлялись к острову Майа, лавируя между выступающими из воды коралловыми рифами и известковыми скалами. Некоторые из них имели форму кольца с лагуной посередине, в которую можно было проплыть по узенькому каналу, проточенному в камне. В лагунах стояла неподвижная изумрудно-зеленая вода. Лодочник глушил мотор. Валери смотрела на меня, мы сидели молча, неподвижно; текли минуты в полной тишине.
     На острове Майа он высадил нас в бухточке, окруженной высокой каменной стеной. У подножия скал метров на сто узким серпом протянулся пляж. Солнце стояло высоко, было уже одиннадцать. Лодочник запустил мотор и отчалил в сторону Краби; мы договорились, что он вернется за нами к вечеру. Как только он вышел из бухты, шум мотора стих.
     За исключением полового акта, в жизни очень редки мгновения, когда тело наслаждается, исполняется радости просто оттого, что существует на свете; тот день 1 января целиком состоял у меня из таких мгновений. Мне запомнилось одно: ощущение полноты бытия. Наверное, мы купались, обсыхали на солнце, занимались любовью. Не помню, чтобы мы о чем-нибудь говорили или обследовали остров. Но помню запах Валери, вкус соли, высыхавшей у нее на лобке; помню еще, что заснул в ней и проснулся от ее содроганий.

***

     Лодка пришла за нами в пять. Вернувшись и гостиницу, мы сидели на террасе, обращенной к морю; я выпил кампари, Валери - "май тай". В оранжевых лучах заката зубья известковых скал казались почти черными. С пляжа возвращались последние купальщики с полотенцами в руках. Какая-то парочка совокуплялась в воде в нескольких метрах от берега. Заходящее солнце сверкало на золотой крыше пагоды. В тишине несколько раз подряд пробил колокол. По буддийскому обычаю колокольным звоном в храме отмечаются благодеяния и другие похвальные поступки; какая радостная религия, если она звонит о добрых делах на всю округу!
     - Мишель, - сказала Валери после долгого молчания, глядя мне прямо в глаза, - я хочу остаться здесь.
     - В каком смысле?
     - Поселиться насовсем. Я все обдумала, пока мы плыли назад: это возможно. Надо только, чтобы меня назначили директором городка. У меня есть диплом, знания и опыт.
     Я молча смотрел на нее; она взяла меня за руку.
     - Но согласишься ли ты бросить работу?
     - Да.
     Я ответил мгновенно, без колебаний; это было самое простое решение из всех, какие мне когда-либо приходилось принимать.
     Мы увидели Жана Ива, выходившего из массажного салона. Валери махнула ему рукой, и он подсел к нам; она изложила ему свой план.
     - Что ж, - сказал он задумчиво, - полагаю, это можно уладить. Руководство "Авроры", конечно, удивится: ты просишь о понижении. Твоя зарплата уменьшится по крайней мере вдвое, но иначе невозможно, не справедливо по отношению к другим.
     - Знаю, на зарплату мне наплевать, - ответила она.
     Он снова посмотрел на нее, удивленно покачивая головой.
     - Если ты так решила... если ты так хочешь... В конце концов, "Эльдорадором" руковожу я, - сказал он таким тоном, будто только сейчас это понял. - Я имею полное право назначать руководителей городков по своему усмотрению.
     - Значит, ты согласен?
     - Да. Я не могу тебе запретить.

***

     Странно ощущать, что жизнь твоя вдруг полностью меняется; сидишь, ничего особенного не делаешь и чувствуешь, как все переворачивается вверх дном. За ужином я молчал, погруженный в раздумья; Валери забеспокоилась.
     - Ты уверен, что хочешь жить здесь? Ты не будешь жалеть, что уехал из Франции?
     - Нет, я ни о чем жалеть не буду.
     - Здесь нет никаких развлечений, нет культурной жизни.
     Я это понимал; я много размышлял о нашей культуре; она представлялась мне логичной компенсацией нашего несчастливого бытия. Теоретически можно вообразить культуру совсем иного рода, праздничную и лирическую, рожденную в мире счастья; впрочем, это только предположение, к тому же абстрактное и уже не имевшее для меня никакого значения.
     - Тут есть TV-5, - отвечал я с безразличием.
     Она улыбнулась: канал TV-5, как известно, один из худших в мире.
     - Ты уверен, что не будешь скучать? - настаивала она.
     Мне доводилось испытывать в жизни страдания, подавленность, страх, но мне никогда не приходилось скучать. Я не имел ничего против бесконечного, глупого повторения одного и того же. Конечно, я не обольщался и понимал, что оно мне и не грозит; я знал, что несчастье могуче, цепко, изобретательно; но однообразие меня не пугало. В детстве я мог часами перебирать на лугу трилистники клевера; за многие годы мне ни разу не попался клевер с четырьмя листиками; но я не огорчался и не испытывал разочарования; я мог бы точно так же пересчитывать травинки; все трилистники казались мне бесконечно одинаковыми. И бесконечно красивыми. Однажды, когда мне было двенадцать лет, я взобрался на верхушку опоры высоковольтной линии, расположенной в горах. Пока я карабкался вверх, я не смотрел под ноги. Стоя наверху на площадке, я обнаружил, что спускаться будет очень трудно и опасно. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись горные хребты, увенчанные вечными снегами. Куда проще было бы остаться на месте или прыгнуть вниз. Меня удержало только одно: я представил себе, как я разобьюсь в лепешку; иначе, наверное, я бы мог бесконечно наслаждаться полетом.

***

     На другой день я познакомился с Андреасом, немцем, жившим здесь уже десять лет. Он был переводчиком, а потому мог работать и тут; раз в год он ездил в Германию на книжную ярмарку во Франкфурте; когда у него возникали вопросы, он задавал их через Интернет. Ему посчастливилось перевести несколько американских бестселлеров, в том числе "Фирму", что обеспечивало ему приличные доходы, а жизнь в Краби недорога. Прежде он почти не встречал здесь туристов и очень удивился неожиданному нашествию соотечественников; отнесся к этому без восторга, но и без неприязни. Его связь с Германией давно ослабла, хотя по роду занятий он постоянно пользовался немецким языком. Он женился в свое время на тайке, с которой познакомился в массажном салоне, и имел от нее двоих детей.
     - Трудно ли здесь... э-э... иметь детей? - спросил я. Вопрос прозвучал для меня самого нелепо, словно бы я спрашивал, трудно ли завести собаку. Откровенно говоря, я всегда испытывал некоторое отвращение к детям; они представлялись мне маленькими чудовищами, которые только и делают что какают и истошно вопят; мысль о ребенке никогда не приходила мне в голову. С другой стороны, большинство супружеских пар, как известно, производят на свет детей; не знаю уж, радуются они этому или нет, но жаловаться вслух не осмеливаются. Вообще-то, сказал я себе, обведя взглядом туристический комплекс, на такой территории как раз, пожалуй, и можно растить детей: гуляли бы себе между бунгало, играли бы с какими-нибудь палочками или не знаю с чем.
     По словам Андреаса, растить тут детей чрезвычайно просто; в Краби есть школа, в нее можно ходить пешком. Тайские дети не похожи на европейских, они не раздражительные, не капризные. Родителей уважают, чуть ли не боготворят, этому их никто не учит - они впитывают это с молоком матери. Когда он приезжал к своей сестре в Дюссельдорф, поведение племянников приводило его в ужас.
     Благотворное воздействие культурной традиции на молодое поколение лишь отчасти развеяло мои сомнения; я успокаивал себя тем, что Валери только двадцать восемь, а потребность в детях обычно одолевает женщин к тридцати пяти; но, впрочем, если нужно, я готов был иметь от нее ребенка: я знал, что такая мысль у нее появится обязательно. В конце концов, ребенок - это всего-навсего маленькое животное, правда со зловредными наклонностями - скажем, вроде обезьянки. Из него можно даже извлечь какую-нибудь пользу, например, я мог бы научить его играть в "Миль борн" . "Миль борн" - моя страсть, и страсть неутоленная: с кем мне играть? Конечно уж, не с коллегами по работе и не с художниками, которые приносят мне свои проекты. С Андреасом? Я смерил его взглядом: нет, не подойдет. Но в целом он выглядел человеком серьезным и умным; с ним стоило поддерживать отношения.
     - Вы хотите остаться здесь... насовсем? - спросил он меня.
     - Да, насовсем.
     - Так лучше, - кивнул он в ответ. - С Таиландом очень трудно расстаться. Если бы мне сейчас пришлось отсюда уехать, не знаю, как бы я это пережил.

15

     Дни пролетели с ужасающей быстротой; пятого мы должны были уезжать. Накануне вечером мы ужинали с Жаном Ивом в ресторане гостиницы. Лионель от приглашения отказался, пошел смотреть на Ким. "Мне приятно видеть, как она танцует почти обнаженная перед мужчинами, и знать, что потом она будет моей", - сказал он нам. Жан Ив посмотрел ему вслед.
     - Наш газовщик делает успехи... Он уже проявляет склонность к извращениям.
     - Не смейся над ним, - возразила Валери. - Я начинаю понимать, что ты в нем находишь, - добавила она, обернувшись ко мне. - Он трогательный парень. Во всяком случае, отпуск у него удался на славу, это точно.
     Смеркалось; в домах зажигались огни. Последний луч заката догорал на золоченой пагоде. С тех пор как Валери сообщила Жану Иву о своем решении, он на эту тему больше не заговаривал - до самого прощального ужина; теперь он заказал бутылку вина.
     - Мне будет тебя не хватать, - сказал он. - Все придется делать иначе. Мы работали вместе больше пяти лет. Хорошо ладили, ни разу всерьез не ругались. Я тебе многим обязан.
     Стемнело, он говорил все тише и тише, словно бы для себя самого:
     - Теперь мы расширим сеть. Бразилия напрашивается сама собой. Еще я думал о Кении: в идеале хорошо бы открыть другой комплекс внутри страны для сафари, а городок на побережье отдать под "Афродиту". Есть возможности и во Вьетнаме.
     - Ты не боишься конкуренции? - спросил я.
     - Нисколько. Американцы в это дело не сунутся, в Штатах слишком распространены пуританские взгляды. Если я чего и опасался, так это реакции французской прессы, но пока все тихо. Правда, у нас в основном иностранные клиенты, а в Германии и Италии спокойнее относятся к таким вопросам.
     - Ты станешь величайшим сутенером в мире.
     - Почему сутенером? - возразил он. - Мы же не берем проценты с заработка девушек; мы просто не мешаем им работать.
     - И потом, - вмешалась Валери, - девушки сами по себе, они не персонал гостиницы.
     - В общем, да, - подтвердил Жан Ив неуверенно, - по крайней мере здесь. Хотя я слышал, что в Санто-Доминго официантки охотно поднимаются в номера.
     - Их никто не заставляет.
     - Это уж точно.
     - Короче, - Валери умиротворяюще повела рукой, - не слушай, что говорят лицемеры. Твое дело обеспечить структуру и уникальный стиль "Авроры", и все тут.

***

     Официант принес суп с мелиссой. За соседними столиками сидели немцы и итальянцы с тайками, а также немецкие пары с тайками и без. Разные люди здесь, как видно, легко уживались друг с другом в атмосфере наслаждения; работа директора комплекса представлялась не изнурительной.
     - Итак, вы остаетесь здесь... - снова заговорил Жан Ив: похоже, ему верилось в это с трудом. - Я, конечно же, поражен, то есть отчасти я вас понимаю, но меня удивляет, что люди отказываются от больших денег.
     - А зачем мне большие деньги? - произнесла Валери, чеканя каждый слог. - Чтобы покупать сумки фирмы "Прада"? Ездить на выходные в Будапешт? Есть свежие трюфели? Я заработала много денег и даже не помню, на что их потратила: наверное, на подобную ерунду. Ты-то сам знаешь, куда уходят твои деньги?
     - М-м... - Он задумался. - Вообще-то я думаю, их в основном тратила Одри.
     - Одри - идиотка. - Безжалостно вмазала ему Валери. - К счастью, ты разводишься. Это самое умное решение, какое ты когда-либо принимал.
     - Ты права, она действительно идиотка, - ответил Жан Ив, не смутившись; он улыбнулся, помялся, потом сказал: - Странная ты все-таки, Валери.
     - Я не странная, это мир вокруг странный. Неужели тебе в самом деле хочется купить кабриолет "Феррари"? Или домик в Довиле, который все равно разграбят? Или до шестидесяти лет работать по девяносто часов в неделю? Половину зарплаты отдавать в виде налогов на финансирование военной операции в Косово или на программу спасения предместий? Нам здесь нравится; здесь есть все, что нужно для жизни. Единственное, что отличает Запад, - это фирменные товары. Если тебе необходимы фирменные товары, оставайся на Западе; если нет, в Таиланде найдешь великолепные подделки.
     - Странной мне кажется твоя позиция: ты столько лет работала на западный мир и не верила в его ценности.
     - Я хищница, - ответила она спокойно. - Хищница маленькая и беззлобная: мне мало нужно. До сих пор я работала исключительно ради денег; теперь я начну жить. А вот других людей я не понимаю: что, к примеру, мешает тебе поселиться здесь? Женился бы на тайке: они красивы, приветливы и великолепно занимаются любовью. Некоторые даже по-французски немного говорят.
     - Ну... - Он снова замялся. - Пока что я предпочитаю менять девушек каждый вечер.
     - Это пройдет. И потом, никто не мешает тебе посещать массажные салоны после женитьбы, на то они и существуют.
     - Я знаю. Видишь ли... на самом деле мне всегда было трудно принимать жизненно важные решения.
     Смущенный своим признанием, он обратился ко мне:
     - Мишель, а ты чем будешь здесь заниматься?
     Ближе всего к истине был бы ответ "Ничем"; но такое очень трудно объяснить активному человеку.
     - Он будет готовить, - ответила за меня Валери. Я посмотрел на нее с удивлением. - Да-да, - настаивала она, - я заметила, тебе нравится готовить, на тебя иногда прямо вдохновение находит. Это очень удачно - я терпеть не могу стряпню; не сомневаюсь, ты здесь увлечешься кулинарией.

***

     Я попробовал курицу с карри и зеленым перцем; что ж, пожалуй, интересно было бы приготовить ее с манго. Жан Ив задумчиво качал головой. Я взглянул на Валери: хищницей она была умной и упрямой; она выбрала меня, пожелала разделить со мной логово. Принято думать, что человеческие общества держатся если не на единой воле всех членов, то, по крайней мере, на консенсусе, который в западных странах некоторые журналисты с четкими политическими позициями называют соглашательством. Я сам по натуре соглашатель и никогда не пытался этот консенсус нарушить; существование же единой воли представлялось мне сомнительным. По Иммануилу Канту, достоинство человека заключается в том, чтобы подчиняться законам лишь в той мере, в какой он сам осознает себя законодателем, - подобная фантазия в жизни не приходила мне в голову. Я не только не ходил голосовать, но и не видел в выборах ничего, кроме великолепного телевизионного шоу, в котором моими любимыми актерами были, по правде говоря, политологи; особенно меня радовал Жером Жаффре. Работа политиков виделась мне трудной, требующей специальных навыков, изматывающей; я охотно делегировал свои полномочия. В молодости я встречался с разными активистами, полагавшими, что надо заставить общество развиваться в том или ином направлении; я не питал к ним ни симпатии, ни уважения. Со временем я стал их остерегаться: в их пристрастии к глобальным проблемам и уверенности, будто общество им что-то должно, угадывалось несомненное лукавство. В чем я лично мог упрекнуть западное общество? Ни в чем особенно, но и горячей привязанности к нему не питал (я вообще все меньше и меньше понимал, как можно испытывать привязанность к идее, к стране, к чему-нибудь, кроме конкретного человека). На Западе дорогая жизнь, холодно и проститутки некачественные. На Западе не разрешают курить в общественных местах и почти невозможно купить наркотики; там много работают, много машин и шума, а безопасность обеспечивается плохо. В общем-то, изъянов немало. Я вдруг ощутил неловкость оттого, что рассматриваю общество к
ак естественную среду - саванну или джунгли, - к которой вынужден приспосабливаться. А что я плоть от плоти этой среды - такой мысли у меня никогда не возникало, будто атрофировалось что-то. С такими индивидами, как я, общество вряд ли выживет; я же мог выжить с женщиной, которую люблю, и постараться сделать ее счастливой. Я снова с благодарностью посмотрел на Валери и в эту минуту услышал справа какой-то щелчок. Прислушавшись, я различил шум мотора, доносящийся со стороны моря, затем он внезапно оборвался. На краю террасы высокая блондинка поднялась во весь рост и громко заорала. Раздался сухой треск автоматной очереди. Блондинка повернулась к нам, хватаясь руками за лицо: пуля угодила ей в глаз, в глазнице зияла кровавая дыра; женщина бесшумно рухнула на пол. Затем я увидел троих мужчин в тюрбанах, они приближались с автоматами наперевес. Затрещала вторая очередь, длиннее первой; вопли смешались со звоном битой посуды. Несколько секунд мы сидели парализованные, мало кто догадался спрятаться под стол. Вскрикнул Жан Ив, его ранило в руку. И тут я увидел, что Валери медленно сползает со стула и валится на пол. Я бросился к ней, обхватил ее руками. Дальше я уже ничего не видел. В тишине, нарушаемой только звоном стекла, автоматные очереди следовали одна за другой; мне казалось, что это продолжается бесконечно долго. Сильно пахло порохом. Потом снова все стихло. Тогда я заметил, что моя левая рука вся в крови; наверное, пуля попала Валери в грудь или в горло. Ближайший к нам фонарь был разбит, стояла почти полная тьма. Жан Ив, лежавший в метре от меня, попробовал подняться, застонал. В это самое мгновение в стороне досугового комплекса прогремел мощнейший взрыв, сотряс воздух, раскатился по бухте. Мне показалось, что у меня лопнули барабанные перепонки; меня оглушило, но, несмотря на это, через несколько секунд я услышал чудовищные, нечеловеческие, поистине адские крики.

***

     Спасатели приехали из Краби десять минут спустя; они бросились сначала в досуговый центр. Бомба взорвалась в самом большом баре "Неистовые губы" в час напл