оя образ миссис  Слони,  гибрид
климактерического херувима и суккуба {В  средневековых  поверьях  -  женские
демоны, являющиеся по ночам мужчинам и домогающиеся их любви.} в ботинках. В
поисках спасения он обратился к книге с  фотографиями  голодающих  детей  из
Нагаленда {Штат в Индии} Но духовное самобичевание не помогало, образ миссис
Слони неизменно брал верх. Он пытался  читать  труд  Хермича  "Радиоактивные
осадки и жители Андаманских островов" и даже работу  Алларда  "Стерилизация,
вазэктомия и аборты", но  сии  священные  писания  и  тягаться  не  могли  с
неотступными фантазиями о служанке.  Казалось,  что  сознание  своего  долга
перед обществом, тревога  за  судьбу  человечества  в  целом,  безраздельная
жалость ко всему роду людскому - все дало  течь,  и  общественное  отступило
перед личным - неописуемой вульгарностью и эгоизмом  миссис  Слони.  Сколько
Пупсер себя помнил, он трудился на благо всего страждущего человечества, все
школьные каникулы он проработал в  рамках  кампании  "Спасите  наших  черных
братьев". А уж весь третий мир он любил ну просто как родного брата.  И  вот
сексуальное начало взяло верх, и все потуги Пупсера  любить  человечество  в
целом пошли прахом. В отчаянии он взялся  за  "Сифилис  -  бич  колониальной
системы". Он с ужасом смотрел на фотографии. Раньше  от  одного  их  вида  у
Пупсера любое вожделение как рукой снимало, зато, глядя на  них,  он  лишний
раз убеждался, что природа ни одно преступление не оставляет  безнаказанным.
Он представлял,  как  конкистадоры  насиловали  индейских  женщин,  а  потом
умирали  от  страшного  недуга.  Теперь   мысли   об   этом   потеряли   всю
привлекательность, теперь Пупсер сам во власти навязчивой идеи  изнасиловать
миссис Слони. Между тем пора было идти к Капеллану на  чай,  а  нравственный
катехизис Пупсера не внес успокоения в его душу.
     На катехизис Капеллана, как видно, тоже было мало надежды.
     - А, мой мальчик! - загудел Капеллан. Гостиная была заставлена  всякими
старинными вещицами, и Пупсеру пришлось буквально продираться через  завалы.
- Хорошо, что зашел. Устраивайся поудобней, не стесняйся. - Пупсер с  трудом
протиснулся мимо граммофона с трубой из папье-маше, обошел медный  столик  с
резными ножками,  согнувшись  в  три  погибели  пробрался  под  раскидистыми
ветвями рацинника и наконец уселся в кресло у камина. Капеллан сновал  то  в
ванную,   то   обратно   и,   словно   служа   воскресную   службу,   громко
бормотал-перечислял, чтобы ничего не забыть, чайные принадлежности.
     - Та-ак. Чайник горячий. Ложечки. Молочник. Тебе с молоком?
     - Да, благодарю, - ответил Пупсер.
     - Хорошо-хорошо. А то многие любят с лимоном. О  таких  мелочах  всегда
забываешь. Чехольчик для чайника. Сахарница. Пупсер  осмотрелся.  Определить
круг интересов Капеллана было нелегко. Комната была завалена  вещами,  связи
между которыми было не больше, чем между цифрами в случайном числовом  коде.
За исключением дряхлости, предметы мебели имели мало общего,  что  указывало
на разносторонние интересы их владельца.
     - Сдобные лепешки. - Капеллан выскочил из ванной. - Пальчики  оближешь.
Их надо обжаривать. - Он наколол лепешку на длинную вилку и вложил Пупсеру в
руки.  Пупсер  с  опаской  потыкал  лепешкой  в  огонь.  Он  с  новой  силой
почувствовал, как далека от реальности та  жизнь,  которую  ведут  обитатели
Кембриджа. Как будто каждый здесь старался спародировать  себя  самого,  как
будто пародия на  пародию  сама  может  стать  новой  реальностью.  Капеллан
споткнулся о скамейку для ног и шлепнул банкой с медом о медную  столешницу.
Пупсер снял с вилки лепешку, с одной  стороны  почерневшую,  а  с  другой  -
холодную, как лед, и положил на тарелку. Он принялся поджаривать  вторую,  а
Капеллан  пытался  размазать  масло  по  первой,  недожаренной.  Наконец   с
лепешками было покончено. Лицо Пупсера горело от жара, а руки  были  липкими
от растаявшего масла и меда. Капеллан откинулся в кресле и набил трубку.  На
его табакерке красовался герб Покерхауса.
     - Угощайся, сын мой, - предложил Капеллан и подвинул Пупсеру табакерку.
     - Не курю.
     Капеллан грустно покачал головой:
     - Курить трубку никому не помешает.  Успокаивает  нервы.  Сразу  трезво
смотришь на вещи. Я бы без своей трубки пропал. - Он облокотился на спинку и
задымил как паровоз. Пупсер смотрел на него сквозь клубы дыма.
     - Итак, на чем мы остановились? - спросил он. Пупсер задумался.  -  Ах,
да, вспомнил, у тебя какая-то проблемка, - сказал наконец  Капеллан.  -  Мне
что-то такое говорили.
     Пупсер недовольно уставился на огонь.
     - Старший Тьютор кое-что мне поведал. Правда,  я  мало  чего  понял,  я
вообще редко чего понимаю. Глухота, знаешь ли.
     Пупсер сочувственно кивнул.
     - Старческий недуг. Глухота да ревматизм  в  придачу.  А  виной  всему,
знаешь ли, сырость. Тянет с реки. Очень вредно жить рядом с болотами.
     Трубка мерно попыхивала. В относительной тишине Пупсер  обдумывал,  как
начать. Капеллан был в летах, а его физическое бессилие наводило  на  мысль,
что он едва ли способен проникнуться теми затруднениями,  которые  испытывал
Пупсер.
     - Скорее всего, меня неправильно поняли, - нерешительно начал он и  тут
же смолк. По лицу Капеллана он догадался, что его не понимают вообще.
     - Говори громче! - заорал Капеллан. - Глуховат я крепко.
     - Вижу, - сказал Пупсер. Капеллан приветливо улыбался.
     - Не робей, выкладывай. Меня ничто не шокирует.
     - Еще бы, - согласился Пупсер.
     С лица Капеллана упорно не слетала доброжелательная улыбка.
     - Придумал, - оживился он, вскочил и полез за кресло. - Вот что мне  на
исповедях помогает. - Он протянул Пупсеру  мегафон.  -  Нажми  на  кнопку  и
говори. Пупсер поднес мегафон ко рту и поверх него смотрел на Капеллана.
     - Не знаю, поможет ли, -  сказал  он.  Слова  отдались  с  многократной
силой, на столе задрожал чайник.
     - Еще как! - заорал Капеллан. - Отлично слышу.
     - Да нет, я не это имел в виду, - отчаянно сказал  Пупсер.  Раскидистые
ветви рацинника тяжело закачались. - Я  хотел  сказать,  это  не  поможет  в
разговоре о... - Он не отважился сообщить Капеллану о миссис Слони.
     Капеллан улыбнулся всепрощающей улыбкой и еще сильнее запыхал  трубкой,
пока вовсе не исчез в клубах дыма.
     - Многих молодых людей, которые ко мне приходят, терзает  чувство  вины
от того, что они занимаются мастурбацией.
     Пупсер вылупился на дымовую завесу.
     - Мастурбацией? Кто сказал мастурбацией? - заревел он, а вместе  с  ним
заревел  и  громкоговоритель.  Теперь  уж  явно  кто-то  сказал.  Его  слова
усилились до безобразия, раскатились по всей комнате, а из комнаты  полетели
во двор. У фонтана стояла кучка студентов. Все как один уставились  на  окна
Капеллана. Оглушенный своим голосом, во сто крат усиленным, Пупсер взмок  от
смущения.
     - Старший Тьютор, помнится, говорил, ты с сексом не в ладах! - закричал
Капеллан.
     Пупсер опустил мегафон. От этой штуковины вреда не меньше, чем пользы.
     - Поверьте, я не занимаюсь  мастурбацией,  -  пролепетал  он.  Капеллан
непонимающе посмотрел на него. - Нажми на кнопку, потом говори,  -  объяснил
он.
     Пупсер безмолвно кивнул. Для того  чтобы  хоть  как-нибудь  общаться  с
Капелланом, придется объявить всему свету о своих чувствах к  миссис  Слони.
Как же быть? Да еще старик орет во всю глотку.
     - Расскажешь - и на душе легче станет, - подбадривал  Капеллан.  Пупсер
сомневался. Вряд ли ему станет легче, если он проорет свое признание на весь
колледж. С таким же успехом он может пойти к этой гнусной бабе, выложить  ей
все как есть - и дело с концом. Он сидел, понурив  голову,  а  Капеллан  все
гудел и гудел.
     - Не забывай, все, что ты расскажешь, сохранится в строжайшей тайне,  -
орал он. - Не бойся, кроме меня, никто не узнает.
     - Да, конечно, - бормотал  Пупсер.  Внизу  у  фонтана  собралась  кучка
любопытных студентов.
     Полчаса спустя совершенно измотанный Пупсер вышел из  комнаты.  Но,  по
крайней мере, он мог поздравить себя с тем, что не  открыл  своих  подлинных
чувств. Капеллан осторожно зондировал почву, задавал наводящие  вопросы,  но
ответа так и не добился. Допрос на предмет секса прошел  безуспешно.  Пупсер
стойко хранил молчание. Он только отрицательно качал головой, когда Капеллан
затрагивал особенно непристойные темы. Под конец Пупсер выслушал  лирическое
наставление касательно преимущества французских служанок. Очевидно, Капеллан
считал, что установления церкви относительно половой  жизни  на  молоденьких
иностранок не распространяются.
     - С ними тебе бояться нечего: они не станут привязывать тебя к себе  на
всю жизнь, - кричал он. - Им ведь  что  нужно?  Зачем  они  сюда  приезжают?
Мимолетные, случайные встречи, не то, что  у  себя  дома,  понимаешь?  -  Он
сделал паузу и сладострастно улыбнулся Пупсеру. - Все мы должны отдать  дань
молодости рано или поздно, но лучше всего делать это за границей.  Вот  тебе
совет, сын мой, найди  себе  хорошенькую  шведку,  мне  сказали,  они  очень
хороши, прямо отпад. Это выражение сейчас, кажется, в моде. Да,  шведку  или
француженку, кто тебе больше по вкусу. С испанками сложнее, потом уж  больно
они волосатые. А вообще, по одежке протягивай ножки, как сказал однажды  наш
старик сэр Уинстон на похоронах портного. Ха-ха-ха.
     Пупсер, шатаясь, вышел из комнаты. Теперь он знал, что  такое  "церковь
воинствующая". Он спустился вниз по темной лестнице  и  уже  собирался  было
выйти во двор, как увидел у фонтана кучку студентов. Он метнулся  обратно  и
заперся в уборной верхнего этажа. Пролетел час, пришло время  обеда.  Пупсер
не выходил.


        - 6 -

     Сэр Богдер обедал дома. Желудок  его  никак  не  мог  оправиться  после
банкета, а откровения Казначея отбили всякую  охоту  находиться  в  компании
преподавателей. Сначала надо разработать четкий план действий. Все  утро  он
обдумывал  различные  способы  добыть  деньги.   Звонил   в   Лондон   своим
друзьям-финансистам, спрашивал их совета, выдвигал свои предложения, но  все
безуспешно. Банк "Бломберг" готов был выделить деньги на несколько стипендий
по бухгалтерскому делу, но даже сэр Богдер сомневался,  что  такая  щедрость
существенно изменит интеллектуальный климат Покерхауса. Он было подумывал, а
не предложить ли американской компании по производству фосгена возможность и
место для экспериментов с нервно-паралитическим газом (ни один  американский
университет на это не пошел). А взамен Покерхаус получит огромные  средства.
Но  сэр  Богдер  боялся,  что  дело  предадут  огласке,   поднимется   волна
студенческих протестов,  это  подмочит  его  репутацию:  и  так  уже  в  его
либеральных убеждениях начинают сомневаться. А  что  касается  огласки,  сэр
Богдер много о ней размышлял, но хотел, чтобы имя его упоминалось  только  в
хорошем смысле. В пять часов позвонили  из  Би-би-си  и  пригласили  принять
участие во встрече "за  круглым  столом"  наряду  с  ведущими  педагогами  и
ответить на вопросы, касающиеся финансов: какие  сферы  образования  требуют
инвестиций  в  первую  очередь.  Велик  был  соблазн  сэра  Богдера,  но  он
отказался, отговорившись слишком скромным пока опытом. Он с неохотой положил
трубку.  Интересно,  как  бы  отреагировали  миллионы  телезрителей  на  его
заявление, что Покерхаус не чурается продавать дипломы молодым бездельникам.
Столь приятные мысли наталкивали на еще более приятные выводы. Ректор  снова
взял трубку и набрал номер Казначея.
     - Нельзя ли назначить заседание Ученого совета на  завтра?  Скажем,  на
полтретьего? - спросил он.
     - Вы так поздно предупредили, господин Ректор, - заметил Казначей.
     - Отлично. Итак, полтретьего, - добродушно отрезал сэр Богдер и повесил
трубку.
     Он принялся составлять список нововведений. В колледж принимать  только
самых  способных.  На   три   четверти   сократить   кухонные   расходы,   а
высвободившиеся средства перераспределить  на  стипендии.  Оставлять  ворота
открытыми круглые сутки. Открыть спортивные площадки для городской  детворы.
Воображение у сэра Богдера разыгралось. О расходах он и не думал.  Деньги  -
что, дело наживное. Главное - члены Ученого совета связаны по рукам и ногам.
Пусть себе протестуют, теперь его не остановить. Сами  дали  карты  в  руки.
Завтра он поставит их перед выбором. Хороши  же  будут  их  физиономии.  Сэр
Богдер улыбнулся.
     В шесть тридцать он прошел в гостиную. Леди Мэри, председатель комитета
по проблемам подростковой преступности, писала письма.
     - Буду через минуту, - сказала она, когда сэр Богдер спросил, будет  ли
она с ним пить шерри.
     Сэр Богдер нахмурился. Временами его терзала мысль,  что  он  для  жены
посторонний  человек.  Она  всегда  с  головой  уходила  в  свои  заботы,  а
заботилась она только о других.  Сэр  Богдер  налил  себе  приличную  порцию
виски.
     - Ну, теперь они у меня в  руках,  -  сказал  он,  когда  жена  наконец
перестала стрекотать пишущей машинкой.
     Леди Мэри высунула тоненький язычок и облизала края конверта.
     -  Неспецифический   уретрит   достигает   масштабов   эпидемии   среди
выпускников школ, - сообщила она.
     Сэр Богдер  пропустил  столь  неуместное  замечание  мимо  ушей.  Какое
отношение это имеет к жизни колледжа? И он продолжал о своем:
     - Теперь они у меня попляшут. Я их заставлю с собой считаться.
     - Исследования показывают, что у каждого пятого ребенка...
     - Не для того, чтобы получить хорошую должность и сидеть сложа руки,  -
гнул свое сэр Богдер.
     - Да, это не проблема, - согласилась леди Мэри.
     - Что - это? - живо заинтересовался сэр Богдер.
     - Лечение. Пустяки. Нам надо взяться за преступления против морали...
     Сэр Богдер осушил бокал и попытался  отвлечься  от  разглагольствований
леди Мэри. Он часто думал, что, если бы  не  жена,  не  состояться  ему  как
политику.  Если  бы   не   ее   непрестанная   поглощенность   неприглядными
статистическими данными и язвами общества, он не пристрастился бы к  поздним
заседаниям в парламенте, а работа в комитетах не  стала  бы  такой  отрадой.
Произнес бы он столько страстных, зажигательных речей,  если  бы  леди  Мэри
хоть раз прислушалась к его словам дома? Вряд  ли.  Они  сели  обедать.  Сэр
Богдер, как обычно, коротал время, подсчитывая, сколько раз жена скажет  "мы
должны" и "наша обязанность".  "Мы  должны"  победило  со  счетом  пятьдесят
четыре против сорока восьми. Для одной лекции неплохо.

     Когда Пупсер услышал, как Капеллан вышел в  столовую,  он  выскочил  из
уборной и  поспешил  к  себе.  Кучка  любопытных  давно  рассосалась,  и  он
надеялся, что никто не узнает, кто именно разговаривал с  Капелланом,  если,
конечно, такое общение вообще можно назвать разговором. Как и жена  Ректора,
Пупсер склонен был думать о проблемах мирового значения  в  общем,  не  видя
конкретных людей. Теперь эта способность изменила ему. Он целый час просидел
в уборной и, следуя совету Капеллана, пытался отгородиться от  миссис  Слони
образом шведской девушки. Каждый раз,  когда  в  сознании  всплывала  миссис
Слони, он усилием воли концентрировал мысли на худосочных ягодицах и плоской
груди шведской актрисы, которую он как-то видел в  "Плейбое".  До  некоторой
степени это помогало, но не  совсем.  Шведка  начинала  распухать,  обретала
неестественные формы, и вот вместо  нее  появлялась  сияющая  миссис  Слони.
Однако  эти  упражнения  предоставили  ряд   небольших   передышек.   Пупсер
приободрился и подумал, что шведка во плоти поможет куда больше, чем  просто
мысли о ней. Он послушается  совета  Капеллана  и  найдет  себе  французскую
служанку или студентку лингвистического факультета, а потом...  потом...  ну
это... это. Пупсеру недоставало сексуального опыта, поэтому он не смог четко
сформулировать; что будет потом. Ну, он вступит с ней в половую связь. Придя
к такому четкому, хотя и несколько абстрактному  заключению,  он  облегченно
вздохнул. Во всяком случае,  это  предпочтительней,  чем  насиловать  миссис
Слони, что до сих пор было единственным выходом. А Пупсер уже не сомневался,
что  изнасилования   не   миновать.   Это   животный,   насильственный   акт
самоутверждающегося мужского начала, высвобождение  первобытных  инстинктов,
необузданных и скотских. Он завалит  миссис  Слони  на  пол  и  накинется...
Усилием воли он  отбросил  эту  мысль  и  без  всякого  интереса  подумал  о
вступлении в половую связь со шведкой.
     Тут же возникли затруднения. Во-первых, он не знает  ни  одной  шведки,
во-вторых, ни с кем никогда в половую связь не  вступал.  Он  знавал  многих
впечатлительных особ женского пола, которые разделяли его тревогу за  судьбы
человечества и до утра могли рассуждать о контроле над рождаемостью. Но  все
они были англичанками, а  их  поглощенность  проблемами  рода  человеческого
убивала в Пупсере всякий к  ним  интерес.  Во  всяком  случае,  по  причинам
эстетического характера, он бы  постеснялся  попросить  кого-нибудь  из  них
выступить в роли миссис Слони, да и сильно сомневался,  что  из  них  выйдет
толк. Значит, остается шведка. Рассчитав теоретически, что  было,  в  общем,
неотъемлемой частью натуры Пупсера, он решил, что, возможно, найдет не особо
разборчивую  шведку  в  баре  "Погребок".  Он  записал   название   и,   как
альтернативу, добавил дискотеку "Али-Баба". Вопрос  решен.  Он  накачает  ее
вином - сойдет и португальское белое - и приведет к себе. Чего тут сложного?
С ее помощью похотливый призрак миссис Слони потеряет власть над ним.  Спать
он лег рано, заведя будильник на семь часов, чтобы проснуться и улизнуть  до
прихода служанки. Но не успел он заснуть, как понял, что забыл очень  важную
деталь. Противозачаточные средства. Ничего, утром он пойдет  стричься,  а  в
парикмахерской этого добра хватает.

     Кухмистер сидел у себя подле газовой горелки и покуривал трубку.  После
визита в Кофт Касл на душе стало легче. Генерал пустит в ход  свое  влияние.
Ректор и думать забудет о переменах. На генерала  можно  положиться.  Старый
служака, к тому же денег  куры  не  клюют.  Такие,  как  он,  всегда  давали
приличные чаевые в конце семестра. В свое время  Кухмистер  получал  на  чай
довольно большие суммы. Он  откладывал  их  в  банк,  где  хранил  и  акции,
завещанные старым лордом Вурфордом. Сбережения свои он никогда не  трогал  и
жил на жалованье и на средства, заработанные в Фоке Клубе, где  Кухмистер  в
выходные  подрабатывал  распорядителем  на  скачках.  В  свое  время  и  там
удавалось получать крупные барыши; однажды после  скачек  махараджа  Индпура
{Вымышленный штат в  Индии.}  дал  ему  пятьдесят  фунтов;  конфиденциальные
сведения,  предоставленные  конюхом  сэра  Кошкарта,  окупились  с   лихвой.
Кухмистер  считал  махараджу  почти  что  джентльменом,  а   такой   похвалы
удостаивались считанные индийцы. Да и какой махараджа  индиец?  Махараджи  -
это  князья  Империи,  а  туземцы  в  самой  Империи  -  это  не  то,  чтобы
какие-нибудь другие туземцы, а среди членов Фокс Клуба туземцев вовсе нет  -
кто бы их туда принял? У Кухмистера была своя табель  о  рангах,  в  которой
каждому было отведено место. Он мог с безошибочной точностью определить  это
место по тону голоса и даже по взгляду. Многие считают, что  о  людях  можно
судить по платью, но Кухмистер  придерживался  иного  мнения.  Не  внешность
важна, а что-то куда более неуловимое, не поддающееся  четкому  определению,
какое-то  душевное  качество,  объяснить  которое  Кухмистер  не   мог,   но
распознавал тут же. И держался  с  каждым  так,  как  он  того  заслуживает.
Твердость, что ли, незыблемая солидность. Между невыразимым превосходством и
очевидной  приниженностью,  к  примеру,   кухонной   обслуги,   существовало
множество промежуточных оттенков, но Кухмистер  их  пр