л он с мягкой
интонацией. - Но это может подождать. Тут ты проталкиваешь его дела,
Уилсон, так что, думаю, мне лучше сперва уладить вопрос с тобой.
  Лицо Уилсона стало серьезно, глаза холодно блеснули.
  - Я с тобой не ссорился, - отрезал он, - даже если ты человек Старрета. Не
поднимай шума, уходи отсюда - и я тебя выпущу. Мне нужен Старрет.
  - То, что тебе нужно, Уилсон, и то, что ты получишь, - это две разные
вещи. Больше ты никого не убьешь. Это, считай, уже в прошлом. М-да...
  Теперь Уилсон понял. Просто видно было, как до него дошло, что происходит.
Этот тихий человек загонял его в угол в точности так, как он загнал Эрни
Райта. Он смерил Шейна взглядом, и то, что он увидел, пришлось ему не по
вкусу. Что-то промелькнуло у него в лице - не страх, но вроде как
удивление, озадаченность, досада... как будто его обманули. Но через
мгновение у него уже не осталось выхода - этот мягкий голос как будто
пригвоздил его, и перед ним не осталось ничего, кроме неизбежного
ближайшего мгновения.
  - Я жду, Уилсон. Или мне силой заставить тебя расстегнуть кобуру?
  Время остановилось, во всем мире не осталось ничего, кроме двух людей,
глядящих в вечность, укрытую в глазах другого. И вдруг комнату сотрясла
внезапная вспышка действий, почти невидимых в их неимоверной быстроте, и
грохот двух револьверов слился в единый долгий непрерывный взрыв. И Шейн
остался стоять, непоколебимый, как крепко укоренившийся дуб, а Уилсон
закачался, правая рука беспомощно повисла, из-под рукава на кисть тонкой
струйкой потекла кровь и револьвер выскользнул из немеющих пальцев.
  Он попятился к стене, и горькая недоверчивая обида исказила его черты.
Левая рука согнулась в локте, второй револьвер показался из кобуры - и тут
же пуля Шейна ударила его в грудь, у него подогнулись колени, он начал
медленно сползать по стене вниз, пока безжизненная тяжесть тела не
повалила его боком на пол.
  Шейн глядел через разделяющее их пространство и, уронив револьвер обратно
в кобуру, как будто забыл обо всем остальном.
  - Я дал ему шанс, - пробормотал он, и в голосе отозвалась глубокая,
большая печаль. Но эти слова для меня не имели никакого значения, потому
что я заметил на его темно-коричневой рубашке, низко, сразу над поясом,
чуть сбоку от пряжки, более темное пятно, которое постепенно расширялось.
Потом его заметили и другие, пронесся легкий шумок, и зал начал
возвращаться к жизни.
  Зазвучали голоса, но никто не успел прислушаться к ним. Их оборвал грохот
выстрела в заднем конце зала. Казалось, ветер рванул рубашку Шейна на
плече, и стекло в окне у него за спиной разлетелось в самом низу, у рамы.
  И тогда я увидел это.
  Только я один увидел. Остальные в этот момент поворачивались, чтобы
посмотреть назад. А мои глаза не отрывались от Шейна, и я увидел. Я
увидел, как человек двинулся, буквально весь сразу, и длилось это одно
мимолетное мгновение. Я видел, как пошла вперед голова, и повернулось
тело, и мощно рванулись ноги. Я видел, как ударила по кобуре ладонь и рука
выхватила револьвер в одном молниеносном взмахе. Я видел, как поднялся
ствол, как будто... как будто указывающий палец... и вырвалось пламя, а
человек еще продолжал двигаться. А там, на балконе, Флетчер, которого пуля
прошила в тот момент, когда он целился, чтобы выстрелить второй раз,
покачнулся на каблуках и повалился спиной в открытую дверь позади него. Он
вцепился пальцами в косяки и вытащил свое тело вперед. Он доплелся до
перил и попытался поднять револьвер. Но силы уже покидали его, он
повалился на перила, проломил их и рухнул вниз вместе с обломками.
  Сквозь оглушительную и пустынную тишину зала прорвался голос Шейна, как
будто долетевший с большого расстояния.
  - Я надеюсь, на этом все кончится, - сказал он. Машинально, не глядя, он
откинул в сторону барабан револьвера и перезарядил его. Пятно у него на
рубашке теперь стало больше, оно расползалось веером над ремнем, но он,
казалось, даже не знал этого - или не обращал внимания. Только движения у
него теперь были медленные, заторможенные невыносимой усталостью. Руки
оставались уверенными и твердыми, но они шевелились медленно, и револьвер
упал в кобуру под собственным весом.
  Он отступал, волоча ноги, назад, к распашным дверям, рока не уперся в них
спиной. Свет у него в глазах был неровный, как мерцание огонька оплывшей
свечи в темноте. А потом, когда он там стоял, случилось... чудо?
  Ну как иначе можно назвать это изменение, происшедшее с ним? Из
таинственных источников воли поплыла жизненная сила. Она прибывала как
будто ползком, как прилив энергии, которая поднялась в нем, сразилась со
слабостью и стряхнула ее. Она засияла у него в глазах, и они вновь стали
живыми и внимательными. Она вскипела в нем, распространяя знакомую мощь,
которая вздыбилась, как волна, и вновь запела в каждой трепещущей жилке
его тела.
  Он стоял лицом к залу, полному людей, он прочитал страницы всех этих лиц
одним скользнувшим по ним взглядом, и этот его мягкий голос повелел всем
им со спокойным, несгибаемым превосходством:
  - А теперь я сяду на коня и уеду. И ни один из вас не поедет следом.
  Он с безразличием повернулся к ним спиной, абсолютно уверенный, что они
сделают так, как он сказал., Его силуэт прорезался на фоне дверей и пятна
ночной тьмы над ними, прямой и величавый. А в следующее мгновение двери
сомкнулись, мягко прошелестев в воздухе.
  Теперь в помещении вскипела бурная деятельность. Люди столпились вокруг
тела Уилсона и Флетчера, хлынули к бару, возбужденно заговорили. К выходу,
впрочем, ни один из них не приближался. Возле дверей оставалось пустое
пространство, как будто кто-то обвел их запретной чертой.
  А мне было наплевать, что они делают и что говорят. Мне надо было бежать к
Шейну. Мне надо было захватить его вовремя. Мне надо было точно знать - а
сказать мне мог только он.
  Я вылетел из дверей магазина как раз вовремя. Он уже сидел в седле и
отъезжал от крыльца.
  - Шейн, - отчаянно прошептал я, стараясь, чтобы меня не могли услышать
внутри. - Ох, Шейн!
  - Бобби! Бобби, мальчик! Что ты здесь делаешь?
  - Я там был все время! - выпалил я. - Ты мне должен сказать. Мог этот
Уилсон...
  Он знал, что тревожит меня. Он всегда знал.
  - Уилсон, - сказал он, - был очень быстрый. Быстрее я никого не видел.
  - А мне наплевать на Уилсона, - сказал я, и у меня хлынули слезы. - Пусть
хоть вообще самый быстрый на свете. Он бы никогда не смог подстрелить
тебя, верно ведь? Ты бы ведь еще раньше уложил его на месте, если бы ты...
если бы ты не перестал тренироваться?..
  Он замялся на мгновение. Он смотрел на меня, и внутрь меня, и он все знал.
Он знал, что творится у мальчишки в мозгах и что может помочь ему остаться
чистым в душе, несмотря на полные мути и грязи годы взросления.
  - Конечно. Конечно, Боб. Да он бы и до кобуры не успел дотронуться.
  Он наклонился в седле, потянулся рукой к моей голове. Но боль хлестнула
его, как бичом, рука подпрыгнула вверх, к тому месту на рубашке над
поясом, сильно вдавилась в живот, и он слегка покачнулся в седле.
  Мне самому стало так больно, что я вынести не мог. Я глядел на него, не
говоря ни слова, а потом - я ведь был всего-навсего мальчик, ничего я не
мог сделать - я отвернулся и уткнулся лицом в твердый, теплый лошадиный
бок.
  - Боб...
  - Да, Шейн.
  - Человек есть то, что он есть, Боб, из своей шкуры не выскочишь. Я
попробовал - и проиграл. Но я думаю, судьба все уже решила заранее, в тот
самый миг, когда я увидел веснушчатого мальчонку на заборе возле дороги и
настоящего мужчину у него за спиной, человека, который сможет вырастить
этого мальчонку и дать ему такой шанс в жизни, какого у других мальчишек
никогда не будет.
  - Но... но, Шейн, ты...
  - После убийства возврата нет, Боб. Справедливое оно было или нет, но
клеймо на тебе осталось, и пути назад уже нет. Теперь твоя очередь.
Отправляйся домой к отцу и матери. Вырастай сильным и честным и заботься о
них. О них обоих.
  - Да, Шейн.
  - А теперь осталось одно-единственное, что я еще могу для них сделать.
  Я почувствовал, что конь двинулся от меня. Шейн смотрел на дорогу и на
открытую равнину, и конь повиновался молчаливым командам поводьев. Шейн
уезжал, и я знал, что никакое слово никакая мысль не смогут удержать его.
Большой конь, терпеливый и сильный, уже шел тем ровным шагом, который
принес его к нам в долину, и оба они, человек и конь, превратились в
единый темный силуэт на дороге, как только покинули место куда падал свет
из окон.
  Напрягая глаза, я смотрел ему вслед, и потом сумел различить в лунном
свете характерные очертания его фигуры, все уменьшающейся с расстоянием.
Потерянный и одинокий, я смотрел, как он уезжает, - прочь из города, уже
далеко на дороге, там, где она сворачивает на ровную местность за
пределами долины. На веранде у меня за спиной были люди, но я видел лишь
одну темную фигуру, которая все уменьшалась, становилась неразличимой на
исчезающей вдали бесконечной дороге. Облако закрыло луну, и он растаял, я
не мог уже различить его в сплошной тени, а потом облако ушло, и дорога
вытянулась прямой узкой ленточкой до самого горизонта, а он исчез...
  Я поплелся назад и повалился на ступеньки, спрятав голову в руках, чтобы
скрыть слезы. Голоса людей вокруг были бессмысленными звуками в поблекшем
и пустом мире...
  Домой меня отвез мистер Уэйр.

  15

  Отец и мать по-прежнему сидели на кухне, почти в тех же позах, как я их
оставил. Мать придвинула свой стул поближе к отцу. Он сидел ровно, с
усталым и осунувшимся лицом, сбоку на голове выделялась уродливая красная
отметина. Они не поднялись нам навстречу. Они сидели молча и смотрели, как
мы заходим в дверь.
  Они даже не пожурили меня. Мать протянула руки, привлекла меня к себе и
позволила зарыться лицом в е„ передник - я не делал так уже года три, а то
и больше. Отец просто глядел на мистера Уэйра. Он не доверял своему голосу
и потому не решался заговорить первым.
  - Ваши беды позади, Старрет.
  Отец кивнул.
  - Вы приехали сказать мне, что он убил Уилсона, прежде чем они добрались
до него. Я знаю. Это ведь был Шейн.
  - Уилсона, - сказал мистер Уэйр. - И Флетчера.
  Отец вздрогнул.
  - И Флетчера тоже?.. Черт побери, ну конечно... Уж если он берется за
работу, то всегда делает все как следует. - Потом отец вздохнул и провел
пальцем вдоль ссадины на голове. - Это он так дал мне понять, что с этим
делом хочет управиться сам. Могу сказать вам, Уэйр, сидеть тут и ждать -
это была самая тяжелая работа за всю мою жизнь.
  Мистер Уэйр поглядел на ссадину.
  - Я тоже так думаю. Послушайте, Старрет. Ни один человек в городе не
думает, что вы остались здесь по собственной воле. И чертовски мало таких,
кто не радуется, что именно Шейн вошел в салун нынче вечером.
  Из меня хлынули слова.
  - Ты должен был увидеть его, отец. Он был... он был... - я не сразу смог
найти нужное выражение. - Он был... великолепный, отец! Уилсон даже
попасть бы в него не смог, если б он тренировался все время! Шейн мне сам
так сказал!
  - Он тебе сказал! - Стол опрокинулся с грохотом, когда отец вскочил на
ноги. Он схватил мистера Уэйра за отвороты пиджака. - Господи, приятель!
Почему же вы сразу не сказали мне?! Он живой?
  - Да, - сказал мистер Уэйр. - Вполне живой. Уилсон попал в него. Но еще не
отлили такую пулю, чтоб смогла убить этого человека! - По лицу мистера
Уэйра скользнуло какое-то изумленное, нездешнее выражение. - Временами я
задумываюсь, сможет ли вообще что-то и когда-то...
  Отец встряхнул его.
  - Где он?
  - Он уехал, - сказал мистер Уэйр. - Уехал один, никто не поехал за ним
следом - он сам так захотел. Уехал из долины, а куда - никому не известно.
  Отец выпустил его и уронил руки. Снова опустился на свой стул. Взял со
стола трубку, и она хрустнула у него в пальцах. Он выронил обломки на пол
и опустил к ним глаза. Он все еще смотрел на них, когда на крыльце
послышались шаги и кто-то вошел в кухню.
  Это был Крис. Правая рука его, туго перебинтованная, висела на повязке,
глаза горели неестественно ярко, густой румянец заливал щеки до самых
глаз. В левой руке он нес бутылку, бутылку красной вишневой содовой
шипучки. Он вошел прямо в кухню и поднял стол той рукой, в которой держал
бутылку. Со стуком поставил бутылку на стол - и как будто сам испугался
этого шума. Он был смущен и голос временами изменял ему. Но говорил он
твердо.
  - Это я Бобу принес. Конечно, замена из меня вовсе никудышняя, Старрет. Но
как только эта рука заживет, я буду проситься к вам на работу.
  У отца скривилось лицо, губы шевельнулись, но он не произнес ни слова. За
него сказала мать:
  - Шейн был бы доволен, Крис.
  А отец по-прежнему молчал. Крис и мистер Уэйр глядели на него, и им было
ясно: что бы они ни сделали, - что бы ни сказали, это ничуть не поможет.
Они повернулись и вышли вместе, быстрым широким шагом.
  Мы с матерью сидели и смотрели на отца. Мы тоже ничего не могли сделать.
Он сам должен был перебороть то, что его мучило. Он сидел так тихо, что,
казалось, даже дыхание остановилось. Потом его охватило внезапное
беспокойство, он вскочил на ноги и бесцельно зашагал по кухне. Он с
ненавистью глядел на стены, как будто они душили его, а после вдруг
повернулся и вылетел за двери, во двор. Мы слышали его шаги, когда он
обогнул дом и направился в поле, а потом нам уже больше ничего не было
слышно.
  Не знаю, сколько времени мы с ней так сидели. Знаю только, что фитиль в
лампе почти весь сгорел, начал брызгать искрами, потом огонек совсем угас,
и темнота принесла облегчение и утешение. Наконец мать поднялась, все еще
держа меня на руках, такого здоровенного парня. Меня просто поразило,
откуда в ней столько силы. Она крепко прижимала меня к себе, и отнесла в
мою комнату и помогла мне раздеться при тусклом лунном свете, проникающем
через окно. Она меня уложила, укрыла, подоткнула одеяло, присела на край
кровати и тогда, только тогда, прошептала мне:
  - Ну вот, Боб. Расскажи мне, как все было. Точно так, как ты видел.
  Я начал рассказывать, а когда я договорил, она только тихо пробормотала:
  - Спасибо тебе.
  Она выглянула в окно и пробормотала эти слова снова, и они были обращены
не ко мне, а она все стояла и смотрела, и взгляд ее скользил над землей и
уходил к громадным серым горам вдали...

  * * *

  Она, должно быть, просидела здесь всю ночь, потому что когда я проснулся,
чем-то внезапно испуганный, первые лучи рассвета уже пробивались в окно, а
кровать была теплая там, где она сидела. Наверное, меня и разбудило ее
движение, когда она уходила. Я выбрался из постели и сунулся на кухню. Она
стояла в открытых наружных дверях.
  Я натянул свои одежки и на цыпочках подкрался к ней через кухню. Она взяла
меня за руку, я вцепился в нее, потому что мы обязательно должны были
держаться вместе и вместе пойти и разыскать отца.
  Мы нашли его у кораля, в дальнем конце, который Шейн пристроил. Солнце уже
начало пробиваться через ущелье в горах за рекой, это было еще не
ослепительное сияние полудня, а просто свежий обновленный красноватый свет
раннего утра. Руки отца были сложены на верхней жерди ограды, голова
опущена на руки. Повернувшись к нам, он откинулся назад и прислонился к
жерди спиной, как будто ему была нужна поддержка. Глаза у него были
обведены черными кругами и смотрели слегка диковато.
  - Мэриан, мне тошно видеть эту долину и все, что в ней есть. Я могу
попробовать остаться на этом месте, но сердца моего уже здесь не будет. Я
знаю, это тяжело скажется на тебе и на мальчике, но нам придется вытащить
из земли свои заявочные столбы и двинуться. дальше. Может, в Монтану. Я
слышал, в той стороне есть хорошие земли для заселения.
  Мать дослушала его. Она выпустила мою ладонь и выпрямилась, такая гневная,
что у нее глаза сощурились и подбородок дрожал. Но она дослушала его до
конца.
  - Джо! Джо Старрет! - ее голос звенел, он был так натянут, что чуть не
лопался, и полон чувств посильнее гнева. - Значит, ты бежишь, бросаешь
Шейна, как раз когда он по-настоящему остается здесь?
  - Но, Мэриан... Ты не поняла. Он уехал.
  - Он не уехал. Он здесь, на этой ферме, ферме, которую он дал нам. Он
здесь, вокруг нас, он в нас самих, и так всегда будет.
  Она бросилась к высокому угловому столбу, одному из тех, которые вкопал
Шейн. Она начала колотить по нему руками.
  - Ну, Джо! Быстро! Хватайся за него! Вытащи его!
  Отец изумленно уставился на нее. Но сделал, как она сказала. Никто не смог
бы отказать ей в такую минуту. Он ухватился за столб и начал его тащить.
Потряс головой, уперся ногами и напряг все силы. Громадные мускулы его
плеч и спины вздулись узлами и буграми, и я подумал, что эта рубашка тоже
лопнет. Жерди начали потрескивать, столб едва заметно сдвинулся, по земле
у основания побежали в разные стороны мелкие трещинки. Но жерди держали, и
столб устоял.
  Отец повернулся от него. На лице его проступили капли пота, впалые щеки
порозовели.
  - Смотри, Джо! Смотри - видишь, что я хотела сказать? Теперь мы уже
пустили здесь корни, которые никогда не сможем оборвать.
  И тогда, наконец, утро легло на лицо отца, засветилось в его глазах,
окрасило кожу новым цветом, подарило ему надежду и веру...

  16

  Я полагаю, вот и все, что можно рассказать. Народ в городке и ребята в
школе часто толкуют о Шейне, накручивают небылицы и разглагольствуют о нем
напропалую. А я - никогда. Те вечера в заведении у Графтона стали
легендой, обросли бессчетными подробностями, разрослись и расползлись, как
сам наш городок, который вырос и расползся по берегам реки. Но меня это
никогда не беспокоило, независимо от того, какими странными и нелепыми
стали эти истории от постоянных пересказов. Он принадлежал мне, отцу,
матери и мне, и этого ничто и никогда не могло затмить.
  Потому что мать оказалась права. Он остался здесь. Он был здесь, в нашей
ферме и в нас самих. Когда бы ни понадобился он мне, он всегда был здесь.
Я мог закрыть глаза - и он тут же оказывался рядом со мной, я ясно видел
его и снова слышал его мягкий голос.
  Я вспоминал его каждую из тех минут, которые открывали его мне. Но живее
всего вставал он у меня перед глазами в то короткое и яркое, как вспышка
молнии, мгновение, когда он поворачивался, чтобы выстрелить во Флетчера,
спрятавшегося на балконе, в салуне у Графтона. Я вновь видел мощь и
изящество согласованных сил, великолепных и прекрасных в своей
непостижимости. Я видел человека и оружие, слитых в неразделимое
смертоносное единство. Я видел человека и инструмент, хорошего человека и
хороший инструмент, делающих то, что должно быть сделано.
  И всегда разум мой возвращается в конце концов к той минуте, когда я
увидел его из придорожных кустов У самой окраины городка. Я снова вижу его
там, высокого и жуткого в лунном свете, едущего, чтобы убить или быть
убитым, и останавливающегося помочь спотыкающемуся мальчонке и поглядеть
на землю, красивую землю, где этот мальчонка получил возможность провести
свое детство и вырасти с прямой натурой, как подобает мужчине.
  И когда я слышу, как люди в городе болтают между собой и пытаются
приписать ему какое-то определенное прошлое, я спокойно улыбаюсь про себя.
Со временем они пришли к заключению, сформировавшемуся из разговоров с
проезжими странниками, что Шейн - это некий Шеннон, получивший известность
в Арканзасе и Техасе в качестве ганфайтера и игрока, а позднее исчезнувший
из виду неведомо куда, неведомо по каким причинам. Когда эта версия стала
казаться неубедительной, за ней последовали другие, слепленные, в свою
очередь, из обрывков сведений, подобранных среди болтовни приблудных
путешественников. Но когда они болтали такую ерунду, я просто смеялся,
потому что я знал, что не мог он быть ничем таким.
  Он был человеком, который приехал в нашу долину из самого сердца великого
сияющего Запада, и когда его дело было выполнено, уехал обратно туда,
откуда появился.
  И звали его - ШЕЙН.



  Файл из библиотеки OCR Альдебаран: http://aldebaran