ест (отшатывается, закрывая лицо руками). Нет, нет!  Опустите  оружие,
     опустите! Обещаю...  Клянусь,  я  все  исполню!  Умоляю  вас,  опустите
     оружие!
Великая княжна (бросая пистолет на стол). Извольте!
Страмфест (отнимает руки от лица). Слава богу!
Великая княжна (мягко). Страмфест, я - ваш товарищ. Но, может быть, я  значу
     для вас и нечто большее?
Страмфест (опускаясь на одно колено). Да поможет мне бог!  Вы  -  последнее,
     что осталось от той единственной власти, которую я признаю в этом мире!
     (Целует ей руку.)
Великая княжна (снисходительно). Идолопоклонник! Когда вы  наконец  поймете,
     что наша власть держалась только тем, что вы  себе  о  нас  вообразили?
     (Садится  в  кресло  генерала  и  продолжает   другим   тоном.)   Какие
     распоряжения вы получили? И собираетесь ли вы им подчиниться?
Страмфест (вскакивает на ноги и принимается раздраженно ходить по кабинету).
     Как можно подчиниться шести диктаторам одновременно? Да еще когда среди
     них нет ни одного дворянина?  Первый  приказывает	мне  заключить	мире
     иностранным противником, второй велит  предъявить	нейтральным  странам
     ультиматум - или  они  поддерживают  его  политику  единого  земельного
     налога, или через сорок восемь часов мы их сотрем с лица земли!  Третий
     посылает меня на какую-то конференцию  социалистов  с  заявлением,  что
     Беотия  не  признает  никаких  аннексий  и  контрибуций  и   что	наша
     единственная задача - устроить рай земной во всей вселенной.  (К  концу
     своей речи оказывается возле стула Шнайдкинда.)
Великая княжна. Стало быть, вся их политика - глупые игры?
Страмфест. От всего сердца благодарю ваше  высочество  за  это	определение.
     Европа будет вам признательна.
Великая княжна. Гм... Хорошо. И все же...  (Встает.)  Страмфест!  Ведь	ваша
     битва - битва за сохранение династии - проиграна.
Страмфест. Вы не должны так говорить. Это  измена  -  даже  в  ваших  устах.
     (Уныло опускается на стул и закрывает лицо руками.)
Великая княжна. Не обманывайте себя, генерал. Панджаидрамы  никогда  уже  не
     будут править в Беотии (с горестным видом медленно  идет  по  кабинету,
     думая вслух.) Династия пришла в упадок, отстала  от  жизни,  одряхлела;
     наши пороки обратились против нас, и вот мы сами желаем своего падения.
Страмфест. Вы богохульствуете.
Великая княжна. Всякая истина рождается как богохульство. И вся  королевская
     конница, и вся королевская рать не могут отцовского трона поднять...  А
     если бы могли, вы, генерал, помогли бы им, правда?
Страмфест. Клянусь небом!
Великая княжна. В самом деле?  И  снова  обрекли  бы  народ  на  безнадежную
     нищету?  А  благороднейших  мыслителей  страны  снова  побросали  бы  в
     позорные застенки? Утопили  бы  в	крови  поднявшееся  солнце  свободы?
     Только потому, что посреди  моря  грязи,  уродства  и  ужасов  когда-то
     поднимался крошечный островок блестящего двора,  где  вы  могли  стоять
     навытяжку в мундире, украшенном орденами,	и  день  за  днем  зевать  в
     ожидании того часа, когда	под  вами  разверзнется  могила,  -  зевать,
     потому что больше при дворе делать нечего. Неужели вы настолько  глупы,
     настолько бессердечны?
Страмфест. Только сумасшедший может говорить такое о королевской  власти.  Я
     никогда не зевал при дворе. Зевали псы - но только потому, что они псы,
     лишенные	воображения,   чести,	идеалов   и   чувства	собственного
     достоинства.
Великая княжна. Мой бедный Страмфест, вы слишком редко бывали при дворе и не
     успели от него устать. Ведь вы все время воевали, а возвратившись домой
     за очередным орденом, восторженно глядели на моего отца, на мою мать  и
     на меня - и были этим счастливы. Ведь так?
Страмфест. Уж не упрекаете ли вы меня? Мне нечего стыдиться.
Великая княжна. Да, вас такая жизнь устраивала, Страмфест. Но подумайте  обо
     мне! Каково было мне видеть, что вы  поклоняетесь	мне,  точно  богине,
     хотя я самая обыкновенная девчонка? Меня, как зверя, посадили в  клетку
     - ведь это же жестокость! Вы могли бы поклоняться	восковой  кукле  или
     золотому тельцу: они не мучились бы от скуки.
Страмфест. Прекратите или я отрекусь от вас. Женщин, которые позволяли	себе
     нести подобный вздор, я не раз приказывал сечь плетьми.
Великая княжна. Не напоминайте мне об этом, не то я вас застрелю.
Страмфест. У вас всегда были низменные наклонности. Вы не дочь своего  отца,
     вы оборотень, которого  какая-нибудь  развратная  нянька  подбросила  в
     колыбель Панджандрамов. Я слышал о том, что вы проделывали  в  детстве;
     мне говорили, будто вы...
Великая княжна. Ха, ха! О да! Когда я была девочкой, меня однажды  повели  в
     цирк, и там я поняла, что значит быть счастливой, там я впервые в жизни
     почувствовала себя наверху блаженства - и убежала с  цирковой  труппой.
     Меня поймали и снова посадили в золоченую клетку, но я вкусила  свободы
     и заставить меня забыть ее было уже невозможно.
Страмфест. Свобода! Быть рабыней акробата! Выставляться на потеху публике!..
Великая княгиня. О, этому меня выучили	дома.  Эту  науку  я  постигала  при
     дворе.
Страмфест. Вас не учили выходить полураздетой и кувыркаться через голову...
Великая  княжна.  Оставьте!  Я	хотела	сбросить  свои	дурацкие  наряды   и
     кувыркаться через голову! Хотела, понимаете, хотела! Я и сейчас еще  на
     это способна. Показать?
Страмфест. Клянусь, я выброшусь в окно. Уж лучше мне  встретиться  с  вашими
     родителями в раю, чем ждать, пока они сорвут ордена с моей груди.
Великая княжна. Вы неисправимы, вы безумны,  вы  ослеплены.  Даже  когда  мы
     сходим со своих пьедесталов и в глаза объявляем вам, что вас одурачили,
     вы не в состоянии поверить, что  коронованное  семейство  -  это  самые
     обыкновенные смертные.  Не  буду  больше  с  вами	спорить  и  попросту
     воспользуюсь своей властью. Стоит мне  сказать  слово  -  и  ваши	люди
     обернутся против вас. Половина ваших  подчиненных	уже  не  отдает  вам
     честь, и вы не смеете наказать их,  вам  приходится  закрывать  на  это
     глаза.
Страмфест. Не вам укорять меня за это.
Великая княжна (высокомерно). Укорять? Мне, великой княжне, укорять простого
     генерала? Вы забываетесь, сэр!
Страмфест (покорно опускается на одно колено). Вот теперь  вы  говорите  как
     подобает особе королевской крови.
Великая княжна. Ах, Страмфест, Страмфест, вас сделали рабом до мозга костей.
     Отчего вы не плюнете мне в лицо?
Страмфест (в ужасе вскакивает). Господи помилуй!
Великая княжна. Что ж, раз вы непременно хотите быть  моим  рабом,  извольте
     подчиняться. Я пришла сюда не для того, чтобы спасать  нашу  несчастную
     династию и нашу запятнанную  кровью  корону.  Я  пришла,  чтобы  спасти
     революцию.
Страмфест. Может быть, я и глуп, но я согласен: лучше  спасти  хоть  что-то,
     чем дать погибнуть всему на свете. Но что революция сделает для народа?
     Не  верьте  прекрасноречию  революционных	 ораторов   и	прокламациям
     революционных писателей! Много ли свободы там, где они пришли к власти?
     Разве они не вешают, не расстреливают, не арестовывают  точно  так  же,
     как это делали мы? Разве они говорят народу правду? Нет! Если правда их
     не устраивает, они распространяют ложь, а за правду казнят.
Великая княжна. Ну разумеется. Почему бы им этого не делать?
Страмфест (не веря своим ушам). Почему бы им этого не делать?
Великая княжна. Да, почему бы им этого не делать? Мы поступали точно так же.
     Вы сами этим занимались - секли женщин плетьми за	то,  что  они  учили
     детей читать книги.
Страмфест. Мятежные книги. Карла Маркса.
Великая княжна. Чушь! Как это можно научить ребенка читать Библию и при этом
     не научить его читать Карла Маркса? Чем выдумывать  глупые  оправдания,
     беритесь за оружие и исправляйте свои ошибки. Осудив вас за то, что  вы
     секли женщин, я еще больше осуждаю вас за то, что вы секли мужчин! Ведь
     я сама женщина.
Страмфест.  Я  вас  не	понимаю,  ваше	 высочество.   По-моему,   вы	себе
     противоречите.
Великая княжна. Ничего подобного! Я просто говорю, что если народ  не  может
     сам управлять своей жизнью, значит им должен управлять  кто-то  другой.
     Если народ не хочет добровольно исполнять свои  обязанности,  а  хочет,
     чтобы его принуждали и обманывали, значит, кто-то должен  принуждать  и
     обманывать его. У власти должна быть небольшая группа людей - но  людей
     способных и энергичных. Из всех подобных групп я принимаю сторону	той,
     чьи  принципы  совпадают  с  моими.  Революция  так  же  жестока,	 как
     Панджандрамы, но ее цели совпадают с моими. И потому  я  -  на  стороне
     революции.
Страмфест. Вы сами не понимаете, что говорите. Это ж чистый большевизм.  Вы,
     дочь Панджандрама, - большевичка?
Великая княжна. Я готова стать кем угодно, лишь б сделать мир меньше похожим
     на тюрьму и больше - на цирк.
Страмфест. Ага! Вам все еще хочется стать цирковой знаменитостью!
Великая княжна. Да! И чтобы в афише  стояло:  императрица-большевичка.	Меня
     ничто не  остановит.  Генерал  Страмфест,	я  вам	приказываю:  спасите
     революцию!
Страмфест.  Какую   революцию?	 Какую?   Их   сотни!	Найдите   мне	двух
     оборванцев-революционеров, у которых было бы одинаковое представление о
     революции! Что может спасти толпу, если в	ней  каждый  рвется  в	свою
     сторону?
Великая княжна. Только одно - война.
Страмфест. Война?
Великая княжна. Да, война.  Только  перед  лицом  общей  опасности  все  эти
     враждующие партии поймут, что у всех нас одна  задача,  и	сплотятся  в
     единую державу.
Страмфест. Браво! Я всегда говорил, что война лечит  от  всех  болезней.  Но
     чего стоит единая держава, если у нее нет единой армии?  И  что  я  тут
     могу поделать? Я всего лишь солдат. Я  не	умею  говорить	речи,  я  не
     одержал ни  одной	победы.  Армия	не  пойдет  за	мной.  (Снова  уныло
     спускается на стул.)
Великая княжна. И за мной не пойдет?
Страмфест. О, если б  только  вы  были	мужчиной!  Если  б  только  вы	были
     солдатом!
Великая княжна. Допустим, я вам найду мужчину и солдата?
Страмфест (в ярости вскакивает). А! Этого  негодяя,  с	которым  вы  удрали!
     Думаете через мою голову поставить его во главе армии? Не выйдет!
Великая княжна. Вы обещали все исполнить, вы поклялись.  (Марширует,  словно
     она перед строем  солдат.)  Я  знаю,  что	только	этот  человек  может
     вдохновить армию.
Страмфест. Вы заблуждаетесь! Вы  потеряли  голову!  Какой-нибудь  циркач,  в
     которого вы влюблены.
Великая княжна. Клянусь, что я в него не влюблена. Клянусь, что  никогда  не
     буду его женой.
Страмфест. Кто же он такой?
Великая княжна. Любой другой на вашем месте давно догадался бы. Этот человек
     - у вас перед глазами.
Страмфест (оглядываясь кругом). Где?
Великая княжна. Посмотрите в окно.

	  Генерал  бросается к окну. Великая княжна скидывает шубу
	     и оказывается в мундире панджеробаенского гусара.

Страмфест (глядя в окно). Где он? Я никого не вижу.
Великая княжна. Здесь, глупый вы человек.
Страмфест (обернувшись). Вы! Святые небеса! Императрица-большевичка!


КОММЕНТАРИИ

     Послесловие к пьесе - А.С. Ромм
     Примечания к пьесе и предисловию автора - С.Л. Сухарев


АННАЯНСКА,
     СУМАСБРОДНАЯ ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА

     Новый этап творческой эволюции Шоу начался вместе с Великой Октябрьской
социалистической революцией.
     Драматург оказался в числе тех представителей  передовой  интеллигенции
мира, кто безоговорочно принял русский революционный  переворот  и  дал  ему
справедливую оценку. Поняв мировое значение Октябрьских событий. Шоу  увидел
в них начало новой эпохи в истории человечества. Эту позицию, определившуюся
уже в самом начале революции. Шоу неизменно  сохранял  и  в  дальнейшем.  На
протяжении всей своей последующей жизни он с неослабевающим интересом следил
за быстрым ростом социалистического государства и неоднократно	высказывался
о нем в духе горячего сочувствия. Дружба с СССР  и  контакты  с  выдающимися
русскими политическими и  литературными  деятелями  сыграли  важную  роль  в
писательской биографии Шоу и наложили заметный отпечаток на его творчество.
     Октябрьская  революция  и	возникновение  Советского  Союза   произвели
решающие сдвиги в мировоззрении драматурга. Революционная гроза, пронесшаяся
над  миром,  окончательно  развеяла  его  иллюзии  относительно  возможности
исправления и усовершенствования существующей  социальной  системы.  Укрепив
представление Шоу об обреченности буржуазной  цивилизации,  события  русской
жизни убедили его и в полной несостоятельности буржуазного  парламентаризма.
В статье  "Диктатура  пролетариата"  (1912)  драматург	заявил	о  том,  что
"политическая машина капитализма не способна произвести  социализм  так  же,
как швейная машина жарить яйца". [Shaw	Bernard.  The  dictatorship  of  the
proletariat. London, 1951, о.17.] Придя к такому выводу. Шоу с присущей  ему
логической последовательностью предпринял реабилитацию насилия как  средства
преобразования действительности.
     В той же статье "Диктатура пролетариата"  он  говорит  о  необходимости
уничтожения контрреволюции и контрреволюционеров, так как "малейшая слабость
по отношению к ним может вернуть страну в состояние царизма,  когда  рабочие
жили в подвалах и получали гроши и когда женщин держали в тюрьмах только  за
то, что они учили детей грамоте".
     Толкнув драматурга на путь переоценки фабианских  ценностей,  революция
вместе с тем содействовала и укреплению некоторых  принципов  его  жизненной
философии. Революционные  свершения  русского  народа  усилили	его  веру  в
могущество воли и разума людей, в их неограниченные творческие	возможности,
в право и  способность	переделывать  мир.  Все  происходящее  в  России  он
воспринял как грандиозный  эксперимент	ищущего  и  творящего  человеческого
духа.	При   всей   односторонности   и   сомнительности    такого    чисто
интеллектуального  взгляда,  он  во  многих  отношениях  оказался  творчески
состоятельным. На  его	основе	была  создана  монументальная  драматическая
пенталогия Шоу "Назад к Мафусаилу" (1918-1920).
     Представление Шоу о революции как о могучем  взрыве  жизненной  энергии
еще до создания пенталогии воплотилось в  небольшой  пьеске  "Аннаянска".  В
образе ее главной героини - волевой, сильной женщины, наделенной ясным	умом
и большой смелостью, воплотилась "душа" революции. Ее появление подготовлено
ранее созданными пьесами Шоу. Ведя свое происхождение и от Виви Уоррен, и от
Барбары Андершафт, и  от  героини  маленького  музыкального  фарса  "Лечение
музыкой",  эта	мужественная  женщина  -  воительница,	 в   свою   очередь,
предвосхищает появление таких характеров, как Жанна д'Арк ("Святая Иоанна"),
миллионерша Епифания ("Миллионерша"). Шоу реализует в них свою	концепцию  о
биологическом превосходстве женщин как носительниц "Жизненной силы" над муж-
чинами, которые лишь по недоразумению пользуются репутацией "сильного пола".
Несмотря на то, что  события  его  пьесы  происходят  в  вымышленной  стране
Беотии,  драматург  пытается   создать	 ощущение   некоторой	национальной
специфики. В действиях героини пьесы можно усмотреть отдаленную  аналогию  с
поведением Екатерины II, которая,  как	и  Аннаянска,  явилась	к  солдатам,
переодевшись в офицерский мундир, и обратилась к ним с призывом бороться  за
правое дело.
     Написанная в условной манере, эта пьеса по форме своего  драматического
построения  уже  приближается  к  гротескно  -	фантастическим	пьесам	(так
называемым экстраваганцам), составившим основную часть творческого  наследия
позднего Шоу.

     Маккарти, Лила (1875-1960) - английская актриса, выступавшая в  главных
ролях во многих постановках пьес  Шоу,	который  высоко  ценил	близкие  ему
особенности ее исполнительского таланта. Роль Аннаянски сыграна ею незадолго
до ухода со сцены (в 1920 г.).
     Рикетс,  Чарлз  (1866-1931)  -  английский   художник   и	 театральный
декоратор, создавший эскизы костюмов к целому ряду постановок пьес Шоу.  Шоу
называл Рикетса "подлинным художником, художником - энтузиастом".
     Сидонс,   Сара   (1755-1831)   -	английская   трагическая    актриса,
представительница позднего классицизма.
     Рейнолдс,	Джошуа	(1723-1792)  -	английский  художник  -  портретист,
организатор и первый президент (1768-1790) Лондонской Академии художеств.
     "Колизей" - театр	в  Лондоне,  открытый  в  1904	г.  и  первоначально
функционировавший как мюзик - холл.
     Джонсон, Сэмюэл (1709-1784) - английский критик, лексикограф, эссеист и
поэт. В предисловии к изданию сочинений Шекспира (1765) оспаривал  некоторые
положения классической театральной эстетики.
     ...вся королевская конница и вся королевская рать - вошедшие в Англии в
поговорку   слова   из	 стихотворения	 (переведенного  С.  Я.  Маршаком) о
Шалтае-Болтае - персонаже книги Льюиса Кэррола "Алиса в Зазеркалье" (1871).

     Last-modified: Tue, 30 Jan 2001 10:41:56 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321 Прогноз




    Бернард Шоу.
    Огастес выполняет свой долг


     AUGUSTUS DOES HIS BIT  1916
     Перевод И. Звавича
     Полн. собр. пьес в 6-и т. Т.4 - Л.: Искусство, 1980.
     OCR Гуцев В.Н.



     Драматический  трактат  в свободной форме по поводу экономии, вызванной
     требованиями военного времени, и прочих проблем
     Правдивый фарс




	  Приемная  мэра  в  ратуше  городка Литл Пифлингтон. Лорд
	  Огастес Хайкасл - видный представитель правящего класса,
	  великолепно  сохранившийся  для своих сорока пяти лет, в
	  форме  полковника,  -  удобно расположился за письменным
	  столом.  Он читает "Морнинг пост", положив ноги на стол.
	  На  противоположной  стороне	комнаты,  немного слева, -
	  дверь. Лорд Огастес сидит спиной к окну. В камин вделана
	  газовая  печка. На столе электрический звонок и телефон.
	  На  стенах  красуются  портреты  бывших  мэров города, в
	  полном   облачении,  с  золотой  цепью.  Входит  пожилой
	  письмоводитель,   у	него   маленькая   седая  бородка,
		       бакенбарды и ярко-красный нос.

Огастес (спустив ноги со стола и отложив газету). Хэлло! Кто вы такой?
Письмоводитель.  Я  местный  персонал. (Невыгодное   впечатление,   которое
     производят  преклонный  возраст  письмоводителя  и  его  внешний вид,
     усугубляется легким заиканием.)
Огастес. Вы - местный персонал? Что вы хотите этим сказать, сударь?
Письмоводитель. То самое, что я сказал. Кроме меня, здесь никого больше нет.
Огастес. Вздор! А где же все остальные?
Письмоводитель. На фронте.
Огастес. Отлично. Великолепно. Почему же вы не на фронте?
Письмоводитель. Вышел из призывного возраста. Мне пятьдесят семь лет.
Огастес. И все же вы отлично можете выполнять свой  долг  перед  родиной.  В
     запасе   есть   люди   постарше   вас;   запишитесь   добровольцем    в
     территориальные войска.
Письмоводитель. Я уже записывался.
Огастес. Так почему вы не в военной форме?
Письмоводитель. Они сказали,  что  не  возьмут меня  ни  за  какие  деньги.
     Сказали: ступай домой, старый дуралей, и  не  будь  болваном.  (Чувство
     невыносимой  обиды,  тлеющее  в  нем,  разгорается   ярким   пламенем.)
     Мальчишка Билл Найт, которого я взял с собой, получил два шиллинга семь
     пенсов, а мне ничего не дали. Где же  справедливость?  Страна  идет  к
     чертям, таково мое мнение.
Огастес (с возмущением, вставая). Вашего мнения не спрашивают, сударь, и  я
     не  позволю  вам  говорить  такие вещи  в	 моем  присутствии. Наши
     государственные деятели - величайшие в мировой истории.  Наши  генералы
     непобедимы. Нашей армией восхищается весь мир. (В бешенстве.)  Как  вы
     смеете говорить мне, что страна и