тыми глазами глядел на
Мариано. Мы тоже молчали и ждали, что будет дальше.
 Оставаться с больным - значило отказаться от надежды когда-нибудь
достичь земли,  увидеть людей, жить! А кто дал нам право отказаться от
жизни?
 Двигаться ей навстречу вместе с Мальмгреном - значило  нести  его
на себе. А я чувствовал, что теряю силы с каждым днем, не говоря уже о
Мариано,  который слабел быстрее меня.  Когда мы уходили,  Мариано был
самым крепким,  он был самым здоровым. Теперь от него осталась тень. И
что самое скверное - он начинал распускаться.  Я каждую  минуту  ждал,
что  Мариано,  как  старший  офицер,  сделает мне какое-нибудь нелепое
предложение, продиктованное малодушием и слабыми нервами.
 Так торчали  мы  около Мальмгрена и ждали,  что будет дальше.  Он
молчал. Я сказал: "Вставайте. Нам надо идти, каждая минута дорога".
 Мальмгрен, не глядя на меня,  сказал Мариано:  "Вы видите, дальше
идти я не могу.  Бесполезно терять со мною время. В этих льдах больной
- мертвец.  Я умру - это неизбежно. Для меня смерть не неожиданна, я к
ней готов.  Вы должны взять себе мое платье и остатки  продовольствия.
Это облегчит вам дорогу к земле, а я без них скорее умру".
 Я-то думал,  что придется бороться с его желанием жить,  придется
его уговаривать освободить нас, придется оставить ему продовольствие и
платье. И теперь, услыхав приговор Мальмгрена, произнесенный над самим
собой,  я  ждал,  что слезы брызнут у него из глаз.  Но глаза его были
сухи.  Плакал не он,  плакал Мариано.  Ах,  мой  друг  Мариано,  такой
большой, крепкий человек, а нервы - как у девушки!
 Но у  меня  крепкие  нервы,  и  я  должен  был  жить.  Я   сказал
Мальмгрену:  "Вы  -  наш  начальник,  мы  обязаны вам подчиниться.  Мы
возьмем ваш провиант и ваше теплое платье. И мы пойдем к земле. У вас,
вероятно, есть там близкие. Что должны мы им передать?"
 Мальмгрен, подумав,  отстегнул от пояса вот этот походный компас.
"Это  подарок матери.  Я получил его,  когда был еще мальчиком и любил
бродить по горам родной Швеции.  Ему много лет,  столько  же,  сколько
моей  любви  к  путешествиям.  Моя  старушка  всегда боялась за меня и
говорила,  что этот медный старый компас будет служить  талисманом,  с
которым  я  пройду через все испытания.  Верните его матерн и скажите,
что ее благословение помогло мне пройти почти через все испытания..."
 Мальмгрен протянул компас Мариано.  Но компас взял я. Мариано мог
только плакать,  как девчонка.  Мальмгрен  обнял  его  и  утешал,  как
ребенка.  Он просил Мариано взять его теплое платье. Но для Мариано не
было доводов разума.  Он слушался только нервов и  отрицательно  мотал
головой.  Тогда я взял себе вещи Мальмгрена.  В его мешке оказался еще
полный месячный паек.  Он был осмотрительнее нас  и  не  съедал  своей
порции.  Теперь  он сказал:  "Уходите!  Уходите как можно скорее!  Вам
дорог каждый час. А мне торопиться уже некуда".
 Мариано плакал.   Я   боялся,   что  он  вообще  останется  около
Мальмгрена,  и пригрозил, что уйду один, забрав все продовольствие. Мы
собрались. Нервный припадок отнял у Мариано много сил, и он стал плохо
двигаться.  Но когда мы собрались  уходить,  Мальмгрен  остановил  нас
усталым движением руки.
 "Прошу вас,  - сказал он,  - об услуге.  Сделайте для меня то, на
что имеет право человек.  Это слабость,  конечно, но слишком глубоки в
нас корни земли.  Мне хочется лежать в могиле,  а не валяться здесь на
льду. Вырубите яму. Я лягу в нее. При первом же шторме мое тело зальет
водой,  и я буду замурован в ледяной могиле. Право, друзья, эта работа
не потребует от вас много времени..."
 Мальмгрен отвернулся,  и мне показалось,  что на последних словах
голос  его дрогнул.  Чтобы разогнать мрачное настроение,  я попробовал
пошутить: "Вы будете лежать, как глазированный фрукт".
 Но Мальмгрен, видимо, не понял шутки. И мы с Мариано принялись за
работу.
 Исполнив его просьбу, мы пошли. Когда мы подходили к краю льдины,
на которой находилась могила,  мне пришлось крепко вцепиться  в  рукав
Мариано,   чтобы   не  дать  ему  сделать  глупость.  Над  краем  ямы,
вырубленной нами, виднелся только профиль Мальмгрена".
 На этом обрывался газетный подвал.  Кто-то из слушателей протянул
Свэну  следующий  номер,  уже  развернутый  на  том  месте,  где  было
продолжение  корреспонденции,  Свэн протянул было руку,  но взгляд его
был устремлен мимо газетного листа.
 Свэн негромко проговорил:
 - Извините,  друзья... больше не хочется читать... Если бы дальше
было написано про Мальмгрена,  мне была бы интересно.  А теперь, когда
Мальмгрена,  видите,  уже нет,  мне кажется,  я знаю больше,  чем  мне
хотелось  бы  знать...  Я  не хочу читать о таких,  как Цаппи...  - Он
подумал и решительно повторил: - Нет, не хочу!
 Он сердито скомкал непрочитанный номер газеты и отбросил его.
 Кто-то негромко сказал:
 - Продолжай же!
 Свэн медленно покачал головой.
 - Извините,  друзья...  право,  больше не хочется читать. Если бы
дальше говорилось о Мальмгрене - иное дело.  Но ведь о нем сказано уже
все... Все, до самого конца.
 Свэн сложил газету,  медленно провел ногтем  по  сгибам  и  хотел
отложить ее в сторону, но один из слушателей удержал его руку:
 - Погоди. Не сказано ли там кто он, этот Мальмгрен?
 - Он?..  - Свэн поглядел на спрашивавшего так, словно был удивлен
вопросом, и коротко ответил: - Человек!
 - А  те двое...  они ведь...  - слушатель пошевелил пальцами так,
словно стряхивал с них что-то нечистое, и брезгливо выпятил губу.
 - Угу.
 - Действительно,  - усмехнулся слушатель,  - если дальше только о
них...  - Он взял из руки Свэна газету и, скомкав лист в своем большом
кулаке, отшвырнул его в угол.

10

 Когда выздоровевший Свэн приехал в Нью-Олесунд,  он узнал о  том,
что Кнут Йенсен вывез с острова все меха,  добытые им,  Свэном, за два
последних года охоты.  Губернатор  засвидетельствовал,  что  все  было
сделано  по  надлежащей  форме:  разрешение  на  вывоз и прочее.  Свэн
подумал было,  что стоит дать на  материк  радиограмму  о  том,  каким
способом Йенсен получил с него шкурки,  но раздумал: разве это не было
его собственным промахом? Кто обязан в конце концов разбираться в том,
что  случается  на  Свальбарде  между компаньонами по охоте?..  Что ж,
придется ему провести тут еще одну зиму, чтобы наверстать потерянное и
заработать  для  переезда обратно на материк...  Там-то у него кое-что
припасено. Норвежский банк надежно хранит вклады. Вернувшись в Тромсе,
Свэн  будет  кое-что иметь.  Всего еще одна зима - и он снова человек!
Только теперь уже нужно быть осторожней - не падать в трещины. Едва ли
можно  рассчитывать,  что еще раз подвернется такой счастливый случай,
какой  помог  ему  выбраться  живым!  Не  каждый  же  год  на  ледники
Свальбарда являются научные экспедиции...
 Когда Свэн  вторично  приехал  в  Нью-Олесунд,  чтобы   запастись
кое-чем на зиму,  то узнал, что несколько дней тому назад на Свальбард
вернулся и Йенсен.
 Свэн не сразу поверил известию и пошел к губернатору.
 - Как же,  как же, господин Свэн, - весело сказал губернатор. - Я
сам  имел удовольствие пожать руку нашему общему другу Йенсену.  Может
быть,  для него и не такое уж большое удовольствие вернуться сюда,  но
я,  как  губернатор,  не  могу  не  радоваться,  когда  в мои владения
приезжают смелые и честные люди.  Вероятно,  вы возобновите компанию с
ним?
 - Еще бы! - ответил Свэн.
 Губернатор не заметил в его тоне иронии и пожелал ему удачи.
 - Не всем случается получить такого крепкого компаньона,  как наш
Йенсен,  - сказал он.  - Я полагаю,  что вы,  господин Свэн,  нагоните
нашего друга на плато Норд-Остланд.  Мне говорили,  что вы  обзавелись
отличными собаками.  Желаю счастливого пути и удачной охоты,  господин
Свэн!
 От губернатора Свэн пошел в лавку. Когда все, что было помечено в
его памятной книжке,  громоздилось уже  горой  на  прилавке,  лавочник
сказал:
 - Я хочу предложить вам новую модель винтовки.
 - Мне не нужна винтовка.
 - Это пятизарядный карабин.  - Доставая из шкафа оружие, торговец
любовно провел рукой по лакированной ложе. - Настоящий маузер.
 - Я обхожусь охотничьим ружьем, - возразил Свэн.
 Купец состроил пренебрежительную гримасу.
 - Как же можно сравнивать двуствольное ружье с таким красавцем? -
Он с гордостью подкинул карабин.  - Пять зарядов и точный бой!  Можете
себя считать владельцем всех пяти медведей сразу,  если  встретите  на
льду такое семейство.
 - Благодарю вас,  я не нуждаюсь в карабине, - настойчиво повторил
Свэн.
 - Напрасно,  напрасно,  господин Свэн, - не унимался купец, - ваш
компаньон взял у меня такой карабин.
 - Вот как?!
 - Взгляните,   пожалуйста.   Какая  точность  мушки!  А  действие
шнеллера!  Вот, - он поднял ружье к самому лицу, - смотрите: я нажимаю
этот   крючок  и  теперь...  -  Он  поискал  глазами  вокруг  себя  и,
по-видимому не найдя того,  что ему  хотелось,  без  колебания  вырвал
длинный  волос  из  собственной  головы  и  осторожно обвел его вокруг
спускового крючка.  - Ну,  ну,  прошу вас, только притроньтесь к этому
волоску, прошу же!
 Едва Свэн потянул волосок, как послышался сухой щелчок спущенного
ударника.
 Свэн не удержался и взял карабин. Он любовно провел рукой по лаку
ложи  и  холодной  синеве  вороненого ствола.  Вскинул ружье.  Приклад
словно сам лег в плечо.
 - Прикладистая  штучка,  -  с  нескрываемым  удовольствием сказал
Свэн.  Он представил себе, как навскидку, едва прикоснувшись пальцем к
курку, посылает одну за другой пули удирающему медведю.
 С нескрываемым сожалением вернул карабин хозяину.
 - Да, хорош!
 - Вы видите,  - купец подал Свэну увеличительное стекло  и,  хотя
тот не собирался больше рассматривать ружье,  скороговоркой продолжал:
- здесь все нужные клейма - испытание стволов,  испытание на все  виды
порохов...
 Не слушая его и глядя куда-то поверх его головы, в тот маленький,
оставшийся не заиндевевшим,  уголок окна, где была видна струйка дыма,
поднимавшаяся из трубы домика напротив, Свэн машинально повторил:
 - Хорош!
 И хотя это относилось уже вовсе не к карабину,  а к мыслям  Свэна
об Йенсене и было сказано иронически,  а вовсе не похвально,  продавец
восторженно подхватил:
 - Уж про Йенсена-то не скажешь, что он способен купить дрянь.
 - Вот как? - по-прежнему машинально повторил Свэн.
 - Вот именно. Не всякий понимает в этом толк... Посмотрите, какой
затвор!
 - Хотел бы я знать - зачем Йенсену понадобился такой карабин? - в
раздумье пробормотал про себя Свэн,  не обращая внимания  на  болтовню
продавца.
 - Сначала-то  он  тоже,  как  и  вы,  уверял  меня,  что  отлично
обходится парадоксом,  а как узнал, что вы остаетесь тут еще на зиму и
намерены возвратиться на свои старые участки,  так вернулся ко  мне  и
говорит: "Дайте-ка мне этот ваш карабин со шнеллером".
 - Вот как?
 - Вот именно: "Дайте-ка мне карабин". А тут я ему предложил еще к
карабину трубу...
 - Трубу?
 - Вот  именно:  настоящую  цейссовскую  трубу.  Такой  карабин  с
телескопическим прицелом - настоящее сокровище...
 - Вот  как?  -  монотонно  повторял  Свэн,   видимо   озадаченный
сообщением лавочника. - Значит, он купил и трубу?
 - Вот именно!  Теперь он может быть уверен,  что с трехсот метров
попадет медведю в глаз...
 - Вы говорите - с трехсот метров?
 - Вот именно, в глаз, без малейшей ошибки. - Купец бережно достал
из  чехла  трубу  оптического  прицела  и,  издали  показывая   Свэну,
оживленно  продолжал:  -  Сейчас  вы  сами увидите...  Прошу вас...  И
подумайте:  при  калибре  восемь  и  высокой  начальной  скорости   вы
располагаете убойностью, какой никогда не может дать другое ружье.
 Укрепив прицел на винтовке,  купец вышел на крыльцо  и  предложил
Свэну  посмотреть  в трубу.  И действительно,  стоило Свэну приблизить
глаз к окуляру,  как он уже долго не мог его оторвать:  любая цель, на
какую  он  наводил  винтовку,  словно  бы  придвигалась к самому дулу
казалось, ничего не стоило попасть в любой гвоздь в доске.
 - И  все-таки,  -  сказал  он,  возвращая винтовку,  - она мне не
нужна...  И мне просто странно, что Йенсен купил такую дорогую вещь...
Кажется,  вы сказали,  что он приобрел ее, узнав о моем возвращении на
свои базы?
 - Вот именно...
 - Вот как!..  А я все-таки обойдусь своим старым  ружьем.  Только
попрошу вас прибавить к моим покупкам еще десяток пуль.
 - Двенадцатый калибр?
 - Попрошу круглых.
 - Ну, зачем же! Я дам вам цилиндрические - лучшей марки.
 - Круглая, знаете ли, вернее, - неуверенно проговорил Свэн.
 - Что вы, что вы! Смотрите, какие красавицы!
 Продавец вынул  из коробки большую пулю и поднес ее к самому носу
Свэна. Он услышал приятный смешанный запах свинца и сала, густым слоем
покрывавшего войлок кольца.
 - Новейшего образца. Делает выходное отверстие в суповую тарелку.
 - Это даже лишнее,  - засмеялся Свэн.  - Меня удовлетворит дыра в
чайное блюдечко.
 - Если  вы  заботитесь  о  целости  медвежьей шкуры,  то лучше бы
все-таки взяли винтовку, - торговец потянулся было снова к отложенному
карабину, но Свэн остановил его, решительно мотнув головой, и попросил
подвести итог счету.
 Уже расщитавшись было с лавочником, он спросил:
 - И много патронов купил Йенсен к своему карабину?
 Лавочник рассмеялся:
 - Немногим больше, чем бутылок водки.
 - Вот как?
 Лавочник нагнулся к уху Свэна:
 - Должен  откровенно  сказать,  он  мне не понравился...  Больные
глаза. Совсем больные глаза человека, переставшего знать меру.
 - Меру чему? - спросил Свэн.
 - Водке.  Ну,  а там,  где нет меры водке, нет меры и собственным
поступкам.
 - Вот как!
 - Да, да. Знаете, что он мне сказал?.. "Беру эти патроны так, для
забавы. А для дела мне понадобится всего один".
 - Что это значит?
 Купец пожал плечами.
 - Когда человек пьет,  от него можно ждать чего угодно...  Вплоть
до пули, пущенной себе в рот.
 - Вы так думаете? - задумчиво спросил Свэн.
 - О нет,  пожалуй,  к Йенсену это не относится.  Скорее он пустит
пулю в затылок кому-нибудь другому, чем себе в рот.
 - Вот как?
 - Что ни говорите, у Йенсена есть свои странности.
 - Так, так... Будьте здоровы! - рассеянно сказал Свэн.
 - Счастливого пути и удачной охоты, господин Свэн!
 Свэн ни за что не признался бы ни одному человеку на Свальбарде в
том,  что,  возвратившись  из  лавки,  он  отыскал в своем потрепанном
чемодане - кажется,  единственном, чего не прихватил с собою Йенсен, -
старые  номера  газеты.  Это  были  номера с перепечаткой из советской
прессы,  где рассказывалось о подвиге и смерти шведа Финна Мальмгрена.
И лампа в комнате Свэна потому горела так долго,  что он не лег спать,
пока не прочел всю эту историю еще раз.  И даже лампа была  уже  давно
погашена,  а  в  комнате  все  еще  слышался скрип пружин,  когда Свэн
поворачивался с боку на бок, раздумывая над прочитанным. Ему казалось,
будто что-то было там недосказано, в этих газетных подвалах...
 Тут мысль его прервалась, и в комнате слышалось уже только ровное
дыхание спокойно спящего человека.

11

 Приближаясь к  первой  базе  -  самой  дальней от мест,  где он в
прошлом году расставлял капканы,  - Свэн поглядывал на трубу  избушки:
если из нее вьется дым, значит Йенсен там.
 В тысяче метров от избушки Свэн остановился  и,  перекинув  через
голову  погон  своего  старого ружья,  зарядил оба ствола пулями.  Но,
подумав,  вынул патроны и сунул незаряженное ружье стволами под ремни,
которыми был увязан груз на санях.
 Через десять минут  он  уже  толкнул  незапертую  дверь  избушки,
уверенный в том, что она пуста, - возле избушки не было собак Йенсена.
 Как ни жалко было тратить  уголь  ради  одной  кочевки,  пришлось
докрасна  раскалить  чугунную  печурку,  чтобы  хоть  немного прогреть
промерзшую избушку.  Свэн не любил спать в  холодной  избе.  Уж  ежели
человек  не  вынужден  ночевать  под  открытым небом,  ему должно быть
тепло.
 Отдохнув, он  продолжал  путь  и  через  сутки подходил ко второй
избушке,  уверенный,  что застанет там Йенсена. Дыма над трубой там не
могло быть:  в зимовье не было камелька,  в нем обогревались примусом.
Поэтому единственным признаком присутствия Йенсена могли  служить  его
собаки.  Они, без сомнения, подали бы голос, учуяв приближение упряжки
Свэна.  Но вот до избы осталось уже не больше тысячи метров,  пятьсот,
триста...
 Упряжка Свэна бежала молча,  не было слышно собачьих  голосов  от
зимовья. Это могло иметь только един смысл: изба была пуста.
 Свэн провел и тут целый день.  Не только потому, что хотел хорошо
отдохнуть, но он был уверен, что здесь-то уж дождется Йенсена. Однако,
выспавшись и внимательно осмотрев хорошо знакомую обстановку  избушки,
он  понял,  что  Йенсен  и  тут не бывал,  во всяком случае не оставил
ничего, что говорило бы о его намерении вернуться сюда по крайней мере
в ближайшем будущем,  - ни керосина,  ни консервов, ни обычной в таких
случаях пары одеял.  Избушка имела нежилой  вид,  словно  ее  покинули
навсегда. Это обескуражило Свэна. Подумав, он решил продолжать путь.
 Дорога до третьей - и последней - базы заняла еще день.  На  этот
раз  уже  за  километр  до  цели Свэн понял,  что нагнал Йенсена:  его
собственные собаки скулили в упряжке,  и скоро стали  слышны  ответные
голоса  собак  Йенсена.  Свэну  пришлось сдерживать бег своей упряжки,
рвавшейся из  постромок  в  стремлении  поскорее  добраться  до  собак
бывшего компаньона хозяина.  Наскоро привязав вожака, Свэн приблизился
к двери.  Удивленный тем,  что на шум,  поднятый  собаками,  не  вышел
Йенсен, Свэн толкнул дверь.
 И эта избушка была пуста.
 В ней было холодно,  как если бы тут давно не зажигали огня. Вода
в кофейнике замерзла.  Чтобы разогреть найденную в котелке кашу,  Свэн
должен  был  разрубить  ее  на несколько кусков.  Немного согревшись и
поев,  Свэн осмотрелся внимательней.  Совсем новое походное снаряжение
было  в  беспорядке  разбросано по избе.  В углу валялись банки из-под
консервов и несколько пустых бутылок.
 Все это было так не похоже на Йенсена! Свэн кое-как навел порядок
и вышел покормить собак.  Раздавая им  пищу,  он  увидел,  что  собаки
Йенсена еще более голодны,  чем его собственные, - видимо, их давно не
кормили.  И это тоже было не похоже на Йенсена: он понимал, что значат
собаки для безопасности самого охотника на таком отдалении от жилья. И
вообще - куда он девался?
 Свэн принялся  кричать,  потом два раза выстрелил.  Эхо выстрелов
покатилось над снежной равниной,  дробясь у высоких сугробов. Никто не
откликнулся и на выстрелы.
 Стреляя из своего старого ружья,  Свэн вспомнил о новом  карабине
Йенсена. Он поискал его в избушке - ружья нигде не было.
 Свэн внимательно  осмотрел  снег  вокруг   зимовья.   Уже   почти
занесенный,  едва  различимый  лыжный  след  указывал  направление,  в
котором ушел Йенсен.  Подумав,  Свэн пришел к  выводу,  что  случилось
что-то недоброе.  Он разгрузил сани и,  привязав своего вожака к задку
саней Йенсена,  пустил его  собак  по  лыжному  следу.  Собаки  охотно
побежали  по  припорошенной  лыжне.  Влекомые  двойной упряжкой,  сани
понеслись по снежной пустыне.  Не поспевая за ними,  Свэн бросился  на
сани.  Он  с трудом удерживался на толчках.  Ему казалось,  что собаки
бегут без конца.  Не оглядываясь, он всякий раз видел за санями старую
лыжню.  Собаки  шли  верно.  По мере того как след Йенсена удалялся от
зимовья,  он становился все яснее. Но Свэна поразила его извилистость.
След то удалялся от избушки, то снова поворачивал к ней, словно Йенсен
заблудился. В одном месте Йенсен, по-видимому, остановился для отдыха.
След  лыж образовал неправильную звезду.  Тут же лежала пустая бутылка
из-под водки.  В снегу Свэн заметил  что-то  еще.  Нагнувшись,  увидел
гильзу.  Это была тонкая латунная гильза не от охотничьего ружья, а от
карабина.  Приглядевшись,  Свэн увидел еще одну и еще.  Он  откопал  в
снегу девять гильз.  Йенсен выстрелил тут девять раз. Зачем? Преследуя
медведя?  Нет,  следов зверя не было