„ не увидеть. Рационального объяснения происшедшему Никольский найти не
мог и решил, что ни убийц, ни сеновала не было, что вс„ это были
галлюцинации, возникшие во впечатлительном мозге под влиянием
сногсшибательной красоты незнакомки, которая снизошла до него там, на
сеновале... А потом... А потом его убили. Стоп. Он же решил, что убийство
было галлюцинацией... А она?.. Нет. Она - нет. Она была. Была, абсолютно
точно.
  Никольский запутался в мыслях и ощущениях, но просто стоять и думать
резону не было, и он потихоньку пош„л в сторону метро. Небо было серым,
как плохая ксерокопия. Определить время на глаз в белую ночь не
представлялось возможным, а наручные часы Никольского стояли. И спросить
было не у кого. Хотя... Вон под той аркой, кажется, кто-то есть...
  - Простите...
  Четверо мужчин и женщина разом повернулись к Никольскому, и в горле его
встал комок испуга и отвращения: женщина представляла собой химеру,
состоящую из дородного крестьянского тела, платья профессиональной шлюхи
самого невысокого пол„та и лица спившейся мещанки, а те, кого Никольский
сперва принял за мужчин, были истинными чудовищами: облаченные в широкие
ч„рные брюки и кожаные косухи коренастые тела венчались широкими
клыкастыми свиноподобными харями с маленькими злыми глазами.
  Уроды молча двинулись на скованного страхом Никольского. Двое властно и
крепко взяли его под руки, а третий весьма профессионально обыскал и,
отойдя в сторону, закурил. Некоторое время ничего не происходило. Твари
молча обозревали пленника, он же просто не осмеливался заговорить первым.
Через несколько невыносимо длинных минут сцена пришла в движение.
Остававшийся поначалу безучастным четв„ртый достал из-за пазухи какой-то
св„рток и протянул его женщине (бабище, самке). Та надорвала его край, и
Никольский по„жился, увидев десятка три отточенных стальных спиц.
  Третий вдруг бросился к Никольскому и мощными лапищами обхватил его ноги,
и только тут тот начал запоздало орать и рыпаться, поняв, наконец, что
сейчас с ним будут делать. И Никольский не ошибся в предположениях:
четв„ртый достал из пакета одну спицу и стал медленно вводить е„ в бицепс
Никольского вдоль кости, тот орал от боли и ужаса так, как никогда в жизни
не слышал, чтобы кто-нибудь орал. Вторая спица проткнула кисть левой руки,
третья медленно входила между р„брами... Никольский вопил, лицо его
скривилось гримасой невыносимого физического страдания. "Ну неужели, -
думал он, - патрульная служба только и может, что подбирать пьяных, и
никто из этих бравых козлов с дубинками не прибежит на крик?! неужели
никто из добропорядочных обывателей, которые так часто возмущаются
разгулом преступности, не додумается сейчас, слыша вс„ это, не только
закрыть дверь на дополнительную щеколду, но и набрать "02"?!" Боль и страх
вс„ дальше уносили перекошенный рассудок Никольского, способность ясно
мыслить исчезала, рот разрывался в крике, перед глазами заплясали круглые
ж„лтые пятна, а из подъезда появилась... она.
  Боже правых! Та же т„мнорусая девчушка, хрупкая и прекрасная... Счастьем
было увидеть е„ даже в таком положении, даже и в последний миг перед
смертью...

  Она властно подняла ладошку и тихо скомандовала: "Брысь!" Настал чер„д
ужасу исказить морды уродов-истязателей. Немедленно отпустив Никольского,
они, как мороки, растворились в сумраке подворотни. Никольский упал на
колени. Способность что-либо понимать надолго покинула его. Он выдернул
спицу из своей груди и л„г в лужу своей крови. Девушка улыбалась.
Никольский неотвратимо терял сознание. Упал занавес.


                   3. Старая женщина. Золотые мальчики.

  "... выставка действительно разностильна, но ведь общеизвестно, что
Санкт-Петербург - абсолютно не снобский город..." - вещало областное радио
"Гардарика".
  - Боже, какой снобский бред! - с этими словами на устах Никольский
проснулся, но не спешил шевелиться, стараясь запечатлеть в памяти все
подробности сновидения этой ночи. Виделось что-то красивое и ужасное, но
вспоминались только бессвязные фрагменты, обрывки. С сожалением крякнув,
он откинул с себя пуховое одеяло, резко встал и, схватив левую ногу за
пятку рукой, поскакал на одной ноге в ванную комнату. Надо было скорее
отойти ото сна: на week-end запланирована масса дел.
  Зубная щ„тка выбеливала улыбку и массировала д„сны. Он обожал свои ровные
белые зубы. Он один знал, что шестого зуба слева внизу не хватает. Больше
этого никто не замечал: зуб удалили в шесть лет, когда он едва вырос, а
соседние потом сблизились настолько, что совершенно скрыли сей досадный
недостаток. Полоская щ„тку, Никольский с удовольствием клацнул пару раз
своими режуще-перемалывающими поверхностями и, показав язык своему
отражению, выскочил на кухню. "Сегодня понедельник, - бубнил дежурный
астролог радио "Гардарика", - и поэтому зв„зды не советуют..." "Как это -
понедельник?" Никольский выключил радио и, подойдя к будильнику,
переключил его в режим календаря...
  - Пэ-нэ-дэ, - вслух прочитал Никольский и сел.
  Week-end... Куски сновидения, подобно стекляшкам калейдоскопа, пошуршали и
сложились в абсурдную яркую картинку. Никольский по„жился: сон был
страшный, но... но ведь лишь сон? А куда подевались двое суток?
Понедельник... От травы таких глюков не бывает... Но - вс„ равно -, придя
в контору, надо первым делом спустить траву в унитаз... Контора!
Никольский вскочил и подбежал к телефону:
  - Макс, ты? Никольский. Прикрой от шефа... Не спрашивал ещ„?.. Сейчас
буду. Проспал. Да, спасибо... Стой!.. А там психолог наш на работу ходит?
Да-да... Проблемы...
  Не успел, однако Никольский, положив трубку на рычаг, отд„рнуть от не„
руку, как телефон зазвонил - резко и коротко. Поднеся трубку к уху и не
сказав ещ„ "Алло", он услышал девичий голос, диктующий:
  - Проспект Газа, 13, квартира двадцать шесть. Приезжай.
  И гудки.
  Никольский раньше слышал этот голос дважды. И оба раза - во сне. Он
вспомнил, что именно этот голос сказал: "Пойд„м, не бойся меня". Он
вспомнил, как именно этот голос сказал: "Брысь!" И вспомнил ещ„, что двое
суток продрых да ещ„ и на работу опаздывает. Быстро впрыгнув в рубаху,
джинсы и туфли, он побежал - не в контору.
  Когда вагон метро нырнул со станции "Гостиный Двор" в темноту тоннеля,
Никольский, наконец, попытался сосредоточиться, чтобы проанализировать
события последних дней и хотя бы временно для себя решить, что происходит:
сумасшествие, сон или какой-то сдвиг в самой реальности? Но мысли не
удавалось углубиться в проблему: вс„ было так необычно, что он просто не
умел об этом думать, не имел опыта мыслей на эту тему; в мозгу срабатывал
какой-то предохранитель, и вместо мыслительного процесса Никольский
погружался в ватное отупение. Только одна единственная мысль звучала в
черепе ч„тко: "Меня уволят".
  "Следующая станция - "Нарвская"", - пропели щели в стенах вагона.
Никольский ощутил, как зад„ргалось левое веко, и сжал кулаки и зубы,
пытаясь подавить тик. Нарвская. Цунами эскалатора вынесло Никольского на
поверхность. Он отшатнулся от левиафановой пасти Нарвских ворот и быстро
пош„л по проспекту Газа, засунув руки в карманы и старательно избегая
взглядов прохожих. Свернул в подворотню, вош„л на запл„ванную поколениями
ч„рную лестницу. Картинки: она взбегает по эскалатору, она бер„т его за
руку... Двадцать шестая квартира. Яркое воспоминание боли д„рнуло спазмом
желудок. Никольский поискал глазами кнопку электрозвонка. Дверь открылась.
Коричневая облупившаяся дверь; слои краски лезли друг из-под друга, как
двадцать девять промозглых десятилетий этого ненастоящего города. Да,
дверь открылась. Девчонка стояла в дверном про„ме. На ней была белая
майка. Глаза Никольского впились в е„ ключицы, рука застыла, не
дотянувшись до кнопки звонка. Вс„ внутри замерло и испугалось - только
крохотный огон„к души, о существовании которой Никольский неделю назад и
не подозревал, зашевелился где-то возле сердца, горло постепенно оттаяло
(девочка вс„ это время - а, казалось, прошло минут семь - спокойно стояла
и смотрела Никольскому в лицо), и он сказал ей: "Здравствуйте..."
Получилось сипло и странно. Лицо незнакомки осветилось улыбкой, от которой
в мозгу и где-то в левом плече Никольского появилось ощущение, которое
хотелось назвать счастьем. Он по„жился. Девушка взяла его за пряжку ремня
и отошла на несколько шагов. Никольский потянулся следом. Покрытая слоями
веков дверь закрылась, как дверь ракеты в "Звезде КЭЦ", отрезая его от
мира, в реальности которого он уже начинал сомневаться.
  "Почему я молчу?" - удивился Никольский своему поведению и ощутил, что
покраснел. Смутившись своей краснотой, он забегал глазами в поисках
чего-нибудь, о ч„м можно было бы заговорить, но лишь ещ„ более растерялся.
Девочка завела его в комнату - ков„р, софа, буфет с какой-то посудой,
полка с десятком книг - , отпустила его ремень и быстро стянула с себя
майку. Никольский почувствовал стремительно растущую эрекцию. Девочка
лаской скользнула к выключателю и погасила свет. Темно стало
неправдоподобно. Никольский вдруг понял, что в комнате нету окон. Кто-то
взял его за руки, и электричество благоговения прошло опять через его
тело. Руки влекли его куда-то, он ш„л, руки ловко освободили его тело от
одежды, потянули на себя, вниз, он л„г, он почувствовал своим телом е„
тело и почти сош„л с ума от тех ощущений, что овладели его телом и
завертели его сознание. Вдруг т„плое и влажное (пизда) втянуло окончание
его члена. Он затаился, ощущая совершенно божественных ощущений - ведь
если от касания рук такое было!.. - но пизда показалась ему обычной. Он
глубже вош„л и задвигался... Пизда, как пизда - непримечательная,
хлюпающая, напоминающая горячий компот. Выскочив из этого, обманувшего его
ожидания, места, он на память ринулся к двери, нащупал выключатель,
щ„лкнул... Свет!
  На софе лежала женщина лет изрядно за сорок, а то и пятидесяти, с лицом и
телом, сильно избитыми жизнью. На е„ бледных ногах синели варикозные вены,
меж этих ног разверзалось обычное, а девчонка стояла тихонько в углу и
беззвучно смеялась, голая и сияющая невидимым светом. Бешенство не успело
овладеть рассудком Никольского, девочка подскочила к нему, взяла его за
руку.
  - Не одевайся, не надо... Давай кофе пить!
  И прошл„пала босыми ножками в сторону кухни. Никольский пош„л за ней
следом, сел голой задницей на отрезвляюще холодный табурет, принял из рук
своего наваждения чашку с дымящимся кофе, отпил...
  - Только не надо меня больше убивать... Пожалуйста... - Он смотрел на не„
с такой мольбою, что отдыхали все православные и старообрядческие фанатики
передвижников.
  Она засмеялась... Никольский нервно д„рнул рукой, расплескал чуть-чуть
кофе, отпил ещ„, почувствовал невыносимую боль в желудке, удар в голову
изнутри, в глазах побежали круги и волны, он уронил чашку, упал на пол,
боль в животе становилась вселенной...

  - Меня зовут Фрося.
  Никольский слышал. Он лежал на ч„м-то мягком. Открыл глаза. Перед ним
стояла она.
  - Меня зовут Фрося, - сказала она и улыбнулась.
  Никольский лежал на огромной красной перине, раскинув руки и ноги в
стороны. Он был обнаж„н. На ней опять была белая маечка, сквозь которую
ч„тко прорисовывались кнопочки сосков. За е„ спиной был огромный книжный
шкаф, тускло сверкающий золотом старинных перепл„тов.
  - Меня зовут Фрося, - сказала она в третий раз и стремглав выскользнула из
комнаты.
  Никольский подхватился было за ней, но прервался в движении и упал снова
на свою красную перину: в комнату с двух сторон вбежали несколько
мальчиков. Совершенно прекрасных обнаж„нных мальчиков лет двенадцати с
золотистой кожей. Никольскому показалось, что их тела нат„рты какой-то
золотистой мазью... Они улыбались, они окружили перину Никольского, встали
на четвереньки и подползли к нему со всех сторон... Они стали трогать и
целовать его тело нежно-нежно... Один л„г рядом с Никольским на живот так,
что его маленькие гениталии оказались в ладони у Никольского. Один целовал
Никольского в щ„ку под левым глазом... Никольский затрепетал... Мальчики
вдруг ссыпались с него, как зрелый тутовник с дерева, одновременно
нагнулись, подняли что-то с пола... Он увидел у них в руках маленькие
золотые арбалеты с вложенными болтами и натянутыми тетивами. Никольский
устал бояться и чувствовать боль. Он совершенно безразлично отметил, что
несколько стрел вошли в его руки и ноги, и несколько долей секунды
удивл„нно наблюдал, как один золотой арбалетный болт летит в направлении
его лица... Нет.


                           4. Библиотека. Конец.

  Обнаружить себя идущим в библиотеку и осознать, что понятия не имеeшь, что
ты делал секунду назад и ещ„ несколько предшествующих суток, одновременно
забавно и страшно. Никольский ш„л в небольшую квартальную библиотеку,
которая нравилась ему отсутствием строгого пропускного режима и прочими
вольностями, недопустимыми в крупных библиотеках, где даже на каждый
вносимый чистый листок ставится печать контроля. Например, в эту
библиотеку можно было спокойно проносить свои книги и сидеть заниматься в
читальном зале, читая попеременно свои и библиотечные. Никольский не знал
числа и дня недели, он не знал, зачем, но он почему-то точно знал, что
ид„т в библиотеку читать Куна. Умнее было бы пойти домой, к друзьям, на
работу или даже к врачу, но очень хотелось в библиотеку. Желание было
иррациональным, но сильным.
  Пройдя мимо ящиков с каталогами в читальный зал, Никольский отметился у
стола дежурного библиографа, пош„л к полке "Гуманитарные науки", взял Куна
издания "Греко-латинского кабинета Шичалина", открыл пятьдесят третью
страницу и уставился на репродукцию древнегреческого барельефа... Читать
он не мог: слишком был перевозбужд„н, взгляд соскальзывал со строчки... За
его спиной скрипнули ножки стула по паркету и застучали шпильки, - это
дежурная вышла из зала. Никольский отложил Куна, встал, пош„л вдоль
стеллажей, взял ПИНовское издание лекций Фрейда, развернулся... В его
сторону шли закованные в сталь человеческие фигуры. Грохот и скрежет
кузнечного цеха заложил уши. Вместо рук у приближающихся "рыцарей" (а как
ещ„ мысленно назов„т современный человек закованных в доспехи мужчин?)
были усеянные длинными металлическими шипами и зубьями двухметровые
рычаги. Никольский бросил в них Фрейдом. "Рыцари" продолжали приближаться.
Они протянули к Никольскому свои рычаги и попытались обнять. Он вырвался,
оставив на их шипах клочья красной материи рубашки, свою кровь и лоскутья
кожи... Гнев вскипел в н„м невероятный: казалось, он наполнен внутри
огн„м, лавой, силой богов...
  - Во-о-о-о-оон!!! - Заорал он не своим голосом. За спинами "рыцарей"
"открылись" прямо в воздухе круги, сквозь которые было видно бушующее
пламя и оз„ра нехотя булькающего металла. "Рыцари" отделились от земли и
безвольно, спинами впер„д улетели в огненные круги, схлопнувшиеся в точки
и исчезнувшие сразу за ними.
  Матерясь, оборванный и окровавленный Никольский промчался мимо удивл„нных
библиотекарш в каталожном зале к выходу из библиотеки. Он снова вспомнил
таинственную девчонку и бежал сейчас туда - на проспект Газа - с целью
выяснить вс„ и расставить все точки над i и над „-ма-„. Прохожие шарались
от него. Вот этот подъезд, лестница... Вс„ было знакомо, однако Никольский
опасался не найти в 26-ой квартире никакой Фроси. "В этом случае сдам сам
себя в сумасшедший дом", - решил он. Навстречу ему спускался, прихрамывая
и опираясь на показавшуюся Никольскому железной палочку, пожилой
интеллигентный господин. Увидев Никольского, он приостановился и
внимательно осмотрел того с головы до ног. Потом вздохнул. "Здравствуйте",
- кивнул ему на всякий случай Никольский и помчался вверх по лестнице.
Пожилой господин проводил Никольского взглядом. Двадцать шестая квартира.
Вс„ то же, что и тогда. Или нет... Под кнопкой звонка появилась свежая
надпись: "Ара - п„с". Никольский секунду помедлил и позвонил. Прошло
больше минуты, когда он услышал звук открываемого замка. Дверь открылась.
Перед ним стояла та самая Фрося, но... но она плакала. Она плакала и
выглядела несчастным обиженным реб„нком. Гнев Никольского внезапно и
радикально сменился тихой покровительственной отеческой нежностью. Шагнув
через порог он обнял Фросю, которая в свою очередь прильнула к нему, как
маленькие дети могут прильнуть, когда им плохо, только к тем, кому они
безгранично доверяют.
  - Маленькая... Что случилось? - спросил Никольский, гладя девочку по
волосам.
  - Посмотри в кухонное окно, - всхлипнув, ответила ему Фрося.
  Никольский повернулся в сторону кухонного окна...
  - Бля! - Воскликнул он, - Это пиздец...
  Это действительно был пиздец.



  1995-2000.



Denis Yatsutko                      2:5064/21.35    05 Dec 98  04:27:00


Д. H. ЯЦУТКО

  ЕЩЕ РАЗ О СТИХОТВОРЕHИИ HИКОЛАЯ ГУМИЛЕВА "ЗАБЛУДИВШИЙСЯ
  ТРАМВАЙ".



      В  наследии Hиколая Гyмил„ва одно из наиболее любимых интеpпpета-
тоpами стихотвоpений - "Заблyдившийся тpамвай". К немy обpащались и из-
вестные  литеpатypоведы,  и эссеисты, его интеpпpетиpованию посвящались
специальные  статьи в pазличных толстых жypналах . Поддеpживая этy доб-
pyю  тpадицию,  пpедлагаем  ещ„  одно  пpочтение гyмил„вского шедевpа -
сквозь  пpизмy,  пpедложеннyю  пpедставителем  pитyально-мифологической
школы  Миpчей Элиаде . Позволим себе напомнить читателю текст стихотво-
pения, пpонyмеpовав его стpоки для yдобства их yпоминания в тексте дан-
ной pаботы.

1   Шел я по yлице незнакомой
2   И вдpyг yслышал воpоний гpай,
3   И звоны лютни и дальние гpомы -
4   Пеpедо мною летел тpамвай.

5   Как я вскочил на его  подножкy,
6   Было загадкою для меня,
7   В воздyхе огненнyю доpожкy
8   Он оставлял и пpи свете дня.

9   Мчался он бypей темной, кpылатой,
10  Он заблyдился в бездне вpемен...
11  Остановите, вагоновожатый,
12  Остановите сейчас вагон.

13  Поздно. Уж мы обогнyли стенy,
14  Мы пpоскочили сквозь pощy пальм,
15  Чеpез Hевy, чеpез Hил и Сенy
16  Мы пpогpемели по тpем мостам.

17  И, пpомелькнyв y оконной pамы,
18  Бpосил нам вслед пытливый взгляд
19  Hищий стаpик, - конечно, тот самый,
20  Что yмеp в Бейpyте год назад.

21  Где я? Так томно и так тpевожно
22  Сеpдце мое стyчит в ответ:
23  Видишь вокзал, на котоpом можно
24  В Индию Дyха кyпить билет.

25  Вывеска... кpовью налитые бyквы
26  Гласят - зеленная, - знаю, тyт
27  Вместо капyсты и вместо бpюквы
28  Меpтвые головы пpодают.

29  В кpасной pyбашке, с лицом, как вымя,
30  Головy сpезал палач и мне,
31  Она лежала вместе с дpyгими
32  Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

33  А в пеpеyлке забоp дощатый,
34  Дом в тpи окна и сеpый газон...
35  Остановите, вагоновожатый,
36  Остановите сейчас вагон!

37  Машенька, ты здесь жила и пела,
38  Мне, женихy, ковеp ткала,
39  Где же тепеpь твой голос и тело,
40  Может ли быть, что ты yмеpла!

41  Как ты стонала в своей светлице,
42  Я же с напyдpенною косой
43  Шел пpедставляться Импеpатpице,
44  И не yвиделся вновь с тобой.

45  Понял тепеpь я: наша свобода -
46  Только оттyда бьющий свет,
47  Люди и тени стоят y входа
48  В зоологический сад планет.

49  И сpазy ветеp, знакомый и сладкий,
50  И за мостом летит на меня
51  Всадника длань в железной пеpчатке
52  И два копыта его коня.

53  Веpной твеpдынею пpавославья
54  Вpезан Исакий в вышине,
55  Там отслyжy молебен о здpавии
56  Машеньки и панихидy по мне.

57  И все ж навеки сеpдце yгpюмо,
58  И тpyдно дышать, и больно жить...
59  Машенька, я никогда не дyмал,
60  Что можно  так любить и гpyстить .


  ....
  Пpименить к этомy текстy pитyальнyю схемy нас подвигли pазмышления о
литypгической пpиpоде слова. Сpазy оговоpимся, что мы ни в коем слyчае
не yтвеpждаем, что Гyмил„в-автоp сознательно pyководствовался этой схе-
мой пpи написании стихотвоpения, но полагаем, что Гyмил„в-скpиптоp сле-
довал  этой схеме-аpхетипy под влиянием самой системы языка и того пpо-
цесса, котоpый пpинято имено