жало  их
дому. - Мне надо кое-что сказать Джерри, раз уж он здесь, и кое-что  сказать
тебе, Руфь. То, что я должен  тебе  сказать,  не  займет  много  времени,  -
добавил он, обращаясь к Джерри. - Где мы могли бы поговорить? - Джоффри  все
еще цеплялся за ноги Ричарда.
   - Лучше всего, пожалуй, на заднем  дворе,  -  сказал  Джерри.  Слова  эти
словно повисли в пространстве: он чувствовал себя, как  перепуганный  актер,
подающий реплики, которые он не успел выучить. Руфь сказала:
   - Я сейчас сварю свежего  кофе.  Джоффри,  иди  смотреть  телевизор.  Там
сейчас фильм.
   Джерри вывел Ричарда через кухню на воздух. Они остановились под  кленом;
на одной из веток Джерри  давно  уже  пристроил  качели.  Вся  земля  вокруг
качелей была утрамбована и начисто вытоптана, тогда  как  остальная  лужайка
нуждалась в стрижке: она  заросла  высокой  тощей  осенней  травой,  которая
умирает в августе и снова оживает под сентябрьскими дождями. Джерри спросил:
   - Ты правда был всю ночь на ногах? Что ты делал?
   Ричард не желал смягчаться. Он остановился в таком месте покатого  двора,
чтобы возвышаться над Джерри не только на природный дюйм.
   - Поехал в Кэннонпорт и шатался  по  улицам.  Время  от  времени  заходил
куда-нибудь выпить и наблюдал, как солнце встает над  причалами.  Меня  ведь
точно обухом по голове ударило, приятель.
   Джерри передернул плечами.
   - Ну так вступи в клуб.
   - Я завтракал с моим адвокатом, - продолжал Ричард. - В результате  наших
разговоров выявилось два, нет, три момента, о которых сейчас и пойдет речь.
   Джерри  снова  передернул  плечами:  он  чувствовал,  что  должен  подать
какую-то реплику, но забыл какую.
   - Во-первых, - заявил Ричард, - я сейчас приехал из моего  дома  -  моего
бывшего дома, - где я оставил Салли в отличном здравии.
   - Прекрасно.
   - Я ничем ей не досаждал. Принял душ, побрился и сообщил ей свое  решение
- в той части, которая ее касается.
   - Ей все-таки удалось уснуть? Ричард искоса бросил на него взгляд, слегка
озадаченный тем, что Джерри, похоже, знает больше него.
   - Она спала, как младенец. Я  еле  ее  добудился.  Она  поздно  встает  -
придется тебе к этому привыкать. Теперь насчет дома: я намерен жить в нем. Я
полагаю, вы с ней, как только сможете, подыщете себе другое место, а до  тех
пор мы будем жить с ней вместе, но, так сказать, не как муж и жена.
   - Так сказать. Выражение твоего юриста?
   - Я говорю серьезно, Джерри.
   - Конечно. - Он посмотрел вверх: небо было голубое, как выцветший бархат,
и с запада на него наползали грозовые серые тучи.
   - Во-вторых, я разведусь с Салли, если ты согласен на ней жениться.
   - Если? Я считал, что уже дал согласие. - Голос Джерри прозвучал  хрипло:
он почувствовал, что скользит по наклонной плоскости.
   - Разводиться будем не в нашем штате - об условиях договорятся ее адвокат
и мой. Я не буду претендовать на детей, хотя, естественно, рассчитываю,  что
мне будет предоставлено право видеть их в разумных пределах и участвовать  в
их воспитании.
   - Конечно. Тут я не могу тебя заменить. Нам всем придется  помогать  друг
другу, чтобы дети легче это пережили.
   - Совершенно верно, - сказал Ричард сквозь зубы. - В-третьих, если ты  не
женишься на Салли, я намерен подать на тебя в суд за  алиенацию  супружеских
отношений.
   В Джерри словно  швырнули  подушкой  -  не  больно  и  спрятаться  можно;
внимание  его  вдруг  привлек  двор,  нестриженная  трава,  обрывки  бумаги,
валяющиеся игрушки, которые следовало подобрать, кочки и  изрытые  дырочками
горки под ногами - свидетельства существования иных городов, где у насекомых
есть свои иерархии, своя обыденность, свои  торговые  пути,  и  королевы,  и
пятилетние планы. Джерри сказал:
   - Я не очень точно представляю себе, что  значит  ?алиенация  супружеских
отношений?.  Очевидно,  мне  это  растолкует  юрист.  Но  мне  кажется,   ты
совершаешь ошибку, думая, что  влечение  не  было  обоюдным.  Ричард  сказал
неожиданно вкрадчиво:
   - И ты и я, мы оба знаем, Джерри, что Салли во всей этой истории была  не
менее агрессивна, чем ты, а возможно, даже более. Но в глазах закона  она  -
не свободное лицо. Она - движимое имущество. В  глазах  закона,  оторвав  от
меня жену, ты  причинил  мне  немалый  моральный  ущерб  -  моральный  и,  в
известной мере, физический, и я имею право на компенсацию. Она швырнула  мне
в голову бронзовую фигуру и могла меня убить; это ущерб. Теперь мне какое-то
время придется прибегать к помощи проституток -  вот  тебе  еще  ущерб.  Эти
законники - премерзкие людишки, приятель Джерри.
   - Ерунда, - сказал Джерри. - Она бы не пришла ко  мне,  если  бы  уже  не
настроилась против тебя. Она же твоя жена - твое было  дело  ее  удерживать.
Из-за тебя мои дети будут  теперь  искалечены.  Из-за  того,  что  ты  такое
дерьмо, моя жена хочет умереть.
   - Хватит, по-моему. Не обольщайся на счет Руфи: она вполне обойдется  без
тебя. И поосторожнее со словом ?дерьмо?.  Лучше  не  заводи  меня,  приятель
Джерри. Ты сейчас ведешь игру со взрослыми людьми.
   - У меня есть вопрос.
   - Слушаю тебя.
   -  Насчет  ваших  супружеских  отношений  с  Салли,  которые  я,  как  ты
выражаешься, алиенировал. Если бы я вдруг исчез, ты думаешь, ты  мог  бы  их
восстановить?
   Лицо Ричарда дернулось, как бывает, когда в фильме проскакивает несколько
кадров, а быть может, Джерри в этот момент просто  моргнул,  затронув  самую
больную точку. Ричард медленно произнес:
   - Если ты плюнешь на Салли, я сам решу, как с ней дальше быть.  Сейчас  я
исхожу из того, что ты женишься на ней. Я прав?

***

   Не правильно это, да ?

***

   - Я прав? Да или нет, Джерри?
   - Я пришлю тебе сейчас Руфь. По-моему, все, что мне  адресовано,  ты  уже
выложил.
   - На данный момент - да.
   Когда Джерри вошел в дом, Руфь спросила его:
   - Что он сказал?
   - Ничего. Всякое разное. Если я не женюсь на Салли,  он  потащит  меня  в
суд.
   - За что? За то, что ты с ней спал?
   - Это называется ?алиенация супружеских отношений?.
   - Но ведь инициатива-то принадлежала ей.
   - Все это блеф, Руфь. Этот идиот и мерзавец не  хочет  говорить  впрямую,
вот он и блефует.
   - Ну, он уязвлен. Он человек слабый.
   - А кто не слабый?
   - Нельзя же, чтоб он стоял там один на  дворе.  Выключи  воду  для  кофе,
когда чайник запоет.
   Из окна кухни Джерри наблюдал за тем, как разговаривали Руфь и Ричард.  С
нею Ричард расслабился и вел себя совсем уж  нелепо,  по-домашнему:  сел  на
качели и  в  изнеможении  принялся  раскачиваться  -  вперед,  назад.  Через
некоторое время, побуждаемый, судя по жестам, Руфью,  он  встал,  снял  свой
клетчатый  пиджак,  расстелил  его  на  траве  возле  сарая,  где  хранились
велосипеды, лестница и садовый инструмент, и они оба сели. Сидели рядышком и
курили, деля одну сигарету. Когда Ричард затягивался,  нижняя  губа  у  него
по-старчески отвисала; Руфь кивала в ответ на слова, вылетавшие у  него  изо
рта вместе с дымом, она раскраснелась и вся напряглась, точно в  сексуальном
экстазе  -  так  бывало  в   художественной   школе,   когда   преподаватель
останавливался у ее мольберта. Тучи,  надвигавшиеся  с  запада,  принесли  с
собой ветер; вокруг поглощенной разговором пары взлетали и кружились листья,
и Джерри подумал, как хорошо было бы, если бы Ричард с Руфью так и  остались
навеки    там,    на    заднем    дворе,    этакими    садовыми    статуями,
полубогами-хранителями. Вода для кофе закипела; Джерри выключил горелку.  За
его спиной, в доме, жалобно причитал Джоффри: он  попытался  сам  одеться  и
никак не мог справиться  с  пуговицами.  Джерри  застегнул  его  вельветовый
комбинезончик и позвонил на работу  -  сказал,  что  проснулся  с  ощущением
ужасной простуды. И в самом деле от недосыпа у него саднило горло и текло из
носа. Позади бюро, за которым  работала  Руфь,  он  обнаружил  картон,  а  в
детской - несколько бутылочек с засохшей краской для картона и  затвердевшую
кисточку, которую он вымыл  под  краном  на  кухне.  Когда  Руфь  и  Ричард,
наконец, вернулись в дом, они застали его в гостиной: он  сидел  на  полу  и
писал плакаты для индепендентской церкви.
   - Молодец, - сказала Руфь и подала кофе.
   Ричард сидел на  диване  и  в  изумлении  смотрел,  как  Джерри  широкими
уверенными  мазками  выводил  РАСПРОДАЖА  СТАРЬЯ  по-диснеевски   танцующими
крупными  буквами,  а  потом  поставил  число,  указал  место  распродажи  и
нарисовал карикатурную сломанную  лампу,  пустую  раму  от  картины  и  пару
по-дурацки заштопанных носков. Руфь пошла к телефону.
   Джерри спросил:
   - Ты кому собираешься звонить? -  Он-то  ждал,  что  она  сядет  и  будет
восторгаться его творчеством.
   - Снова миссис О., - сказала она. - Ричард считает, что мне надо  поехать
в Кэннонпорт и поговорить с его адвокатом.
   - Зачем тебе говорить с адвокатом Ричарда?
   - Он подберет мне адвоката. Ричард сказал:
   - Я твердо уверен, что Руфь должна нанять адвоката.
   - Пожалуй, - сказал Джерри, опуская кисточку  сначала  в  воду,  затем  в
малиновую краску.
   - Если бы она наняла адвоката полгода тому назад, мы бы сегодня  все  так
не страдали, и дело бы уже шло на заживление.
   Малиновая краска жирно легла на картон.
   Мужчины молчали, пока Руфь договаривалась с миссис О.,  чтобы  та  пришла
через полчаса. Когда она повесила трубку, Ричард сказал ей:
   - Он ждет тебя.  Я  прикинул,  что  ты  подъедешь,  к  нему  до  полудня,
сумеешь?
   - Конечно. Я должна вернуться домой к трем, чтобы  отправить  Джоанну  на
музыку.
   - Тогда я сейчас позвоню ему и подтвержу. У тебя ведь есть его адрес.
   - Да, Ричард, да. Я же не идиотка. Ты только что дал его мне.
   - Я устал. Господи, мне просто необходимо на боковую. Будем  поддерживать
контакт. - Ричард тяжело поднялся с дивана, а встав, явно почувствовал  себя
обязанным что-то изречь. - Сегодня у нас черный день,  -  сказал  он,  -  но
будем надеяться, что впереди нас ждут лучшие дни.
   Сидя на полу, Джерри посмотрел на него снизу вверх и смутно  почувствовал
преимущество своей позы. Не вставая, он сказал:
   - Ричард, мне хочется поблагодарить тебя за то, что ты так помогаешь Руфи
и относишься ко всему так практически, по-мужски.
   - Премного благодарен, - мрачно произнес Ричард.
   Джерри увидел то, чего не заметил  вчера  ночью  во  время  объяснений  в
тесном семейном кругу, а именно: что Ричард вылез из  своего  обитого  ватой
туннеля с глубокой раной, которую намерен  использовать  к  своей  выгоде  в
предстоящие жестокие дни.
   Когда шаги Ричарда затихли на дорожке, Джерри спросил Руфь:
   - О чем он там с тобой трепался так долго?
   - О... видишь ли... О всяком разном. Он сказал мне, что я еще молодая,  и
хорошо выгляжу, и меня еще многое ждет  в  жизни.  Что  ты  не  единственный
мужчина на свете и что по закону у тебя есть  обязательства  передо  мной  и
детьми.
   - Я этого никогда и не отрицал.
   - Он сказал, что я все лето уговаривала  тебя  остаться,  а  теперь  надо
попробовать что-нибудь другое. Я должна дать тебе  развод.  Он  сказал,  что
хватит думать о тебе, пора подумать о себе, о том, чего я хочу.
   - Настоящий представитель Торговой палаты.
   - Он говорит здравые вещи.
   - А что он сказал про детей?
   - Он сказал, что дети - это, конечно, важно, но не они должны  определять
мое решение. Собственно, он не сказал ничего такого, чего мы бы с тобой  уже
не знали, но все как-то становится яснее, когда слышишь от другого.
   - Счастливая разводка. Черт меня подери. О'кей, когда ты  сама  примешься
за свои чертовы плакаты для распродажи?
   - Не приставай ко мне с ними - я не могу сейчас  этим  заниматься.  Через
четверть часа придет миссис О.  Ты  уже  сделал  один  плакат  -  получилось
отлично, сделай еще четыре таких же. И не оригинальничай - тогда это  займет
у тебя ровно пять минут. Ну что тебе сегодня еще делать? Или ты  собираешься
к ней?
   - По-моему, я должен к ней поехать.
   - Сделай для меня эти плакаты, и я  никогда  больше  ни  о  чем  тебя  не
попрошу.
   - ?Будем поддерживать контакт? - этот елейный мерзавец говорит моей жене,
что он будет с ней поддерживать контакт.
   - Джерри, мне пора одеваться.
   Точно он ее задерживает. А может быть, все-таки задерживает? Хотя рука  у
него дрожала и пол под картоном  перекатывался,  будто  палуба  корабля,  он
все-таки старался сделать очередной  плакат  лучше  предыдущего  -  смешнее,
живее, завлекательнее. На это у него ушло больше пяти  минут:  Руфь  приняла
душ, оделась и спустилась вниз, а он все еще работал. На  ней  было  гладкое
черное платье, которое ему  всегда  нравилось:  трикотаж  облегал  бедра,  а
черный цвет придавал что-то трагическое ее уступчиво-мягкому, бледному лицу.
Она поцеловала его на прощание. А у него пальцы были выпачканы в  краске,  и
он не мог до нее дотронуться. Он спросил:
   - Это Ричард подсказал тебе, как должна быть одета дама, когда она едет к
адвокату?
   - А тебе это кажется правильным? Мне, наверное, следовало бы надеть шляпу
с вуалью - как в церковь, да только у меня ее  нет.  Я,  конечно,  могла  бы
снова взять у Линды. Как ты думаешь, он уже сейчас спросит  меня  о  разделе
денег?
   - По всей вероятности. А сколько, по мнению Ричарда, ты должна просить?
   - Он упомянул цифру ?пятнадцать?. Мне кажется, это очень много. Не думаю,
чтобы мой отец за всю свою жизнь столько заработал.
   - Что ж, постарайся  получить  сколько  сможешь.  Я  уверен,  у  адвоката
Ричарда будет немало прекрасных идей.
   - Ты злишься? Разве я не правильно поступаю? Но у  меня  же  нет  выбора,
верно?
   - Я вовсе не злюсь. Мне грустно. По-моему, ты очень храбрая, и  выглядишь
грандиозно. Поцелуй меня еще раз. - Он наклонился к ней, но рук не протянул.
Нос у нее был холодный, а язык теплый. На крыльце застучали каблуки. Прибыла
миссис О. Руфь направилась к выходу, по дороге роясь  в  сумочке,  и  Джерри
слышал, как она бурчала себе под нос: ?Ключи от машины, ключи от машины?.
   Он дорисовал плакаты, пока миссис О. кормила  Джоффри  вторым  завтраком.
Очутившись наедине с безусловно добрым человеком, Джоффри болтал без умолку.
Слуха Джерри достигало его бормотание, и он  вдруг  понял,  что  голоса  его
детей, когда он слушает их с мыслью, что скоро с  ними  расстанется,  меняют
тональность, звучат глуше - так глаз раздражал бы рисунок, где все тщательно
выписано, только у одного здания на втором плане смещена перспектива и крыша
скошена под немыслимым углом, отчего все  кажется  чуть  сдвинутым,  ненужно
гулким. Все лето, из других комнат, через полосы асфальта  и  травы,  Джерри
слышал вот такое же приглушенное бормотанье; оно раздражало его  не  меньше,
чем чувство унылого однообразия,  которое  неизменно  возникало  у  него  по
утрам, когда  он  просыпался  от  сна,  наполненного  желаниями  и  планами,
связанными  с  Салли,  и  видел  перед  собой  слегка  улыбающуюся  Руфь  на
автопортрете, удивительно точном по цвету, но вовсе не похожем на  оригинал,
- портрет этот она подарила ему, краснея от смущения, прошлой  зимой  к  его
тридцатилетию. Она как бы подарила ему себя - тем способом, каким умела.
   Только когда плакаты были готовы и разложены на диване  для  просушки,  а
кисточка вымыта и краски убраны в детскую, Джерри почувствовал,  что  должен
позвонить Салли. Миссис О. повела Джоффри по  палой  листве  на  прогулку  в
кондитерский магазин; Джерри остался дома один. Было странно набирать  номер
Салли из своего дома. Он набрал шестерку вместо семерки, опустил  трубку  на
рычаг, словно затыкая рот, разверстый для крика, и набрал заново.
   - Алло. - Голос ее уже не звучал в конце слова вопросом.
   - Привет, ты, сумасшедшая мисс Матиас. Это я. Как ты там?
   - Прили-чно. - Она разделила слово на две половины.
   - Ричард у тебя - спит?
   - Нет, он снова уехал, он ужасно возбужден. Он всегда возбуждается, когда
имеет дело с адвокатами. А ты как?
   - Я - один. Руфь  поехала  повидать  адвоката  твоего  мужа,  а  женщина,
которая приходит к нам, отправилась с Джеффри гулять.
   - Ты уже сказал детям?
   -  О  Господи,  нет.  Все  пока  так  неясно.  Ричард  был  тут  -  сыпал
ультиматумами и раздавал советы.
   - Он сказал, что вид у тебя перепуганный.
   - Смешно, да и только. Он вздумал нас стращать.
   - Ему так больно, Джерри.
   - Эй! Хочешь, чтоб я приехал?
   - Если ты хочешь, я буду рада.
   - Конечно, хочу. Почему бы мне не хотеть? - И когда  она  промолчала,  он
добавил:
   - Голос у тебя такой, будто ты вся в ссадинах.
   - Да, пожалуй, так оно и есть. В ссадинах.
   - Ну, больше ни на что не налетай - стой посреди комнаты и не двигайся. Я
мигом примчусь.
   - Я люблю тебя.
   Надо спешить, иначе он потонет. Джерри надел парусиновые туфли, но  забыл
их завязать и выскочил на  задний  двор  с  развевающимися,  подпрыгивающими
шнурками. По ошибке он вытянул подсос в своем  ?Меркурии?,  точно  на  дворе
была зима, и теперь захлебывавшийся  бензином  мотор  не  желал  заводиться.
Наконец мотор взревел, и машина помчалась мимо почтовых ящиков,  распахнутых
гаражей, палых листьев в дымящихся кучах, пустых дворов. Весь городок словно
вымер - Джерри подумал, уж не началась ли  атомная  война,  и  посмотрел  на
небо:  а  вдруг  изменилось?  Но  облака  в  вышине  отражали   лишь   тоску
повседневности.  Дом  Матиасов  на  холме  казался  развалиной,  заброшенной
ветряной мельницей. Цезарь примчался из рощи и залаял, но вяло; на астрах  у
входа на кухню, поглощенных накануне ночной тьмой, теперь  виднелись  ржавые
пятна. Сразу за дверью Салли робко прижалась к нему. Она была - его. Тело ее
поразило его своей реальностью -  такое  крепкое,  большое  и  твердое;  она
деревянно уткнулась лбом в сгиб его шеи, от ее лица шел сухой жар. Он крепко
прижал ее к себе - этого она и ждала. В холл притопала Теодора и  уставилась
на них. Брови  у  нее,  как  у  Салли,  были  изогнутые  и  более  темные  к
переносице, отчего лицо казалось если  не  разгневанным,  то  настороженным,
словно мордочка дикого, вечно преследуемого зверька. Нижней  половиной  лица
девочка пошла в Ричарда: у нее был такой же  тонкий  птичий  рот.  В  широко
раскрытых, в упор смотрящих глазах отражалась живая прозрачность окружающего
мира, и они с Салли стояли как на витрине в этом доме с высокими  потолками.
Он сказал:
   - Эй?
   Салли только крепче сцепила руки на его спине, глубже вовлекая его в свою
потрясенную неподвижность. На ней  была  трикотажная  кофточка  в  оранжевую
полоску и белые летние брюки - этакий задорный морской костюм.
   Джерри спросил ее:
   - Тебе не кажется,  что  мы  -  как  двое  детишек,  которых  застигли  с
поличным, когда они залезли в банку со сластями?
   Она отстранилась и без улыбки посмотрела на него.
   - Нет. А тебе так кажется? Он передернул плечами.
   - Что-то в этом роде. В какой-то степени. Я уверен, что это пройдет.
   Она снова вжала лицо в его шею и спросила:
   - Ты чего-нибудь хочешь?
   Неужели она предлагает ему заняться любовью здесь, когда весь мир  глядит
на них? Он обратился к малышке через плечо Салли, чтобы напомнить, что здесь
ее дочка:
   - Ты не спишь, Теодора?
   - Она теперь уже не спит по утрам, -  сказала  Салли.  В  стремлении  еще
больше к нему прижаться - раньше  это  выходило  само  собой  -  она  слегка
отстранилась,  создав  между  ними  воздушное  пространство,  но  головы  не
подняла, словно боялась показать ему свое лицо. И, глядя вниз,  рассмеялась.
- Ты забыл завязать шнурки.
   - Ага, и забыл взять сигареты.
   Она решила совсем от него отстраниться.
   - По-моему, Ричард оставил несколько штук в гостиной. Где мы сядем?
   - Где угодно.

***

   Где?
   Мы могли бы как-нибудь встретиться, попить кофе, если хотите. Только не в
Гринвуде. Это ведь было бы нехорошо?
   Нет. Впрочем, да. Нехорошо,  зато  правильно.  Когда?  Когда  же,  Салли,
милая