ники?
   - Вряд ли ты был бы в таком состоянии, как сейчас,  если  бы  годился,  -
отрезал Рэннальф в бешеной ярости, как говорил бы со своим сыном.  -  Почему
твой брат не научил тебя держать щит? Надеюсь, что преподал  тебе  урок.  Ты
можешь ехать?
   - Да, думаю,  что  смогу.  Мне  жаль,  что  я  поступил  дурно.  -  Юноша
мучительно переживал. - Я надеялся, что если хорошо усижу  в  седле,  то  вы
сможете найти для меня место в вашем доме. Я полностью подчиняюсь  брату,  и
если не найду места сейчас...
   Рэннальф хрипло рассмеялся.
   - Если ты думал, что можно заслужить  мою  благосклонность,  уложив  меня
лицом в грязь перед моими вассалами, у тебя точные сведения. - Он соскочил с
лошади у барьера и помог юноше сойти. - Держите его. Проследите, чтобы о нем
позаботились, - резко сказал он герольду у края арены и так  же  резко  сэру
Эндрю:
   - Никуда не отходи. Я скажу тебе пару слов, когда все закончится.
   Когда Эндрю снял шлем и Рэннальф увидел выражение  его  лица,  он  сказал
гораздо мягче:
   -  Ты  поступил  не  так  уж  дурно.  Кроме  твоего  брата,  ты  здесь  -
действительно сильнейший противник. Если хочешь служить  -  это  хорошо,  но
сейчас не время разговаривать.
   Взобравшись на лошадь, Рэннальф устыдился своей слабости, но почувствовал
глубокое удовлетворение. Немного  отдыха,  питья  и  пищи,  и  все  будет  в
порядке. Он вернулся к барьеру на случай дополнительного вызова, но при этом
не ожидал, что у кого-нибудь возникнет желание сразиться с ним  после  того,
что случилось с сэром Эндрю.
   Герольд снова издал клич, повторяя вызов. Дважды Рэннальф был почти готов
позволить жеребцу  пойти  вперед.  Прозвучал  третий  и  последний  клич,  и
огромный  мужчина   в   серой   накидке,   отделанной   золотом,   вышел   к
противоположному барьеру. Он склонился с высоты своего боевого  коня,  чтобы
переговорить с герольдом.
   - Держись, лорд Рэннальф, - сказал герольд. - Сэр  Герберт  здесь,  чтобы
доказать, что ты, а не он - лжец. Графиня Соука,  твоя  жена,  была  обещана
вначале ему, но она не осмелилась открыто признаться в  этом  из  страха  за
свою жизнь.
   Вздох изумления пронесся по трибунам. Стефан поднялся на ноги:
   - Что заставило тебя запоздало  ответить  на  этот  вызов,  сэр  Герберт?
Осборн выступил вперед.
   - Грязная шутка, сэр, и не стоит выяснять,  чья.  Мне  в  вино  подмешали
снотворное, и если бы я был слабаком, я мог бы совсем не проснуться.
   Снова вздох пронесся по трибунам. Было ясно, что один из них  погибнет  в
этом поединке. Простолюдины закричали от волнения.  Именно  за  этим  они  и
пришли. Сейчас они увидят серьезную  схватку.  Сейчас  на  их  глазах  будет
происходить не игра  с  мечом  и  булавой,  а  настоящая  война,  в  которой
прольется настоящая кровь. Неудача сэра Эндрю лишь подогрела их аппетиты,  и
они ревели от восторга, предвкушая потрясающее зрелище.
   Рэннальф не издал  ни  звука.  Сперва  он  даже  не  почувствовал  гнева,
невероятным казалось, что  кто-то  может  обвинить  его  в  таком  поступке.
Оцепенев от удивления, он слушал, как герольд громко говорил о том, что  Бог
рассудит каждого, пока смысл гнусной клеветы не дошел до него.
   - Хорошо, - выдавил он наконец. - Пусть идет на поле, пока я не взорвался
от гнева.
   Гул ярости был ему поддержкой и придал сил  усталому  телу,  но  даже  до
крови вонзившиеся шпоры  не  могли  оживить  его  жеребца.  Сэр  Герберт  не
переоценил себя, хотя он допустил ошибку, разъярив Рэннальфа, и удар сбил не
Рэннальфа, а усталую лошадь. Когда животное свалилось, Рэннальф все еще  был
в седле. Толпа гудела, волнуясь и одобряя, и снова многолетний  опыт  пришел
ему на помощь. Много лошадей пало под хозяином Слиффорда при  гораздо  более
худших обстоятельствах. Пока Осборн поворачивал свою  лошадь,  Рэннальф  уже
стоял с мечом в руке.
   Решение, которое должен был принять сэр Герберт, было не из легких.  Если
он останется в седле, у него будет большое преимущество над  противником.  С
другой стороны, нерыцарский поступок  не  одобрят  люди,  которых  он  хотел
перетянуть на свою сторону, и  этот  поступок  будет  невозможно  объяснить.
Естественно, он сможет побить своего шатающегося  противника.  Осборн  также
соскочил с седла, и крик одобрения из лож показал, что  он  поступил  верно.
Теперь они скорее поверят в историю с отравленным вином.
   Мужчины осторожно приближались друг к другу. Они кружились, глядя друг на
друга, и Осборн резко и широко взмахнул мечом.  Он  был  остановлен  острием
Рэннальфа, и пока в течение нескольких секунд  мечи  скрещивались,  Рэннальф
выбросил свой щит вверх и вперед,  надеясь  предотвратить  беду.  Выпад  был
отражен, мечи освободились. На этот  раз  Рэннальф  поднял  и  опустил  свое
оружие. Оно было отражено щитом Осборна, но, скользя, меч поранил ему  щеку.
Хотя основная сила удара прошла мимо, щека была разодрана до кости. Это было
небольшое преимущество, так как в этот момент  Рэннальф  почувствовал  тупой
удар по пояснице и кровь, струящуюся по его бедру.
   Битва продолжалась. Ударяя  и  отражая  удары,  бойцы  едва  ли  добились
какого-то преимущества друг над другом. За двадцать минут оба  уже  истекали
кровью, было нанесено  несколько  несерьезных  ран,  и  оба  тяжело  дышали.
Отдыхая, они оперлись на  свои  мечи.  Ложи  одобрительно  кричали,  мужчины
давали советы, а женщины подбадривали своих фаворитов.
   Только на передней скамье, где сидели король, королева, Юстас  и  Кэтрин,
никто не произнес ни слова. Стефан был зол. Он достаточно доверял Рэннальфу,
чтобы поверить в безобразные грязные сплетни. Он  понимал,  что  тут  что-то
посложнее, чем просто борьба  за  графство.  Кто-то,  занимающий  достаточно
высокое положение при  дворе,  стоит  за  Осборном,  иначе  тот  никогда  не
осмелился бы оскорбить Рэннальфа.
   Мод была гораздо ближе к истине, но  ничего  не  сказала.  Она  не  могла
решить, кому желает победы в этом поединке. Рэннальф  был  старым  другом  и
преданным вассалом. Мод знала, что гражданская  война  еще  не  окончена,  и
прекрасно понимала, что для нее и  ее  мужа  Рэннальф  гораздо  ценнее.  Но,
возможно, его  гибель  облегчит  сердце  сына  и  уничтожит  его  постоянное
недовольство собой. Юстас кусал губы, также колеблясь.  Он  взывал  в  своей
ненависти к Рэннальфу, потому что тот осрамил его,  ему  хотелось  поверить,
что Рэннальф предатель. Но  ужасно  было  видеть,  что  такой  человек,  как
Рэннальф Слиффордский, умрет от такой шавки, как Осборн.
   Кэтрин же в этот момент  ни  о  чем  не  думала.  Она  смотрела  на  поле
невидящим взором, ее лицо было  подобно  лику  мраморной  статуи.  Во  время
предыдущих поединков она то молилась за своего мужа,  то  боялась  за  него,
потому что любила, но  ее  переполняло  горькое  разочарование  -  она  была
уверена, что он не любит ее. Как странно, думала она,  не  отрывая  глаз  от
желанного мужчины, который повергал одного противника за другим, что она  не
смогла полюбить своего первого мужа, который боготворил ее. Сейчас, когда  у
нее появился мужчина, которого она считает  достойным  своей  любви,  он  не
любит ее. Это было наказанием за ее эгоизм, но, если он останется жив,  она,
конечно, покажет ему, что может быть неравнодушной.
   Однако  в  эту  минуту,  когда  перед  глазами  женщины   разворачивалась
настоящая кровавая драма, она повторяла про себя лишь его имя. Она согласна,
пусть он ее никогда не полюбит, пусть выгонит прочь, только  бы  он  остался
жив!
   Окровавленные воины двинулись навстречу друг другу. Кэтрин закрыла глаза.
Из-под прикрытых век, незаметная для всех, скатилась одна слеза.  ЕЙ  нельзя
плакать на людях!
   Находясь уже  не  в  таком  безрассудном  гневе,  Раннальф  обдумал  свое
положение. Противник был равен ему по  силе  и  не  так  утомлен,  но  также
очевидно, что Осборн уступает ему по опыту.
   Следующие полчаса Рэннальф  вел  оборонительный  бой,  не  делая  попыток
скрыть свою слабость, вынуждая Осборна истощать силы в  бесплодных  попытках
пробить его оборону. Он слабел, но с  удовлетворением  чувствовал,  что  сэр
Герберт теряет дыхание и он может  продолжать  схватку  без  опасений.  День
клонился к вечеру. Было поздно начинать рукопашный бой, у  него  будет  ночь
для отдыха, прежде чем придется  снова  напрягать  силы.  Сейчас  он  должен
победить гнусного лжеца.
   Осборн,  озадаченный,  взбешенный  и  слегка   напуганный,   смотрел   на
изнемогающего противника.  Казалось  невероятным,  что  сэр  Рэннальф  может
отразить еще один удар.  Его  щит  опускался  все  ниже,  меч  двигался  все
медленнее. Но каждый удар был отражен, и Осборн чувствовал, что его голова и
грудь разрываются от усталости. Это должно  закончиться,  говорил  он  себе,
противник едва стоит на ногах. Нужно лишь последний раз наброситься на него.
Он сделал еще один глубокий вздох и атаковал.
   Рэннальф медленно отступил. Мощный,  направленный  вниз  удар  он  принял
поднятым  щитом.  Меч  отскочил,  быстро  повернулся  в   руке   Осборна   и
перевернулся  режущей  стороной.  Рэннальф  парировал  удар   мечом,   снова
отступая. Удары были отражены, но они были  слабее.  Серые  глаза  Рэннальфа
становились  напряженнее,  но  они  не  стекленели.  Сэр  Герберт   внезапно
испугался. Удары противника  становились  резче,  и  когда  пересохшие  губы
Рэннальфа скривила беспощадная усмешка, он всхлипнул.
   Еще раз сэр Герберт поднял меч над головой, но Рэннальф не удовлетворился
тем, что просто отразил удар. Он  прыгнул  вперед,  используя  свой  любимый
выпад щитом, стараясь быть как можно ближе к противнику, чтобы удар  Осборна
коснулся его. В то же время он взмахнул  низко  и  сильно  своим  мечом.  Он
почувствовал, как металл пробивает металл, а  затем  проходит  через  что-то
мягкое. Он услышал крик Осборна, когда сухожилия его бедер были  разрублены,
и увидел, как тот падает вниз головой.
   Кэтрин услышала крик. Ее глаза раскрылись. Она чуть не вскрикнула,  когда
увидела герб Соука на щите и накидке, которую  сама  сшила  Рэннальфу.  Ужас
охватил ее, когда она увидела кровь на одежде. Но, когда Рэннальф поднял меч
и она поняла, что он  ранен  не  сильно,  Кэтрин  охватило  другое  чувство.
Несомненно, он получал удовольствие, в то время как она чуть  не  умерла  от
страха за него. Она не может не любить его, но он никогда не узнает об  этом
- вот какое наказание она назначила ему за эгоизм!
   Битва была окончена. Выбить меч из рук Осборна было секундным делом, и  в
это мгновение Рэннальф решил, что клеветник должен извиниться перед Кэтрин в
обмен на жизнь. Не было особого  смысла  убивать  человека,  если  он  готов
признать, что лгал о Кэтрин и об отравлении.  По  всей  вероятности,  он  не
будет сражаться снова, поврежденные сухожилия не срастаются удачно. В  любом
случае, земли Осборна будут конфискованы. Рэннальф приставил острие  меча  к
горлу сэра Герберта, предлагая ему уступить и сознаться во лжи.
   - Не убивайте меня, милорд, - зарыдал сэр Герберт. - Я сознаюсь во  всем.
Юстас вынудил меня сделать это. Я пожаловался, что  делал  предложение  леди
Кэтрин, но ее отец не дал  мне  ответа.  Юстас  приказал  мне  написать  это
письмо, он взял печать Соука из королевского сейфа. Я расскажу об этом всему
миру, если вы пожелаете!..
   С  желтым,  как  пергамент,  лицом  Рэннальф  направил  лезвие  прямо  на
кольчугу, прорезая вену. Это стоило  ему  безумных  усилий.  Кольчуга  стала
красной, даже трава вокруг заалела.  Только  будущее  было  черно,  так  как
Рэннальф Слиффордский отказал в помиловании  сраженному  противнику,  потому
что остался предан своему королю.

Глава 6

   Мэри,  незаконнорожденная  дочь  Рэнналъфа  Тефли,  усевшись  за  прялку,
вздохнула с облегчением. Она любила прясть. Приятно было  скручивать  мягкое
руно под мерное жужжание  колеса.  Это  рождало  странные  мысли  в  голове.
Удивительно  приятные  мысли,  далекие  от  стирки   и   шитья,   уборки   и
проветривания постелей, полировки серебряных и золотых блюд.
   Мэри посмотрела в открытое окно на поля Слиффорда, сочные, зеленые в этот
роскошный майский день. Вот уже два года, нет, два года и  три  месяца,  как
леди Кэтрин, графиня Соук,  приехала,  чтобы  стать  хозяйкой  Слиффордского
поместья. Колесо замедлило свой ход. Мэри огляделась. Она  уже  привыкла  ко
всему за последнее время, но женские покои не имели больше ничего  общего  с
тем, какими были при Аделисии.
   Все в замке изменилось за последние  два  года,  но  перемены  в  женской
половине казались более, заметными. Возвращаясь  мысленно  в  прошлое,  Мэри
вспомнила, как вскрикнула от ужаса леди Кэтрин,  когда  впервые  переступила
порог своего нового дома, как стояла, прижав к себе Ричарда, словно  ребенок
мог удержать ее от немедленного бегства. Мэри вспомнила и себя в то время  и
рассмеялась.  С  ней  самой  произошли  большие  перемены.  Тогда  она  была
полудиким  тринадцатилетним  ребенком,  хватающим  корки  хлеба   со   стола
вассалов. Она подняла руку, чтобы  погладить  аккуратную  косу,  и  чуть  не
подскочила,  когда  поняла,  что  сделала  промах  в  работе.  Колесо   было
остановлено, ошибка исправлена, и опять  послышалось  равномерное  жужжание.
Как приятно трогать свои чистые волосы, а не спутанные вшивые космы,  носить
простое, но хорошенькое платье вместо грязных лохмотьев.
   Единственное, что не изменилось в  Слиффорде,  -  это  его  хозяин.  Мэри
нахмурилась, и колесо завертелось  быстрее.  Она  боготворила  леди  Кэтрин,
которая, словно ангел, сошла с небес, чтобы преобразить жизнь в Слиффорде  в
лучшую сторону. И это из-за мужа леди Кэтрин была  такой  печальной.  Каждый
раз, когда он приезжал домой, что, благодарение Богу, случалось нечасто, она
просто увядала.
   Мэри никогда, даже в мыслях, не  называла  хозяина  Слиффорда  отцом.  На
людях она почтительно обращалась к нему "милорд"; впрочем, такая возможность
ей представлялась крайне редко - говорить с этим хмурым замкнутым человеком,
чья кровь текла и в ее жилах, просто не хотелось, а про себя Мари  именовала
хозяина замка не иначе, как "он". Зато Кэтрин в своих мыслях она  награждала
всевозможными добродетелями, возносила тайком молитвы за ее здоровье -  даже
от  мимолетной  встречи  с  этой  прекрасной  женщиной  все  существо   Мэри
наполнялось гармонией и радостью.
   Леди Кэтрин никогда не была очень веселой, и Мэри догадывалась, что у нее
лежит камень на сердце. Когда  посещения  хозяина  забывались,  леди  Кэтрин
предавалась  настоящему  веселью,  играла  с  Ричардом,  словно  сама   была
ребенком. Тогда ее смех звонким эхом пробегал по залам замка, а вслед за ним
катился тоненький ручеек заливистого детского хохота.
   Колесо завертелось быстрее, руно так  и  мелькало  в  проворных  пальцах.
Сейчас он опять приезжает домой. Вот почему нужно  перетрясти  и  проветрить
постели, почистить серебро. Вот почему леди Кэтрин плакала ночью,  а  сейчас
молча сидит за вышиванием.
   В это яркое майское утро Кэтрин унеслась мыслями в прошлое. Но думала она
не о том, что изменилось, а о том, что осталось прежним. За два года она так
и не достучалась до  сердца  Рэннальфа.  Почему-то  сейчас  они  были  более
чужими, чем тогда, когда  только  поженились.  Кэтрин  с  отчаянием  гадала,
отчего все ее  усилия  приблизиться  к  мужу  оказывались  напрасными.  Это,
кажется, только отталкивает его еще больше. Она из  кожи  вон  лезет,  чтобы
делать все так, как ему хочется. Она нежно заботится о  его  детях,  привела
его дом в порядок, с ним всегда держалась предупредительно  и  с  почтением,
без намека на привязанность.
   Расправляя яркий шелк, чтобы сделать узор на цветке, который  она  вышила
на вороте рубахи Рэннальфа, она подумала, что была недостаточно внимательна.
Возможно,  не  всегда  умела  спрятать  свою  любовь,  и  это  вызывало  его
сопротивление и  раздражение.  Она  перестала  работать,  стараясь  сдержать
слезы,  застилающие  глаза.  Она  так  старалась,  даже  отказала   себе   в
удовольствии отвечать на его любовь в постели, оставаясь холодной, когда  ей
так хотелось гореть с ним одной страстью. Как тяжело было  не  выдать  себя!
Как часто подавляла она  вздох  удовольствия  и  отворачивала  лицо  от  его
поцелуев, чтобы скрыть свою радость.
   Он хотел безразличия, разве нет?  Безумная  надежда,  что  вдруг  она  не
правильно поняла его, вызвала слабую краску на ее лице. Она  вспомнила,  как
он решительно отверг ее  нежность  перед  турниром.  Некоторое  время  после
этого, когда она еще на него злилась и была холодна, Рэннальф, казалось, был
этим доволен. Когда же она готова была простить  его  грубость  и  высказать
свое благоволение, он опять стал холоден. А потом был вечер, когда от  тоски
она выпила чуть больше вина. Кэтрин старалась  не  вспоминать  об  этом,  но
после этой ночи Рэннальф покинул Слиффорд и не появлялся месяц. Рука  Кэтрин
лежала неподвижно, слезы медленно катились по щекам. Он так редко приходил к
ней после этого, так редко, вот уже почти год,  как  ничего  между  ними  не
было.
   Каждую ночь, которую Кэтрин проводила без  мужа,  ей  недоставало  сухого
тепла его тела, которое  было  так  приятно  гладить,  чтобы  рука  медленно
скользила по твердым мышцам, будто  вбирая  в  себя  их  силу,  видеть,  как
нарастает его страсть, слиться с ним в долгом поцелуе, испить огненного меда
его желания и, наконец, самой закружиться в вихре этой  страсти.  Ничего  не
помнить, все забыть - и только любить и быть любимой!

***

   Леди Уорвик тронула лошадь и, оставив мужа, подъехала к лорду Соук.
   - Надеюсь, ваша жена ждет нас, милорд.
   - Да, - вяло ответил он.
   "Он такой же старый, как мой муж, - подумала леди Уорвик. - Как он  сдал!
Хорошо, что я смогу сейчас поговорить  с  графиней  Соук.  Она  может  стать
вдовой гораздо раньше, чем  предполагает;  нужно  будет  придать  ее  мыслям
нужное направление".
   - Новости, конечно, ужасные, - продолжала она  свои  попытки  разговорить
Рэннальфа, - но они не превзошли распространяемых  ранее  слухов.  Или  есть
неизвестная мне причина, что вы как в воду опущенный?
   - Разве? Нет, ничего не случилось. Генрих сейчас герцог Нормандский, граф
Анжуйский скоро станет графом  Аквитанским  -  Все  говорят,  что  он  очень
одаренный молодой человек!
   - Одаренный тем, что заставляет сучку  стонать  в  постели,  -  проворчал
Рэннальф так язвительно, что леди Уорвик опешила.  -  На  что  он  способен?
Джеффри Справедливый был добрым  человеком,  завоевал  для  него  Нормандию.
Совершив так много, он сделал больше, чем  следует  правителю,  -  подхватил
лихорадку и умер, оставив сыну Анжу и Монэ.  Сейчас  женщина,  подогреваемая
похотью, готова отдать ему Аквитанию и Пуату.
   - Нет, лорд Соук, вы несправедливы к Генриху!  Он  способен  на  большее.
Херефорд говорит...
   - Херефорд! Это имя без конца  звенит  в  моих  ушах,  кажется,  я  скоро
оглохну от этих разговоров. Я  поверил  однажды,  что  он  честный  человек,
теперь я так не думаю. Сначала он называл себя человеком короля...
   Леди Уорвик поняла, что не стоит сердить этого человека, тем более что он
может ей пригодиться, вернее, в том, что доводы  рассудка  могут  достигнуть
такого непробиваемого дурака, как  Рэннальф,  она  сомневалась,  а  вот  что
касается его жены, когда она станет вдовой... На этой мысли леди Уорвик себя
одернула, она была истинной христианкой, а подобные  мысли  навевает  только
лукавый. Однако даже в ее нынешнем положении Леди Кэтрин - удачный союзник.
   - Не нужно возводить напраслину. Он никогда не был человеком  короля,  не
давал ни клятвы, ни присяги, - мягко ответила она на раздраженное  замечание
спутника.
   Рэннальф прикусил губу, осознав, что неудачи  собственной  жизни  делают,
его несправедливым. Херефорд заключил перемирие с королем, но он никогда  не
обещал, что отречется от своих бунтарских мыслей или