две машины. Он купил новый "Gti" и "рейнджровер", чем убил двух  зайцев:
осчастливил  бухгалтера  и  заполнил  гараж.  Полноприводной  автомобиль
оказался весьма кстати для поездок на строящиеся объекты. В том году они
плодотворно сотрудничали с некоторыми абердинскими фирмами, и он навещал
родителей Стюарта. В последний визит он даже переспал с сестрой Стюарта,
разведенкой, школьной  учительницей.  Ее  брату  он  ничего  не  сказал,
поскольку не  знал,  как  бы  тот  отреагировал.  Зато  сообщил  Андреа.
"Школьная училка? - ухмыльнулась та. - Это ты что, в общеобразовательных
целях?" Он сказал, что не хочет ничего говорить Стюарту. "Малыш, - взяла
его Андреа за подбородок и очень  серьезно  посмотрела  в  глаза,  -  ты
просто идиот".
   Она ему помогла украсить дом - при этом от его первоначального  плана
оформления остались рожки да ножки.
   Однажды вечером он стоял на  стремянке,  красил  вычурную  потолочную
розетку и вдруг испытал головокружительный  приступ  дежа  вю.  Он  даже
кисть опустил. Андреа работала в соседней комнате, что-то  насвистывала.
Он узнал мотив: "The River". Он  стоял  на  лестнице  в  пустой,  гулкой
комнате и вспоминал, как в прошлом году работал  в  просторном  зале  на
Морэй-плейс, среди зачехленной белыми полотнищами мебели. На  нем  тогда
была такая же старая, вся в краске, одежда,  и  он  слушал,  как  Андреа
насвистывала в  соседней  комнате,  и  ощущал  невероятное,  неизмеримое
счастье. "До чего ж я везучий сукин сын! - подумал  он.  -  У  меня  так
много хорошего, и вокруг меня так много хорошего! Да, я имею не  все,  я
хочу большего, наверное, даже больше, чем способен удержать. Быть может,
я хочу того, что способно сделать  меня  только  несчастным.  Но  и  это
неплохо, без этого какое же удовольствие".
   "Если бы мою жизнь экранизировали, - размышлял он, - я б вот  сейчас,
в этот самый миг, и закончил картину. Вот на  этой  блаженной  улыбке  в
пустой комнате. Человек на стремянке. Улучшение, украшение,  обновление.
Снято. Конец фильма".
   "Но это не кино,  приятель",  -  сказал  он  себе  и  пережил  прилив
хмельной радости, наивного, детского восторга при мысли, что он  -  тот,
кто он есть, и знаком с теми, с кем знаком. Он запустил кистью  в  угол,
спрыгнул с лестницы и побежал к Андреа. Она  водила  по  стене  малярным
валиком.
   - Господи боже! Я уж думала, ты со стремянки навернулся. А почему рот
до ушей?
   - Да просто я спохватился, что мы еще эту комнату не обновляли. -  Он
забрал у нее валик, бросил за спину.
   - А ведь правда. Надо запомнить, как на тебя действует запах краски.
   Разнообразия ради они занялись любовью стоя у стенки. Рубашка  Андреа
пропиталась краской и  прилипла,  и  она  так  смеялась,  что  по  щекам
побежали слезы.
   Он всерьез увлекся кино. В  течение  последнего  фестиваля  они  чаще
ходили на фильмы, чем на пьесы или концерты, и он вдруг осознал, что  до
сих пор не удосужился посмотреть сотни лент, о которых так давно слышал.
Он записался в Общество синефилов, приобрел видик и зачастил в  магазины
видеокассет. А когда дела приводили его в Лондон, он в  свободное  время
кочевал из кинозала в кинозал. Ему нравилось почти все, а  больше  всего
нравилось просто ходить в кино.
   К этому времени приобрела некоторую популярность  шотландская  группа
Tourists; потом их покинула вокалистка и сделалась половиной Eurythmics.
Его часто спрашивали, не в родстве ли он с ней.  Он  картинно  закатывал
глаза и вздыхал: эх, если бы.
   Появлялись и другие нежные голоса, и  другие  изящные  попки.  Андреа
временами бросало то к одному, то к другому мужчине, и  он  старался  не
ревновать. "Это не ревность, - твердил он себе, - это больше  похоже  на
зависть. И на страх. Кто-нибудь из них окажется красивей, добрей,  лучше
меня и будет сильнее ее любить".
   Однажды  она  запропастилась  почти  на  две  недели,   у   нее   был
головокружительный роман с молодым лектором из  Хериот-Уатта.  Любовь  с
первого взгляда сменилась хлопаньем дверьми, битьем посуды,  высаженными
оконными стеклами, и все за двенадцать дней. А он тем временем жутко  по
ней скучал. Устроил себе недельный отпуск и отправился на  северо-запад.
К "рейнджроверу" и "Gti" добавился "дукатти". У  него  была  одноместная
палатка, альпинистский спальный мешок и отличное горное  снаряжение.  Он
усвистал на мотоцикле на  западное  нагорье  и  целыми  днями  бродил  в
одиночестве по холмам.
   Когда вернулся, с лектором у нее было кончено. Он ей позвонил, но она
почему-то не выразила желания немедленно встретиться.  Он  встревожился,
плохо спал ночами. Через неделю они все-таки увиделись:  ее  левый  глаз
окружала желтизна. Он бы и не заметил, но в пивнушке Андреа  забылась  и
сняла темные очки.
   - А, фигня, - сказала она.
   - Ты из-за этого не хотела со мной встречаться? - спросил он.
   - Не надо ничего делать,  -  попросила  она  -  Я  тебя  умоляю.  Все
кончено, я бы с радостью его придушила, но  если  ты  его  хоть  пальцем
тронешь - перестану с тобой разговаривать.
   - Ну зачем же сразу махать кулаками, - холодно проговорил  он,  -  не
всем это свойственно. Могла бы, между прочим, и довериться  мне.  Я  всю
эту неделю места себе не находил.
   Сказал  и  сразу  пожалел  об  этом.  Она  сломалась.  Обняла  его  и
расплакалась. И он  представил,  через  что  она,  вероятно,  прошла,  и
устыдился: мелко и эгоистично добавлять к ее проблемам свои.  Он  гладил
Андреа по голове, пока она всхлипывала у него на груди.
   - Девочка, пошли-ка домой, - сказал он.
   Он еще несколько раз пользовался ее отлучками в Париж,  чтобы  самому
выбраться из Эдинбурга и развеяться на островах или в горах, а  по  пути
туда или обратно повидать отца. Однажды на закате он сделал  стоянку  на
склоне горы Бен-а-Шесгин-Мор. Поблизости стояла хибарка,  но  в  хорошую
погоду он предпочитал ставить палатку. Он глядел на Лох-Фион и небольшую
дамбу, по которой завтра ему предстояло добраться до гор на той  стороне
озера. И тут он вдруг подумал: сам никогда не бывал в Париже, но ведь  и
Густав за все эти годы ни разу не посетил Эдинбург.
   О-хо-хо... Может, так на него подействовал последний косяк, но в этот
миг, хотя они с Густавом были отделены друг от  друга  тысячами  миль  и
многими годами заочного соперничества, он ощутил некую душевную связь  с
таинственным французом. Он рассмеялся навстречу холодному ветру нагорья,
шевелившему борта палатки, словно дыхание великана.
   Одно из его ранних воспоминаний было связано  с  горами  и  островом.
Мама и папа, самая  младшая  из  его  сестер  и  он,  трехлетний  малыш,
отправились на Арран отдыхать. Пароход неторопливо  шлепал  колесами  по
течению  блистающей  реки  к  далекой  синеватой  глыбе  острова,   папа
показывал им Спящего Воина - горный  кряж  на  северном  мысу  напоминал
громадного павшего  солдата  в  шлеме.  Мальчик  навсегда  запомнил  эту
картину, не забыл и попурри сопровождающих  звуков:  крики  чаек,  плеск
лопастей, игру аккордеонов где-то на палубе, смех пассажиров. Тогда же у
него приключился и первый кошмар, маме даже пришлось  его  разбудить.  В
гостинице их с  сестренкой  положили  спать  на  одну  койку.  Ночью  он
вскрикивал  и  хныкал.  Ему  приснилось,  что  громадный  каменный  воин
пробудился, грозно поднялся и  медленно,  но  неотвратимо  приближается,
чтобы раздавить его родителей.
   Миссис и мисс Крамон пользовались своим особняком на  всю  катушку  -
устраивали  общественные   приемы,   всячески   развлекали   гостей;   в
определенных кругах дом  их  пользовался  широкой  известностью.  У  них
размещались на ночлег поэты, которых университет  пригласил  на  чтения,
иногородний художник, пытающийся втюхать свои работы картинной  галерее,
писатели, которых  книжный  магазин  вытребовал  на  презентацию  нового
романа,  с  раздачей  автографов.  Иногда  там   собирались   совершенно
незнакомые ему люди. Обычно они выглядели не такими преуспевающими,  как
приятели Андреа, и старались побольше  съесть  и  выпить.  Перед  каждым
приемом миссис Крамон  полдня  готовила  печенье,  заварные  пирожные  и
бутерброды. Его беспокоило, что миссис Крамон даже  во  вдовстве  тратит
время на стряпню для посторонних, но  Андреа  посоветовала  не  брать  в
голову - мама любит смотреть, как другие пользуются плодами ее труда. Он
спорить не стал, но  его  здорово  коробило,  когда  записные  тусовщики
распихивали по карманам пирожные или бутылки редких вин.
   - Эти люди - интеллектуалы, -  сказал  он  однажды  Андреа,  -  а  ты
открыла для них салон. В синий чулок превращаешься, черт побери.
   Она лишь улыбнулась на это.
   Андреа купила у подруги целый выводок сиамских котят,  четыре  штуки.
Один подох. "Мальчиков" она назвала Франклином  и  Финеасом,  а  изящная
кошечка получила имя Фредди-толстушка.  "Будь  проклята  ностальгия",  -
сказал  на  это   он.   Кто-то   подарил   миссис   Крамон   английского
кокер-спаниеля, и она дала ему кличку Кромвель.
   Он часто бывал на Морэй-плейс, и  у  него  улучшалось  настроение  от
одних сборов в дорогу. Езда вызывала в душе чуть ли не  детский  трепет.
Особняк был для него почти родным домом, теплым,  гостеприимным.  Порой,
особенно под хмельком, он задумывался о связи между матерью и дочерью, и
ему приходилось бороться с абсурдным сентиментальным чувством.
   Он обзавелся "ситроеном-СХ", затем продал  все  три  машины  и  купил
"ауди-кваттро". Съездил  в  командировку  в  Йемен  и  даже  постоял  на
развалинах  Мохи  на  берегу  Красного  моря.  Он  смотрел,  как  теплый
африканский ветер шевелит песчинки вокруг его ступней, и ощущал суровое,
неколебимое равнодушие пустыни, ее спокойную вечность, дух этих  древних
земель. Он водил ладонью по источенным столетиями, изъязвленным  ветрами
камням и наблюдал разрывы белых кулаков  шелкового  грома,  обрушиваемых
синим морем на раскрытую золотистую ладонь берега.
   Он работал в Йемене, когда израильтяне вторглись в Южный Ливан  из-за
того, что в Лондоне кого-то застрелили, и когда аргентинцы высадились  в
Порт-Стэнли.  Он  не  знал,  что  его   брат   Сэмми   был   в   составе
экспедиционного корпуса. По возвращении в Эдинбург  он  жарко  спорил  с
друзьями. "Конечно, аргентинцы имеют право на  эти  чертовы  острова,  -
говорил  он.  -  Но  как   могут   революционные   партии   поддерживать
империалистические демарши фашистской хунты? Почему всегда кто-то должен
быть прав, а кто-то нет?  Почему  нельзя  сказать:  "Чума  на  оба  ваши
дома"?"
   Брат вернулся целым и невредимым. Но он все еще спорил из-за войны: с
Сэмми, с отцом, с радикально настроенными приятелями. К началу следующих
выборов он уже думал: а может, ребята все-таки были правы?
   - А-а, блин, япона мать! - воскликнул в отчаянии он.
   У лейбористов были все шансы, но опять социал-демократы  оттянули  на
себя  часть  их  голосов  и  обеспечили  новую   "удивительную"   победу
консерваторам.  Ученые  мужи  предсказывали,  что  тори  получат  меньше
голосов, чем в прошлый раз,  а  в  итоге  число  их  мест  в  парламенте
увеличилось на сотню с лишним.
   - Что ж вы делаете, суки!
   - Это  становится  навязчивым.  -  Андреа  потянулась  за  виски.  На
телеэкране появилась сияющая торжеством Маргарет Тэтчер.
   - Выруби! - завопил он, прячась под одеялом.
   Андреа стукнула по кнопке на пульте, и экран потемнел.
   - Господи боже ты мой, - простонал он  из-под  одеяла.  -  Только  не
говори о высшей налоговой ставке.
   - Малыш, да я хоть словечко проронила?
   - Скажи, что это всего лишь плохой сон.
   - Это всего лишь плохой сон.
   - В самом деле? Правда?
   - Ни фига не правда. Я просто говорю то, что ты хочешь услышать.
   - Идиоты! - бушевал он перед Стюартом. - Еще четыре  года  под  этими
полудурками! Господи боже, етить твою  мать!  Клоун-маразматик  и  шайка
реакционеров-ксенофобов!
   -  Причем  дорвавшихся  до  власти  на  безальтернативной  основе,  -
подчеркнул Стюарт.
   Рональд Рейган только что переизбрался на следующий срок.  В  Америке
половина электората просто не явилась на участки.
   - Почему я не могу голосовать? - ярился он. - От  нашего  дома  рукой
подать до Коул-порта, Фаслейна и Лох-Холи. Если этот  мудила  перепутает
ядерный чемоданчик со своей задницей и мазнет пальцем  по  кнопке,  хана
моему старику. А может, и всем нам: тебе, мне,  Андреа,  Шоне,  малышам,
всем, кого я люблю! Так какого же хера лысого не могу голосовать  против
этих долбаных рейганов?
   - Без волеизъявления нет истребления, -  задумчиво  изрек  Стюарт.  И
добавил:
   -  А  что  касается  реакционеров  на   безальтернативной   основе...
Политбюро - что такое, по-твоему?
   - Политбюро ведет себя  куда  ответственней,  чем  эта  свора  вшивых
ура-патриотов.
   - Ну да, пожалуй. Так, твоя очередь - за пивом.
   Особняк на Морэй-плейс, резиденция миссис и мисс Крамон, был  у  всех
на слуху, особенно во время фестивалей. В нем шагу нельзя было  ступить,
чтобы не наткнуться  на  подающего  надежды  художника,  или  восходящую
звезду шотландской литературы, или хмурого угреватого  юнца,  таскающего
из комнаты в комнату синтезатор с колонками и узурпирующего "ревокс"  на
долгие дни кряду. Он придумал название: салон "Последний  шанс".  Андреа
превосходно устраивал ее нынешний образ жизни. Она работала в  магазине,
переводила с русского,  писала  статьи,  играла  на  пианино,  рисовала,
устраивала приемы, шаталась по гостям, наведывалась в  Париж,  ходила  в
кино, на концерты и спектакли вместе с ним, а с матерью  -  на  оперы  и
балеты.
   Однажды  он  встречал  ее  в  аэропорту  после  очередных  "парижских
каникул". Она выходила из таможни с  высоко  поднятой  головой,  твердым
шагом.  На  ней  была  широкая  ярко-красная  шляпка,  синяя   блестящая
курточка, красная  юбка,  синие  колготки  и  сверкающие  лаком  красные
кожаные сапожки. У нее и глаза сверкали, а кожа светилась. При виде  его
Андреа широко улыбнулась. Ей было тридцать три, и  она  еще  никогда  не
выглядела такой красивой,  как  сейчас.  В  тот  миг  он  испытал  очень
странную смесь чувств. Любовь - безусловно, но еще восхищение пополам  с
завистью. Да, он  завидовал  ее  удачливости,  уверенности,  спокойствию
перед лицом  жизненных  проблем  и  неурядиц.  Ко  всему  на  свете  она
относилась будто к малышу-фантазеру, искренне верящему в свои выдумки, -
не снисходительно, а с  той  же  лукаво-серьезной  усмешкой,  с  той  же
ироничной отрешенностью вкупе с теплой привязанностью, даже  с  любовью.
Он припомнил свои разговоры с адвокатом и понял, что Андреа унаследовала
некоторые черты его характера.
   "Андреа  Крамон,  ты  счастливая  женщина,  -  подумал  он,  когда  в
вестибюле аэропорта она взяла его под руку. - Ты счастлива не из-за меня
и в одном даже меньше, чем я, - мне повезло претендовать на  твое  время
больше других, - в остальном же..."
   "Пусть бы это не кончалось никогда, - подумал он. - Не дадим  идиотам
взорвать  мир,  не  дадим  случиться  чему-нибудь  еще  более  ужасному.
Спокойно, малыш; с кем это  мы  тут  разговариваем?"  Вскоре  он  продал
мотоцикл. Жизнь шла своим чередом: застрелили Леннона, Дилан ударился  в
религию. Что из этого больше его удручило, он бы не взялся ответить.
   В ту зиму отец упал и сломал  бедро.  В  больнице  он  казался  очень
маленьким и  хрупким,  здорово  постаревшим.  Весной  ему  потребовалось
удалить грыжу, а потом, вскоре после выписки из больницы, он снова упал,
сломал ногу и ключицу. "Не хрен пить не разбавляя", - сказал он  сыну  и
отказался переехать в Эдинбург: не может же он  расстаться  с  друзьями.
Мораг с мужем тоже предлагали забрать отца к себе, и Джимми из Австралии
прислал письмецо - отчего бы старику не погостить там несколько месяцев.
Но отец не желал покидать родные места. На этот раз он долго пролежал  в
больнице, а вышел худым как щепка и потом так и  не  сумел  восстановить
прежний вес. Каждое утро к нему приезжала  сиделка.  Однажды  обнаружила
его у камина, он казался спящим - на лице застыла улыбочка. У него  и  с
сердцем  были  нелады.  Врач  сказал,  что  он,  наверное,   ничего   не
почувствовал.
   Как-то так получилось, что  организацию  похорон  он  взял  на  себя.
Впрочем, это оказалось не слишком хлопотным делом. Приехали все братья и
сестры, даже Сэмми получил увольнение, а Джимми прибыл аж из Дарвина. Он
спросил Андреа, не обидится ли она, если он попросит  ее  не  приезжать;
она все поняла и сказала, что нет, не обидится. А когда все закончилось,
хорошо было вернуться в Эдинбург, к ней и к работе. Потом всякий раз при
мысли о старике на него нападало оцепенение, и,  хотя  глаза  оставались
сухими, он знал, что любил отца, и не чувствовал за собой  вины  в  том,
что скорбит без слез.
   - Бедный мой сиротка, - утешала его Андреа.
   Компания расширялась, увеличивался штат.  Учредители  купили  большой
новый офис в Нью-Тауне. Он спорил с партнерами насчет  заработной  платы
персонала. Всем надо дать долю, говорил он. Пусть все будут партнерами.
   - Что-что? - переспрашивали друзья. - Коллективная собственность? - И
снисходительно улыбались.
   - Черт возьми, а почему бы и нет? - упорствовал он.
   Оба партнера поддерживали социал-демократов, а у Альянса идея участия
рабочих в управлении производством была весьма в чести. На  коллективную
собственность партнеры не согласились, но ввели систему премиальных.
   Однажды Андреа возвратилась из Парижа как в воду опущенная, и у  него
внутри болезненно екнуло. "О нет, - подумал он. - Что случилось?  В  чем
дело?"
   Но что бы там ни  случилось,  она  предпочла  это  хранить  в  тайне.
Сказала, что все в порядке, но была очень хмурой и задумчивой,  смеялась
редко, в  компании  часто  глядела  рассеянно,  просила  извинить  ее  и
повторить  последнюю  фразу.  Его  это  тревожило.  Он  даже   собирался
позвонить в Париж и спросить Густава, что за чертовщина с ней творится и
что там вообще стряслось.
   Но не позвонил. Мучился, пытался ее развлечь,  водил  в  рестораны  и
кино, возил в гости к Стюарту и Шоне. Устроил  ностальгический  вечер  с
ужином в "Лун-Фуне", рядом с его  старой  квартирой  на  Кэнонмиллз,  но
ничто не помогало. Он терялся в догадках на пару с миссис Крамон, и  они
порознь пытались добиться от Андреа правды. Удалось  матери,  но  только
через три месяца и еще два полета в Париж. Андреа  открыла  ей  тайну  и
снова отправилась во Францию. Миссис Крамон позвонила ему.
   - Эр-эс, - произнесла она. - У Густава рассеянный склероз.
   - Почему же ты мне не сказала? - спросил он потом Андреа.
   - Не знаю, - ответила она пустым голосом. - Не  знаю.  И  что  теперь
делать, не знаю. За ним некому смотреть, ухаживать...
   Когда он услышал эти слова, в  душе  поселился  холод.  "Бедняга",  -
подумал он искренне. Но однажды поймал себя на мысли: это же так  долго!
почему он не может умереть пораньше? И возненавидел себя за это.
   В восемьдесят четвертом, во время  забастовки,  он  отказался  пройти
через шахтерский пикет. Компания потеряла выгодный контракт.
   Андреа летала в Париж чаще и чаще, задерживалась все дольше. Гости на
Морэй-плейс бывали все реже. Из Франции  она  возвращалась  усталой,  и,
хотя не утратила спокойного нрава и легкости в  общении  с  людьми,  она
выглядела подавленной, и ее очень редко  удавалось  развеселить.  Андреа
словно остерегалась принимать любые радости за чистую монету. Когда  они
занимались любовью, ему казалось, будто  Андреа  стала  как-то  особенно
нежна, будто бы острее стала  осознавать  драгоценность,  неповторимость
этих мгновений. Теперь им в постели было не так весело, как  раньше,  но
зато секс приобрел  новое,  более  насыщенное  звучание,  превратился  в
своего рода язык общения.
   Во время ее отлучек он одиноко  сидел  в  большом  доме,  читал,  или
смотрел телевизор, или работал за кульманом.  Если  выпивал  спиртное  в
разрешенных законом пределах