которые  пошли  на
галерку,  где  можно  спать  с  закрытыми  глазами. А активисты
записались  выступать  в  прениях.  Самьм  активным  был  Остап
Оглоедов.
     Выйдя   на   трибуну,  Остап,  как  полагается  работникам
умственного труда, слегка сстулился под тяжестью своих  мыслей.
Потом  он  гордо тряхнул своей львиной гривой. Стригся он раз в
год, что придавало ему творческий вид и сводило с ума некоторых
женщин. Подобно библейскому герою, у которого вся сила  была  в
волосах,  он  повел  лапой  по  своей  рыжей  шевелюре,  как по
источнику вдохновений, и затем приступил к делу.
     Говоря со сцены, Остап был подлинным  артистом.  Он  играл
лицом,  голосом,  жестами, чем угодно. Он говорил горлом, носом
и, как чревовещатель, желудком. Объектом своего выступления  он
избрал   модерннстический   формализм  в  искусстве  и  попутно
рассказал несколько сальных анекдотов. Это  разогнало  скуку  в
аудитории, и Остапу дружно аплодировали.

     Покончив с выступлением, Остап вышел отдохнуть в коридор и
наткнулся на Бориса Руднева.
     --  Знаешь  последний  анекдот? -- сказал Остап.-- Звери в
зоопарке собрались и тоже обсуждают формалистические  уклоны  в
искусстве.  В  общем,  постановили  сделать  выговор  следующим
товарищам: воробьям -- как безродным космополитам,  жирафам  --
за   технический   конструктивизм,   а  павианам  --  за  голый
формализм. Здорово?
     -- Забавно,-- согласился Борис.
     Рядом с  ними  за  маленьким  столиком  сидела  миловидная
девушка  в накинутой на плечи меховой шубке. Она регистрировала
участников конференции и давала справки. В таких случаях на это
место обычно садят цветочек, который покрасивее.
     -- Это наша монна  Нина,--  подмигнул  Остап.--  Нравится?
"Если она накинула шубку, наверно, фигура плохая,-автоматически
подумал Борис.- Или еще что-нибудь не на месте".
     Словно  угадав  его  мысли,  девушка  встала, прошла в зал
заседаний  и  через  минуту  вернулась.  Фигура  у   нее   была
прекрасная,  и  все  остальное  было не только на месте, но и в
приятном изобилии.
     --  Сейчас  мы  это  оформим,--   шепнул   Остап.-   Нина,
познакомьтесь -- это Борис Руднев.
     Вопреки  всем  правилам  вежливости  монна Нина продолжала
сидеть, не поднимая глаз от бумаг. Но Остап не сдавался:
     -- Нина, это  тот  самый  Руднев,  который  написал  "Душу
Востока".
     Монна  Нина  молчала, словно она глухонемая, и делала вид,
что она очень занята своими бумагами. На ее лице  играла  тихая
мечтательная   улыбка.   Как   у   "Монны   Лизы",  эта  улыбка
принадлежала всем вместе и никому в отдельности.
     Тогда Остап решил зайти с другого конца. Он отвел Бориса в
сторону и шепнул:
     -- Смотри, вон стоит Нинин папа. Пошли, я вас познакомлю.
     -- А кто он такой?
     -- Да так, Гоняло Мученик.
     -- А что это такое?
     -- Да так, бегает  и  зарабатывает  где  что  подвернется.
Знаешь,  волка  ноги  кормят. Знакомит людей со своей дочкой, а
потом занимает у них под эту дочку деньги --  без  отдачи.  Так
что ты ему ничего не давай.
     У  Гонялы  Мученика был тонкий породистый нос с горбинкой,
аккуратно  зачесанный  пробор  и  подстриженные  седые   усики.
Худощавый,  с сонными глазами и усталыми движениями, он походил
на обнищавшего аристократа и производил приятное впечатление. И
фамилия у него тоже  была  довольно  приятная  --  Миллер.  При
рукопожатии  его вялая ладонь сворачивалась с трубочку. Глаза у
него открывались только наполовину.
     Закончив свою миссию,  Остап  помчался  дальше.  С  трудом
преодолевая свою флегму, папа Миллер спросил:
     --  Борис  Алексаныч,  а  что  вы делаете сегодня вечером?
Заходите-ка к нам поужинать. В семейной обстановке.
     Вспомнив, что сегодня тринадцатое число,  дурная  примета,
инструктор агитпропа попытался перехитрить судьбу:
     -- А как насчет завтра?
     -- Завтра я не могу,-- сонно ответила судьба.
     Видя,  что судьбу не перехитришь, Борис согласился. Гоняло
Мученик интимно взял его  за  пуговицу  пиджака,  как  хорошего
друга семьи, и заботливо разъяснил, как к ним проехать.
     Монна  Нина  сидела  за  своим  столиком  и не обращала на
нового друга семьи ни малейшего внимания.
     "Хорошо  воспитанная   девушка,--   подумал   Борис,-   Не
бросается на шею каждому встречному-поперечному".
     Жили  Миллеры далеко -- в Сокольниках. Когда Борис выходил
из станции метро, где-то рядом бухнул выстрел.
     Под деревьями собралась кучка любопытных. На  белом  снегу
неподвижно лежало что-то серое.
     -- Что случилось?
     -- Мальчишка вырвал у женщину сумочку и бросился бежать.
     -- Кто же это его?
     --  Какой-то  военный.  Они  не  то  что  милиция -- сразу
стреляют.
     -- Куда он его попал?
     -- . Точно попал. Наповал.
     Пожилая женщина, у которой мальчишка вырвал сумочку,  тихо
причитала:
     -- И зачем ты это сделал, сыночек... Попросил бы, я б тебе
так дала... И сумка-то, подумать, пустая... Боже ж ты мой...
     Военный смущенно оправдывался:
     -- Да я ведь и не целился. Стрелял просто так...
     -- Значит, такая ему судьба,-- сказал кто-то из темноты.
     Остановившись  под уличным фонарем, Борис вынул из кармана
бумажку и прочел адрес -- переулок Энтузиастов, No 22. Название
хорошее, а номер  плохой  --  при  игре  в  очко  это  означает
перебор.  И  сегодня  тринадцатое  число. Не хватает еще, чтобы
дорогу перебежала черная кошка.
     На калитке висела  предостерегающая  надпись:  "Осторожно!
Злые  собаки!"  Но папа Миллер заранее предупредил, что надпись
не соответствует действительности. За заборчиком,  полузакрытый
деревьями,   виднелся  небольшой  двухэтажный  дом,  в  темноте
напоминавший сказочный теремок с башенками.
     Борис подумал, что неплохо было бы, если  б  двери  терема
открыла  сама красная девица. Но на пороге стоял папа. С тем же
сонным видом Гоняло Мученик провел гостя  в  комнату,  которая,
судя по обстановке, днем служила гостиной, а ночью -- спальней.
Посередине  стол,  покрытый  пестрой  скатертью.  Вдоль  стенок
самодельные диваны, закамуфлированные всяким тряпьем.  На  полу
старый  изорванный ковер и продавленное плюшевое кресло в углу.
Судя по всему, жили Миллеры небогато.
     За столом сидела и раскладывала пасьянс полная круглолицая
особа,  напоминающая  собой  тамбурмажора.   Тяжело   вздохнув,
мажорная  мама  подняла свой взор от карт и уставилась на гостя
выпуклыми ястребиными глазами. Потом она протянула ему  руку  с
таким  видом,  словно она царица и ожидает верноподданнического
поцелуя.
     Звали маму Милица Ивановна. Но  большинство  людей  путало
это  редкое  имя с более знакомым словом "милиция". Потому маму
частенько называли Милиция Ивановна, и тут даже ее муж путался.
Папу Миллера звали Акакием Петровичем,  но  мама  называла  его
попросту Кики.
     Больше  в комнате никого не было. Милиция Ивановна кивнула
на закрытую дверь в соседнюю комнату и объяснила:
     --  Нина  занимается  там  своими  делами.  Потом  Милиция
Ивановна сложила карты и коротко скомандовала:
     -- Кики, накрывай на стол!
     Папа   покорно   расставлял  тарелки  и  таскал  из  кухни
кастрюли, а мама только командовала. Кастрюли  были  побитые  и
закопченные,  тарелки  потрескавшиеся,  ножи зазубренные, вилки
кривые. Прямо как в цыганском таборе.
     Когда  с  кастрюль  сняли  крышки,  из-за  закрытой  двери
появилась  Нина.  На  ней  была  скромная белая блузка и черная
юбка. Не говоря ни слова, она уселась за стол, как в  пансионе,
и принялась за еду.
     -- Ты хоть поздоровайся! -- напомнила мама.
     --  Мгм-у,-- с полным ртом кивнула монна Нина, не глядя на
гостя.
     На   ужин   было   какое-то    комбинированное    кушанье,
по-видимому,  остатки  за  последние  три дня, сваленные в одну
кастрюлю.
     "Комбикорм",-- невольно  подумал  Борис.  Так  в  колхозах
называют всякие отбросы, которыми кормят скотину.
     Картошка  из кастрюли была холодная и полусырая, а капуста
пригорела ко дну. Акакий Петрович  уныло  шевелил  челюстями  и
что-то бормотал. Борис обсасывал сырую картошку и думал, что же
ему  с ней делать: выплюнуть на тарелку неудобно, а в горло она
не лезет. Но согласно "ноблес оближ" картошку он  проглотил,  а
хозяйке  сделал  комплимент. Нина быстро проглотила две порции,
даже поскребла тарелку и, повеселев, откинулась на диване.
     Когда во времена царя Ивана Грозного выбирали невесту,  то
сначала устраивали смотрины и .пировали. При этом опытные свахи
смотрели  за невестой: если ест много и быстро, значит, хорошая
невеста, здоровая. В доброе старое время  Нину  можно  было  бы
сосватать за царя.
     Пока  папа  возился  с  посудой  для  чая, мама развлекала
гостя:
     -- Борис Алексаныч, как это вы стали писателем? Вас  этому
в университете выучили?
     -- Нет, в госпитале. Во время войны.
     -- Вас из пушки ранило?
     -- Нет, просто свалился с грузовика.
     -- И потом вы лежали в госпитале и писали?
     --  Нет,  рассказывал.  В  госпитале  скучно, ну вот все и
рассказывают  по   очереди   что-нибудь   интересное.   Правда,
большинство рассказывали, как они по тюрьмам сидели.
     --  И  вы тоже сидели? -- в первый раз раскрыла рот мон-на
Нина, явно желая сказать гостю какую-нибудь колкость.
     -- Нет, я попал в госпиталь с фронта.
     -- Но ведь вы же вывалились из грузовика?

     -- При бомбежке. Половина вывалилась мертвыми.
     -- А-а...
     -- В общем, решил я рассказать  "Песнь  о  Нибелунгах".  В
таких  случаях,  как  говорят  артисты,  нужно  найти  духовный
контакт с аудиторией. Потому рассказывал  я  так:  "А  под  тем
деревом,  величиной  с Кремлевскую башню, чудовище такое сидит,
по паспорту змием называется. Сидит, а изо рта у него туды-сюды
пламя полыхает, как "катюша" стреляет.  Хвостом  кругом  лупит,
как  бронепоезд  изо  всех орудий". Рядом умирающие лежали. Так
даже они пооживали и слушают.
     -- Попробуйте печенье,-- предложила  хозяйка  дома.  Гость
попробовал  и  вспомнил те фронтовые сухари, которые нужно было
разбивать прикладом.
     -- В госпитале все  раненые,  как  правило,  разговаривают
друг  с  другом  на "ты",-продолжал Борис.-А как начал я сказки
рассказывать, со  мной  вдруг  на  "вы"  перешли.  А  политруку
тыкают: "Эй, ты..."
     Нина  посматривала  то  на  отца,  то на мать и откровенно
позевывала.
     -- Там был один  лейтенант-зенитчик.  Все  знали,  что  он
умирает. И он знал. Однажды ночью посылает сестру и просит меня
прийти.  Приковылял  я  на костылях, а он, как ребенок, просит:
"Расскажи что-нибудь..." А от Него уже смертью пахнет.
     -- Разве смерть пахнет? -- спросила Нина.
     -- Да, иногда. У него была газовая гангрена.
     -- Что же вы ему рассказали?
     -- Надо человеку смерть  облегчить.  Сказал,  что  храбрые
солдаты  не  умирают,  а попадают на небо. Фантазировал как мог
про царство небесное. Так он и умер у меня  на  глазах.  Но  со
счастливой улыбкой.
     --  Я  видела,  как  одна  моя  подруга рожала,- задумчиво
сказала Нина.- А вот как люди умирают -- этого я еще не видела.
     -- Нина, как тебе не стыдно,- сонно проскрипел Кики.
     -- Потом политрук хотел сделать мне за  это  выговор,  так
солдаты  его  чуть  костылями не убили,- вспоминал Борис.-Так я
узнал силу человеческого  слова.  Иногда  оно  сильнее  смерти.
Потом   я   стал   писать   во   фронтовых   газетах.   Так  из
инженера-механика я стал инженером человеческих душ.
     Ознакомившись с биографией гостя, Милиция Ивановна  решила
показать  и  себя  и  села  за  пианино.  После  двух фальшивых
аккордов она заявила, что пианино расстроенное,  и  взялась  за
гитару. Пока мама бренчала на гитаре, папа убирал со стола.
     Поджав  ноги,  Нина  сидела  на  диване,  как  скромный  и
благовоспитанный ребенок. Округлое миловидное лицо с  большими,
как  у  матери,  глазами. Только щеки, пожалуй, чуточку слишком
полные, а губы  слишком  тонкие.  Густые  каштановые  волосы  и
выпуклый  упрямый  лоб.  Хрупкие плечи и хорошо развитая грудь,
тонкая талия и тяжелые будра здоровой самки. Хорошая  фигура  и
полные,  как  у  спортсменки,  икры  ног. В дополнение ко всему
этому детски наивное выражение лица  и  на  редкость  чистая  и
нежная кожа. Подлинное воплощение расцветающего девичества.
     "Комбинация   довольно   соблазнительная",-подумал  Борис,
разглядывая девушку.
     --  Нина,  покажи-ка   твои   рисунки,предложила   Милиция
Ивановна.
     С  легкой  неохотой девушка встала и вытащила из-за буфета
большую  папку.  Иллюстрации  карандашом  и  тушью  к  каким-то
детским  грезам:  дремучий  лес,  потерявшаяся  в  нем одинокая
принцесса, воздушный замок на высокой горе, над  которой  висят
черные  облака. Затем следовали изображения голых девиц. Девицы
изгибались так и этак и выставляли ножку.

     --  Это  Нина  с  подруг  рисовала,пояснила  мама.  Вполне
естественно, что Борис задержался на голых подружках.
     --  Сразу  видно,  чем  вы  интересуетесь,--  презрительно
фыркнула принцесса.-- Голыми женщинами.
     Покончив с домашним  хозяйством,  Гоняло  Мученик  мир  но
дремал  в продавленном плюшевом кресле. Чай был выпит, разговор
исчерпан, музыкальное  и  художественное  оформление  домашнего
ужина  окончено.  Не  следует злоупотреблять гостеприимством, а
особенно в первый раз.
     Гость поднялся, надеясь, что  принцесса  проводит  его  до
двери.  Но  не  тут-то  было. Под строгим взглядом супруги Кики
проснулся и уныло поплелся провожать гостя.
     На   дворе   потрескивал   январский   морозец.   Переулок
Энтузиастов  дремал  в глубоком снегу. Протоптанная вдоль домов
дорожка бодро поскрипывала под ногами. Подняв воротник  пальто,
Борис шагал и подводил итог.
     Семья  довольно приятная. Папа, конечно, тряпка, а парадом
командует  мама.  С  такой  тещей  будет  трудновато.  Типичный
матриархат.
     При  этом  Борису  вспомнилось  дело о семи печатях, когда
красный кардинал Максим Руднев охотился за амазонками,  начиная
от  богини Дианы и кончая женщинами-чекистками. Там было что-то
и про матриархат. По мнению 13-го отдела, если  в  какой  семье
матриархат,  то  это тоже плохая примета, и таких чудаков нужно
брать на заметку. Какая чепуха!
     Хотя в семье Миллеров и явный матриархат, но дочка  у  них
очень  соблазнительная.  Хотя  она и немножечко дичится, но это
вполне естественно. Сразу видно, что она  девушка  серьезная  и
знает себе цену.
     Из-за  обрывков  туч выглянула молодая луна. Качали голыми
ветвями деревья. В лунном свете по  снегу  ползли  расплывчатые
тени.
     Если советский гражданин хочет получить в Москве временный
ночлег,  то  для этого есть несколько возможностей. Лучше всего
переночевать у родственников или знакомых.
     В гостиницы лучше не соваться.  Все  номера  в  гостиницах
забронированы  для  иностранных  туристов  или для ялдашей, что
по-татарски  означает  "товарищ".  Как  во  времена  татарского
нашествия,  Москва  оккупирована теперь международными ялдашами
-- азиатскими, африканскими и прочими товарищами, борющимися за
мир и дружбу между народами.
     А для советского гражданина есть Дом колхозника. Тот,  что
на Коровьем валу.
     Хотя  Москва  и  столица трудящихся всего мира, и хлопот у
нее полон рот, но она не забывает  и  собственных  колхозников.
Даже  невзирая на то что колхозники -- народ темный и приезжают
в столицу вовсе не за тем, чтобы помолиться красно-рыжим  мощам
Ленина,   что   лежат   на  Красной  площади,  а  просто  чтобы
поторговать под стенами Кремля луком и картошкой, да к тому  же
по  спекулятивным ценам. В соответствии с общим ростом культуры
они бойко покрикивают:
     -- Эй, граждане-товарищи, кому витаминов? Налетай! В  Доме
колхозника,  который  пишется с большой буквы, усталого путника
приятно поражает дух советского  гуманизма.  Это  не  тот  дух,
который   исходит   от  колхозников,  обожравшихся  собственной
картошкой с луком. Нет, речь идет о другом. Чтобы колхозники не
забывали  о  коллективизации,  спят  здесь  коллективно  --  по
тридцать  человек  в  комнате.  Встречают  здесь,  как в родной
семье: если все кровати заняты, то тебя укладывают на полу.
     На стене плакат: "Товарищи,  будьте  бдительны!"  А  внизу
приписка  карандашом:  "Берегите  карманы!"  Одеял  и  простынь
обычно нет. Одеялом служит собственное  пальто,  а  пижамой  --
пиджак.     Укладываясь    спать,    гражданин    видит,    что
соседи-колхозники  предусмотрительно   закалывают   английскими
булавками   карманы   пиджаков,  где  у  них  хранятся  деньги,
вырученные от продажи витаминов в форме лука и картошки. Если у
новичка английской булавки нет, то он запускает руку в карман и
спит, держась за бумажник и стараясь не разжимать кулак.
     Если  советский  гражданин   хочет   получить   в   Москве
постоянную   квартиру,   то   для  этого  тоже  есть  несколько
возможностей.
     О квартире в новых домах мечтать не стоит. Разумнее  всего
пойти по старой улице, среди старых домой и поискать там старую
старушку.  Такую, у которой в комнате есть лишний угол. В таком
углу,  за  ситцевой  занавеской,  можно   получить   постоянную
квартиру.
     Если  кого  такая  квартира  не  удовлетворяет,  то есть и
другие возможности. Можно получить и целую комнату. Но на  этой
комнате  нужно жениться, то есть на невесте с комнатой. И нужно
соблюдать осторожность. Обычно если комната новая,  то  невеста
старая.  А если невеста новая, то комната старая. Кроме того, в
Москве  гораздо  больше  женихов  без  комнат,  чем  невест   с
комнатами.
     Исходя  изо  всех  этих соображений, Борис просто позвонил
Максиму. Тот вызвал адъютанта и распорядился: -- Перепишите  на
него мою конспиративную квартиру, что в Эи-нином переулке.
     -- Есть, квартиру, товарищ маршал!
     -- Заодно перепишите ему и мой белый ЗИЛ.
     --   Есть,  ЗИЛ,  товарищ  маршал!  --  щелкнул  каблуками
адъютант.
     -- Только не будь такой свиньей,сказал в трубку  Максим.--
И не забывай, что ты мой единственный брат.
     Борис  погрузил  свои  пожитки  в новую машину и поехал на
новую квартиру. Справа на ветровом стекле  машины  был  наклеен
какой-то значок, оставшийся от того времени, когда этой машиной
пользовался  Максим,  любивший  баловаться всякими шифрованными
символами.
     Это была звезда вроде советской, но не красная, а черная с
золотым ободком. Посередине вместо серпа  и  молота  скрещенные
красные  топорики,  как  у  пожарников  или как у средневековой
инквизиции. А внизу, между лучами  звезды,  бронзовый  щиток  с
числом  13,  что  одни считают счастливой приметой, а другие --
несчастливой.
     Уладив дела с квартирой, Борис сразу же взялся  за  работу
над  своей  новой  книгой.  Труднее  всего начать. Это поиски в
темноте, рождение героев, оформление идеи. Пишешь до  тех  пор,
пока  не  оседлаешь  идею,  пока герои не оживут и станут лучше
живых людей или хуже их.
     Итак, основная идея -- это гомо  совьетикус  --  идеальные
советские люди нового типа. Рекомендуется приближать творчество
к жизни. Почему бы не начать так: герой романа человек не очень
плохой,  но  и  не  очень  хороший.  Допустим,  он долгое время
работал за границей и отстал  от  жизни  на  родине.  Потом  он
возвращается домой и находит здесь людей совершенно нового типа
-- гомо совьетикус. В самом лучшем смысле этого слова.
     Хорошо  иметь  перед  глазами  прообразы героев -- типажи.
Прежде всего требуется героиня, идеальная девушка нового  типа.
Герой  немножко  разбаловался за границей, а героиня вернет его
на  путь  праведников.  Ориентировочно  героиню  можно  развать
Ниной.
     Потом,  как  соль  и перец, всякие эмоциональные приправы:
любовь, дружба и прочее  на  фоне  строительства  нового  мира.
Где-то  всунуть  пару  личных  конфликтов.  Конфликты, конечно,
идеологические, без драки.
     Неохристианина  Серафима  Ал