!
     - Так вот, сейчас правы наши. А наши - Светлые.
     - То есть ты так чувствуешь, - уточнил Костя. - И возражений поэтому не приемлешь?
     Я кивнул.
     - Ха... - презрительно сказал Костя. - Ну хоть один разумный довод роди!
     - Мы кровь не пьем, - сказал я. Костя поставил чашку на пол. Встал:
     - Благодарю за гостеприимство. Возвращаю тебе твое приглашение войти.
     И я остался один - в большой пустой квартире, наедине с недопитыми чашками, открытой микроволновкой и остывающей водичкой в чайнике...
     Зачем я ее в микроволновке грел? Один-единственный пасс - и вода бы вскипела прямо в чашках.
     Я достал телефон, набрал номер Светланы. Телефон не отвечал. Наверное, пошла с Надюшкой гулять, а трубку опять забыла в комнате...
     На душе у меня вовсе не было так легко, как я пытался показать.
     Чем же мы все-таки лучше? Интригуя, сражаясь, обманывая? Мне нужен этот ответ, в очередной раз нужен. И не от умницы Гесера, привыкшего плести кружева из слов. И не от себя самого - себе я уже не верю. Мне нужен ответ от человека, которому я доверяю.
     А еще я должен понять, как Гесер обманул Инквизицию.
     Потому что если он поклялся Светом - и соврал...
     Тогда за что я сражаюсь?
     - Будь оно все... - начал я и осекся. Не проклинать - этому учат в первые же дни после инициации. А вот - почти сорвался...
     Будь оно все. Просто будь.
     И тут в дверь позвонили - словно угадали, что мне сейчас ни к чему оставаться одному.
     - Да! - крикнул я через всю комнату, вспомнив, что дверь не запирал.
     Дверь приоткрылась, просунулась голова Ласа. Мой сосед огляделся, спросил:
     - Ничего, не помешал?
     - Нормально, входи.
     Лас вдвинулся в комнату, огляделся. Сказал:
     - Не, у тебя ничего так... только унитаз надо поставить... Можно еще разок помыться? Сейчас или вечером... мне понравилось.
     Я сунул руку в карман, нащупал связку ключей. Представил себе, как ключи разбухают, расщепляются... И бросил Ласу свеженький комплект.
     - Лови!
     - Зачем? - разглядывая ключи, заинтересовался Лас.
     - Мне надо будет уехать. Пользуйся пока.
     - Ну вот, только нормальный человек поселился... - огорчился Лас. - Обидно. Скоро уезжаешь?
     - Сейчас, - сказал я. Мне вдруг стало ясно, как я хочу увидеть Светку и Надю. - Может, еще вернусь.
     - А может, и нет? Я кивнул.
     - Обидно, - повторил Лас, приближаясь. - Я тут у тебя мини-дисковик видел... держи.
     Я взял маленький диск.
     - "Боевые протезы", - объяснил Лас. - Мой альбом. Только при женщинах и детях не включай!
     - Не стану. - Я повертел диск в руках. - Спасибо.
     - У тебя проблемы? - спросил Лас. - Извини, если не в свои дела лезу, но вид какой-то больно унылый...
     - Да нет, ничего, - встряхнулся я. - По дочке соскучился. Поеду сейчас... жена с ней на даче, а у меня тут работа...
     - Святое дело, - одобрил Лас. - Нельзя ребенка обделять вниманием. Хотя если мать с ней - это главное.
     Я посмотрел на Ласа.
     - Мать все-таки главное для ребенка, - с видом Выготского, Пиаже или иного мэтра детской психологии изрек Лас. - Биологически так обусловлено. Мы, самцы, все-таки в первую очередь заботимся о самке. А самка - о детеныше.

***

     В квартиру Тимура Борисовича меня впустили без споров. Охранники выглядели вполне нормально и вряд ли имели хоть малейшее представление о недавних событиях.
     Гесер со своим вновь обретенным сыном пили чай в кабинете. Большом, хотелось даже сказать "обстоятельном" кабинете, с массивным письменным столом, с кучей всяких забавных безделушек на полках старинных шкафов. Удивительно, как сходятся их вкусы. Кабинет Тимура Борисовича удивительно походил на рабочее место его отца.
     - Проходи, молодой человек, - улыбнулся мне Тимур Борисович. - Видишь, все устроилось.
     Он покосился на Гесера, добавил:
     - Молодой еще, горячий...
     - Это точно, - кивнул Гесер. - Что случилось, Антон?
     - Надо поговорить, - сказал я. - Наедине. Гесер вздохнул, посмотрел на сына. Тот встал:
     - Схожу-ка я к своим оболтусам. Нечего им штаны тут просиживать, найдутся дела.
     Тимур Борисович вышел, мы остались наедине с Гесером.
     - Ну, что случилось, Городецкий? - устало спросил Гесер.
     - Мы можем говорить свободно?
     - Да.
     - Вы не хотели, чтобы ваш сын стал Темным Иным, - сказал я. - Верно?
     - А ты бы хотел видеть свою Надюшку Темной Волшебницей? - вопросом ответил Гесер.
     - Но Тимур неизбежно стал бы Темным, - продолжал я. - Вам нужно было получить право на его реморализацию. Для этого Темные, а еще лучше - Инквизиция, должны были запаниковать и совершить какие-то не правомерные действия в отношении вашего сына...
     - Что и произошло, - сказал Гесер. - Так, Городецкий. Ты хочешь меня в чем-то обвинить?
     - Нет, я хочу понять.
     - Ты же видел, я клялся Светом. Я не встречался ранее с Тимуром. Я ничего ему не обещал, не посылал писем. И никого не привлекал для этих целей.
     Нет, Гесер не оправдывался. И не пытался заморочить меня. Он будто условия задачи излагал - с удовольствием ожидая, какой же ответ даст ученик.
     - Витезславу достаточно было задать еще один вопрос, - сказал я. - Но, видимо, этот вопрос был слишком человеческим для него...
     Гесер качнул веками, будто репетируя кивок.
     - Мать, - сказал я.
     - Витезслав когда-то убил свою мать, - объяснил Гесер. - Не со зла. Он был молодым вампиром и не мог себя контролировать.
     - Кто мать Тимура?
     - В досье должно быть имя.
     - Там могло стоять какое угодно имя. Написано, что мать Тимура погибла в конце войны... но я знаю одну женщину-Иную, которая с того времени пребывала в теле птицы. С точки зрения людей, она умерла.
     Гесер молчал.
     - Вы действительно не могли его найти раньше? - спросил я.
     - Мы были уверены, что Тимка умер, - тихо сказал Гесер. - Это Ольга не хотела смириться. И когда ее реабилитировали - продолжила искать...
     - Нашла сына. И дала ему опрометчивое обещание, - закончил я.
     - Женщинам позволено проявлять лишние эмоции, - сухо сказал Гесер. - Даже самым мудрым женщинам. А мужчины на то и существуют, чтобы защитить и свою женщину, и своего ребенка. Рационально и вдумчиво все организовать.
     Я кивнул.
     - Ты меня осуждаешь? - с любопытством спросил Гесер. - Антон?
     - Кто я такой, чтобы осуждать? - спросил я. - У меня дочь - Светлая Иная. И я сам не хотел бы отпустить ее во Тьму.
     - Спасибо, Антон, - Гесер кивнул и явственно расслабился. - Рад, что ты это понял.
     - Интересно, как далеко вы пошли бы ради сына и Ольги, - сказал я. - Ведь Светлана что-то почувствовала? Какую-то опасность для меня?
     Гесер пожал плечами:
     - Предчувствия - штука ненадежная.
     - Если бы я решил рассказать Инквизиции правду, - продолжал я. - Решил бы уйти из Дозора в Инквизицию... Что тогда?
     - Ты же не ушел, - сказал Гесер. - Несмотря на все намеки Витезслава. Что еще, Антон? Чувствую, у тебя новый вопрос на языке вертится.
     - Как так получилось, что ваш сын - Иной? - спросил я. - Это же лотерея. Редко в какой семье Иных рождается ребенок-Иной.
     - Антон, либо иди к Витезславу и излагай свои домыслы, - тихо сказал Гесер, - либо дуй к Светлане, как собирался. Меня от этого допроса избавь.
     - Не боитесь, что Инквизиция все обдумает и сообразит, в чем было дело? - спросил я.
     - Не боюсь. Через три часа Витезслав подпишет бумага об окончании расследования. Поднимать дело они не станут. И так в дерьме по уши.
     - Удачи вам с реморализацией Тимура, - сказал я. И двинулся к двери.
     - У тебя еще неделя отпуска, побудь с семьей! - сказал Гесер вслед.
     Вначале я хотел гордо сказать, что в подачках не нуждаюсь. Но вовремя остановился. Какого черта?
     - Две недели, - сказал я. - У меня одних отгулов на месяц накопилось.
     Гесер смолчал.
     "БМВ" я решил сдать, вернувшись из отпуска. В конце-то концов...
     По свеженькой трассе - раньше это были ухабы, соединенные участками шоссе, теперь участки шоссе, изредка прерываемые ухабами - машина легко шла на ста двадцати.
     Хорошо быть Иным.
     Я знаю, что не попаду в пробку. Я знаю, что навстречу мне не выскочит самосвал с пьяным водителем. Если кончится бензин, я могу залить в бензобак воду - и превратить ее в горючее. Ну кто же не захочет родному ребенку такой судьбы? Вправе ли я осуждать Гесера и Ольгу?
     Магнитола в машине была новенькая, с гнездом для мини-дисков. Вначале я хотел воткнуть туда "Боевые протезы", потом решил, что мне хочется чего-нибудь более лиричного. И поставил "Белую гвардию".

     Я не знаю, что ты решил,
     Я не знаю, кто там с тобой,
     Ангел ниткой небо зашил,
     Синей и голубой...

     Я не помню вкуса потерь,
     Я не в силах противиться злу,
     Каждый раз, выходя за дверь,
     Я иду к твоему теплу...

     У меня зазвонил мобильный. И тут же умненькая магнитола уменьшила звук.
     - Света? - спросил я.
     - До тебя не дозвонишься, Антон.
     Голос у Светланы был спокойный. Значит, все в порядке. И это самое главное.
     - Я тоже не мог до тебя дозвониться, - признался я.
     - Видимо, атмосферные флюктуации, - усмехнулась Светлана. - Что случилось полчаса назад?
     - Ничего особенного. Поговорил с Гесером.
     - Все нормально?
     - Да.
     - У меня было предчувствие. Что ты ходишь по краю.
     Я кивнул, глядя на дорогу. Умница у меня жена, Гесер. Надежные у нее предчувствия.
     - А сейчас все в порядке? - уточнил я.
     - Сейчас все в порядке.
     - Света... - одной рукой придерживая руль, спросил я. - Что делать, если не уверен, правильно ли поступил? Если мучаешься вопросом, прав или нет?
     - Идти в Темные, - без колебаний ответила Светлана. - Они не мучаются.
     - И это весь ответ?
     - Это единственный ответ. И вся разница между Светлыми и Темными. Ее можно называть совестью, можно называть нравственным чувством. Суть одна.
     - Такое ощущение, - пожаловался я, - что время порядка кончается. Понимаешь? А настает... не знаю. Не Темное время, не Светлое... и даже не час инквизиторов...
     - Это пограничное время, Антон, - сказала Светлана. - Это всего лишь ничье время. Ты прав, что-то близится. Что-то в мире случится. Но еще не сейчас.
     - Поговори со мной, Света, - попросил я. - Мне еще полчаса ехать. Поговори со мной эти полчаса, ладно?
     - У меня на мобильнике денег мало, - с сомнением ответила Светлана.
     - А я тебе сейчас перезвоню, - предложил я. - Я же на задании, у меня мобильник казенный. Пускай по счету Гесер платит.
     - И совесть тебя не станет мучить? - засмеялась Светлана.
     - За сегодня я ее натренировал.
     - Ладно, не перезванивай, я заколдую свой мобильник, - сказала Светлана. То ли в шутку, то ли всерьез. Я не всегда понимаю, когда она шутит.
     - Тогда рассказывай, - сказал я. - Что будет, когда я приеду. Что скажет Надюшка. Что скажешь ты. Что скажет твоя мама. Что с нами будет.
     - Все будет хорошо, - сказала Светлана. - И я обрадуюсь, и Надя. И мама моя обрадуется...
     Я вел машину, в нарушение всех строгих правил ГАИ прижимая мобильник к уху одной рукой. Какие-то грузовики все неслись и неслись по встречной полосе.
     Я слушал, что говорит Светлана.
     А в динамиках все пел и пел тихий женский голос:

     Когда ты вернешься, все будет иначе
     И нам бы узнать друг друга...
     Когда ты вернешься,
     А я не жена, и даже не подруга.

     Когда ты вернешься ко мне,
     Так безумно тебя любившей в прошлом,
     Когда ты вернешься
     Увидишь, что жребий давно и не нами брошен...

История вторая
НИЧЬЕ ПРОСТРАНСТВО

Пролог

     Отдых в Подмосковье всегда был уделом людей либо бедных, либо богатых. Это средний класс выбирает турецкие отели с программой "все включено, пей, сколько влезет", знойную испанскую сиесту или чистенькое побережье Хорватии. В средней полосе России средний класс отдыхать не любит.
     Впрочем, среднего класса в России немного.
     Профессия учителя биологии, пусть даже и в престижной московской гимназии, к среднему классу никак не относится. Если же учитель - женщина, если сволочь-муж три года назад ушел к другой, никак не посягая на право матери воспитывать двоих детей, то о турецких отелях можно только мечтать.
     Хорошо еще, что дети пока не вошли в ужасный подростковый возраст и искренне радуются старенькой даче, мелкой речушке и начинающемуся за самой околицей лесу.
     Плохо то, что старшая дочь уж слишком серьезно воспринимала свой статус старшей. В десять лет можно неплохо присматривать за пятилетним братиком, бултыхающимся в речке, но никак не стоит забираться далеко в лес, полагаясь на знания из учебника "Природоведение".
     Впрочем, десятилетняя Ксюша пока и не предполагала, что они заблудились. Крепко держа брата за руку она шла по едва угадывающейся тропинке и рассказывала:
     - А тогда его снова сосновыми кольями пробили! Один кол вбили в лоб, а другой в живот! А он из могилы встал и говорит: "Все равно не убьете! Я уже давно мертвый! А зовут меня..."
     Брат тихонько заныл.
     - Ладно, ладно, пошутила, - сказала Ксюша серьезно. - Он упал и умер. Его похоронили и пошли праздновать.
     - С-с-страшно, - признался Ромка. Заикался он не от страха, заикался он всегда. - Ты б-больше не рас-с-сказывай, ладно?
     - Не буду, - сказала Ксюша, оглядываясь. Тропинка была еще видна за спиной, но впереди совершенно терялась в опавшей хвое и прелой листве. Лес как-то незаметно стал сумрачным, суровым. Совсем не таким, как у деревни, где мама снимала "дачу" - старый заброшенный дом. Надо было поворачивать назад - пока не поздно. И Ксюша, будучи старшей и заботливой сестрой, это понимала. - Пойдем домой, а то мама ругать будет.
     - Собачка, - неожиданно сказал брат. - Гляди, соб-бачка!
     Ксюша повернулась.
     За спиной и впрямь стояла собака. Большая, серая, клыкастая. И смотрела, разинув пасть - будто улыбалась.
     - Хочу такую собачку, - сказал Ромка совсем без запинок и гордо посмотрел на сестру.
     Ксюша была девочкой городской и волков видела только на картинках. Ну, еще в зоопарке, только там были какие-то редкие суматранские волки...
     Но сейчас ей стало страшно.
     - Пойдем, пойдем, - тихонько сказала она, хватая Ромку покрепче. - Это чужая собачка, с ней играть нельзя.
     Наверное, что-то в ее голосе брата испугало. Причем испугало так, что он не стал ныть, а сам вцепился в сестру и послушно пошел следом.
     Серая собачка постояла немного и неспешно двинулась за детьми.
     - Она з-за нами идет, - сказал Ромка, озираясь. - Ксюха, эт-то волк?
     - Это собачка, - сказала Ксюша. - Только не беги, ясно? Волки кусают тех, кто бежит!
     Собачка издала кашляющий звук - будто засмеялась.
     - Бежим! - закричала Ксюша. И они побежали - напролом через лес, сквозь колючие цепкие кусты, мимо какого-то чудовищно огромного, в рост взрослого, муравейника, мимо череды замшелых пней - кто-то, когда-то, вырубил здесь десяток деревьев - да и уволок.
     Собака то исчезала, то появлялась. Сзади, справа, слева. И кашляла-смеялась время от времени.
     - Она смеется! - сквозь слезы закричал Ромка.
     Собака куда-то исчезла. Ксюша остановилась у могучей сосны, прижимая к себе Ромку. Братец давно таких нежностей не терпел, но сейчас не сопротивлялся, вжался в сестру спиной, а глаза испуганно закрыл руками. И тихонько повторял:
     - Не б-боюсь, не б-боюсь. Никого нет.
     - Никого нет, - подтвердила Ксюша. - Да не ной ты! У вол... у собачки тут щенки были. Она нас и прогнала от щенков. Понял? Мы сейчас пойдем домой.
     - Пойдем, - с радостью согласился Ромка и отнял руки от лица. - Ой, щенки!
     Страх его пропал мгновенно, едва он увидел выходящих из кустов щенков. Их было трое - серых, лобастых, с глупыми глазами.
     - Щ-щеночки... - восторженно сказал Ромка.
     Ксюша панически дернулась в сторону. Сосна, у которой они стояли, не пустила - ситцевое платьице приклеилось к смоле. Ксюша дернулась сильнее, так, что затрещала ткань, отлепилась.
     И увидела волка. Волк стоял сзади и улыбался.
     - Надо на дерево залезть... - прошептала Ксюша.
     Волк засмеялся.
     - Она хочет, чтобы мы с щенками поиграли? - с надеждой спросил Ромка.
     Волк замотал серой, в темных подпалинах головой. Будто отвечая - нет, нет. Я хочу, чтобы щенки поиграли с вами...
     И тогда Ксюша закричала - так громко и пронзительно, что даже волк отступил на шаг и сморщил морду.
     - Убирайся, убирайся! - забыв про то, что она уже большая, смелая девочка, кричала Ксюша.
     - А ну не кричите, - донеслось со спины. - Весь лес перебудили...
     Дети, с проснувшейся надеждой, обернулись. Рядом с щенками стояла взрослая женщина - красивая, черноволосая, в длинном льняном платье и босиком.
     Волк угрожающе зарычал.
     - Не балуй, - сказала женщина. Наклонилась, схватила за шкирку одного щенка - тот повис в ее руках безвольно, будто уснув. Остальные тоже застыли на месте. - Это у нас кто?
     Волк, уже не обращая внимания на детей, угрюмо двинулся к женщине.

     - Волчья чаща, тьма и жуть,
     Вам меня не обмануть,

     - нараспев сказала женщина.
     Волк остановился.

     - Вижу правду, вижу ложь,
     На кого же ты похож?

     - закончила женщина, глядя на волка.
     Волк оскалился.
     - Ай-яй-яй... - сказала женщина. - И что делать будем?
     - Уй... ди... - пролаял волк. - Уй... ди... ведь... ма...
     Женщина бросила волчонка на мягкий мох. И будто оцепенение спало - щенки в панике бросились к волку, замельтешили у него под брюхом.

     - Три травинки, береста,
     Волчья ягода с куста,
     Капля крови, капля слёз,
     Козья шкура, прядь волос...
     Я мешала и месила,
     Я варила зелье впрок...

     Волк попятился, за ним - щенки.

     - Нет в тебе отныне силы,
     Колдовству выходит срок! -

     Торжествующе произнесла женщина.
     Будто четыре серые молнии - одна большая и три маленькие, ударили с поляны в кусты. В воздухе закружились клочья серой шкуры. И резко запахло псиной - будто стая собак сохла здесь после дождя.
     - Тетя, в-вы в-ведьма? - тихонько спросил Ромка.
     Женщина засмеялась. Подошла к ним, взяла за руки.
     - Пойдемте.

***

     Избушка была вовсе не на курьих ножках и это Ромку разочаровало. Самый обычный бревенчатый домик с маленькими окошками и крошечными сенями.
     - А б-баня у вас есть? - вертя головой спросил Ромка.
     - Зачем тебе баня? - засмеялась женщина. - Помыться хочешь?
     - Вы д-должны вначале баньку истопить, потом нас п-покормить, а только потом съесть, - серьезно сказал Ромка.
     Ксюша дернула его за руку. Но женщина не обиделась, засмеялась:
     - Ты меня с бабой-ягой не перепутал? Можно я не стану баньку топить? У меня ее все равно нет. И есть вас не стану.
     - М-можно, - обрадовался Ромка.
     Внутри домик тоже никак не походил на жилище уважающей себя бабы-яги. Тикали на беленой стене ходики, под потолком висела красивая люстра с бархатными кистями, на шаткой этажерке стоял маленький телевизор "Филипс". Русская печь имелась, но так заставлена всяким хламом, что сомнений не оставалось - в ней давно не жарили добрых молодцев и малых детей. Разве что большой книжный шкаф со старинными книгами выглядел солидно и таинственно. Ксюша подошла к шкафу, посмотрела на корешки. Мама всегда говорила, что интеллигентный человек в чужой квартире первым делом должен посмотреть на хозяйские книги, а потом уже на все остальное.
     Но книжки были потертыми, с едва различимыми названиями, а то, что удалось прочитать, хоть и было написано по-русски, но оставалось совершенно непонятным. У мамы тоже были такие книжки: "Гельминтология", "Этногенез"... Ксюша вздохнула и отошла от шкафа.
     Ромка уже сидел за столом, а ведьма наливала ему чай из белого электрического чайника.
     - Будешь чаек? - дружелюбно спросила она. - Вкусный, на травках лесных..